Wonderland

      В понедельник Мин Юнджи думает, что не доживет до среды — у белокурой девчушки огромные карие глаза и такая же большая аневризма рядом с сердцем. Мачеха сверкает белозубой улыбкой:       — Ну хватит, не трогай ты этот зуб! — она гладит её по голове, а Юнджи с любопытством, замешанном на детском страхе, лижет шатающийся зуб. В начале с осторожностью, потом прибавляет силы, давит, щупает пальцами, перемазанными чем-то липким и съедобным. В итоге она радостно плюется кровью и тащит отцу молочный зуб, мол, смотри, папа — не умерла, выжила и прожила ещё один день.       Во вторник Юнджи целует Тэхёна в щеку по-детски неумело с осторожностью. Пять минут назад она рассказала ему про часовую бомбу в своей грудной клетке, а он пожал плечами и сказал простое:       — Мы должны умирать такими, какими пришли в этот мир.       Юнджи хочет влепить ему пощечину, но получается только сжать пальцы в кулаки и поджать губы. Вообще-то у неё на всё одна реакция, вымуштрованная равнодушием отца — сжать пальцы и поджать губы, ещё пять лет назад добавила бы к этому и топанье ногой, но ей уже четырнадцать и никто не оценит по достоинству такого порыва. В грудине что-то предательски ёкает, но она тактично молчит об этом, потому что привыкла терпеть, ибо жалобы не входят в топ-три её любимых привычки.       Топ-три любимых привычек Мин Юнджи:       Первое место — делать так, как считает нужным она: молча, громко сопя, высовывая кончик языка и излучая волны негодования окружающими в радиусе на милю.       Второе место — искренне считать, что она всегда права.       Третье место — злиться каждый раз, когда что-то идёт не так.       В среду Юнджи просыпается в горячем поту от липкого кошмара, судорожно пытается отмахнуться, но получается только собрать в гармошку одеяло. Сердце бешено колотится, изо рта раздается только хрип, отдаленно напоминающий крик.       Она уверена — так приходит смерть: в темноте, под покровом неонового кошмара за окном и под звуки скрипящего песка в щелях оконной рамы. Она судорожно пытается вспомнить, успела ли сказать Тэхёну, что любит его; проклинает себя, что так долго тянула с первым сексом и умрет в итоге девственницей в свои семнадцать. Она пытается вспомнить, как давно она была хорошей дочерью и сестрой — может быть, в прошлый вторник между завтраком и игрой в недотрогу с Тэхёном? (Надо было ещё тогда ноги раздвинуть, дура!)       Бум-бум-бум.       Сердце так громко бьется о реберную клетку, что даже закладывает уши.       Тик-так.       Тик-блять-так.       В четверг Юнджи открывает глаза, бежит к зеркалу и не находит там себя — только Юнги. Ещё в прошлом месяце белокурая Мин Юнджи превратилась в синтетического Мин Юнги.       Юнги учится откликаться на новое имя, заводит новые привычки, начинает составлять списки. Например, кого убить первым — отца или ржущего над ним брата. Он не выходит из дома и почти ничего не говорит, он всё ещё шарахается,когда слышит свой-чужой голос. Складывает все старые вещи в углу комнаты ровно в три коробки — вся жизнь Юнджи помещается в три грёбаных коробки. Юнги на них не смотрит. Юнги хочет, чтобы внутри него сжалось сердце, но там теперь сплошная синтетическая дрянь.       Ему всё чаще кажется, что Тэхён тогда был прав, но он не признает этого вслух. Он выбирает не видеться больше с Тэхёном.       Юнги учится жить заново.       В пятницу двадцатилетний Юнги уверен: у Юнджи есть план. Между одиннадцатью утра и тремя часами дня он забывает, как его зовут и думает, что у него вот-вот отвалится язык или сразу вся голова. Юнджи, запертая в искусственно выращенной черепной коробке Юнги, кричит: «Отец отдал столько бабок за эту голову, что будет даже досадно, если ты вот тут и умрёшь».       — Слышь, малец, а как мне пройти в отделение кредитования? — однорукий мужик за тридцать щёлкает пальцами перед лицом Юнги.       — Вам надо, — «пройти к чертям собачьим» тактично застревает ещё в районе глотки, — подняться на четвертый этаж, пройти по коридору до конца, а там уже налево, желтая дверь и есть отдел кредитования.       — Мне нушно к дохору шимоншу. Это худа? — беззубая бабка неразборчиво жуёт слова.       — Как пройти в реанимацию?       — А с какого времени принимает офтальмолог?       — А где мне могут сделать новую грудь/жопу/голову/тело/мозги? (Выберите и подчеркните нужное).       К шести вечера от людской карусели у Юнги кружится голова и его тянет блевать, причём больше по привычке, чем на самом деле. К шести вечера у Юнги сдают нервы и он запирается в черепной коробке, выпуская наружу Юнджи. Она улыбается его губами и совсем по-девичьи поправляет его волосы его рукой.       — А где у вас тут лифт? — очередной страждущий нетерпеливо барабанит пальцами по стойке ресепшена.       — Вам прямо и направо, рядом ещё будет дверь с табличкой «идите на хер», — Юнджи не церемонится, ведь терять ей нечего. Теряет тут только Юнги.       В субботу Юнги не выключает свет, когда ложится в постель — ему страшно, что Юнджи снова вернется и будет щерится своей злобной пастью. У Юнги уже больше пяти лет раздвоение личности, которое он старательно прячет под маской обиженного жизнью мудака.       Он всматривается в потолок своими дорогущими глазами — ещё вчера ему заменили оба глаза по страховке Корпорации, ибо прежние уже устарели и начали сбоить — составляет список дел на завтра.       1. Проснуться и узнать себя в зеркале. В последнее время это становится всё сложнее, а Юнджи появляется всё чаще. Возможно это потому, что в прошлом месяце он впервые столкнулся с Тэхёном.       2. Позавтракать вместе с отцом, если повезёт, то и с остальной семьей. Прием пищи давно превратился в отлаженный механизм — без светских бесед, в густой и наэлектризованной тишине, а ест только отец.       3. С девяти утра и до шести вечера поработать на Корпорацию и свою шикарнейшую медицинскую страховку, попытаться не съехать с катушек и не послать очередную бабулю, как этом всегда случается к концу рабочего дня.       4. Найти, раздробить на кусочки минимум четыре протеза и отнести их мачехе, чтобы она в своем сыром подвале прикрутила их куда и кому следует.       5. Не выпускать Юнджи из черепной коробки, в последний раз она устроила вместе с ничего не подозревающим Тэхёном и его сектой «За чистую плоть» настоящую кровавую резню, снимки которой попали в сеть.       В воскресенье Юнги наивно полагает, что смог договориться с Юнджи о мирном сосуществовании. Как минимум, невероятное желание кромсать людей не просыпается уже месяцев шесть.       Юнги уверен — чудовищами нас делают не поступки.       Юнги старается каждый день — с тех пор, как ему исполнилось полгода, тянет лямку работы на Корпорацию, вечером меняет маску на человеческую и почти непритворно улыбается Тэхёну, а после, оглядываясь, несет мачехе в пластиковом пакете механические руки, ноги, почки и сердца.       Видит бог, он старается каждый — мать его за ногу — день.