Пандемониум

В своём стремлении произвести хорошее впечатление на империю гекконов сёгунат предложил послу и его свите лучшие апартаменты в Эдо. Гостевой дворец был модернизирован и оборудован лучше, чем дом самого сёгуна. Более того, в дополнение к силам легиона гекконов, элиту Эдо Шинсенгуми назначили в качестве охраны. При этом половина отрядов, включая большинство старших офицеров, была перемещена во временные казармы на территории дворца. Для стороннего наблюдателя дискуссия, происходящая в настоящее время между тремя офицерами вышеупомянутых Шинсенгуми, показалась бы довольно серьёзной. Командующий Кондо говорил прямо и подкреплял свою речь решительными жестами, в то время как заместитель командующего Хиджиката слушал, скрестив руки и сердито приподняв брови, а капитан первого отряда Окита кивал. На карту могло быть поставлено будущее всей страны; судьбы бесчисленных граждан ждали решения. На самом деле, у любого, кто мог бы подслушать разговор, были бы жестоко разбиты высокие ожидания. — ...вот почему нас и выгнали из кабаре Камакуры, — говорил Кондо, — так что мы пошли в клуб этого джентльмена за пределами Сенсо-дзи. Ну, тот самый, ты знаешь. Мацудайра-доно хотел показать послу всё богатство человеческого потенциала — или речь шла о всём богатстве пропорций? — Ах, да, — кивнул Окита, — там у девушек идеальные пропорции. Хиджиката открыл было рот, чтобы спросить, как такой несовершеннолетний сопляк, как Окита, вообще знал о таких вещах. Но затем подумал, что лучше не присоединяться к разговору, и со стоическим выражением лица сжал сигарету в зубах. Капрал Ибараки, приближаясь к своим трём командирам, заметил выражение лица Хиджикаты и поспешно изменил траекторию подхода. Хиджиката мог дать ответ быстрее, но Кондо был не так опасен. — Командующий Кондо, Ёрозуя Гин-чана у восточных ворот, — сообщил он, козырнув. — Хм, и чего они хотят? А Отаэ-сан случайно не с ними? — Нет, сэр. И данна сказал, что хотел бы поговорить с одним из вас. — С кем конкретно? — Кто сможет, полагаю. Ну, на самом деле он сказал, что хочет поговорить с Майонезным принцем. Или с Садистом. Или если этих двоих нет, то с Гориллой... — Я дам ему поговорить, — сказал Хиджиката или, скорее, прорычал сквозь зубы, стиснув сигарету. Положив руку на рукоять меча, как бы проверяя его присутствие, он направился к воротам. Естественно, Окита последовал за ним. Хиджиката всё хотел разобраться, был ли интерес Окиты к Гинтоки порожден уважением и искренней приязнью, или просто тем, что Окита считал Гинтоки менее скучным, чем большинство людей, но что-то в этом было. И, возможно, это было взаимно, хотя, если понять Окиту было тяжелым испытанием, то определить, что на самом деле происходило в кучерявой голове Гинтоки, было титаническим подвигом. Не стоящим всех усилий, поскольку Хиджиката сильно подозревал, что в девяноста процентах случаев там не происходило вообще ничего. Троица Ёрозуи торчала у главных ворот, подпирая стену, чтобы укрыться от полуденного солнца. — Привет, данна, — достаточно дружелюбно сказал Окита и вежливо добавил: — Добрый день, Шинпачи-кун. Отчасти по приказу Кондо, но в основном потому, что такие любезные манеры явно напугали Шинпачи. Потому что его глаза за стёклами очков стали похожи на мячи для пинг-понга, когда он пробормотал в ответ: — Добрый день, Окита-сан. — Эй, а что насчёт меня? — потребовала ответа Кагура. — Да, что насчёт тебя? Какого хрена ты здесь? — поинтересовался Окита. — Это не имеет никакого отношения к тебе; мы здесь, чтобы поговорить с Майонезным отаку, — прорычала в ответ Кагура. — Хорошо, тогда говори, — сказал Хиджиката, и только потом сообразил: — Эй, я не Майонезный отаку! — Да, да, ваше Майонезное величество, — сказал Гинтоки, сделав реверанс. — Я не... — Речь идёт о гекконах, для которых вы играете в сторожевых псов, — сказал Гинтоки, и сразу же шутки и кривляния исчезли: не так уж и сильно он переменил позу, ничего такого, а его глаза дохлой рыбы были как всегда пусты. Но человек, задававший этот вопрос, был не бездельником на все руки, а самураем, с которым Хиджиката однажды скрестил меч и которому с тех пор больше никогда не бросал вызов. Хиджиката прищурился. Бросил сигарету на тротуар и раздавил её ботинком. — Что ты хочешь узнать? — Они остаются в своих домиках весь день, как черепашки? Или иногда выходят погулять без вашего надзора? — Обычно мы их сопровождаем, — сказал Хиджиката. — По крайней мере, посла и его свиту. Но они не пленники и могут гулять по всему городу. А что? — К нам приходили незваные гости. Гости с жёлтыми глазами, длинными хвостами и неприятными паралитическими укусами. Гости, которые разбивают окна, переворачивают диваны и вообще суетятся. Мне любопытно: отсюда они или ещё откуда-то? Хиджиката нахмурился. — Насколько я знаю, сейчас это единственные гекконы на Земле. Это могущественный клан, но их количество невелико. Вы уверены... — Описание совпадало, а других подходящих аманто не существовало. Но гекконы и паралитический укус? Хиджиката о таком не слышал. — Какие ещё отличительные черты? Во что они были одеты? — В фиолетовые наряды, вроде тех, в которых устраивают манёвры — их показывали в новостях, — сказал Гинтоки. — Только наши гости не использовали лазерные пистолеты. У них были инопланетные кинжалы: такие длинные, светящиеся ярко-зелёным светом, как какая-то дешёвая копия. Окита, чье противостояние с Кагурой превратилось в попытку выколоть друг другу глаза, несмотря на тщетные попытки Шинпачи разнять их, встретился взглядом с Хиджикатой. — Хиджиката-сан, как вы думаете..? — Затем он вздрогнул, когда ловкий палец Кагуры наконец попал ему в левую радужку. — Лучевые ножи, — сказал Хиджиката. — Особое оружие, которое трудно достать. Их используют только Имперские Часовые гекконов, их первоклассные воины. Но на Землю с послом их приехало всего несколько особей. — Дай-ка угадаю, — сказал Гинтоки. — Четверо. — ...Да, вообще-то. — А эти сторожевые ублюдки выходят? Развлекаются в городе ночью, бегают по утрам? — Мы не знаем. Я их и видел всего пару раз — они не маршируют и не тренируются с войсками легиона; отчитываются непосредственно перед послом. Любое их действие — это приказ посла. Это всё, что я знаю. — Так каковы наши шансы попасть на встречу с уважаемым послом? Хиджиката ухмыльнулся. — Не так уж и малы. У вас есть лишние пятьсот тысяч на взятку? Гинтоки ухмыльнулся в ответ. — Мой кошелек сейчас пуст, но могу ли я получить особое разрешение, если разнесу ворота этого дворца? А заодно и парочку ваших голов на сдачу? Хиджиката покачал головой. — Пользы маловато: мы всего лишь физическая линия защиты. После нас бюрократия, и ты не сможешь разрезать эту паутину, как бы ни был остёр твой меч. — Но мы могли бы попробовать, не так ли, Гин-чан? — спросила Кагура. Она улыбнулась, положив руку на зонтик. Окита улыбнулся в ответ, положив руку на рукоять меча. Шинпачи закрыл глаза. — Нет, проехали, — сказал Гинтоки. — Давайте не будем давать садисту шанс повеселиться с Шинпачи. Будет не очень, если он поймёт, что ему это нравится. — Гин-сан! — протестующе вскрикнул Шинпачи. Окита широко раскрыл глаза с обезоруживающим интересом. — Но, данна, разве будет весело, если ему понравится? — Ёрозуя, — сказал Хиджиката, когда Гинтоки и другие повернулись, чтобы уйти. — Я буду следить за часовыми. Может, поймаю их на выходе из дворца. Конечно, он не ожидал никаких благодарностей; но на выходе Гинтоки поднял руку в знак признательности. — Хиджиката-сан, — задумчиво сказал Окита. — Вот если без бюрократии. Как вы думаете, мой меч достаточно остёр, чтобы разрубить вас на части? — Нет, если я убью тебя первым, ублюдок, — ответил Хиджиката. *** Солнечный свет, струящийся через открытую дверь, согревал лицо. Гинтоки зевнул, не открывая глаз, и повернул голову в сторону тепла, прислонившись щекой к мечу в руках. Шоё-сенсей читал лекцию перед классом, и его спокойный голос то приближался, то отдалялся прибоем из слов, успокаивая, как солнечный свет. Значит, это был сон. Гинтоки это устраивало; он никогда не отказывался от приятного момента только потому, что тот был ненастоящим. — Когда вы примете решение, когда вы действительно посвятите свою волю тому, что вы должны делать, ваш дух укрепится, — говорил Шоё-сенсей. Странно: Гинтоки сейчас мог так чётко слышать лекцию, хотя почти не слушал их много лет назад. Он всегда намеревался, но то небесная синева была особенно отвлекающего оттенка, то в классе стояла особенно сонная тишина. Однако теперь он мог слышать учителя, не только его привычный приятный голос, но и слова: — Трудно отрицать чью-либо волю; самый скромный крестьянин может сдвинуть гору, но самурай, решившись, может поколебать десять тысяч человек, даже не поднимая меча. (1) Однако эти слова становилось всё труднее разобрать; потрескивающий шум начал заглушать их, как шипение и треск поднимающегося пламени. Он почувствовал запах дыма в воздухе, и золу, щекочущую нос и горло. Шоё-сенсей стал силуэтом на жёлтом фоне огня, тенью среди света. Все дети в классе наблюдали за ним; они лишь сидели и смотрели, безмятежно и послушно, пока языки пламени лизали подол кимоно их учителя, жадно вспыхивая огненным кольцом. Гинтоки тоже сидел среди них, и просто смотрел, держа в руке бесполезный меч, в то время как его душил пепел. Среди ревущего пламени Шоё-сенсей повернулся так же спокойно и целеустремленно, как всегда, и посмотрел на Гинтоки. — И что ты решил делать, Гинтоки? — спросил он, и тот резко выпрямился, открыв глаза. Смех других детей звенел в его ушах, а запах дыма всё ещё наполнял нос. Открыл глаза и увидел свою спальню, стены и потолок, очерченные слабым серым светом утреннего неба за окном. Едва рассвело, и на улице было ещё тихо. Единственным реальным звуком был стук виляющего хвоста Садахару о дверь туалета. По крайней мере, псу снились хорошие сны. Одеяло казалось тяжёлым и слишком горячим; Гинтоки отбросил его и плюхнулся обратно на футон, заложил руки за голову и уставился в потолок. Он ждал, когда вернётся сон, но тот злобно держался на расстоянии. Хотя, когда через час проснулась Кагура, Гинтоки не открыл глаз и не вставал до тех пор, пока Шинпачи не пришёл и не отругал его, отказавшись признавать бессонницу уважительной причиной для безделья. У них не было стоящего клиента, о котором можно было бы поговорить, в течение трёх дней: маленькая девочка, потерявшая свою любимую плюшевую игрушку (Гинтоки торжественно согласился на работу в обмен на плитку шоколада; пропавший игрушечный кролик был найден в домике на дереве её соседа, пьющим чай с его игрушечным тигром) и отчаявшийся офисный работник, нуждающийся в истребителях (для одного-единственного паука, который был размером с монету в сто йен, и это ещё с расставленными лапами. Кагура радостно растоптала паука, а Шинпачи смёл останки в совок и спустил в унитаз, а Гинтоки торжественно вручил арахнофобу счёт на десять тысяч йен (плюс расходы)). В остальном в конторе было тихо. Иногда Шинпачи волновался, что ему не хватит, чтобы честно заработать на свое содержание, но сейчас простой оказался кстати. Какое-то время у него не было возможности тщательно здесь прибраться, и он с удовлетворением принялся натирать пол в коридоре воском. После проследил за тем, чтобы последние крупинки стекла из разбитого окна были выметены изо всех углов. Он обмотал полиэтиленовой плёнкой картон, закрывающий и пустое окно — в конце концов, им придется заменить стекло, но спешить было некуда: наступало лето, и пока картон не промокал во время сезона дождей, их всё устраивало. К середине дня Шинпачи закончил полировать кухню, отжал тряпку и отступил на шаг, чтобы полюбоваться своей блестящей работой. Было что-то приятное в чистой кухне, как следует вымытой и готовой к приготовлению еды. Настала очередь Гинтоки готовить, и это всегда были лучшие вечера, если он не выпивал и не играл в пачинко, возвращаясь после девяти с дешёвым, а иногда и холодным бенто. — Привет, Гин-сан, — Шинпачи нырнул в главную комнату, чтобы спросить: — Что ты приготовишь на ужин? Нам нужно купить продукты? Кагура, которая возилась с Садахару на полу, подняла на него взгляд, но Гинтоки, сидевший за своим столом, не ответил. Он повернул кресло так, чтобы смотреть в окно, но, когда Шинпачи подошел к столу, то обнаружил, что Гинтоки крепко спал, скрючившись в кресле, скрестив руки на груди и склонив голову под неудобным углом. Шинпачи покачал головой. — У тебя будет болеть шея, если ты так будешь спать, Гин-сан, — сказал он. Он мог заподозрить Гинтоки в том, что тот пытался пропустить свою очередь готовить, но тот имел обыкновение храпеть, когда притворялся спящим; сейчас же он дышал спокойно и пускал слюни, хотя клялся, что никогда этого не делал. — Давай, Гин-сан, если ты собираешься готовить, тебе нужно... Он положил руку на плечо Гинтоки, чтобы разбудить, но, когда он прикоснулся к нему — нет, до этого, — в тот момент, когда рука Шинпачи коснулась его кимоно, Гинтоки вскочил с кресла так резко, что чуть не сбил его с ног. В то же время он повернулся таким быстрым, уверенным движением, что Шинпачи даже не заметил, что происходит. Пока не оказался прижат к столу. Деревянный край врезался ему в спину, а рука Гинтоки легла на его горло. Шинпачи почувствовал мозоли на его пальцах, такие же, как и на собственных руках — наследие многих лет сжимания деревянного меча. Только эта хватка была намного сильнее, чем всё, с чем он мог справиться, прочная, как металл, и такая же несгибаемая. Глаза Гинтоки тоже были как металл, ржаво-красными и пустыми, глазами лунатика, и его взгляд ускользал от взгляда Шинпачи. Спать с открытыми глазами было одним из бесполезных навыков Гинтоки. — Гин-сан? — Шинпачи ахнул, заставляя себя что-то сказать сдавленным горлом. Этого хрипа было достаточно. Рука Гинтоки расслабилась, словно разряженная ловушка. Он сморгнул, его взгляд вдруг стал осмысленным, и он наконец, действительно увидел Шинпачи. Затем Шинпачи закашлялся, чтобы прочистить горло, а Гинтоки как-то оказался в нескольких метрах от него, по другую сторону стола. Его руки безвредно свисали по бокам, когда он посмотрел на Шинпачи. Осознанно посмотрел широко раскрытыми глазами, и выглядел смущенным, со слегка приоткрытым ртом, словно он ещё не совсем проснулся. — Гин-сан? — спросил Шинпачи, не менее сбитый с толку. — Гин-чан? — сказала Кагура, поднявшись с пола, чтобы встать между Гинтоки и Шинпачи, и посмотрела сначала на одного, потом на другого. Гинтоки закрыл рот, вытер его тыльной стороной ладони. — Я... — он начал было говорить, но тут на столе зазвонил телефон. Гинтоки бросился к нему с отчаянной скоростью. — Ёрозуя Гин-чан, к вашим услугам, — послушал минуту, он затем ответил: — Хорошо, мы сейчас будем. И повесил трубку. — Работа, — сказал он, миновал Кагуру и направился к двери. — Куда мы идем? — спросила Кагура, пружинистой походкой последовав за ним. Гинтоки поднял руку, чтобы её остановить. — Нет, вы двое останетесь здесь. К нам придёт ещё один клиент. Вы позаботитесь о нём, пока я разбираюсь с этим. — Какой клиент? В календаре ничего нет, — сказал Шинпачи. — Я, должно быть, не записал. Имя... что-то на «но». Номура, Нодзава, в таком духе. Ждите их здесь, я вернусь, когда смогу, — и Гинтоки вышел за дверь, захлопнув её за собой с щелчком. Оставив Шинпачи и Кагуру смотреть друг на друга в молчаливом недоумении.