***
Юнги не знает, во сколько просыпается, но просыпается он в постели в Лондоне. Как он здесь вообще… У него в голове на секунду проносится мысль о том, что все, что он видел — встреча с Чимином, бал, свадьба, Мальдивы, все было очень длинным сном, пока он спал в спячке, но, почувствовав на себе объятия омеги, тут же успокаивается. Он выглядывает в окно — серое небо и моросящий дождь. Как обычно. Не поймешь, то ли утро, то ли ночь, а поэтому приходится обернуться на высокие худые часы, прячущиеся в углу комнаты и громко цокающие, которые как раз бьют четыре дня. Он поворачивается, привставая на кровати, запуская руки в волосы, а затем шарится по подоконнику над изголовьем кровати, пытаясь найти пачку или хоть одну сигарету — черт, наверное, Джин все повыкидывал, когда они уезжали, вот поганец. Юнги поднимается с постели, решая разобраться с этим всем потом — у него голова была такая тяжелая, как будто ему свинца в череп налили и хорошенько потрясли, чтобы тот перемешался с мозгами, и единственным решением Мин сейчас находил покурить, а вместо этого раздраженный пошел готовить завтрак. Юнги идет в душ и переодевается в какие-то местные поношенные спортивки — проходя мимо зеркала, стоявшего напротив кровати — христиане говорили, что спать напротив зеркала — плохая примета, а Джин говорил, что так духи за тобой присматривают — видит набитую на внутренней стороне бицепса эту проклятую «when you and i collide you bring me to life» и усмехается. Дословно «когда ты и я столкнулись, ты возродил меня». Юнги ни один раз говорил, что только с Чимином он чувствует себя по-настоящему живым. Строчка взята из песни Эда Ширана «Collide». Усмехнулся Юнги потому, что приступ запустившегося сердца у вампиров называют коллайдом. Ирония. И хмыкает, не зря ведь бил. Он находит в своих ящиках тампер и трубку, а затем идет к Чимину, наклоняясь над ним и целуя в шею. — Любовь моя, просыпайся, уже обед, — ласково говорит он и гладит Чимина по щеке, — Вставай, дорогой. Нам нужно поесть, а потом можем лежать в постели хоть весь день. А Чимин от жуткого волнения просыпался уже несколько раз и мерил Юнги температуру — ему не хватило один раз увидеть, что все хорошо, он слишком волновался и беспокоился, поэтому не считал лишним перестраховаться. Омега ходил по квартире, теребя кольца на пальцах от волнения каждый раз, пока не проходило достаточное время, чтобы измерить температуру. После он поправлял одеяло и укладывался в кровать, а затем все с начала. Во время одного из своих «путешествий по квартире» Чимин нашел небольшого мишку, с которым ходил все свои последующие просыпания, с интересом рассматривая, похоже, антикварную мебель и серый вид из окна. Крайний раз он уснул так же с этим мишкой и Юнги в обнимку. — Юнги, ложись обратно, — мычит омега, притягивая мужа к себе на кровать, — Я очень плохо спал ночью, потому что волновался за тебя. Еще я позвонил Намджуну, и он сказал, что тебе нужно хорошенько выспаться. Меньше двенадцати часов для тебя сейчас недостаточно, а поэтому ты лежишь и спишь вместе со мной, пока я не посчитаю нужным или, хотя бы, не вредным тебе подниматься с кровати. С данной минуты у тебя постельный лежим вместе с твоей любимой лялькой. — Что ж ты так волновался-то за меня? Мне еще рановато умирать, — Юнги усмехается. Он вздыхает и ложится рядом с Чимином, — Душа моя, я выспался уже сто раз, не могу больше спать. Ты хочешь проспать весь день? — Может быть и хочу проспать весь день. Я волновался весь полет, чтобы ты не догадался, а потом за тебя переживал. Я могу получить немножечко сна? — сонно мычит омега, — Юнги, я сказал «спи», значит спи. Это указ Моего Величества, за неповиновение я тебе хуй откушу, будешь так ходить. Юнги нежно оглаживает щеку Чимину и целует его лоб, обнимая его и плотно прижимая к себе. — Пообщай мне, — Чимин зевает, — Что когда проснемся, то поедим. Я жутко голодный. Он оборачивает Юнги руками и ногами, наваливаясь сверху, чтобы не дать тому незаметно сбежать, пока омега будет спать, тихо посапывает — все еще не научился не дышать на постоянной основе — и стискивает мужа в объятиях. Варианта сбежать у старшего не было, покурить, видимо, тоже, а поэтому он в ответ обвивает руками мужа, накрывая их одеялом и прикрывая глаза — угроза и перспектива ходить с откусанным членом не была для него привлекательной, а поэтому он предпочел послушаться Чимина, ответив, что при таких обстоятельствах им в сексе придется обходиться без Юнги-младшего и это будет довольно тяжело и грустно. А затем он утыкается носом в шею своего омеги и наполняет легкие запахом. Раньше Юнги думал, что самым его комфортным запахом был запах книг, кофе или, может, свежей-свежей крови, но сейчас он точно знает, что самый его любимый запах — запах Чимина. Не просто ежевика, а ежевика, смешанная с запахом его кожи, геля для душа и шампуня, а сейчас Чимин к тому же пахнет Лондоном. Ласковым, нежным, теплым, каким Лондон редко бывает, а Чимин превращает его не в пасмурное местечко, а в прекрасное королевство из детской сказки.***
— Любимый, давай кушать? — спрашивает Чимин, проснувшись через еще два или три часа, убирая растрепанные темные пряди со лба мужа, — Я надеюсь, ты поспал достаточно и хорошо отдохнул. Теперь тебе нужно плотно покушать, чтобы почувствовать себя еще лучше. Юнги просыпается вновь, когда уже Чимин будит его, недовольно мычит из-за того, что его вырвали из сладкой неги сна, переводит взгляд на часы, которые все также, как и когда Мин засыпал, громко тикали и показывали полвосьмого — хотя бы солнце уже зашло, и то приятно. — Я выспался еще три с половиной часа назад, — хрипло отзывается он, как кот тянется на постели, разминая кости, — Я тоже жутко голодный, детка. — А где тут кухня? — спрашивает младший, привстав на руках. — Кухня? Кухня во-он там, — Юнги ведет пальцем налево, — Не вставай, я сейчас поднимусь и займусь завтраком. — Ну, уж нет уж, — протестует омега, — Если я сказал, что у тебя постельный лежим, мой родной, то значит у тебя постельный лежим. Я могу оставить тебе свой телефон и ты можешь посмотреть что-то, только смотри не горизонтально, а вертикально — там трещина снизу, я думал, все нормально, но она действительно мешает, — а я пока пойду приготовлю нам покушать. — Детка-детка-детка, ты у меня в гостях! — напоминает Юнги, чуть возмущенно, — Позволь мне позаботиться о тебе, пожалуйста, я… — Не позволю, — протестует омега, укутывая мужа в одеяло, и убегает на кухню, чмокнув его в щеку. Чимин заляливает Юнги в одеяло, высунув лишь руки, и отправляется на кухню, чтобы приготовить завтрак. Он несколько раз заглядывал в комнату, чтобы проверить, не выпутался ли альфа из своего кокона — не первый год же вместе живут, знает, что выпутался — и каждый раз заматывает его обратно. Когда же Чимин удостоверяется, что тот не вывернулся, Юнги убирает с себя одеяло и садится на кровати, оглядываясь. Зеркало в этом доме нормальное было одно и то было Сокджиновским, а поэтому, просто разворошив свои волосы в наверняка ещё большее гнездо, Юнги рыщет по всей комнате в поисках табака. Он слышит, как Чимин готовит что-то, а поэтому, очевидно, отвлекаться не будет, поэтому он усаживается на кровать, вспоминая, как обращаться с трубкой в течение минут десяти или пятнадцати. Он на всякий случай открывает окно на стене, в которую упиралось изголовье кровати, потому что, насколько он помнил, трубка давно сильно дымила. Первые пару минут он недовольствует — как только они выйдут на улицу, он зайдет в ближайший магазин за сигаретами, нет, за целым блоком, но потом, вспомнив, оказывается, не все уж так уж и ужасно — Намджун с Сокджином его дольше к сигаретам приучали, чем он сейчас к трубке привык. Чимин же в это время на кухне находит гемаконы в холодильнике и перерывает все полки в поисках какой-нибудь кулинарной книги — он помнит, что Сокджин с Юнги как-то обсуждали книгу с кровяными рецептами, и надеется найти ее там, но безуспешно. Решив импровизировать, Чимин готовит целую тарелку кровяных и немного обычных оладушек — сам он может поесть и обычные, а Юнги сейчас нужно было как можно быстрее восстановиться, — разогревает чашку с четвертой положительной и относит весь этот «вечерний завтрак» в постель к мужу. — Завтрак готов, — сообщает он, входя в комнату и усаживаясь на кровать, протягивая альфе тарелку и чашку, — Честно, я импровизировал с оладушками, надеюсь, что они получились съедобными, — усмехается он, — Приятного аппетита. — Чимин-и, ну зачем ты напрягся? Я мог бы и сам, — выдает Юнги, выпуская плотный дым с губ, — Но спасибо большое, ты у меня просто сокровище, выглядит просто потрясающе, думаю, на вкус также. Иди ко мне, я тебя поцелую, — Юнги притягивает младшего к себе, целуя в лоб и макушку, — Мой прекрасный повар. Спасибо огромное. Я люблю тебя. Очень-очень. Юнги принимает завтрак, тут же отпивая кровь из кружки и откусывая оладушек. — Очень вкусно, любимый, просто чудесно, — хвалит он омегу, пока тот отбирает у него трубку и откладывает ее на подоконник, аргументируя тем, что, во-первых, ему нужно восстанавливаться, во-вторых, есть с трубкой во рту — не самая удобная идея. — Я рад, что тебе нравился, любовь моя, повторюсь, я импровизировал, — улыбается Чимин, укладывается рядышком с ним и ворует у него из тарелки один обычный оладушек. — Дорогой, я люблю все, что ты готовишь, ты же у меня такой талантливый чудесный повар, — отмечает довольно Юнги, доедая один из оладушек, — Расскажи, как поспал? Ты сам-то ел? Давай, детка, поешь вместе со мной. — Ну, знаешь, — младший укладывается на чужое плечо, — Я действительно очень волновался. Я просыпался несколько раз и каждый раз мерил тебе температуру, чтобы удостовериться, что у тебя все хорошо. Я еле отыскал градусник у тебя в ящиках, среди книг и каких-то дневников, ходил по всей квартире, выжидая, пока градусник измерит температуру, нашел мишку. Нормально я спал где-то с двух часов, когда уже девятый раз убедился, что температуры у тебя нет. Надеюсь, ты выспался? — спрашивает он, воруя еще один оладушек, но уже с кровью. — Я чувствую себя просто потрясающе. Мне льстит, что ты так переживал за меня, но не стоило, — Юнги гладит Чимина по щеке и улыбается, — Я прекрасно выспался. Честно говоря, все время, пока мы тут были, нам готовил Джин, хотя вечно говорил, что стоять у плиты — не его, а ведь он готовит лучше всех на свете. Так вот, мне было так стыдно, что он буквально работал у нас прислугой, поэтому я хотел поухаживать за тобой, вот так. Мне нужно проявлять заботу к кому-то, иначе я взорвусь. Хочешь прогуляться, когда я доем? Я могу показать тебе Лондон. В восемнадцатом веке он нравился мне больше, но сейчас тоже очень даже ничего, а если быть честным, мне очень нужно сходить за сигаретами, — честно признается Юнги, потому что зачем врать мужу? Он бы все равно узнал, — К тому же, мы можем зайти в еще какие-нибудь магазинчики, если нужно, — мягко намекает он, пялясь на Чимина и отпивая из кружки кровь. Он, конечно же, ни на что не намекал, но у них была куча планов, тех самых планов, которые они собирались воплотить однажды. — Там, правда, пасмурно и дождь, но это Лондон, тут пасмурно 360 дней в году, — Юнги жмет плечами и тянется за трубкой. — Милый, я только за, — отзывается Чимин с улыбкой, — Знаешь же, что я люблю с тобой гулять. А насчет заботы, можешь проявлять ее ко мне когда угодно, просто сейчас я чувствую, что я обязан заботится о тебе, а не наоборот. Если хочешь, можем ходить по улице под зонтиком, и ты будешь держать его для нас двоих — по-моему очень романтично. Я постирал и повесил сохнуть вчера всю нашу одежду, чтобы она высохла. А насчет магазинчиков, я хочу зайти купить розовую краску для волос. Блонд мне, конечно, тоже нравится, но розовый, по-моему, мне больше к лицу. Как раз сможешь позаботиться обо мне и покрасить мне волосы, — он мило улыбается и чмокает мужа в круглый носик, — Нам еще нужно купить подарочки для Принцессы, и кое-кто так и не отправил мне рождественский подарок. — Ты у меня такой хозяйственный умничка, — замечает Юнги, допивая кровь, — Обожаю гулять в дождь. Конечно, самое прекрасное сидеть в дождь дома у трещащего камина, читать и пить горячий шоколад. В Сеуле у нас не дождливо, разве что осень, а здесь как раз та самая погода. Омега поднимается с кровати, прихватив еще несколько оладушков и идет в ванную, чтобы привести себя в порядок для их прогулки. Взяв высохшую теплую одежду он переодевается и приносит мужу его мягкий свитер, чтобы тот тоже оделся. — Вставай, милый, одевайся а я пока кровать заправлю, — просит он и стоит выжидающе, надеясь, что у Юнги не будет еще одного приступа «детка-детка-детка, ты у меня в гостях, позволь, пожалуйста, я сам». Юнги встает с постели, поправляя волосы, разглаживает большой черный свитер на себе, смотря в зеркало напротив кровати. Он накидывает на себя пальто, которое Чимин заботливо повесил сушиться, пока они спали. — Это мило, что ты доверяешь мне свои волосы, но я никогда никого не красил, — признается Юнги, — Я бы с удовольствием позаботился о тебе, но я боюсь испортить твои волосы. Надеюсь, ты предвещаешь такой исход событий. А еще спасибо, что напомнил про подарок! Нужно сходить на почту, Намджун сказал, что пересылку отменили. Чимин довольный собой заправляет за ними большую мягкую кровать, гораздо мягче, чем в доме клана — нужно будет поменять у них с Юнги в комнате матрас, как только они вернутся. Он надевает уже свою черную кожаную куртку, в которой, как когда-то сказал ему муж, был в стиле «меня трахает Мин Юнги», обувает свои любимые грубые ботинки и дожидается Юнги. Омега чуть недовольно закатывает глаза, когда первое, за чем бежит Юнги оказываются сигареты, но, как он уже понял за все три года, Юнги без сигарет не вытянет, и, хоть он и не был человеком, у него была одна из самых распространенных человеческих зависимостей. Сам Чимин бежит за проверенной временем розовой краской и настоит на том, чтобы оплачивал не Юнги, а сам он — по факту это сделал Сокджин, так как свою карточку с всего лишь тысячей вон Чимин потерял еще несколько месяцев назад, да и новую заводить не собирался. В сувенирном магазине Чимин разрывается между подарками для сестрички и останавливается на выборе в виде мишки Паддингтона и детской книжки по английскому — у Пуонг, видимо, была тяга к новым языкам, раз она уже изучала французский вместе с Юнги. Когда Юнги затаскивает его в еще один магазин, Чимину приходит уведомление и он утыкается в телефон, не обращая внимание на то, где они оказались. — Здравствуйте, — тут же здоровается консультант, выходя из-за прилавка. Свет в помещении был притушен — Юнги нравилась атмосфера, — Могу чем-то помочь? — Да, добрый день. Мне нужна веревка для бондажа мягкая, желательно розовая, — по-английски отзывается Юнги и переключается на корейский, на Чимина, — Не помнишь, что нам еще нужно было тут, детка? — М, что ты сказал, милый? — переспрашивает омега, убирая телефон в карман черных скинни, и роняет челюсть, — Юнги, мы что в секс-шопе? — удивленно уточняет он, сглатывая слюну. — Да, детка, именно, мы в секс-шопе, — Юнги дополнительно подтверждает свои слова кивком. Чимин вспоминает, как пару лет назад, после его первого бала, он краснел при одном упоминании этого места, но сейчас, он завороженно разглядывает стены, рассматривая товары от гипоаллергенных презервативов до костюмов кошечки и горничной. — Что делать, если я хочу все? — шепчет он, продолжая оглядываться, — Ладно, пошутил, ну, половину точно. — Если ты действительно хотел бы купить все, то я все для тебя бы и купил, — Юнги притягивает к себе Чимина и мягко целует в щеку. — Мы вроде хотели купить мне вибраторы на соски, — начинает вспоминать младший, — Тебе еще какой-нибудь огромный дилдо, на котором ты сможешь посидеть, пока я буду лапать твои крылышки, я хотел бы виброяйцо с самой большой вибрацией, большого размера, цвет ты сам знаешь. У нас еще смазка заканчивалась, и ты хотел новую купить, только давай как и та была — обезболивающую, с ней правда легче и приятнее. А, и еще, эрекционное кольцо у тебя есть? Юнги поворачивается к консультанту, переводя и перечисляя все, что хочет Чимин, на что тот одобрительно и довольно кивает — ему же идут проценты с каждой покупки, а если Юнги с Чимином сейчас закупятся по-крупному, то этому парню ужасно повезет. Консультант исчезает меж рядами со словами, что будет подбирать по одной вещице, чтобы его потенциальные покупатели одобряли по одной, и возвращается с двумя коробками в руках, ставит их на стол и опирается руками на него. — Вы говорили про самый большой, — начинает он, — Этот — тридцать дюймов, материал «живая кожа». Доступно пять режимов вибрации, диаметр основания — около шести дюймов, узла на основании — чуть больше семи, диаметр головки — около двух. Цвет — градиентный переход от ментолово-зеленого до голубого. Второй вибратор длиной в двадцать восемь дюймов, диаметр — три с половиной дюйма по всей длине, без утолщений, узел — около четырех, режимов вибрации три, однако они намного мощнее, чем пять у предыдущего, покупатели говорят, что уже от первого дрожат бедра. Цвет — градиент от желтого в красный. Юнги старается максимально дословно перевести все для Чимина, даже переводит дюймы в сантиметры, чтобы тому было понятнее, смотрит на него, кивая на товар. — Выберешь? — интересуется он, — А потом сможешь выбрать для себя вибро-яйцо. Я слышал, у них очень много скоростей. Пока ты выбираешь, — он поворачивается на консультанта, — Будьте добры, дайте нам две смазки с обезболивающим и эрекционное кольцо на, — Юнги задумывается — он уже и не помнил, какой диаметр у него, помнил только просто размер презервативов, а поэтому ему понадобилась пара минут, чтобы сопоставить размерную линейку с диаметром, — Два дюйма. — Могу я попробовать? Я имею в виду, попробовать вибрацию, — спрашивает Чимин на английском, еле вспоминая слова — он очень редко практиковался, да и изучал второй язык в школе на «отвалите». — Да, конечно, только воспользуйтесь антисептиком, на всякий случай, — так же медленно объясняет консультант, чтобы Чимин понял, что он хочет ему сказать, параллельно передавая ему баночку с этим самым антисептиком. Пока Чимин обрабатывает руки, мужчина достает вибраторы из коробок, оставляя в защитной упаковке, опять же для соблюдения гигиены, и подвигает их ближе к Чимину. Омега ищет кнопки управления одной рукой, а второй окольцовывает изделие, чтобы почувствовать вибрацию. Он проделывает такую махинацию с обоими товарами, прибавляя мощности от минимальной до максимальной. Юнги внимательно наблюдает за тем, как Чимин пробует разные уровни вибрации, отпускает тихое удивленное «оу», потому что понимал, что рано или поздно это окажется в нем. Конечно, такое однозначно возбуждало — у Юнги была просто потрясающая фантазия, а поэтому представить, как он будет пытаться принять в себя игрушку, пока Чимин будет трогать его крылья, не было сложным, даже напротив, это было первым, о чем Юнги подумал, когда консультант позволил Чимину потрогать товар, однако он умело сохранял спокойствие и дипломатичное выражение лица, хотя если бы тут был Сокджин, то давно бы растолкал его в плечо и сказал о том, как Юнги извращенец. — Я за красно-желтый, — предлагает Чимин, отходя обратно к Юнги, — Он, действительно, объективно лучше. Во-первых, у него толщина равномерная, и реально на член похоже, нежели на горку с сугробами, да и вибрация ой-ой-ой какая, думаю, тебе понравится. Попроси, чтобы дальше нес, что мы просили. — Тогда мы возьмем красно-желтый, — Юнги кивает парню, — Я тоже думаю, что он лучше. Я ужасно чувствительный, так что мне бы и без вибрации зашло, но раз она есть, то возьмем тот, у которого она мощнее. Упакуйте, пожалуйста, и принесите остальной товар. — Юнги, если ты это мне, то я не понимаю, когда ты обращаешься ко мне по-английски, — усмехается омега, — Я учил его в школе на «отъебитесь», а в ВУЗе отказался сразу же. Если тебе не сложно, то со мной попрошу общаться по-корейски. Консультант возвращается через пару минут с виброяйцами разных размеров, предлагая Чимину четыре разных на выбор, сразу указывает, что они все розовые, говорит какие больше, какие меньше, а у каких вибрация самая мощная. Пробивает вибраторы для сосков, объясняя, что те в виде прищепок, потому что так удобно, особенно если у партнера пропирсингованы соски, на что Юнги довольно лыбится, но прячет улыбку за неловким кашлем, оперевшись локтем на прилавок. — Это все? — уточняет продавец, — Я могу пробивать? Будьте, пожалуйста, добры ваш паспорт. — Да, пробивайте, — Юнги кивает, вытаскивая кошелек вместе с паспортом, демонстрируя его кассиру. — С вас триста тридцать два фунта, — подытоживает парень, смотря на Юнги, — Карта или наличные? — Карта, — Юнги прикладывает карту к картридеру, и тот пиликает, уведомляя об удачной покупке, — Спасибо большое. — Спасибо за покупку, приятного времяпрепровождения, приходите еще, — консультант отдает им пакет с покупками, улыбаясь. — Люблю ходить по магазинам, — Юнги выходит на улицу, потягиваясь и закуривая, — Хочешь еще прогуляться или пойдем домой? Я, честно говоря, такой голодный, — он рассматривает идущих по улице людей, но вовремя очухивается, — И уставший. — Давай немного погуляем? Лондон такой красивый и завораживающий вечером, — предлагает Чимин, подбегая под зонтик к мужу и прижимаясь к нему, — Мы можем зайти в магазин за какао и маленькими зефиринками. Полежим вместе под пледом, понаслаждаемся тишиной, прерываемой лишь шумом дождя, — мечтает он, хотя, казалось бы, после того, как провел столько времени в секс-шопе, закупившись больше чем на не маленькую сумму, думать было бы логичнее не о розовых сопельках. — Конечно, любимый, давай погуляем, — соглашается Юнги, стягивает с себя пальто и накидывает его на плечи Чимина. Он знал, что ему не было холодно, но Чимин выглядел уютнее, что ли, с наброшенным на кожанку пальто старшего, — Сокджин научил варить меня просто невероятное какао, я сварю тебе его и… — их прерывает звонящий телефон Чимина, — А вот и он, легок на помине. — Чимин-а, родной мой, радость моя, лялька моя, ты где? Как дела? — спрашивает старший омега из динамика. — Привет, Джин-и, мы все еще в Лондоне, у нас все хорошо, вот, по магазинам ходим, — отвечает младший, — У тебя что-то случилось? — Да, малыш, случилось, — грустно признается Ким, — Знаешь, с моей карты сейчас пропало пятьсот шестнадцать с половиной тысяч, и ушли они в какой-то британский секс-шоп. Ты случайно не знаешь, как они могли там очутиться? — с намеком продолжает он, а Чимин лишь передает трубку Юнги испуганно, чтобы тот разобрался или просто объяснился. Юнги ждет пару секунд, пока Джин с самого начала разговора включает пассивную агрессию, а затем забирает у мужа телефон, выдыхает дым с губ и, опустив взгляд в асфальт, чертит что-то носом кожаных ботинок. — Вопросы? — наконец спрашивает он, когда Джин заканчивает свой монолог. — Ой, Юнги! Приветик, мой бриллиантик драгоценный, куда подевались пятьсот шестнадцать с половиной тысяч с моей карты? — тут же отзывается Джин. — Не строй из себя дурочку, ты видел, что мы потратили их в секс-шопе, — Юнги раздраженно фыркает, — Что-то еще? — Юнги-и-я, почему вы развлекаетесь на деньги с моей карты? Ты в десять раз богаче меня, как бы это не было обидно признавать, — обиженно отвечает Джин, а Юнги по его голосу прям слышит, как тот дует губы. — Не нуди, я переведу тебе, — сдается Юнги, — Я просто все еще не обновил свою карту, так что у меня нет английской банковской карты. — Вы просто обязаны показать мне все, что вы накупили! — говорит Джин грозно, — Жду фото и видео! Джин сбрасывает, и Юнги передает телефон обратно мужу, усмехается, тушит сигарету об урну и бросает ее туда. — Просил показать, что мы купили, — хмыкает Юнги, — Пойдем, я обещал тебе прогулку и показать Лондон. — Конечно покажем, а потом, когда мы вернемся, я ему еще и хуем по лбу постучу, чтобы для полного комплекта, — фыркает Чимин, — Он выглядит буквально как наш с тобой папа, мы же не виноваты, что мы подростки, а он почти сорокалетний взрослый дядька. Пусть будет так добр оплачивать наши покупки, а я вообще лялька, у меня денег быть не может априори, чего вот он взъелся? Чимин поправляет пальто рукой, схватившись за противоположный край, чтобы получше укутаться в него, а второй рукой подхватывает Юнги под локоть, и склоняет голову ему на плечо, вдыхая исходящий от него запах черники, вперемешку с запахом сырости, идущим с улицы. — Знаешь, — начинает омега, — Я думал, что на Мальдивах нам было хорошо, просто потому что там само по себе было хорошо. Ясно, тепло, море рядом, мы плавали, пили холодные напитки, я загорал иногда. Но, знаешь, что я думаю сейчас, оказавшись в мокром, сыром, пасмурном Лондоне вместе с тобой? Я думаю, что где бы я ни был, если я с тобой, то сразу становится лучше. Уверен, если бы я прогуливался тут один, то мне было бы очень тоскливо, наверное, я бы шел понурив голову, пиная воду в лужах. Но сейчас, с тобой, это совсем иначе ощущается. Будто этот дождь и мокрые улицы лишь для нас двоих, и нам даже тут хорошо, только потому что мы вместе. Есть в этом какая-то доля уютности и интимности, что ли, не думаешь? Знаешь, как тогда в ванной перед первой свадьбой, когда ты мазал меня этой вонючей штукой, — он усмехается, — Я так чертовски люблю тебя, Юнги, я рад, что ты есть в моей жизни и будешь в ней еще тысячи лет. — Малыш, я люблю тебя больше смерти и могу только согласиться, — Юнги целует Чимина в макушку, — Я люблю Лондон, он мой второй дом и мое сердце, я люблю его безумно, но когда я был здесь один, без тебя, я чувствовал, будто город прогоняет меня каждую секунду, будто он не рад мне настолько, что нагнал на меня апатию и депрессию. Я лежал и думал о том, что все здесь будет лучше с тобой, и был прав. Мне нравится гулять с тобой по пасмурному Лондону, а смотреть на бой часов — отдельное счастье. Я люблю тебя, малыш. Очень люблю. Юнги берется за руку Чимина и ведет его в центр Лондона. Он показывает ему разные дома, рассказывает, что было на их месте раньше, что он застал, а что умудрились перестроить, пока его не было. Он говорит о том, что ночной Лондон ему нравился безмерно, такой тихий, чуть шумящий из-за моросящего дождя. Чимин же с интересом рассматривает все, что показывает ему Юнги, и смотрит на него влюбленно ярко-розовыми глазами, которые настолько светились в темноте, что на них несколько раз оборачивались редкие прохожие, видимо, так же решившие прогуляться по ночному городу. Омега один раз даже уговорил мужа просто посидеть на лавочке и отдохнуть, хотя сам просто посчитал это хорошим поводом исцеловать его щечки, но потом всю дорогу до дома шел обиженный с надутыми губками, еще крепче ухватившись за Юнги — он забыл, что лавочки стояли под открытым небом, то есть под дождем, а поэтому дулся на то, что у него теперь «джинсы мокрые, и попе холодно». Они возвращаются домой ближе к рассвету — солнце еще не вставало, но Юнги на всякий случай задернул шторы, так как в последнее время он замечал, что мог непреднамеренно начать шипеть из-за прямых солнечных лучей. Юнги отправляет омегу греться в ванную, «чтобы отогревать свою драгоценную пятую точку», куда он и отправляется, чтобы это и сделать. Он первый раз за последние несколько лет выбирается из ванной сам и, обмотав бедра полотенцем, бежит в комнату под теплое мягкое одеялко, ожидая мужа. Сам Юнги идет готовить какао, а через полчаса идет в комнату, заваливается на кровать и подает Чимину кружку, отпивая из своей и довольно выдыхая, накрываясь одеялом. — Не обожгись, — заботливо предупреждает Юнги. — Какао! — довольно улыбается Чимин и забирает кружку, отпивая немного. Он чуть придвигается ближе к альфе, и падает на его грудь, подтягивая одеяло повыше, — Дорогой, очень вкусно! — признается он, осторожно отпивая еще какао, — Спасибо большое, ты самый лучший, я люблю тебя, — омега поднимает голову наверх, заглядывая в голубые глаза, и улыбается испачканными, как обычно, губами. — Отогрелся в душе хоть немного? — интересуется Юнги. Он наклоняется к Чимину, убирает большим пальцем лишнее, как ему казалось, какао с губ мужа, облизывает свой палец, а затем мягко целует его губы, нежным поцелуем стирая остатки. Он довольно облизывается, скатывается по стене расслабленно, больше зарываясь в тяжелое пуховое одеяло. Сокджин однажды даже сделал предположение, что Юнги нравятся тяжелые пуховые одеяла, потому что если залялить в него, то будет ощущение, словно тебя обнимают во сне, а объятия — именно то, чего не хватало Юнги во время полугодового отъезда сюда. Он, конечно, получал объятия, пока вместе с Намджуном и Сокджином смотрел телевизор или читал в гостиной, но это было не то же самое, что заботливые, нежные объятия Чимина, совсем нет. У Намджуна объятия были такие сильные, в его руках можно почувствовать расслабление, полную безопасность и защищенность, у Сокджина они были заботливые, ласкающие, почти щекочащие, а у Чимина они были любимыми. Юнги не помнил, был ли он таким жадным, но в то же время привередливым к тактильности до обращения, но после он точно стал различать чужие действия на отдельные категории, которые жить ему спокойно не давали. Он никогда не хотел просто объятий, он всегда хотел чьих-то конкретных — это единственное, что ему нравится из нежного, что к нему проявляют. Он не любил жать руки незнакомцам, не любил, когда его трогают без разрешения, но объятия его братьев и мужа были чем-то выше, чем-то, что внушало доверие и безопасность, без какого-либо подвоха. — Согрелся, — согласно кивает Чимин, допивая какао, придерживая кружку, как маленькая Пуонг, чтобы не пролить ничего на кровать, — Не помню, когда последний раз вылезал из ванной без твоей помощи. Я почти поскользнулся несколько раз. Я такой несамостоятельный стал, аж жутко, — смеется он, отставляет кружку и переворачивается, на этот раз упираясь Юнги в грудь своей, и обвивает его руками. — Почему ты не позвал меня? — спрашивает Юнги чуть обиженно, — Мне только в радость заботиться о тебе, малыш. В следующий раз позови меня, когда будешь выходить из душа, хорошо? Омега укладывается еще чуть поудобнее, расположившись у Юнги между ног, еще чуть сдвигаясь ниже и поворачивая голову на бок, выворачивается из полотенца, потому что надобности в нем уже не видел и расслабленно выдыхает. Он молчит, наслаждаясь тишиной, прерываемой лишь стуком непрекращающегося дождя за окном и тихо доносящегося жужжания холодильника с кухни, которое теперь могли уловить его уши. — Что хочешь поделать? Мы можем почитать или посмотреть фильм, — предлагает Юнги, приоткрывая глаза. — Что хочу поделать? — уточняет Чимин, — Хочу обучить тебя профессии парикмахера. Я ведь купил краску в магазине, и мы можем вернуть мои волосам ярко-розовый цвет. Согласен? Юнги встает с кровати, отряхиваясь, ставит кружку с какао на стол и осматривается, будто бы ища поддержки, вздыхая. Не любил он делать все «с порога», в его стиле было заранее морально готовиться, читать всякие статьи и вообще, ну, готовиться. — Ты убиваешь меня, я в жизни никогда никого не красил, — аргументирует Юнги, — Себя один раз, и то получилось просто чертовски отвратительно. Ты же осветлишь себе корни сам? А то я боюсь сжечь их, мы с осветлителем не дружим, — признается он. — Да, корни я сам осветлю, — соглашается Чимин, тоже поднимаясь с кровати и надевая белье, — Извини меня, дорогой, но я, действительно, сам предпочитаю осветлять себе корни, как бы я тебе не доверял. — Я бы и не осмелился работать с осветлителем, — усмехается Юнги, — Так что можешь не извиняться. Я предлагаю пойти на кухню, чтобы не испачкать здесь ничего, там и освещение получше. Точнее, мне побыть с тобой пока ты будешь осветляться или как? Потому что я ничем помочь не смогу если что. Омега забирает из пакета в коридоре краску и осветлитель и ведет мужа на кухню, захватив из ванной зеркало. Он отодвигает мужу стул рядом с собой, предлагая присесть, размешивает краску и по прядям начинает осветлять корни своих волос, сосредоточенно закусив язык, даже не замечая этого. Юнги просидел на кухне рядом с Чимином, пока тот осветлялся, успел прочитать парочку статей о покраске — без какой-либо единицы знаний он бы не стал в руки даже краску и кисточку в руки брать. Он ждет, пока Чимин осветлится, а когда слышит «ну, что ж, ваш выход, мессир», выдавливает розовую краску в миску, завороженно смотрит на нее, пока размешивает кисточкой. Он стягивает с себя свитер, оставаясь в одних только спортивках, натягивает на руки латексные перчатки, потому что успел прочитать, что краска плохо отмывается от одежды и что очень сильно красит ногти, а ногти у него были с маленькими остатками черного лака — за последнее время к нему вернулась привычка грызть ногти, а поэтому нужно было сходить на маникюр. — Знаешь примерно как красить? Могу включить тебе обучалку, если ты хочешь, — предлагает омега. — Не стоит, я почитал парочку статей, пока ты осветлялся, — отзывается Юнги, вставая у Чимина за спиной, — А ты не почитаешь мне, пока я тебе крашу, пожалуйста? — он кивает на книгу, лежащую на краю стола, — Надеялся, успею дочитать, но ты очень быстро осветлился, — он разделяет его волосы на ровный пробор посередине головы, вычленяет одну прядку кончиком расчески и наносит краску с двух сторон пряди. — С радостью тебе почитаю, любимый, — отзывается Чимин и тянется за книгой с довольно привлекательной обложкой, — Что читаешь? — заинтересованно спрашивает он и переворачивает книгу, чтобы прочитать аннотацию. — Миндаль. Про мальчика, который не различал эмоций, — отзывается Юнги, — Мне показалось, что мне может понравиться. — Выглядит интересно. Тут закладка на второй главе, не знаю на какой строчке ты остановился, но я начну сначала, если ты не против, — он прокашливается, прочищая горло, и начинает читать, — «Впервые это случилось, когда мне было шесть лет. Симптомы проявлялись и до того, но только в шесть лет это всплыло на поверхность. Хотя мама думала, что это произойдет раньше. А, может, она замечала, но просто не обращала внимания? Как я потом узнал, она впервые за долгое время (точнее, впервые за несколько лет) отправилась к папе. Протирая обветшалую стенку, где хранилась таурная урна с прахом, она говорила, что теперь перестанет все время вспоминать его, не потому что хочет встретить новую любовь, а потому что пришло время. И в тот момент, когда мама признавалась, что их любви конец, она совсем забыла про меня — нежданного посланца той самой ребяческой любви». Омега действительно начал вникать в суть текста и очень увлекся повествованием. Он читал не отрываясь ни на что — как хорошо, что вампирам не нужно моргать, — возможно, он даже одолжит у Юнги эту книгу ненадолго, чтобы почитать как-нибудь на досуге. — Милый, там много осталось прокрасить? — спрашивает он, все-таки оторвавшись от текста, когда дочитывает до третьей главы. Юнги, на свое же удивление, довольно быстро покрывает все волосы Чимина краской, заканчивает ровно в тот момент, когда он спрашивает об окончании покраски. — Смотрю, тебе понравилась книга, — замечает Юнги довольно, — Я как раз закончил, любимый. Выглядишь очень миленько, — он посмеивается и делает «луковичный хвостик» на чужой голове, вытягивая волосы в краске вверх. — Да, действительно понравилась, — отзывается Чимин и смотрит в зеркало на то, как муж делает из него луковичку, — Ну, Юнги, — смеется он, — Ну, что ты дурачишься, еперный театр, как ребенок маленький, тебе лет сколько вообще? Я же не могу это руками трогать, я перчатки выбросил. — Не душни. Захочу — буду дурачиться, — отзывается Юнги и повторно целует Чимина в лоб, чтобы тот не дулся, — Мне семьсот пять, имею право дурачиться. Юнги берет со стола инструкцию и быстро пробегается по ней глазами. — Тут написано, что нужно подержать краску тридцать пять минут, это для насыщенного цвета, так что жди. Я пойду допью свое какао и перекурю на балкон, хорошо? — Юнги нежно целует Чимина в лоб, — Не теряй меня, детка. — Сейчас как начну головой мотать запачкаю тебе все стены, — несмотря на свою бурную реакцию омега все равно довольно улыбается, прикрывая глазки, когда получает поцелуй в лоб. — Обязательно покажись, как смоешь! Там, — Мин тычет пальцем на ванну, — В ванне, ты уже там был, ты знаешь, где она, в комоде есть фен и утюжок, если что. — А вот и не покажусь, буду ходить в шапке, пока цвет не смоется, — усмехается омега. Заведя будильник, Чимин вновь утыкается в книжку. Он решает все-таки прочитать первую главу, а затем вновь продолжает с третьей, забрасывая ноги на стул и усаживаясь по-турецки, сам того не замечая. Чимин успевает прочитать до середины пятой главы, когда его отвлекает пищащий будильник, оповещая о том, что пора идти в ванную и смывать краску. Окрасив всю воду в розовый, он делает быструю нарочно неопрятную укладку и любуется на привычный «цвет суеты» на своей голове. Омега осторожно прокрадывается в комнату и стучится на балкон, маша ручкой через стеклянную дверь. — Я передумал насчет не показываться тебе, — хихикает он чуть смущенно, — Тебе нравится? — спрашивает обнадеженно. — Во-первых, вау, — заявляет Юнги, оглядев волосы Чимина, — Во-вторых… Вау? В третьих, малыш, это ужасно горячо выглядит. А в четвертых, ты выглядишь как мягкая клубничная зефирка, иди ко мне, я тебя расцелую, — Юнги притягивает к себе лицо Чимина за щечки, начиная их мягко чмокать. Он улыбается, плывя ладонями по просто преступно чистой шее младшего — в его мечтах есть провести с ним течку так, чтобы метки от секса к сексу просто не успевали заживать, — Мне безумно нравится, любимый, ты выглядишь просто потрясающе, если быть честным, — он наклоняется, мягко целует шею Чимина, прижимая его к себе вплотную. — Знаешь, настроение такой хорошее, может запишем Сокджину видео с парочкой покупок? — предлагает младший. — Ты ведь хочешь не просто записать видео, верно? Ты хочешь протестировать все это и заснять, да? — Юнги улыбается довольно. — Я именно это и имел в виду, когда предлагал заснять видео, — шепчет Чимин на ухо мужу. — Тогда, малыш, нам стоит лучше пойти в гостинную, здесь довольно маленькая кровать, а в гостинной есть большой диван, на котором ты сможешь показать мне и Сокджину очень много красивых ракурсов с игрушками, — объясняет альфа, — Идет? Ты ведь хочешь, чтобы я испробовал все, которые мы для тебя купили, да? Иди в гостиную, я захвачу игрушки и приду к тебе, идет? — Давай все же в спальне, прошу, мне кажется, на ней как-то более… Более. Не знаю как объяснить, — он настойчиво выталкивает мужа из комнаты в коридор, где они оставили пакеты, и, приоткрыв дверь просит, — Только одна ма-аленькая деталька. Не входи пока что, пожалуйста, в комнату. Я кое-что купил еще перед свадьбой, но вечно забывал тебе показать. Я позову. Омега захлопывает дверь и бежит к чемодану, из которого достает свои недавние покупки, и осторожно надевает их — сложно поместить уже полувставший член в черное кружевное белье, напоминающее стринги. Чимин так же надевает пояс-юбочку с имитацией корсета и подтяжками, к которым цепляет излюбленные черные чулки в сетку. Он накидывает сверху небольшое подобие халатика, который даже полупрозрачным было сложно назвать, красиво укладывает белые подушки на кровати и элегантно укладывается на чуть смятые белые простыни, вытянув руки вверх, повернув голову в сторону двери, и поджав одну из ног, ту, что дальше от входа. — Господин, вы можете входить, я готов и жду только вас, — проговаривает он непривычно низковатым и сладким голосом, — А еще я такой влажный, Господин, не хотите мне помочь?