Пандемониум

Ни один из членов Ёрозуи ещё не отключился от волнения, но это было лишь вопросом времени. Кагура затаила дыхание с тех пор, как они вошли в ювелирный магазин; Шинпачи забыл выдохнуть с тех пор, как ювелир взял меч и поднес его к встроенному увеличительному стеклу, чтобы изучить камень в клинке; Гинтоки хотя и облокотился на стекло прилавка и на первый взгляд начал со скучающим видом ковырять в носу, мог похвастаться синими губами к тому моменту, как ювелир закончил осмотр. Ювелир — лысеющий пожилой мужчина — медленно и осторожно положил звякнувший по стеклу меч на прилавок, а затем моргнул, глядя на них сквозь толстые очки. Словно забыл, зачем они здесь. — Ну? — наконец зарычала Кагура, настолько угрожающе нависая над прилавком, насколько это было возможно при такой разнице в росте между ней и стариком. — Не стоит так разговаривать со старшими, Кагура, — одёрнул её Гинтоки, а затем повернулся к всё ещё моргающему ювелиру. — Ну?! — Гин-сан, ты сам не лучше, — упрекнул его Шинпачи, а затем перегнулся через прилавок, глядя в слезящиеся глаза ювелира, и ударил кулаком по стеклу. — Ну-у-у?!! — Ну...? — с сомнением повторил ювелир, склонив голову, словно для того, чтобы лучше слышать. — Так что это за камень? — закричали ему в ухо все трое. — О, — сказал ювелир, снимая очки, чтобы протереть их об рукав. — Это бриллиант. — Ась? — Гинтоки посмотрел на Кагуру слева, Шинпачи справа. — Что это было? Что он там сказал? — Он... он... он... он... — сказал Шинпачи, а затем присел где стоял и сунул голову между колен, глотая воздух, как рыба, выброшенная на берег. — Сегодня вечером у нас будет говядина! — закричала Кагура, и кольца на прилавке начали подпрыгивать в такт её прыжкам. — У нас будет говядина каждый вечер! — торжествующе закричал Гинтоки. — Ну или суши или стейк Кобе... — Он вновь перегнулся через прилавок и положил руку на плечо ювелира. — Ладно, ладно, так сколько миллионов стоит такой большой бриллиант? — Этот камень? — спросил ювелир. — Да, этот камень — сколько? Вы ведь получите неплохую комиссию... Ювелир поправил очки, глядя на сияющий кристалл. — Что ж. Если его вынуть из меча, то это существенно обесценит камень, и вообще это будет халтура. Само извлечение обойдется недорого, возможно, три тысячи йен. Но если это сделать, то камень будет стоить примерно, хм, пять... — Пять... пять миллионов йен? Ювелир покачал головой. — Пять... сот. — П-пятьсот миллионов йен? — пробормотал Гинтоки. Шинпачи снова опустил голову, задыхаясь ещё сильнее. Кагура похлопала его по спине. Ювелир моргнул. — Пятьсот йен. — Пятьсот йен? На мгновение в магазине воцарилась мирная тишина раннего утра. А потом раздалось дружное: — Чего-о-о?! Гинтоки и Кагура закричали так громко, что в трёх кварталах от них с крыш в небо, устрашающе каркая, взлетели вороны. Шинпачи все ещё задыхался, а Гинтоки затараторил на повышенных тонах: — Чё за фигню ты пытаешься нам навязать? Что это за кусок дерьма в виде гигантского алмаза, на который мы даже не сможем купить ни одной порции мяса на барбекю, а? Да таких дешёвых бриллиантов просто нет! Если бы бриллианты были такими дешёвыми, я бы ел из них парфе! Но почему тогда в Баттл Роял бриллиантовое парфе не подают, раз они такие дешёвые? Ювелир снова поправил очки, прищурившись, словно желал убедиться, что Гинтоки не просто особенно шумная галлюцинация. — Если бы это был натуральный алмаз, то он действительно имел бы цену, — сказал он. — Однако это искусственный камень, сделанный аманто. Кристаллы гораздо большего размера очень часто используются в их технологиях — во всевозможных приёмопередаточных устройствах, манипуляторах волновых форм, генераторах голографических изображений, некоторых корабельных двигателях. — Ты что, учитель физики? Мы сейчас снимаемся в научно-документальном фильме? — ...И я не знаю, почему они не подают из них парфе, господин, но, возможно, вы могли бы попросить такое, когда в следующий раз посетите магазин сладостей. — Он сдвинул очки выше на переносицу. — Хотя я никогда не слышал, чтобы взрослый мужчина заказывал парфе. — Да я никогда теперь и не смогу его заказать, — простонал Гинтоки, безвольно шлепаясь поперек прилавка и буквально олицетворяя выражение умирающей рыбы, застывшее на лице Шинпачи. — В прошлый раз мне сказали, что больше ничего в долг не дадут... — Гин-чан, а ты уверен, что он говорит правду? — прищурилась Кагура. — Может, он просто придумывает, чтобы мы ему продали этот бриллиант? — Я бы не стал покупать его, мисс, даже если бы вы мне предложили. Это заведение торгует только натуральными драгоценными камнями. — Как насчет меча? — спросил Шинпачи, наконец переведя дыхание. — Может быть, меч чего-то стоит... — Верно, — сказал Гинтоки. Он выпрямился, поднял меч и сунул его обратно в погрызенные ножны, а затем демонстративно ткнул ими в ювелира. — Слышишь? Мы не откажемся от всех наших сокровенных мечтаний просто из-за одного слепого ювелира. Ты не удержишь нас, старик! Наши сердца чисты, как этот кристалл, а в этом грязном мире чистота дороже всего! — Великолепно, господин, — сказал ювелир. — С вас четыре тысячи йен за оценку, пожалуйста. — Шинпачи, Кагура, — сказал Гинтоки, взглянув на них. — Вы слышали этого господина. И вы знаете, как мы, Ёрозуя, отдаём наши долги. — Ага. — Да, Гин-сан. — Вот и славно, — сказал Гинтоки. Развернувшись, они выскочили из магазина. К середине дня они посетили ещё четырех оценщиков, двух геммологов и парня на улице, который утверждал, что продает часы «Ролекс», но хотел бы расширить свой ассортимент. Он предложил двести йен за алмаз и меч вместе; это было лучшее (и единственное) предложение, которое они получили. Как выяснилось, меч был модификацией ограниченной коллекционной копии европейского фламбарда. Однако из-за ошибки в первоначальном заказе вместо ста реплик было изготовлено сто тысяч. Поскольку в Японии попросту не нашлось сотни тысяч людей, которым по закону разрешалось владеть мечами, затея провалилась. И теперь фламбарды стоили значительно меньше, чем сталь, из которой они были изготовлены; даже переплавлять их на металлолом оказалось нерентабельно. — Может, мы снова найдем этого часовщика и отдадим за те двести йен, — предположила Кагура. — Тогда нам хватит, чтобы купить две пары резиновых перчаток в магазине по сто йен. Затем мы сможем продать каждую перчатку по сто йен, а затем мы сможем купить ещё четыре пары... — Кагура-чан права, Гин-сан, — сказал Шинпачи. — Мы не можем сдаться сейчас; как же наши чистые сердца? Как же наши мечты? — Да у кого есть мечты в наше-то время? — Гинтоки вздохнул. — Кто может их себе позволить? — По крайней мере, Садахару всё нравится, — сказала Кагура. — Это же его меч. Гигантский пес шагал рядом, снова счастливо теребя ножны зубами. — Да не меч ему нравится, а оплётка, — сказал Гинтоки, — Погодите, может быть, ножны чего-нибудь стоят... мы могли бы продать их в зоомагазин, по крайней мере... дай мне их! И он схватился за конец ножен. Вернее, попытался: кожа была скользкой от собачьих слюней. Садахару игриво зарычал и потянул меч на себя; Гинтоки изо всех сил пытался получше взяться за меч, но в конце концов его руки соскользнули на рукоять и лезвие выскользнуло из ножен. Гинтоки шлёпнулся задницей на тротуар с фламбардом в руке. Искусственный алмаз в его лезвии насмешливо замерцал на солнце, а Садахару навис сверху. Естественно, именно в этот момент появились Шинсенгуми. Большинство мужчин, узнав гигантскую собаку и седовласого самурая под ней, быстро перешли на другую сторону улицы от греха подальше. Однако заместитель командующего и капитан первого отряда остановились напротив. — Добрый день, данна, — вежливо сказал Окита, вытянув шею, чтобы посмотреть на Гинтоки, сидящего между лап Садахару. Глаза Хиджикаты сузились. — Это меч? Незаконный меч? — спросил он и начал вытаскивать из ножен свою собственную, абсолютно законную и изысканно острую катану. Гинтоки в замешательстве моргнул. — Это? Не говори глупостей. Это же зубочистка. — Зубочистка, — сказал Хиджиката, не убирая свою катану. — Это довольно большая зубочистка, — заметил Окита. — Намного больше твоей, — сказала Кагура. Окита улыбнулся ей так, что Шинпачи под шумок начал пятиться на противоположную сторону улицы, где собрались остальные Шинсенгуми: — Я этих людей никогда раньше не видел. — Очень большая зубочистка для больших зубов. Что, не признал зубочистку инугами даже вблизи? — Гинтоки ткнул кончиком лезвия в пасть Садахару, и тот резко щелкнул челюстями. — Видишь ли, я поковырял в его зубах, а теперь выбрасываю зубочистку. С этими словами Гинтоки швырнул меч на груду мешков для мусора, выставленных вдоль дороги — утром их должны были забрать. Глаза Хиджикаты сузились ещё больше. Затем он вложил катану в ножны и отвернулся, решительно сказав: — Туда бросать нельзя. Зубочистки следует выбрасывать вместе со сжигаемым мусором. — Ах, да, — сказал Гинтоки, подобрал меч и вернул его в ножны. — И убирайтесь отсюда поскорей, — сказал Хиджиката через плечо. — Здесь скоро будет полно официальных лиц. А нам поручено арестовывать всех нарушителей спокойствия до того, как они создадут проблемы. — В чем дело? — спросил Шинпачи у Ямазаки стоя в безопасном переулке, куда они оба отступили. Тот пожал плечами. — Дипломат из числа аманто собирается в поездку по Эдо. Он представитель одного из самых влиятельных кланов, и это его первый визит на Землю. Поэтому очень важно, чтобы мы произвели хорошее впечатление. Командующий Кондо и Мацудайра-доно сейчас находятся вместе с его свитой. — ...Я думал, вы хотите произвести хорошее впечатление? — недоверчиво сказал Шинпачи. — Ага, ну... — Ямазаки неловко почесал в затылке. — Шинпачи-кун, Мацудайра-доно всё уговаривал нас на парочку громких арестов, чтобы показать нашу активность. Надеялся, что мы найдем Кацуру, но если его нигде нет... — Понятно, — сказал Шинпачи, — Спасибо, Ямазаки-сан. И поспешил из переулка, чтобы присоединиться к своим товарищам и увести их в противоположном направлении от Шинсенгуми. Окита посмотрел им вслед с лёгким оттенком сожаления в практически нечитаемом взгляде, прежде чем опустить базуку. — Интересно, данна когда-нибудь захочет скрестить зубочистки со мной? — заметил он, когда отряд двинулся дальше по улице. — Было бы интересно увидеть, как он сражается чем-то кроме боккена. — Как бы то ни было, ему лучше избавиться от этой запрещённой зубочистки, — сказал Хиджиката. — Но что насчёт гигиены полости рта их собаки, Хиджиката-сан? Вы так жестоки. Хотите, чтобы у животного образовался кариес? — Но это... он не... это была не зубочистка! — Вот незадача, — Окита ускорил темп, чтобы не отставать от Хиджикаты. — Вы, наверное, не знаете, что такое зубная щётка, раз даже зубочистку распознать не можете. Для репутации Шинсенгуми плохо иметь заместителя командующего, который даже не умеет чистить зубы. — Сого? — Да, Хиджиката-сан? — Заткнись!

***

Следующее утро в конторе Ёрозуи выдалось мирным. Тишину нарушал только звон рисовой лопатки Кагуры о миску и слабый храп Гинтоки, доносящийся из спальни, пока Шинпачи не разразился криком: — Пульт! Где пульт управления? Мне надо! Сейчас же! Кагура положила ещё одну порцию риса в миску и пробормотала с палочками для еды во рту: — Пульт от машины времени? Охота сгонять в будущее, где у тебя появится девушка? — Пульт от телевизора, — пояснил Шинпачи. — И я сказал «сейчас», а не «в будущем». И вообще, почему ты оскорбляешь меня, прежде чем сказать «доброе утро»?! — Ты тоже не сказал «доброе утро», — ответила Кагура, выложила остатки риса в миску и наконец удовлетворенно кивнула. — Ах, ты права. Доброе утро. Но пульт! По телевизору новости! — Эй, что за шум? — потребовал ответа Гинтоки и вышел из спальни, стиснув голову руками так, будто пытался удержать две половинки своего черепа вместе. — Успокойтесь, а? Гин-сан плохо спал прошлой ночью. Шинпачи мельком взглянул на него, а потом заметил: — Ты мог бы спать лучше, если бы не ложился в одежде, Гин-сан. — И вернулся к поискам под диванными подушками. Гинтоки посмотрел на свою измятую юкату, безрезультатно попробовал пригладить её руками, а затем рухнул на другой диван, массируя виски. — Откуда ты знаешь, что я не сейчас её надел, а? — Потому что ты этого не делал, — сказала Кагура. Усевшись на другой конец дивана, она начала набивать желудок, и её палочки для еды замелькали так быстро, что почти превратились в размытое пятно. — Когда ты вернулся вчера вечером, то сразу же заснул на татами, не вынимая футон. Вот почему у тебя сейчас на лице морщины. Гинтоки потер след от бамбукового плетения на щеке. — Ну, я устал. День был тяжёлый. — Да и ночь по барам, — сказал Шинпачи таким укоризненным тоном, который заставил бы гордиться любую мать. Несмотря на то, что его голова застряла под диваном. — Может быть, я был измучен горем, потеряв таким образом наше состояние. — Горе пахнет кислым саке, — заметила Кагура, доев. — Хорошо, — признал Гинтоки. — Возможно, Хасегава нашел новую работу и, возможно, пригласил меня отпраздновать, и, возможно, купил нам по паре пиал выпить. Или три. Или шесть. Или все восемь...? Но всё же после этого я... — Нашёл! — торжествующе воскликнул Шинпачи, вылез из-под стола и включил телевизор, где как раз шли утренние новости. — Вот, помните маршрут, который Шинсенгуми расчищали вчера? Вот для кого это было... — ...чтобы поприветствовать господина посла в Эдо, — говорил ведущий. — Гекконы посетят нас через месяц, чтобы решить, стоит ли вести переговоры о заключении соглашения по вопросу регулярной торговли с Землей... Гинтоки скривился. — Что хорошего в комментаторе мужчине? Кто захочет смотреть, как лысеющий зануда рассказывает о занудных вещах? — Гин-сан, Кагура-чан, да посмотрите же! — сказал Шинпачи. — А вот Гекконский Королевский Легион отрабатывает манёвры. Впечатляющая грация и сила! — продолжил репортёр, когда изображение переключилось на взвод длиннохвостых чешуйчатых существ в фиолетовой форме, которые маршировали, отрабатывая военные тренировки или, возможно, программу бальных танцев. — А? — сказал Гинтоки, глядя сквозь пальцы на экран. — Эти хвосты... — Это те парни, которые меня укусили! — выкрикнула Кагура. Она схватила телевизор обеими руками и встряхнула его, как будто это был один из людей-ящеров. — Вернитесь сюда, сволочи, и я укушу вас в ответ! — Они меня тоже укусили, — сказал Шинпачи. — И ворвались сюда, и разбили окно, и, возможно, украли что-то... Насколько они могли судить, на самом деле ничего не пропало. Хотя Гинтоки настаивал, что у него раньше было десять плиток шоколада, а теперь только восемь; но Шинпачи видел лицо Кагуры, когда он это сказал, и заподозрил, что хвостатый вор был на самом деле без хвоста. Кроме этого, из их утвари все осталось на месте. Хотя, если честно, то Гинтоки ни за чем не следил так же внимательно, как за сладостями, а Кагуру не заботило, сколько риса или суконбу было в доме, пока ей самой хватало. Но поскольку Шинпачи сомневался, что пришельцы-ящеры ворвались, чтобы украсть старые выпуски «Джампа», он не мог понять, что они вообще хотели. Тем не менее, по какой-то причине они все же пришли, и, поскольку Гинтоки и Кагура не были склонны волноваться, Шинпачи считал своим долгом беспокоиться об этом за них всех. Он неосознанно потер шею в том месте, где его укусил инопланетянин — следы были уже почти незаметны, но на коже все ещё ощущались маленькие шишки. Почувствовав на себе чужой взгляд, Шинпачи обернулся и увидел, как Гинтоки смотрит на него тем особенным, присущим только ему непринуждённым расфокусированным взглядом, который почему-то ничего не упускал. Шинпачи неуверенно откашлялся, опустил руку и сказал: — Итак, эти аманто, гекконы, они на какое-то время собираются в Эдо. Это может дать нам шанс выяснить, что они здесь делали. Если это вообще были послы, а не преступники из той же расы. Может, есть другая группировка. Мы должны сообщить о взломе в полицию... — Мы можем порасспрашивать о тех парнях на работе, — предложил Гинтоки. — Ведь мы там встретим много людей. — Да, мы могли бы это сделать... подожди, какая работа? — Работа, на которую нас нанял Хасегава. Разве я вам не говорил? Мы встречаемся с ним в офисе местного отделения в восемь утра. — Хасегава-сан получил новую должность в правительстве? Ты сказал, в восемь утра? Гинтоки почесал в затылке и поморщился, безуспешно пытаясь вспомнить. — Как бы не в семь... — Уже почти девять! — вскрикнул Шинпачи. — Гин-сан! Кагура-чан, а ну отлипайте от телевизора! — Тем более, что это оказалось не так-то легко. — Нам пора!