every winter fades away (into the spring)

День матери. Они, наконец, получают ответ от Рапунцель. Сначала они не думали, что в Сторибруке вообще кто-нибудь найдется, поэтому разослали заявки вплоть до Бостона, и дом уже несколько недель находится в состоянии длительного ожидания. Эмма живёт в доме как бы постоянно, хотя есть немаловажная вещь, для которой её гостевая комната медленно переделывается… Реджина долго смотрит на неё, а затем говорит, как будто это очевидно: – Ну, моя комната достаточно большая для двоих, – Эмма настолько ошеломлена, что ничего не говорит, пока Реджина терпеливо ведёт её в свою комнату и забирается в кровать, отодвигая одеяло для Эммы. – А в подвале у вас есть свободная комната? – Эмма, наконец, справляется, проскользнув под одеяло и держась как можно ближе к краю кровати. Реджина недовольно смотрит на неё: – Ты не будешь жить в подвале. Этой девушке понадобится стабильный дом, – всё так и остаётся, пока не наступает утро. Они просыпаются вместе и спускаются вниз, Генри пытается приготовить завтрак в честь дня матери. Звонит телефон, Рапунцель извиняется: – Мне очень жаль. Примерно неделю мы пытались разобраться с побегом, но она вернется к нам, если вы... – Мы скоро будем, – говорит Реджина в свой телефон. Эмма и Генри как можно быстрее забрасывают еду себе в рот. Реджина вздыхает, долго, терпеливо и нежно, и говорит: – Пять минут, – прежде чем пойти умываться. Эмма находит её в главной ванной перед зеркалом, дрожащую, глядя на своё отражение. Она обнимает Реджину руками, крепко держа её. – У тебя всё получится, – шепчет она. – Любому ребенку повезет, если ты станешь его мамой. Я точно знаю. Реджина поворачивается в руках и целует её в щеку, достаточно близко к уголку рта Эммы, что пробуждает множество сбивающих с толку эмоций, и Эмма прижимает её к себе, пока дрожь не утихнет. Реджина выпрямляется в её объятиях и говорит: – Пойдем познакомимся с нашей дочерью. Реабилитационный центр, в котором находится новый офис Социальной службы Сторибрука, роскошен и хорошо финансируется благодаря мэру, который вложился не меньше, внутри чистые комнаты, дети играют в футбол и гоняются друг за другом по тренажерному залу. – Я знаю, что она старше, чем вы хотели, – говорит Рапунцель, приглаживая свои такие же длинные волосы. Она была первой, кто предложил эту программу, и, возможно, она родила ребенка без особой подготовки, но у неё были все нужные люди, а в Сторибруке не так много профессионалов, в любом случае. – И наша политика действительно состоит в том, чтобы сначала посодействовать в качестве испытательного срока, прежде чем мы начнем говорить об усыновлении. Я не совсем уверена, что Оливия согласится на усыновление. – Оливия, – повторяет Эмма, наконец, записывая имя в документы, и следует за Рапунцель к девушке, сидящей на трибуне и хмурящейся. Ей восемь, может, девять, с пустыми карими глазами Реджины, указывающей на годы небрежности. – Её привел Аладдин на прошлой неделе за мелкую кражу, – у Аладдина всегда была слабость к маленьким воришкам, и Эмма может рассказать слишком много случаев, когда он отпускал их. Она почти не видела Оливию, прежде чем её вернули в Социальную службу Сторибрука с суровым предупреждением. – О, нет, – говорит Оливия, глядя на них с внезапной настороженностью. – Ты не можешь снова запереть меня. Аладдин сказал... – Оливия, – ласково говорит Рапунцель. – Это Реджина, Эмма и Генри. Они хотели бы, чтобы ты была в их доме в качестве гостя столько, сколько захочешь, – она поворачивается к ним, – Оливия прибыла из Страны нерассказанных историй, у неё были некоторые проблемы… с адаптацией, – Эмма знает достаточно о её истории из рассказов Аладдина. Она сирота, мать которой умерла при рождении и оставила её на произвол судьбы среди незнакомых людей, а она карманник и была чертовски вздорна. Голос Оливии повышается: – Это приемные родители, которых вы мне нашли? – указывает она на Реджину. – Разве она не должна быть злой? И она… – её губы кривятся, когда она смотрит на Эмму. – Она просто собирается снова меня запереть. Реджина вздрагивает. Генри говорит: – Это неправда, – он смотрит на Оливию с недоверием. Оливия угрюмо пожимает плечами, удовлетворенная настороженностью Генри. – Мои мамы просто хотят тебе помочь. Реджина восстанавливает самообладание, становясь на колени на трибуне, чтобы посмотреть на Оливию. – У нас есть комната для тебя, – терпеливо говорит она. – А ещё готовый завтрак. Генри приготовил французские тосты, и они... очень липкие. – Я уже позавтракала, – бормочет Оливия, но она не может скрыть вспышку интереса в глазах, пока Реджина говорит. – Мне от вас ничего не нужно. И Эмма понимает её, понимает эту девочку и что это значит для девятилетнего ребенка, когда люди впервые обещают ей дом. Оливия старательно отводит взгляд от них, на мгновение усмехаясь, когда один из детей спотыкается о футбольный мяч, забивая его в другую сторону, и Эмма медленно говорит: – Это нормально, – Реджина предательски смотрит на неё. – Это не должно быть… чем-то, понимаешь? Комната, еда и столько еды, сколько ты захочешь. Вот что мы предлагаем, – Оливия моргает, прищурив глаза, обдумывая слова Эммы. Эмма продолжает: – Думаю, ты справишься живя… с Злой Королевой и легавым? – Что за легавый? – презрительно требует Оливия. – Это ужасное прозвище, – но она наконец смотрит на них без страха и с некоторым любопытством, и Эмма протягивает ей руку. Оливия не обращает на это внимания и встает, проходя мимо всех троих, глядя на Рапунцель. – Может быть, неделю или две, – наконец говорит она. – Если мне там не нравится, я уйду. – Сделка, – говорит Эмма. Оливия снова сужает глаза. – Я говорила не с тобой, – надменно говорит она и, не оглядываясь, идет в офис Рапунцель. – Она мне нравится, – задумчиво говорит Эмма, поворачиваясь к Реджине. Реджина наблюдает как Оливия выходит. Её глаза сияют от боли, Генри крепко берёт их руки в свои и тянет в сторону кабинета. Оливия осторожно наблюдает за ними, когда они садятся в машину. Эмма пытается убрать детское сиденье, которое они купили, с глаз долой, прежде чем девочка сможет его увидеть. Она всё равно видит и злобно хмурится. Эмма чувствует это, помня время, когда она была слишком взрослой и сразу же решила убежать из своего нового дома. Когда они возвращаются домой, становится только хуже. Оливия смотрит на особняк мэра с явным недоверием. Реджина быстро говорит: – Давай покажем тебе всё, – разговор носит напыщенный и неопределенный характер, Оливия в ответ пожимает плечами и бормочет себе под нос, пока даже терпение Реджины не иссякнет. Когда они попадают в комнату для гостей, Эмма заранее морщится и говорит: – Мы можем… конечно, мы немного переделаем её для тебя… – Реджина взмахивает рукой, розовый цвет становится более светлым, плюшевые зверушки и игрушки исчезают, заменяясь письменным столом с компьютером, книги на полках внезапно становятся любимыми старыми книгами Генри, когда ему было десять. Оливия отскакивает, широко раскрыв глаза, а затем входит в комнату, внимательно осматриваясь. – Думаю, я могла бы привыкнуть к этой магии Злой Королевы, – наконец говорит она. Это становится самым громким звуком с тех пор, как они вернулись домой. Реджина делает паузу, охваченная вопросом, который Эмма не может уловить ни на секунду, а затем говорит: – Просто Реджина. Оливия какое-то время наблюдает за ней, накручивая волосы на пальцы, прежде чем без улыбки говорит: – Хорошо. Просто Реджина. Девочка проглатывает французские тосты и кивает, когда Генри спрашивает её, не хочет ли она посмотреть с ним фильм, следуя за ним в гостиную, пока Реджина моет посуду. Эмма на мгновение наблюдает, как её пальцы скользят по стойке, видит, как браслет Реджины исчезает с места рядом с ней со знанием дела, и она ждет, пока Генри настраивает фильм, прежде чем встает рядом с Оливией и вытаскивает браслет. Она перебирает его пальцами, прислоняясь к стене в гостиной и наблюдая за расширяющимися глаза Оливии, её пальцы яростнее накручивают волосы. Эмма подмигивает ей. Оливия настороженно наблюдает за ней, и Эмма говорит: – Наслаждайся фильмом, – и медленно выходит из комнаты, чувствуя, что наконец-то сделала что-то правильно. Реджина вытирает посуду, возвращаясь на кухню, и отчаянно оглядывается на стойку, когда Эмма возвращается к ней сзади. – Я кое-что принесла тебе, – говорит она, натягивая браслет на запястье Реджины. – Было бы неплохо помнить, что теперь у нас в доме карманник. Реджина закрывает глаза, её голова склонена вперед в поражении. – Не знаю, смогу ли я это сделать, – шепчет она, и Эмма с тревогой смотрит в ответ. – Ты Реджина Миллс, – говорит она, поглаживая плечи Реджины. – Конечно ты сможешь. Ты справилась с Генри, когда он проходил через эту… проклятие-реально фазу. Реджина выдыхает смехом, походящим на всхлип: – Это было по-настоящему, Эмма, дорогая идиотка. Эмма вдыхает, вспышка ласки от шепота и дрожащего голоса Реджины пробегает по ней. – И ты всё равно завоевала его, не так ли? – говорит она тихим голосом настолько уверенно, насколько может. – Мы сделаем это. Этот ребенок полюбит тебя, Реджина. Все дети любят Реджину. Оливия, может быть, и крутая печенька, но Реджина с детьми лучше всех. Реджина поворачивается, руки Эммы скользят по её спине и оставаясь на боках. Глаза Реджины сияют, говоря: – Она тоже тебя полюбит, – брюнетка протягивает руку, чтобы коснуться плеча Эммы, её костяшки поглаживают шею Эммы над отметкой, которую она не видит. – Как она может не сделать этого? – Эмма поймала её взгляд. Колени слегка ослабли от слов Реджины, и сейчас не время рассказывать ей о знаке родственной души – они приспосабливаются. Что, если это всё испортит, что, если... А затем Оливия заходит на кухню и говорит: – Генри сказал, что у вас есть сок, – и момент ушел. Оливия наблюдает за ними с той же настороженностью, и Эмма, возможно, слишком много придает ей значение, но под этим скрывается неохотное уважение. Когда Реджина дает ей сок, она берет его и снова убегает к двери, а затем колеблется. – Спасибо, – говорит она почти застенчиво, и Эмма обнимает Реджину за талию и чувствует, как не менее застенчивое «Пожалуйста» вибрирует в ней, когда Реджина бормочет. Они идут к бабушке на обед и заказывают пиццу на ужин. Оливия ходит с Генри по дому, запоминая его слова. Генри полон энтузиазма и развлекает её историями о ведьмах, магии и обо всех ситуациях, в которых он побывал, а Оливия впитывает всё это, по-прежнему не говоря, но уже не столь угрюмая. А перед сном она улыбается Реджине и позволяет ей осторожно обнять её, обнимая в ответ, и поцеловать в макушку. Когда Реджина отстраняется, в тёмных глазах Оливии появляется осторожная тоска. Эмма говорит: – Хэй, спокойной ночи, малышка, – извлекая из-под подушки портативную PS3, которую Оливия вытащила из комнаты Генри. Реджина изумленно открыла рот. Генри надувается. Оливия хмурится, затем смеётся, откидываясь на подушку, и говорит: – Хорошо, – она снова колеблется, и почти шепотом продолжает: – Спокойной ночи, Эмма, – волна любви, кипящей внутри, так сильно и неожиданно ударила по Эмме так, что она чуть не споткнулась, наткнувшись на неподвижную сильную руку Реджины. Это так просто – влюбиться в эту зоркую девочку, которая совсем не трудная, и она выходит. – Я знаю, – тихо говорит Реджина, когда они выходят из комнаты. Эмма даже не говорила. – Я тоже. Эмма ломается, они обе задерживаются в коридоре, Генри остается вместе с Оливией, и она не понимает, как быстро это произошло, как быстро эта девушка попала в её сердце. Но она провела три десятилетия, пытаясь не привязываться к людям. У неё никогда не было особого успеха, она была разбита из-за этого и снова исцелялась по той же причине. Она обнаруживает, что сейчас труднее не доверять, когда она сполна окружена любовью. – Я не подарила тебе подарок ко Дню матери, – наконец говорит она, и это не то, что она хочет сказать, но и не ошибается. – Я собиралась… На самом деле, я забронировала поход в спа, но потом… – она беспомощно машет рукой на почти закрытую дверь в другом конце коридора. – Ты знаешь. Материнские дела. Глаза Реджины улыбаются: – Я собиралась приготовить тебе ужин, – признается она, и они обе смеются почти беззвучно, их лбы соприкасаются. – Но я уверена, что есть ещё кое-что, что мы можем придумать друг для друга. – Кое-что ещё? – говорит Эмма, и в этом предложении есть что-то захватывающее, что-то ещё, что может быть чем угодно в этот момент… – Мм, – говорит Реджина, поглаживая её по щеке. Эмма наклоняется вперед и целует Реджину, и это больше похоже на Рождество. Тихие, маленькие поцелуи, которые не должны иметь большого значения, кроме того, как они это делают. Реджина покачивается вместе с ней, молча останавливаясь, и их руки бесцельно двигаются по телам друг друга. Генри проходит мимо них по коридору, уходя в свою комнату молча и не отвлекаясь. Эмма знает, что, должно быть, пора прекратить эти поцелуи, но она не может даже мечтать о том, чтобы когда-либо остановиться, не тогда, когда она с такой радостью тонет в них. Реджина снова целует её ласково, зубы ловят губу Эммы так нежно, что, когда она отстраняется, Эмме хочется рыдать. Вместо этого у неё перехватывает дыхание, и она наконец осмеливается спросить, спустя десять месяцев – нет, спустя четыре года – после того, как это всё началось: – Что это? Глаза Реджины продолжают сиять: – То, что должно быть, – бормочет она, берёт Эмму за руку и ведёт в их комнату.