when you and i collide, you bring me to life

Юнги просыпается первым, а поэтому направляется в душ и идет готовить завтрак — он сонный и ленивый, ему хочется простого вампирского завалиться спать на сто лет, а поэтому он вместо какого-то продуманного завтрака делает бутерброды и пьет кофе, а затем идет будить омегу. — Детка, вставай, — он легонько толкает младшего в плечо и целует его в щеку, — Вставай. — Если ты хотел меня поцеловать, — зевает Чимин, после чего улыбается, — То ты немного промахнулся. Мои губы немного ниже и правее. — Ох, простите, — извиняется Юнги, приближаясь к губам младшего и нежно целуя, — Теперь соизволите встать, принц? Юнги присаживается на кровать к Чимину и гладит его по голове, выжидая, пока тот встанет. — Теперь соизволю, — смеется Чимин, —Но вообще, на самом деле, оффициально этот статус я еще не получил. У меня есть еще несколько часов пожить обычной жизнью. — Мне сегодня было лень готовить завтрак, так что у нас сегодня бутербродный день, надеюсь, ты не против и… — Юнги прерывает стук в дверь. Не звонок, а стук — очень странно, — Прости, детка, мне нужно открыть. Пак привстает на кровати и обнимает старшего, хватаясь за него, чтобы не улечься обратно спать в теплую постель. — Я не против бутербродов, — успокаивает он альфу, — Наоборот не хотел переедать с утра. Пак все же отпускает Юнги, и тот направляется к двери, взяв с комода из коридора револьвер, пока сам Чимин направляется к шкафу, чтобы одеться. Он накидывает первую попавшуюся футболку и какие-то спортивные штаны. Он не уверен, что это его штаны, а не Миновские, но, в прочем, кому какая разница. — Добрый день, — здоровается Юнги и глубоко вздыхает, промаргиваясь, когда видит, что его гости одеты в полицейскую форму, — Я уже сказал соседке, что мы будем тише, вы зря приехали. — Мы не по этому делу, — мужчина мотает головой, — Мин Юнги, верно? Пак Чимин с вами? Вам нужно проехать с нами в участок. Вы подозреваемый в деле о похищении двух детей, а Пак Чимин — свидетель. Пройдемте, пожалуйста. — Юнги, все в порядке? Кто-то пришел? — аккуратно выплывает в коридор розововолосый, — Ой, здравствуйте, — здоровается он увидев мужчину в форме, — Что-то случилось? — Да, все в порядке, — отзывается Юнги, успокаивающее поглаживая омегу по спине. — Доброе утро, — здоровается с Чимином полицейский, — Мин Юнги подозревается в деле о похищении двух детей, а вы были весь вечер с господином Мином, как сообщил нам ваш сожитель Чон Хосок. — Да, я весь вечер был с господином Мином, — подтверждает Чимин. — Соизвольте проехать с нами в участок и дать показания? — предлагает полицейский. Юнги берет Чимина за руку, сжимая ее. — Да, я поеду, — соглашается Юнги и смотрит на Чимина, слабо кивая на полицию, — Поехали, Чимин? — Да, пять минут, я надену носки и возьму один из бутербродов, вряд ли это быстрое дело. А я голодный, — отзывается Чимин и бежит в комнату, наевает носки, захватывая с собой телефон, после чего отправляется на кухню за едой. Юнги внимательно оглядывает полицейского, щурясь. Он цепляет кобуру на ремень джинсов, пока опергруппа внимательно наблюдает за ним. — Пресс-папье? — интересуется мужчина, указывая ручкой на револьвер. — Пресс-папье, — кивает в ответ брюнет, «чикая» застежкой на кобуре. — А у вас есть разрешение на ваше «пресс-папье»? — мужчина смотрит на Юнги недоверчиво, с прищуром. — Нет. Зачем? Это же пресс-папье, — напряженно отзывается Юнги, накрывая револьвер подолом толстовки. — А что это вы пресс-папье с собой и в кобуре носите? — вклинивается один из полицейских. — На удачу, — моментально отвечает Мин, — Талисман. Друг подарил — Я взял тебе пару бутербродов на всякий случай, вдруг проголодаешься, — оповещает омега Юнги, выбегая в коридор и обувая свои кроссовки, — Я готов, можем ехать. Мин ждет, пока Чимин подойдет к нему, быстро надевает кроссовки и выходит с Паком из квартиры, а затем садится с ним в машину на задние сидения — один из полицейских садится между ними, чтобы они не смогли что-либо передать друг другу или… У Юнги больше не находится объяснений его тупому бессмысленному действию. По приезде в участок их, на удивление, не сажают в одиночные камеры, а допрашивают сразу двоих — очень странная методика, но допустим. — Итак, Пак Чимин, — начинает полицейский, усаживаясь за компьютер напротив них двоих, — Чем вы были заняты в позапрошлую пятницу? — Так, ну, до часу ночи я спал, — начинает Чимин, — Примерно в два часа ночи за мной приехал Юнги, и мы поехали к нему домой, где было что-то по типу вечеринки. До пяти утра мы… — он прокашливается, — Веселились, до четырех часов дня я спал. Потом мы играли в прятки по всему дому с Юнги и его друзьями, пока он меня искал, я успел напиться в хлам. Часам к пяти я уснул и утром проснулся у себя в общежитии, как я понял, Юнги привез меня туда уже часам к восьми утра, наверное? — он поворачивается к старшему, вопросительно изгибая брови, — Или во сколько, хён? — он вновь поворачивается к полицейскому, — В общем я не знаю. Это было уже в субботу. Еще вопросы? Полицейский внимательно слушает и записывает все, что говорит Чимин. — То есть, отлично проводили время, — обобщает он, — Мы тут недавно поймали мужчину, и он утверждает, что дом, в котором вы и господин Юнги были, является местом жертвоприношения в крайней форме жестоких служб такой религии, как сатанизм. Вы знали об этом? — он щурится на Чимина. — Я начальник того идиота, которого вы поймали, — вклинивается Юнги, — Все в моей семье знают, что он придурошный. Да и к тому же, — Юнги закидывает ногу на ногу, — Сатанизм во всех своих проявлениях, офицер, самая мирная из религий, вы бы знали это, если бы исправно посещали пары по религоведению в полицейской академии, а слухи о жестоких жертвоприношениях и осквернении чужих святынь — лишь слухи, которые распространяют христиане меж собой, чтобы их братия и сестры не совались в сатанизм. Как я уже упоминал, тот молодой человек, которого вы поймали, невменяем, и про сатанизм он мог наплести что угодно — что мы ели женщин живьем, что мы пили младенческую мочу и вскрывали животных заживо, однако это неправда. — Это мне здесь решать, что правда, а что — нет, — перебивает полицейский Юнги, — Я не давал вам слово, господин Мин. Я спрашивал Пак Чимина. Вы знали о том, что в дом, в который вы едите, исповедуют такого рода религию? Применялись ли к вам какие-то попытки насильственного вовлечения? Были ли совершены попытки любых других насильственных действий в ваш адрес? Может, какие-то угрозы? Наконец, видели ли вы, — мужчина пододвигает к Чимину две фотографии двойняшек — девочки и мальчика, — Этих детей в месте, в котором были? — Нет, я не знал, — отзывается Пак и действительно не врет. На момент, когда он ехал туда, он ничего не знал, — И нет, что вы, ко мне обращались как к принцу, — усмехается он и разглядывает фотографии, — На самом деле, вынужден признаться, у меня плохое зрение, у меня даже была операция на глаза, так что этих лиц я не помню, мог не разглядеть, — пожимает плечами он, — Но, насколько мне известно, это была закрытая вечеринка, и кроме меня там присутствовали только Юнги, его родственники и друзья. Там были дети, но к ним относились настолько хорошо, что я даже не слышал, чтобы они плакали за весь вечер. — А теперь к вам, господин Мин, — полицейский переводит взгляд на Юнги, — Где вы были и что делали утром между пятью и шестью? — Занимательный вопрос, — мычит Юнги, — Наверняка я спал, как все нормальные люди. Что я могу еще делать в пять утра? — Кто это может подтвердить? — спрашивает мужчина. — Мой брат — Ким Намджун, я спал у него дома, — отзывается Мин, — У меня есть алиби. — Как вы тогда объясните то, что тот, кого мы поймали, указал на то, что вы учредили эту традицию похищения и убийства детей, а также вы руководите всем этим? — полицейский пододвигает к Юнги рапорт, в котором записан донос на него. — Он сумасшедший, — однозначно, — Дети? Я точно не руковожу этим. Я бы не стал, — стал, еще как, иначе ведь тебя убили бы, — Я не знаю, где они, я впервые вижу их, — они были в подвале замка, из них планировали сделать что-то на ужин слугам, — Так что… Не знаю, почему вы на слово поверили психически нестабильному человеку, но, допустим, я прощу вам это упущение. — Вы знали, что вас могут лишить вашего статуса за подозрение в похищении и убийстве? — уточняет полицейский, но звучит так, словно это угроза. — Меня не лишат моего статуса, — отнекивается Юнги. Он просто вне себя от бешенства: да он живет дольше, чем этот парень работает, а он смеет угрожать ему изыманием статуса Принца? Просто потрясающе, — А вот вы можете лишиться своего насиженного местечка, офицер, которое нагрела вам ваша мамаша или папаша — подробностей не знаю — за то, что вы посягнули на личную жизнь Принца. Хотите поговорить об этом? — Я буду пределен аккуратен с вашей личной жизнью, Ваше Высочество, — фыркает мужчина, — Но допросить Пак Чимина я имею право. — Я запрещаю. Он мой жених, а значит тоже Принц, — Юнги сжимает руку Чимина, — У нас, знаете ли, дела свои есть. Мы законопослушные граждане и прилежные студенты, и у нас пары. Отпустите нас. — А то что? Вызовите адвоката? Неужели? — полицейский усмехается, — Вы что-то скрываете? — Я считаю до трех или я звоню своему адвокату, — предупреждает Юнги — он, вообще-то, не шутит. — Я что, маленький ребенок для вас? — возмущается полицейский. — Один, — игнорируя чужое возмущение, говорит Юнги и тянется к телефону на столе полицейского. — Вы шутки изволите шутить, господин Мин? Администрация! — полицейский оглядывается, но участок предательски пуст. — Два, — продолжает Юнги невозмутимо. — Вы шантажируете меня своим адвокатом? Да на здоровье! Идите! Но если я найду еще хоть одну связку с делом о пропаже — вы оба сядете на пожизненное. — До свидания, — Юнги встает со стула и кивает Чимину на выход, — Идем, детка. — Пойдем, — Чимин поднимается со стула, — Можно я хлопну дверью с размаха, как в киношке, пожалуйста? Всегда мечтал так сделать, если окажусь в полицейском участке. Они покидают помещение, хлопнув за собой дверью, и идут в машину, усаживаясь, как обычно, рядом и без всяких полицейских между ними. Чимин по привычке укладывает голову на плечо старшего, сразу же чувствуя себя минимум в сто раз спокойнее. — Знал бы ты, как сильно я старался не волноваться и держать себя в руках, — выдыхает он, — Я даже ни разу к кольцам не притронулся! Они же не посадят тебя, верно? — Ты хорошо держался, ты молодец, — утешает младшего Юнги, — Уверен, он больше не будет трогать нас. Мин отворачивает голову к окну и пару минут пялится в него, а затем опускает взгляд на омегу и сводит брови. Пак решает все же улечься на все заднее сиденье, положив голову на чужое бедро. — Мы же можем заехать в общежитие, чтобы я быстренько забрал костюм, в котором буду после самой церемонии? — уточняет он, — Хин, ты можешь подбросить нас до общежития ненадолго? — Я знаю, что ты не плохого мнения обо мне и я не должен оправдываться, но… Я не хотел этого. Я не хотел, чтобы тех детей убивали. Это древняя вампирская традиция, которая противоречит правилам сатанизма — ни за что и никогда нельзя убивать детей. Я хочу убрать все эти идиотские ритуалы, когда вступлю в наследство. И я не хотел, чтобы ты видел, как тех детей убивают, знаешь, я… Я бы сел, если бы было достаточно улик, но я не хотел, чтобы садился ты, потому что ты в этом не виноват. Юнги гладит младшего по волосам успокаивающе, будто бы тактильно извиняясь перед ним за этот казус. — Давай не будем об этом, — предлагает Чимин, почувствовав, как Юнги неудобно об этом говорить, — Предлагаю перевести тему. — Мы приехали, — оповещает их Хин. — Ой, уже? — Пак приподнимается и смотрит в окно, — Я ненадолго, — бросает он, целуя Мина в висок и отправляясь за вещами. По дороге до комнаты Чимин буквально молился, чтобы Хосок был на парах, и сейчас он облегченно выдыхает. Он подходит к шкафу и ищет там свой фиолетовый костюм, любезно купленный старшим пару недель назад, и, аккуратно сложив его, ищет куда бы убрать. Ему на глаза попадается пакет, который он забыл разобрать после бала. Опустошив его и убрав туда костюм, он уже собирается уйти, но его глаза зацепляются за платок и серьги, которые он тут же надевает, платок убирая в кармашек пиджака в пакете. — Хин, ты будешь на церемонии? — интересуется Юнги, пока Чимин идет за своими вещами. — Нет, — жмет плечами водитель, — Меня не приглашали. — Как же? Я приглашаю сейчас, приходи, это будет весело, — настаивает Юнги. — Насколько весело? — уточняет младший. — Ну, не война с Наполеоном, но на пять из десяти потянет, — жмет плечами Мин, пока его знакомый усмехается, — Ну, разве что, если Сокджин не прискачет голым на коне. Тогда это будет уже шесть из десяти. Чимин довольно быстро возвращается в машину, вновь занимая свое негласно зарезервированное место у Юнги на коленях. — Надеюсь, ты не умер от скуки, — смеется он, усаживаясь обратно в машину, — Мне надо выспаться, наверное, свадьба же ночью, верно? — спрашивает он, вновь укладывая голову на чужие ноги. — Прожить семьсот лет и умереть от скуки довольно глупо, не находишь? — интересуется саркастично Юнги, хмыкая, — Да, поехали домой. Тебе нужно выспаться. А еще мне нужно подготовить тебя к церемонии. У нас есть еще парочка пунктиков, помимо обнаженки. Тем более, мне нужно еще смотаться кое-куда. — Ты так говоришь «домой», как будто мы уже женаты и живем вместе несколько лет, — усмехается Чимин, — Ты не помнишь куда я убрал бутерброды? — неожиданно вспоминает он, — Я все еще голодный. — Вроде, они были где-то здесь, — Юнги оглядывает сидения в поисках бутербродов Чимина, но тот находит их первым. Машина стартует с места в сторону квартиры Намджуна, пока Юнги поглаживает младшего по плечу, успокаивая и пытаясь как бы заранее настроить его на сладкий крепкий сон. Машина доезжает до дома и, насколько бы сильно ему не хотелось первым завалиться квартиру, он первым делом пропускает Чимина, а затем уже заходит сам. Он валится на свое кресло, откидывая голову, и ждет Чимина, кивая на кровать. — Можешь меня залялить, мне так спится лучше, когда ты не рядом, ты же уедешь сейчас? — спрашивает Чимин, когда они уже заходят в квартиру. — Да, конечно, — отзывается Мин и, привстав с кресла, ложится на кровать, похлопывая по месту рядом с собой, тем самым предлагая Чимина лечь рядом, — Ложись, лялить тебя буду. Юнги внимательно наблюдает за Чимином и, когда тот ложится рядом, укрывает его одеялом, затыкая его уголки под Пака, а затем оборачивает его в объятия и прижимает к себе. — Засыпай, детка, тебе нужно хорошенько выспаться, — Мин оставляет поцелуй на лбу Чимина и укладывает подбородок на его голову. Когда Чимин засыпает, Юнги переодевается и едет еще по нескольким делам, которые должен был, но не успел сделать в силу того, что вся неделя у него была занята разборкой с полицией. Он возвращается домой довольно поздно — во всяком случае, позже, чем предполагал, — около девяти вечера. У них три часа до свадьбы, а им еще доехать… — Чимин, — Юнги не включает света в комнате — он ненавидит, когда Намджун просто заходит к нему в комнату и включает свет со словами «Подъем!», а поэтому решает сначала разбудить Пака немного, а затем пойти и включить свет в коридоре, чтобы тот немного освещал спальню. Он наклоняется над спящим Чимином и гладит его по плечу, легонько толкая, — Вставай, детка, нам нужно собираться. — Уже? — пытается разлепить он свои заспанные глаза, — Сколько времени? Я долго спал? — спрашивает Пак, поднимаясь на кровати, ворошит помятые волосы и потирает лицо, чтобы проснуться побыстрее, — Раз так, то я наверное пойду голову помою. И умоюсь. Лучше весь помоюсь на всякий случай. Я кстати вчера постирал вещи, они должны были высохнуть. — Ну, ты проспал весь день, — почесав затылок, подсчитывает Юнги, — Но тебе нужно было выспаться, у тебя будет насыщенная ночь. Юнги встает с кровати, пропуская Чимина в сторону ванной, а сам идет на кухню, чтобы поесть. — Скажи, как помоешься, мне нужно будет сделать в ванной кое-что! — отзывает он Пака с кухни, надеясь, что тот услышит, хотя, впрочем, он просто не мог не услышать, в этом доме были очень тонкие стены, как можно было заметить по тому, что к ним сюда заявлялась недовольная громкими стонами соседка. Юнги наливает себе крови в стакан и, поставив кружку на стол, роется в верхних ящиках в поисках ритуальной свечи — Намджун не любил хранить ритуальные штуки дома, поэтому это оказалось сложнее, чем Мин предполагал, однако он все же находит одну продолговатую черную свечу в закромах у Намджуна. Счастье. Он присаживается за стол и, вынув из кармана телефон, пролистывает последние сообщения. Пак моет голову, не засиживаясь надолго в ванной — Юнги сказал, что нужно собираться, значит времени скорее всего не так много осталось. Он забирает вещи из сушилки и складывает те, в которых пришел. Ему все равно сейчас надевать либо мантию, либо костюм, так что можно не заморачиваться и надеть только трусы. Он убирает вещи в шкаф, раскладывая все по своим полочкам, чтобы их было проще найти, и идет на кухню к Мину. — Я помылся, ты можешь идти, — оповещает он альфу. — Нет-нет-нет, малыш, мы идем вместе, — сообщает Юнги и, подхватив с кухни свечу, ведет Чимина в ванную. Он заводит его в ванную, не включая света, и останавливает его напротив зеркала, давая ему в руки свечу и, вынув из джинсов зажигалку, он поджигает ее. — Так, детка, а теперь не шевелись, хорошо? — просит Юнги и, открыв один из шкафов, вынимает оттуда круглую красную баночку. — Х-хорошо, — отзывается омега, когда его тащат под руку. Мин тратит некоторое время, чтобы открыть банку, а когда крышка все же снята, он зачерпывает пальцами полупрозрачную желтую мазь и мажет по плечам Пака сзади, а затем ладонью разносит это по всей спине. Мазь тяжело пахнет травами, но Юнги привык, и ему как-то нравился даже этот запах, несмотря на то, что Намджун говорил каждый раз, что эта мазь пахнет так, как будто кого-то хоронят. Он опускается на корточки и разносит мазь по чужим ногам сзади и спереди, а затем разворачивает Чимина к себе лицом. — Прости за запах, — заранее извиняется Юнги шепотом, — Я знаю, он очень тяжелый, но он выветрится через десять минут. Чимин смотрит на свое отражение в зеркале, которое еле видно из-за слабого света свечи, и успевает немного испугаться, потому что отражение альфы вообще практически незаметно, но расслабленно выдыхает, вспомнив, что такова его сущность. В глаза видишь, а в зеркале — нет. — Может включим свет? — осторожно спрашивает он. Омега уж точно не ожидал почувствовать какую-то мазь на своих плечах, хотя это действительно лучше, чем змеи — не так страшно, отчего его слегка передергивает. — А что это? Я, конечно, ни на что не намекаю, но я в закрытой квартире без света с вампиром в ванной, свечкой в руках, и ты меня чем-то мажешь. Выглядит так, как будто ты решил меня съесть, а это — какой-то очень странный соус, хотя, раз ты сказал что надо подождать десять минут, больше похоже на маринад, — усмехается розововолосый. — Чш-чш-чш, шепотом, детка, — намекает Юнги, целуя его щеку. Он мажет пальцам по чужой шее — от подбородка и до ключиц, втирая крем в чужую кожу с напором, — Мы не можем включить свет, детка, это ритуал. Ты не инициирован в религию, так что твое тело перед походом в храм должно быть очищено от всех скованностей, от всех сомнений и комплексов — в храме ты должен быть чистым и свободным от всего. Юнги усмехается, зачерпывая пальцами еще мази из жестяной баночки и размазывая крем по чужой груди. — Малыш, я бы не стал мариновать тебя в соусе, который пахнет так, словно рядом кого-то хоронят, — хмыкает Мин, — Я бы выбрал что-нибудь поэлегантнее. Тем более, мясо маринуют за пять-шесть часов, а не за полтора. За полтора кто ж блюдо маринует? Только какой-то идиот. — То есть ты не отрицаешь, что будь у тебя возможность, ты бы съел меня? — переиначивает его слова младший, — Я запомню. Больше не буду оголять перед тобой свои бедра, чтобы ты на меня не набросился, — шепчет он, улыбаясь. Пак пытается смотреть на себя в зеркало, на пламя, на еле заметное отражение старшего, лишь бы не уделять большого внимания самим действиям Мина. — Ну, если бы ты был более мерзким и противным, то, да, я бы наверняка тебя съел. Хотя противные люди они и на вкус противные, — вслух рассуждает Юнги, — А так… Нет, мне слишком жалко тебя кушать, — он усмехается, — тем более, мне что, пятьдесят лет — на людей набрасываться? Мин смотрит прямо в чужие шоколадные глаза, в которых пляшут оранжево-охристые блики от огня, пока ведет рукой вниз по чужому животу. Он плывет ладонью по бедрам омеги, а затем чуть задирает взгляд вверх. — Мне нравится атмосфера, — так тихо, что почти неслышно говорит Мин, — В храме всегда такая. Темно, тепло, уютно, даже как-то интимно, наверное. Тебе нравится такое или любишь менее «мрачные» места? — Не знаю, как там в храме, но тут, уже зная, что это не маринад, мне нравится. Достаточно комфортно, — обобщает он, — Но вот твои действия… Мне кажется, что В… Что ты снова пытаешься меня соблазнить, — признается омега, — Вот видишь, я даже случайно чуть на «Вы» тебя не назвал, — вновь тихонько смеется Чимин, — Этот шепот, темнота, тепло, потому что я мылся под горячей водой, и воздух согрелся, слабый свет, эта мазь, чтоб ее, и то, как ты ее наносишь. Юнги опускается на колени перед младшим, обводя ладонями его бедра и ведя ниже, до колен. — Мне кажется, тебе любое мое действие видится соблазнением. Мы видим то, что хотим видеть, дорогой, — парирует Юнги, проводя руками до чужих ступень. Он закручивает крышку баночки и встает с колен, поднимаясь в опасной близости с чужой мокрой кожей, чуть ли не касается ее носом. Он откладывает баночку на шкафчик позади себя, забирая из рук Пака свечу и прижимаясь к нему вплотную, вжимая его в раковину сзади. — У тебя что уже выработался рефлекс звать меня на «Вы»? — уточняет с усмешкой Мин, поправляя прическу Пака, — Это мило. Но зато ты знаешь, кому обязан своим удовольствием, верно? — он быстро чмокает кончик чужого носа, — Идем, я закончил. Нужно тебя одеть. — Может и выработался, — смеется Пак в ответ, — Я не знаю. Но зато, думаю, лучше пару раз назвать тебя на «вы», когда нет в этом необходимости, чем назвать тебя на «ты» в неподходящий момент. Я даже не буду спрашивать прав ли я, потому что уверен, что это так. Чимин еле сдерживает себя от того, чтобы не притянуть Мина обратно и впиться в его губы жадным поцелуем. Он лишь выходит за ним из ванной, прикрывая за собой дверь. Сейчас не лучший момент для развлечений, им скоро надо ехать, а это лишь отнимет драгоценное время. — А во что мне одеться сначала? — спрашивает он, посмотрев сначала на костюм, который уже успел достать из пакета и повесить на дверцу шкафа, а затем на аккуратно сложенные мантии, которые вчера вечером принес Юнги, — Сразу надевать мантию на голое тело что ли? Или я сначала надену костюм, чтобы доехать, потом будет церемония, я надену мантию и вновь переоденусь? Кстати, в любом случае, насчет церемонии, я прихватил с собой ту книжку, которую ты мне давал. Я возьму ее с собой, повторю по дороге, — отвлекается он, потянувшись к рюкзаку и достав оттуда ранее упомянутый сборник песен, — Так во что мы меня оденем? — Я думаю, тебе стоит сразу надеть мантию, — предлагает Юнги, кидая мимолетный взгляд на наручные часы, а затем стягивая с себя толстовку, — У нас и так времени в обрез. Так что надевай мантию сейчас. Юнги подходит к комоду, на который положил сложенные объемные мантии, и берет сразу обе, начиная их расправлять. — Я сто раз говорил им не складывать их так, они же мнутся, это же, блять, бархат, — бурчит он недовольно, накидывая на свои плечи мантию и стягивая с себя джинсы вместе с бельем, — Надеюсь в этот раз в храме будет не так душно. В тот раз это был какой-то ад и Израиль, я тебе клянусь… Мне кажется, если бы на службе были люди, то они задохнулись бы. Тебе нравится лаванда? — резко спрашивает Мин, туша свечу в своих руках, сжимая меж пальцами, — Там в Храме пахнет лавандой. Надеюсь, ты не имеешь ничего против лаванды. — Там пахнет лавандой? — переспрашивает Чимин, — Вы что туда Сокджина во время течек сплавляете, чтобы он со всеми не переебался? — Нет, это специальные ритуальные благовония. Они все пахнут по-разному, но нашему нынешнему Мастеру, проводящему службы, очень нравится лаванда. Не знаю почему, — Юнги жмет плечами, — Но, да, согласен, было бы лучше, если бы мы держали там течного Сокджина. Хоть какая-то польза бы была от него, помимо вынесенных мозгов и перетраханной доброй половины клана. Юнги хватает с тумбочки телефон и, быстро метнувшись на кухню, входит в комнату с недопитой кружкой крови. — Это хорошо, что ты взял с собой книгу, кстати, сможешь повторить в машине, но там будет книга перед нами, если вдруг забудешь, — объясняет Мин, что-то быстро печатая водителю, — Помочь с мантией или сам справишься? Пак смотрит на мантии и только сейчас вспоминает, что их ведь надо надевать на голове тело, и нервно сглатывает. — Лучше помочь, — признается он, — Вдруг я ее как-то не так надену, тем самым оскорбив вашу религию, и меня там загрызут заживо. Причем в прямом смысле. Он подходит к Мину, чтобы тот помог ему одеться. — Слушай, а на ней нет никаких типа застежек, ну хотя бы до колена? — смущенно спрашивает он, — Или, может, я смогу запахнуться? Юнги подходит к Паку и набрасывает мантию на его плечи осторожно, расправляя капюшон сзади и разглаживая ткань на плечах. — Застежки? Есть, — Юнги подбирается пальцами к чужим ключицам и застегивает одну кнопку, завязывая сверху декоративные бантики из тонких длинных шнурков, — Одна. Просто чтобы мантия не падала с плеч. В общем-то, мантия нужна, чтобы защитить человеческое тело от воздействия внешних факторов — дождя или холода, а так она почти бессмысленна, ты же все равно нагой под ней, — он поднимает подбородок Чимина на себя и смотрит в его глаза, а затем нежно целует, поглаживая по плечам, — Ты прекрасно выглядишь, дорогой. Просто потрясающе. Как в мантии, так и без нее. Не стесняйся, когда на тебя будут глазеть. Все просто будут любоваться и завидовать. Ни нежные касания, ни поглаживания плеч, ни поцелуй от Юнги не помогают. — Не могу я не стесняться, — мотает головой Пак, — Как не стесняться, когда мне придется снять эти треклятые трусы и остаться голым? Я не смогу спокойно стоять, зная, что я в одной только мантии, которая почти ничего не прикрывает, — говорит он, снова теребя кольца на пальцах, — Я перед тобой то еле не сгорел от смущения, когда мы были в доме клана, и ты раздел меня. А там будет куча вампиров! Меня немного обнадеживает лишь та мысль, что благодаря твоим укусам и этой похоронной мази от меня, возможно, не так сильно пахнет человеком. — Малыш, почему ты так стесняешься, скажи мне? В храме нет никого, кто может навредить тебе, там все равны. Вампир, человек, оборотень — неважно, все равны. Но ты — принц, — Юнги подцепляет подбородок младшего и поднимает его, — Ты принц и без меня, Чимин. Люди уязвимы, но у людей есть выбор — поддаваться своим инстинктам или нет, а у вампиров этого выбора нет — хочешь ты убивать или нет, тебе нужно это для выживания. Несмотря на то, что в храме перед Сатаной все равны, ты… Ты выше всех, кто там будет. Все, кто будет там, мои приближенные и знакомые и они никогда не позволят себе, да и я не позволю им смотреть на тебя, как на кусок мяса. Только любоваться, как произведением искусства. Юнги нежно обнимает младшего, прижимая его к себе. — Я понимаю, что в детстве тебе внушали, что обнаженное тело — это что-то пошлое и грязное, что его показывают только возлюбленным, но это не стыдно, особенно когда у тебя такое красивое тело, — Юнги разворачивает Чимина лицом к шкафу, на котором висели зеркало, и отбрасывает его мантию назад, укладывая руки на талию Пака, — Посмотри на себя, Чимин. Ты прекрасен. Со всеми своими синяками и ссадинами. Ты самый прекрасный. Ты будешь главным украшением свадьбы. Чимин смотрит на Юнги со смущенной улыбкой и слезами, наворачивающимися на глаза. Он тянется обнять старшего, но тот сам успевает сделать это раньше. И тут омега не сдерживает слез. Он шмыгает носом и вытирает свои глаза тыльной стороной ладони, когда Юнги поворачивает его лицом к зеркалу. Пак укладывает свою ладонь на чужие руки, смотря на себя. Он действительно весь в синяках и затягивающихся ранках после нескольких ночей с Мином. Но, наверное, раз тот так считает, то может он и правда прекрасен даже такой? — Надеюсь, это слезы искреннего согласия, — Юнги улыбается, проводя большими пальцами осторожно по чужим ресницам и вытирая остатки слез. — Это показатель того, насколько я растроган, — отвечает Чимин, — Тебе повезло, что я еще не успел накраситься, — хмыкает он, — Если в следующий раз ты доведешь меня до такого состояния своими комплиментами, я клянусь тебе, я найду способ как тебя убить, — шутит он, — Я добавлю в твою кровь, которую ты пьешь, чесночное масло или сушеный чеснок и куплю осиновый кол. — Ой, тоже мне, напугал бабку толстым хуем, — Мин усмехается после чужой угрозы, — Я за твою красоту сто раз умру! Трави сколько влезет. Омега быстро складывает свой костюм в пакет, убирая туда чистые трусы. Свои же он снимает и быстренько ополаскивает в раковине, чтобы не запускать стиральную машинку, после чего в дверь громко стучатся, а затем подряд раздаются несколько звонков. — Это за нами, — оповещает Юнги и, схватив ключи, телефон и Чимина за руку, направляется в сторону двери. За дверью стоит Хин в такой же мантии, как у них, но черной. Он обводит глазами костюм Юнги и Чимина и кивает одобряюще, чуть наклоняется и, осторожно взяв руку Чимина, подносит ее к своим губам и оставляет на внешней стороне поцелуй. — Вы прекрасно выглядите, Ваше Высочество, — комплиментирует он. — Спасибо, — смущается он в ответ на комплимент и поцелуй в руку, второй держа обе стороны мантии чуть выше бедер, прикрываясь. — Ах, я уже говорил ему, — кивает Юнги, выскакивая из квартиры и закрывая ее дверь, — Идем. Нам еще ехать миллион лет. — Не нагнетайте, — усмехается водитель. — А я буду. Мы и так опаздываем. А все из-за того идиота, из-за которого вся суматоха! Имею право нагнетать, — протестует Мин, а через несколько минут они уже оказываются в машине, и Мин рекомендует Паку поспать, пока они будут ехать. — А из-за кого вся суматоха? — интересуется Пак, укладывая голову на чужое плечо и укрываясь мантией как одеялом. — Ну, из-за того идиота, который попался полиции, — объясняет Юнги, поглаживая младшего по голове, — Я мог быть с тобой всю эту неделю, а вместо этого гонялся по разным поручениям, как мальчик на побегушках, лишь бы этот идиот не рассказал полиции чего похлеще. Он же буквально спалил адрес дома клана! Как такое вообще могло в голову прийти? — Юнги закуривает, чтобы не беспокоить свои нервы еще больше, — Я его собственными руками выпотрошу, как только найду, Сатаной клянусь. Юнги закидывает ногу на ногу и выдыхает дым куда-то ближе к чуть приоткрытому окну — конечно, Хин разрешал курить ему в своей машине — еще бы он запретил — и курил сам, но Мину не хотелось, чтобы Чимин задохнулся в табачном дыме по дороге на свадьбу. — У тебя нет аллергии на мед? — вдруг спрашивает Юнги, чуть наклоняясь к омеге, — Мы будем пить вино с медом на венчании, так что… Если у тебя есть какие-то протесты, то говори их сейчас, чтобы я мог заранее скорректировать что-то. Впрочем, это не только меда касается. — Нет, я люблю мед, — сонно вздыхает Чимин, не открывая глаз, — Вообще, если ты не успел заметить, я сладкоежка. Можешь спросить у Хина, сколько сладостей я просил его привозить, пока тебя не было, — смеется он, — Очень много. Правда, Хин? — Мне кажется, я привез все виды сладостей, какие были в ближайшей округе, — отзывается водитель. — Ты преувеличиваешь, я не мог съесть столько много, — хихикает омега, — Ты посмотри на меня. В меня столько не влезет. — Где-то я это уже слышал. Все влезло, — Юнги косится на Пака, слушая смешки Хина с переднего сидения. — Эй! — возмущается омега, — Это не смешно! Хин, разворачивай машину, я не выйду замуж за такого «шутника»! — Вам с этим шутником еще лет сто жить. Или сколько там люди в среднем живут? Шестьдесят? — отзывается Хин с водительского сидения, а Юнги молчит, предательски не отзывается на его слова, будто не очевидно, что никто ни с кем жить не будет. Чимин поднимает голову с чужого плеча, несильно толкая старшего локтем под ребра. Он показушно отворачивается, скрестив руки на груди и надув обиженно губы, но, спустя пару минут, обратно откидывается на Юнги спиной, смотря ему в глаза. — В общем против меда ничего не имею, — вновь обращается он к Мину, — А что еще там будет? — Что еще будет? — он затягивается, пристально смотря на Пака, — В плане? В плане меню или мероприятий? Потому что если ты про меню, то не я его составлял, я не знаю. Но я просил, чтобы на банкете сделали что-нибудь человеческое, чтобы ты смог покушать тоже. А если ты про мероприятия, то после основной церемонии в Храме будет, собственно, фуршет, а потом… — Юнги выпускает дым в потолок. Потом ты его кинешь. Гадко оставишь его побитой собачкой, да? Скажи ему уже. Скажи ему! Давай, скажи же! — Потом по домам. — Я заеду? — интересуется Хин, просмеявшись. — Если не останешься и не будешь пьяным в стельку, то заезжай, — соглашается Юнги. Он откидывает голову на спинку сиденья и глубоко вздыхает, но не для того, чтобы набрать воздуха в легкие, а чтобы успокоиться: он делает ужасные вещи? Делает, но ради благих целей, а благие цели оправданы. Чимин не будет винить его. — Спасибо, что покормишь меня хоть чем-то съедобным, — благодарит омега, но все еще недовольным тоном, — Я очень голодный, потому что спал весь день. — Я не могу оставить тебя без еды, — аргументирует Юнги, пожимая плечами, — Ты и так весь день не ел, а в Храме… После храма особая опустошенность и усталость, но приятная. Так что тебе обязательно надо будет поесть. — Чимин пока не думал над обращением? — интересуется Хин. — Нет. И, я думаю, не планирует в ближайшее время, — тут же отвечает Юнги и смотрит на Пака, — Верно, детка? — Над каким обращением? — зевает Чимин, — Куда и к кому я должен обратиться? — не понимает он, — Или вы про то как меня типа называть будут? Ваше Высочество типа и вся это ерунда? — он лежит какое-то время, просто пытаясь понять о чем его спросили, — А, блять, вы про обращение в вампира типа? Вы напрягаете мой сонный мозг. Ты же сам сказал мне поспать, — недовольствует он, — Я пока нормальным человеком пожить хочу. Куда мне торопиться? У меня под боком всегда будет собственный вампирчик и его друзьяшки-вампиреныши. Захочу — попрошу. А сейчас, пожалуйста, дайте поспать, разбудите меня когда приедем. Пак вновь поправляет мантию, укрываясь ею, чтобы было не так холодно и закрывает глаза погружаясь в сон.