Тарон

Тарон Маликос поднял руки и замер. Два Брата Ночи приближались со светящимися зелёным светом булавами, а ещё трое, на скалах, уже натянули луки. Джедай привычно приготовился ставить щит. Тут один из высоченных мужиков, здоровенный шкаф, так и пышущий силой, с большими острыми рогами, вдруг повесил булаву на пояс и облапил джедая. — Тарон! Дружище, ты вернулся! А я прошёл Ритуал Усиления, теперь настоящий Брат Ночи! Зацени бицуху. А пресс, пресс пробей мне! Джедай зажмурился, моргнул, но не мог вспомнить, он был знаком с этим бугаем? Ну не совсем же в пустыне мозги высохли? — Это же я, Малис! — продолжил забрак, — Ты меня тогда долбанул Силой, ну помнишь? — Малис, ты такой… Не узнать, прям. В прошлый раз ты меньше был. Глиста вывел? — Дык, ты чего? Ритуал же. Ну. Ты жить обратно, или так? — Жить. — Круто. А то я забыл уж штучки эти с Силой. Будешь снова учить. Остальные забраки тоже подтянулись, но Тарон и их не узнал. Стрелки успокоились, опустив луки. — Ребята, я провожу другана до деревни и Вискуса. Посторожите без меня пока! Малис хлопнул Тарона по спине, и тот чуть не полетел носом вперёд, рёбра заныли. — И всё же, как ты такой здоровый стал? — пытаясь отдышаться, джедай поглядывал на Брата Ночи, смотреть приходилось снизу вверх. Весь путь до деревни занял рассказ Малиса, как его выбрали, вместе с четырьмя другими, после побед на Осенних боях, и Меррин Ритуалом своим, накачала их ихором, было больно и холодно, а потом горячо, а потом он камень раскрошил в кулаке. Рассказ прерывался, то и дело, криками встречным: — Эй, Рокс, Тарон вернулся, Тарон, это — Рокс, ты его помнишь? Или: Савор, это — Тарон, он вернулся, и он тоже немного ведьма! Фразы оставались неизменными, менялись только имена. В деревне стало многолюднее, мелькали совсем молодые лица. Вискус благосклонно принял блудного чужака. Высокий желтокожий забрак совсем не изменился. В отличие от Тарона. Странствия, пустыня, попытки активировать Врата — много раз заставляли жизнь Тарона висеть на волоске. Он выглядел гораздо старше своих лет. Едва добравшись до постели, Тарон провалился в сон, и с большим трудом встал утром, заново вливаясь в жизнь деревни. В душе было паршиво. Все попытки выбраться лишь добавили шрамов и морщин. «А ведь скоро мой день рождения, — подумал джедай, прополаскивая бритву, — мне будет двадцать шесть…» Но из металлического зеркала на него смотрело лицо почти сорокалетнего старика. «Проклятый Датомир… Тебе не убить меня. Я больше не буду пытаться сбежать. Я буду покорять тебя! И я не сдамся». И, для начала нужно было тоже стать Ночным Братом. А значит пообщаться с Меррин. Возможность всё никак не представлялась. Ведьма была вечно занята, и всю зиму Тарон восстанавливал силы, тренировал Братьев, и тренировался сам. И, когда пришло его время испытания в Яме, он усмехнулся. Выставив вперёд свободную руку, играючи раскидал пауков. Налетевшего из ниоткуда найдека, Силой же пришпилил к скале, оторвал обе лапы воющему от ужаса и бессилия зверю, и запульнул в него оставшимся пауком, которому, для разнообразия, ещё в полете, отсек голову секирой. А потом легко запрыгнул на край ямы, на трёхметровую высоту, прямо над кислотным взрывом. Глянул на подошвы — чисто. В красных и жёлтых глазах наблюдателей был безмолвный восторг. Но от татуировок Тарон отказался. Он опасался. В Клане были явные недоброжелатели, которые считали, что нельзя ходить под чужаком. В открытую не выступали, правда, но отравить краску с них бы сталось. Он сам нанёс себе «татуировки». Ножом. Датомир, перечёркнутый прямыми линиями. Столько раз, сколько смерть держала его в когтях, но забрать не смогла. Количество его последователей очень выросло, но Меррин, кажется это совсем не заботило. В мимолётных встречах она была неизменно мила, немного застенчива, и вечно занята кучей дел высокой степени неотложности. Весной начались Бои. Тарон раз за разом выходил на арену, и раз за разом побеждал. Сила, могучая и яростная, пела в нём, и сражаться было легко. Вот и сейчас, вышедший против него забрак с короткими рожками, и татуировками едва прошедшего Яму, шёл по кругу, и слишком нервно сжимал рукоять. Тарон дрался честно, не применяя Силу. И иногда получал травмы. Но не проиграл ещё ни одного боя. Он удивлялся самому себе трёхлетней давности. «Каким я был слюнтяем и неженкой! А ещё считал себя мужественным и храбрым». Тарон сжал губы и, обманным финтом, глядя на рога, чтобы противник думал, что его ожидает удар в голову, свистящей дугой булавы ударил по ногам, но забрачонок не поддался на хитрость, и оружие свистнуло в воздухе, не встретив сопротивления. И уже Тарону пришлось уходить из-под прямого удара в голову. Булавы продолжили путь, и столкнулись, сцепившись навершиями. Тарон резко дёрнул на себя, разворачиваясь спиной, к противнику, и ребром стопы, не глядя ударил во взъем ступни и без того немного выбитого из ритма забрака. Выставил назад локоть с древком своей булавы, а левой поймал руку врага, пригнулся, и чисто бросил через спину теперь уже полностью дезориентированного, с разбитой рукоятью челюстью, противника. Потёр саднящий от удара о рог локоть. И подал руку побеждённому. В конце концов, надо быть милосердным. Забрак, хромая, и держась обеими руками за голову, капая кровью, утащился с арены. А против него уже шёл новый противник. Тонкая стройная фигура, копна серебристых волос, стянутая в высокий хвост с затейливой заколкой. Тёмные, в самую душу глядящие глаза. И неизменное ожерелье и браслеты на изящных запястьях. Тарон опешил. Нет, он помнил, что она умела сражаться, но всё равно хлопал глазами как дурак. Ведьма, протянула руку вбок, и не глядя, поймала кинутую кем-то глефу. Крутанула её, приложила руку к отсутствующим рогам, и резко провела ребром ладони перед глазами, сделав жест вызова на поединок. Тарон машинально ответил. И, не успела его рука опуститься, сверкающий вихрь обрушился на джедая, заставив уйти в глухую оборону. Меррин была очень быстрой. А Тарон отмахивался на автомате, и никак не мог вычислить хоть малейшую брешь в её молниеносных атаках. И ещё. Меррин не применяла свою магию, но Тарон был просто заворожён картиной её гибкого тела, с прекрасными выпуклостями и впадинами, скрытыми под этими плотными алыми и чёрными тряпками, которые хотелось сорвать, чтобы в полной мере насладиться дивной красотой её движений. Как она приседала, нагибалась, и подпрыгивала, стремительно разворачиваясь, так что грудь смещалась под одеждой, а волосы падали на лицо и вновь летели по воздуху! Тарону так захотелось поймать её, ощутить в руках эту шёлковую тяжесть волос и грудей, сомкнуть ладони вокруг тонкой талии и Ииии! Он пропустил удар, поперёк груди обожгло болью. Отпрянул, длинная белая полоса мгновенно налилась шариками крови, лопнувшими в струйки. «Сарлачья жопа! Тупой блядун, увидел девку и сопли распустил! А и пофиг. Красивая…» — Он опустил голову, признавая поражение, и побрёл с арены за бинтами. А Меррин выиграла ещё два поединка, третий слила, и отправилась по делам, и так уже долго задержалась. Пора было зелье мешать с Ихором. Через неделю бои закончились, и целых десять счастливчиков отправились в зал Ритуала Усиления. Тарона не позвали. Вискус, на попытку выяснить, почему, ведь Тарон явно был в десятке лучших, только презрительно пальцем у виска покрутил. И не удостоил кипящего гневом джедая ни единым словечком. А наутро, когда Братцы перепившись накануне, спали сном праведников, и даже дозорных не выставили, Тарон, проснувшийся рано, увидел быстро идущую через пустую деревню Ведьму. И очень тихо проследил за ней до утёса, обрывавшегося в пропасть. Там она оглянулась, развязала странный плащ, провозилась, попела, и окутав себя зелёным сиянием, раскинула руки, как-то удлинившиеся и превратившиеся в крылья, и ухнула вниз. Тарон дёрнулся было, но ведьма уже взмыла вверх и заложив вираж принялась планировать над деревней как заправский крылатый ящер, поднимаясь по широкой по восходящей спирали. Тарон, спрятавшись под скалой, наблюдал за ней, и в этот момент к нему пришла мысль, что нужно, во что бы то ни стало, постигнуть эту её зелёную штуку, позволявшую творить такие чудеса. И тогда, пусть Ведьмы крепче держатся за свои бюсты, он устроит всей планете справедливое общество. Где никто не будет никем помыкать. И начнёт он с клана Скрытых Пещер, беглого раба которых он спас во время странствий. А потом дело дойдёт и до всех остальных. Да. Подарить справедливость и мир планете — цель достойная того, чтобы за неё сражаться. Он много беседовал и с братьями и с фермерами. Везде женщины устраивали произвол, кроме, разве, клана Меррин. Но это теперь. А в прежние времена, Сёстры Ночи могли что угодно творить с мужчинами. Избить, убить средь бела дня, устроить им гонки на выживание, приказать спрыгнуть со скалы. Неповиновение считалось преступлением похлеще убийства. И так по всему Датомиру. В фермерских поселениях женщины тоже обладали абсолютной властью. Они не были, конечно, столь же больными на голову, но нарушить прямое указание ни одному мужчине не дозволялось. Ослушников у фермеров не убивали, но жестоко наказывали, били, морили голодом и жаждой, публично пороли, в особо тяжёлых случаях спиливали рога забракам, мужчин-людей клеймили и выгоняли босиком, а иногда и голышом из деревень. А там природа Датомира не оставляла шансов на выживание. — И вы, на полном серьёзе считаете, что должны подчиняться женщинам во всём? Даже в вопросе жить вам или умереть? Вам нравится, что ведьма придёт и прикажет: Убей своего брата, а потом полижи мне пятки, пока я сижу на его трупе, ноги мыть лень? — Не, ну Меррин такого не скажет. — Так не про неё речь. А про всех остальных наших братьев. У мужчин должны быть равные права, мы такие же живые существа, как и женщины, и мы имеем право самостоятельно выбирать свою судьбу! Они не оставляют вам шансов, с самого рождения воспитывая мальчиков рабами своих прихотей. И это вовсе не предписание природы, что мужчины хуже, глупее и не могут овладеть магией. Это Ведьмы поработили вас, считают нас «одушевлёнными предметами», у которых нет воли, желаний и права выбора. Вот, ты — Тарон указал на одного из слушателей, — ты можешь подойти к ведьме или девушке в деревне, и сказать ей «Ты мне нравишься, будь моей?» Забрак вытаращил глаза. Его мир переворачивали с ног на голову. — Нет, потому что за такое тебе спилят рога и выгонят из поселения босиком и без оружия. Хорошо, если одежду оставят. И самое страшное, что сделают это твои же Братья. А почему? Чем вы хуже? Вы пашете с утра до ночи, воюете, строите, зарабатываете на охране поселений, охотитесь, делаете комфортной жизнь и себе и женщинам. А что делают они? Молчание повисло под сводами зала, было слышно, как потрескивает огонь в факелах, и далеко, в своём логове воет горгара. — Что они делают такого, чтобы Кланы процветали? Тишину в зале медитаций можно было потрогать руками. Тарон опустил голову, и тихо сказал. — Единственное, что они могут делать, и реально делают — рожают детей. Но кто их выхаживает и растит? Опять же вы. Ведьмы развлекаются, совершенствуются в магии, спят, с кем хотят. А вы везёте на себе цивилизацию, а прав у вас меньше чем у ранкоров, ведьминых любимцев. Почему вы терпите их произвол и позволяете вытирать о себя ноги? Вы заслуживаете встать наравне с женщинами, получить такое же право самому выбирать свою судьбу и жизненный путь! Вы не должны подчиняться законам, в принятии которых вы не участвовали, и власти, которая не представляет ваших интересов. Ведьмы считают вас «одушевленными предметами», наделенными ограниченным списком функций! Вне зависимости от вашей воли, интеллекта, желаний и мечт, с рождения, любой мальчик находится в прямой зависимости от Матери, и Сестёр, и неизбежно примеряет на себя одобряемые в социуме роли — рабочей силы и оплодотворителя. Отказ от традиционных моделей поведения грозит ужасной смертью! Тарон перевёл дух. — Изменить существующий порядок вещей практически невозможно, так как мужчина не имеет прав ни на что. Самостоятельно выбирать себе супругу, задумываться об образовании, овладении магией, карьерных перспективах, вы хоть раз думали об этом? Вам повезло. Меррин одна, и выросшая вне влияния Матери и Сестёр, позволила вам овладевать магией, и только у вас есть шанс освободить мужчин планеты из многовекового унизительного рабства! Забраки просили повторить эти речи снова и снова. А Тарон отчаянно искал возможности поговорить с Меррин. И наконец, случай представился. Когда джедай отправился к Сартрусу за очередной порцией мази, тот сказал, поглядывая искоса хитрыми рыжими глазами. — Меррин хочет тебя видеть. Завтра в шесть. — Хм. Ну что-ж. Но она в верхней деревне, а меня туда не пускают. — Уже пускают. Завтра и проверишь. На! — он протянул мазь, — Банку толь... — Только верни. — подхватил Тарон, забирая лекарство. Впрочем, идти в верхнюю деревню не пришлось. Сразу после ужина, выйдя на площадь, он увидел чёрно-алые одежды и подошёл к Меррин. — Идём. Ты мне нужен, джедай. — Какая честь… И для чего? — Мне нужна твоя помощь. Я пробовала сама, но ничего не получилось. Ты ездишь на ранкорах? — У меня был Грей. Я отпустил его, когда ушёл в пустыню. — Поедешь со мной. Тарон помог оседлать гигантскую зверюгу по имени Флаффи. И уселся сзади Меррин, вцепившись в луку седла. От волос девушки приятно пахло, украшения тихо звенели при каждом движении, и Тарон думал, когда и как она успела превратиться из невзрачного подростка в красивую молодую женщину, с очень соблазнительной фигурой и грацией, достойной принцесс Алдеарана. — Я слышала, ты баламутишь Братьев? Призываешь их овладеть магией и убить всех ведьм? — не оборачиваясь, громко но без всяких эмоций произнесла Меррин. — Нет. Я призываю их убить своё унизительное рабство. Встать с ведьмами плечом к плечу, как равные с равными. — А ты понимаешь, чем это грозит? — Расцветом Датомира? — Кровавой баней. Войной на уничтожение. И настоящим рабством, когда мужчин оставят по парочке на клан, и будут держать эту пару в клетке. — А на поля работать ведьмы пойдут? Меррин ничего не ответила. Но когда они уже приехали, и спешились, она схватила его за ворот, и посмотрела прямо в глаза. — Ты сам то веришь, в то, что мужчинам нужна свобода? Вы сыты, одеты и обуты. Вам не надо ни о чём думать. Работа, отдых, развлечения, походы, регулярный секс. Что ещё надо мужчине для счастья? — Свобода. — О какой свободе речь? Сдохнуть с голода, или быть сожранным зверями? Ты был свободен почти два года, но вернулся сюда. Усталым и постаревшим. Вернулся в рабство. Это не доказало тебе, что мужчинам противопоказана воля? Тарон осторожно накрыл её ладони своими, и ведьма отдёрнула руки. А Тарон, опустив глаза, продолжил спокойным голосом. — Если бы на Датомире было хоть одно племя без матриархата — я бы остался там. А в диком лесу, в одиночку, даже ты не выживешь долго, Сестра Ночи, гроза и ужас обычных ведьм. — Ты просто глуп, Тарон. И хоть ты чужак, выросший в другой культуре, ты не видишь дальше своего носа. Ты же сам видишь, женщина — венец творения. Только женщина способна создать жизнь… — Ага. Клонам это скажи. И ещё, отрастите себе яйца до кучи. Тогда я первый пойду и утоплюсь, как представитель тупиковой ветви эволюции. Меррин опустила взгляд, но тут же снова подняла глаза на джедая, и открыла рот, но Тарон опередил её. — Мы сюда по делу приехали? Так давай сначала дела а потом занимательная социология, лады? Меррин коротко выдохнула, сжала и расслабила кулаки. Тарон снова залюбовался ей. Румянец гнева выступил на бледных щеках, карие глаза блестели, а губы… Впиться бы поцелуем, вся дурь из красивой головы вылетит мигом. — Ты прав. Идём. Они вошли в огромный зал, заканчивавшийся высоченными воротами, сплошь покрытыми тетроглифами. — Это гробница древних, живших здесь давно, когда-то. — Более двадцати пяти тысяч лет тому назад, и это были Зеффо. Кордова, в своей не изданной из-за войны монографии пишет, что известно по меньшей мере пятнадцать планет, на которых есть постройки, и что исчезла эта раса, найдя способ путешествовать в параллельные пространства. Потому что наша галактика — одно из самых ограниченных и унылых пространств. Гробница… — Тарон подошёл к тетроглифам, провёл ладонью, присел, вглядываясь, — ага, Гартана, ох нет, Гартан это мастер, который всё это писал. Так. Гробница Куджета, или Хаджита, смотря как произносить, была достаточно молодой. Построена задолго до Исхода. И, похоже, не открыта. — Ты откуда знаешь? — Что я знаю? Я же тупой самец, пригодный только для работы и производства «воды жизни». Я вообще молчал. Тебе всё почудилось. Меррин вдруг шагнула к нему. Тарон напрягся. Но девушка не собиралась нападать. На серьёзном лице было выражение заинтересованного внимания. — Тарон. Я ошиблась в тебе. Ты не такой, как наши мужчины. И ты владеешь магией, похожей на нашу. Помоги мне. — Как? — В этой гробнице лежит что-то уникальное. Я чувствую, что оно способно изменить судьбу Датомира. И, может быть, так, как хочешь ты. Но оно заперто, и моя магия здесь бессильна. — Надо открыть эти ворота? — Нет. Джедай недоумённо уставился на ведьму. — Есть путь в обход, — продолжила Меррин, — но там много завалов, и я не смогла пройти далеко. Идём. Ведьма уверенно пошла к боковой стене. Там, за обрушившейся колонной оказался узкий лаз, совсем незаметный. Тарон с большим трудом втиснул свои широкие плечи в расселину, и на мгновение ослеп. Меррин засветила яркий оранжевый шарик, который вытащила из тайника за камнем, и двинулась в темноту. Тарон шёл за ней, затаив дыхание. Здесь повсюду была Тьма. Густая, грозная, могучая. Ведьма привела джедая к своему алтарю, с нарисованными на полу узорами, а потом, после сражения с внезапным найдеком они подошли к завалу, перекрывавшему путь. И в обмен на помощь, Меррин пообещала научить рыцаря своей магии. А тот объяснил ей, как медитировать, укрепляя связь с Силой. За несколько походов джедай и ведьма значительно продвинулись в изучении гробницы. Тарон Силой расчистил завалы, и даже нашёл более удобный проход, не из зала, а из одного из коридоров в окрестностях Деревни. Но когда за круглой площадкой, обрывавшейся в светящийся алым туман им открылась последняя зала, всё оказалось напрасным. Тайник в гигантской статуе не открывался. Никак. Ничем. Меррин вызвала целый океан ихора, а Тарон чуть не разнёс Силой свод и стены, но тайнику было всё равно. Джедай потерял сон. Он медитировал сутками, пытаясь проникнуть в тайну Гробницы, и понял. Тайник откроется только тому, кто откроет большие ворота в самом первом зале. И эта попытка чуть не свела Тарона с ума. Все его былые кошмары показались детскими слёзками по сравнению с непрерывным ужасом, обрушившимся на него во время медитации перед дверями. Это было как испытание Силы, где приходилось сражаться со своими страхами, только здесь всё было гораздо жёстче. В видении, таком реальном, Тарон стоял на площади затопленной кровью забраков. Убитых, растерзанных плетями Силы. Тех, кто пытался сопротивляться, лишали конечностей. Дерущихся — рук, убегающих — ног, сдавшихся — голов. Весь Датомир стал сплошной бойней. Ведьмы шли по трупам, приближаясь к нему со всех сторон. Все его товарищи стонали, истекая кровью, он отбивался, алые мечи рубили воздух но не причиняли вреда ведьмам. И вскоре он оказывался в крошечной клетке, в которой нельзя было даже развернуться, и его возили по новым кровавым казням, и забраки проклинали его в своих предсмертных хрипах, а ведьмы смеялись, и резали шеи, и вспарывали животы, и он приходил в себя, оглушённый, ослеплённый, с бешено колотящимся сердцем. Он знал, что должен как то выиграть в этом кошмаре, победить, и тогда ворота откроются… И раз за разом в видениях его армию сминали, и Датомир тонул в крови. Но он продолжал бороться и мечтать о свободе и равенстве для всех. И решил пока оставить гробницу в покое, пусть ведьма там копается, сколько влезет. Он будет создавать свою армию наяву. Или Меррин что-то не договаривала, или в самом деле магия ихора, подвластная Сёстрам Ночи никак не давалась мужчинам. Тарон, не смотря на все попытки, так и не смог ей овладеть. Зато Меррин овладела им. С той проигранной схватки на арене он проигрывал ей снова и снова. Сквозь холодность и наивность выросшей вдали от галактики девушки, Тарон чувствовал её чистое, горячее сердце. В котором не было места никому, и ничему, кроме жажды отомстить убийцам клана. А Маликос, усталый но несломленный джедай тоже шёл к своей мечте. — Это джедаи, злые лицемерные, владеющие Силой, как и я, мужчины убили твоих сестёр и Мать. Но они используют не ту сторону Силы. Злую и разрушительную. В глазах Меррин блики от светильников, и его, Тарона, отражение. Два отражения. У них серые, почти как у Меррин волосы. Серые, не как у Меррин, глаза. За окнами покоев ведьмы глубокая ночь. — И, Меррин, ты сумеешь отомстить. И отомстить не убийством, а гораздо лучше. Не обязательно открывать гробницу. Мы можем вместе править Датомиром, я овладею магией, а ты Силой. Мы сделаем Клан непобедимым, и остальные Кланы подчинятся нам, или умрут. Мы освободим забраков, людей, и Датомир расцветёт, понимаешь? Галактика будет считаться с нами, и пусть не мы, но наши потомки смогут встать в один ряд с Набу, Алдеараном, Корусантом. Что смотришь так? Что есть у Корусанта, кроме традиции? А у нас будет магия. Такая, что и не снилось никому. Только представь: Датомир — центральный мир галактики. Города, космопорты, орбитальные станции. И мы. Вместе. Меррин смотрела на него, но перед глазами, вместо покрытого шрамами лица, вставали видения домов и площадей; воздушных магистралей с серебряными рыбками транспортных судов в безоблачном небе; прекрасных парков, где на залитых солнцем лужайках резвятся счастливые детишки, и творят своё первые волшебные шалости. Мир и безопасность. Мир. Дато-Мир. Маликос осторожно прикоснулся к её руке, так стиснувшей ткань туники, что пальцы побелели. Меррин очнулась от грёз и ощущая приливший к щекам жар, обхватила большую, тяжёлую голову джедая и впилась поцелуем в губы. Он обнял девушку, прижал к себе, крепко и нежно, боясь причинить боль этим хрупким плечам. Когда Меррин разорвала поцелуй, чтобы отдышаться, он отпустил её, неохотно, с трудом. И снова посмотрел на разрумянившуюся ведьму. — Маликос. Скажи. Ты не обманешь меня? Я ничего не знаю о галактике, кроме того, что рассказывала Мать. А это так мало! Но я хочу такой Датомир. Где каждый волен жить а не выживать. Где всё решается словами, а не выпущенными кишками. И чтобы с нами считались все остальные миры, и тогда не придётся дрожать от страха, что нас здесь вырежут как вулпов по осени. Где не надо бояться смерти каждый миг своей жизни. Но это невозможно, Маликос! — А что возможно, Меррин? Сила — невозможна. Твоя магия — ещё невозможнее. Гипер, и тот невозможен. Но всё это есть. — Тарон, — почти простонала девушка, на глазах её выступили слёзы, — это слишком прекрасно, чтобы быть правдой! — Нет ничего прекраснее тебя, Меррин… И я верю, для тебя нет ничего невозможного. Ты каждый день делаешь невозможное. Я то вижу, на ком держится Клан. На мгновение Тарону почудилось, что в зрачках ведьмы мелькнуло что-то холодное, как сталь ножа, входящего в сердце. Но наваждение быстро рассеялось, и Меррин снова приникла к нему в поцелуе. Её губы были такими нежными и настойчивыми. От тела исходил жар. Маликос сглотнул, и отстранил девушку. — Меррин. Стой, — хрипло выдохнул джедай, — если мы продолжим, я не смогу сдерживаться больше! — Не сдерживайся. Просто сказала Меррин. И начала раздеваться. Тарон, не дыша, смотрел на это появляющееся из ненужных тряпок совершенство. Атласные тёмные ленты узоров на светлом шёлке кожи. Мягкие изгибы невыразимой красоты, к которой ему позволили прикоснуться, обнимать, гладить, ощущая всем телом неземной покой, абсолютное счастье, какого он никогда не испытывал в своей жизни. Сердце всё ускоряло ритм, дыхание сбивалось, внутри всё звенело и требовало не медлить больше, не терять ни секунды блаженства, скорее нырять с головой, отдавшись непреодолимому зову страсти. И проснувшись наутро он, боясь шевельнуться, долго любовался Меррин, чья голова лежала на его руке. Волосы рассыпались по подушке, ресницы трепетали во сне, и все беды и козни много раз пытавшегося убить его Датомира, были враз перечёркнуты одним взмахом этих чёрных, как ночь, ресниц.