Герои? Злодеи? Пф! Деньги! И дайте жить спокойно!

      Что такое страх? Заумная википедия скажет, что страх — это внутреннее состояние, обусловленное грозящим реальным или предполагаемым бедствием. Однако, даже ученые не могут объяснить, что такое страх. Люди знают, что страх возникает лишь тогда, когда человек видит перед собой источник опасности, который может быть как действительным, так и воображаемым. Сухие слова, сухие факты. Ученые знают, в какой части головного мозга порождается страх, знают, как этот страх пробуждает тревогу, беспокойство и душевное смятение. Психологи и психиатры знают, как можно победить ту или иную фобию, однако… Однако… никто не знает, откуда идет страх. И как страх в одно мгновение эволюционирует в первобытный неконтролируемый ужас, заставляя тело цепенеть. Страх ужасен в своем проявлении именно в тот момент, когда сковывает тело, сердце и разум своими цепями, не позволяя шелохнуться. И страх пробуждает в человеке различные фобии. Некоторые люди бояться даже чего-то такого несущественного, как, скажем, гуси. Страх перед арахнидам, страх перед социумом, страх перед мужчинами, страх перед одиночеством, страх перед звездами… Фобий, страха, так же много, как и людей. И страх — разнообразен. Но, что будет, если человек победит свой страх? Будет ли этот человек все тем же? Или же, он уже будет кем-то другим?       Человек каждый день меняется. Его клетки обновляются, тело растет, время не щадит никого. Вот только изменить то, что в голове — вот что означает настоящее движение вперед. Победа над своими страхами — истинное перерождение человека. Не принять свой страх, не перешагнуть через него, а именно уничтожить. Встретится с ужасом, со своими внутренними демонами лицом к лицу и уничтожить, разбить, разорвать в клочья, словно зверь, словно пещерный человек, голыми руками и окунуться в алую кровь побежденного. Искупаться в своем страхе, стать новорожденным и открыть глаза вновь. Это и есть истинное перерождение. Что станет с человеком? Ответ прост — своими же руками человек убьет себя старого. Победа над своим страхом — убийство, жестокое убийство себя прошлого. Своего рода суицид. Человек без страха — несокрушимая машина. Без страха невозможно жить. Страх, своего рода, оберег от реальной опасности. Вот только… что будет, если страха… человек не чувствует?       Мусутафу принимает в свои объятия гастролирующий по никому неизвестному маршруту шапито. То Цирк здесь, то он там. И ни в одном городе, ни в одной стране, он не останавливается надолго. Несколько дней максимум. И дальше отправляется на гастроли вновь. Именно поэтому билеты распродают со скоростью света. Ведь этот цирк знаменит на весь мир, а его представления проходят исключительно под покровом темноты — в вечернее время.       Что удивило Саюки, так это неожиданное пришествие его крестного — Джона. В один момент он просто заявился к ним домой. Дверь открыл сам парень и именно тогда он, с криком, бросился в объятия своего второго отца. Мужчина лишь с широкой акульей улыбкой, которая напугала бы кого угодно, но только не этих Вашингтонов, принял в свои объятия подростка. — Папа Джон! — Хэй, мелкий! Ну, что, больше не находил на свою задницу приключений?       Тут же обнял мужчина Саюки, а после чего, словно Саюки ничего не весил, попросту поднял того на руки, на что подросток, слегка покраснев, фыркнул. — Я тяжелый, отпусти. — Ну нет! Ты нас в прошлый раз напугал своим исчезновением. Мне даже пришлось напомнить своим должникам о себе любимом. — Должникам?       Наклонив голову в бок Саюки, как висел в чужих объятиях, все же разница в росте у него и Джона была достаточно большой, мужчина под два метра в высоту, а Саюки лишь каких-то сто семьдесят сантиметров. — Ага, хотя эти ленивые задницы так и не смогли выполнить нормально свою работу. — Ты про… тех, кто искал с помощью причуд? — О да. Вот что я скажу, хуйня эти причуды поиска. — Джон! Только пришел, а уже сквернословишь.       Джейн хоть и произнесла фразу возмущенно, однако на ее губах была дружественная улыбка. За Джейн вышел Давид, за ним Саша, а после и Булл с Дей. Даже Булл был рад видеть эту акулью пасть, после долгой разлуки. В конце-концов Джон — ценный член семьи. — Тише-тише, лисица. Я просто… ну… эмоционален слишком, вот!       Усмехнувшись, Джон наконец отпустил Саюки на землю, на что тот снова фыркнул, однако на губах подростка была ликующая улыбка. Он давно не видел своего крестного. Ведь тот в постоянных разъездах. Его бизнес — его дитя. А любовь всей его жизни — деньги. И именно из-за того, что Саюки прекрасно понимал своего крестного, тот на него даже не думал злиться. К тому же они часто переписывались. Порой Саюки у крестного консультировался, порой Джон, желая видеть свежий взгляд на ту или иную проблему, спрашивал у Саюки, а как бы поступил тот. В общем, связь эти двое поддерживали. Как и Джейн с Давидом, как и Саша, даже Булл с Дей. Особенно Дей, когда та стала одним из главных лиц благотворительного проекта «Убежище», после Гавайи.       Семья расположилась в гостиной. Джон, в своей расхлябанной манере, развалился на диване, обнимая руками Сашу и Саюки, которые уместились каждый под боком у мужчины. — И все же, что ты делаешь в Японии? — Пф, знаешь этот Цирк? Ну, который Цирк? — Ты про тот, который приехал в Японию? Типа шапито? — Ага. Они так и называются — «Цирк», более оригинальное название не придумали. В общем, я веду с ними дела, если честно. А если быть точнее, я спонсирую их. Можно сказать, я их продюсер. — Как давно? — Совсем недавно. У них есть весьма увлекательная программа… для особых зрителей. Так что выручку делают они хорошую. Я решил некоторое время с ними погастролировать. А после отдам управление в руки их главного. А сам буду… — Как обычно брать проценты. Понятно.       Закончил за Джоном Давид, в то время, как тот лишь широко улыбнулся и прижал к своей груди младших Вашингтонов. — Папа Джон! — Дядя!       Хором возмутились подростки, однако их возмущение было напускным, ведь они оба прильнули к мужчине, а тот был и рад такому вниманию. — Я тут принес билеты, можем сходить все вместе. Но не отдельное представление.       Саюки, подняв глаза, увидел, как выражение лица Джона изменилось. Мужчина смотрел прямо в глаза Давиду и Джейн, чтобы те поняли, что… действительно не стоит ходить на «специальное представление». И те, прикрыв глаза, так же изменились в лице. И кивнули. Даже не спрашивая, не задавая никаких дополнительных вопросов. И только Саша, с удивлением и слегка надувшись посмотрела на Джона, который в тот же момент широко улыбнулся девушке. — Почему, дядя Джон? — Потому что это секрет. Только для зрителей достигших совершеннолетия.       И Саша, как только услышала эту фразу, тут же покраснела. А Саюки… слегка нахмурился. Вот только когда Джон посмотрел на него, парень тут же натянул улыбку. — Раз так, то хорошо, папа Джон.       И парень, облокотившись о широкую грудь своего крестного, приподнялся и клюнул того в щеку. Так же, как и родители, не задавая вопросы.       Вашингтонам было известно, что бизнес Джона имел свои подводные камни. Некоторые сделки были незаконными. И хоть на бумаге все могло быть идеально оформлено, однако в реальности все не так ажурно, как казалось на первый взгляд. Как говорил сам Джон — деньги не пахнут. Но даже у него есть свои принципы. Так что такие дела, как наркота, убийства, рабство и прочие низшие, по мнению самого Джона, сделки не входили в его перечень услуг. Вот только что его могло так сильно напрячь и почему мужчина присматривал за этим «Цирком» самолично — вопрос.       Неужели… все действительно серьезно с этими «специальными представлениями»?       Однако эта мысль тут же испарилась, как и появилась. Ведь семья Вашингтонов не идет на «это» представление, а значит Саюки не касается то, какие подпольные дела ведет его второй отец. В конце-концов у каждого из них свои секреты. Саюки так же знает, какими махинациями занимается его отец, которые можно назвать нелегальными. Он знает, что делает его мать, чтобы добиться того или иного результата в своем бизнесе. Мир взрослых — жесток. Никто не остается в нем белым и пушистым. Саюки это прекрасно знает, хоть его родители и надеются до последнего, что их дети об этом не узнают. Хочешь жить — умей вертеться.       На закате Цирк встретил Вашингтонов огнем. Пожиратели огня извергали из своих ртов языки пламени. Саюки удивился, когда до его слуха донеслись звуки органа и барабанов. Вокруг него — люди. Взрослые и дети, семьи, компании друзей и одиночки. Попкорн, сахарная вата и воздушные шарики. Клоуны, дрессированные животные, хлопушки, маски и грим. Улыбки, смех, радость. Огромный шатер, клетки со зверями и шатры поменьше. Люди на ходулях, кривые зеркала, силачи и мутанты. И запах. Запах сладкого попкорна. Львы, пантеры, гепарды… Слоны, верблюды, лошади, пони. Дрессированные собачки, обезьянки, кошки. Циркачи, ходившие по канату, циркачи ходившие по гвоздям, циркачи ходившие по стеклу… И все это, с примесью органа и барабанов вызывало… тревожность. Словно откуда-то изнутри пробуждая забытое… смятение, словно что-то не так. Слишком много улыбок. Слишком много веселья. Слишком много… всего. А Саша с родителями и Джоном, словно не ощущая этой тревожности, подходили и отходили от каждого небольшого шатра, наслаждаясь времяпрепровождением. Даже Булл и Дей утопали в этом веселье, начав состязаться друг с другом в аттракционе «Самый сильный» взяв в руки большой молот. А Саюки, прикрыв глаза, следовал за ними, словно тень. Лишь когда кто-то из семьи к нему поворачивался или обращался к нему, Саюки улыбался. И, чего греха таить, охотно участвовал в том или ином аттракционе. Вот только когда он оказывался вновь наедине с собой… снова возникала эта тревожность. Чего он боится? Что его смущает? Определенно этот Цирк был Адом для тех, у кого фобия клоунов, ведь клоуны встречались на каждом шагу. С их улыбками, с их фокусами, с их… позитивным весельем. И ведь Саюки чувствовал, он слышал, что они все — искренние. Видимо… из-за этого возникало чувство смятения. Все здесь охвачены радостью. Все здесь — на своих местах. И не было никого, кто бы ощущал себя иначе. Обычно… находился бы кто-то, хоть один, кому что-то не нравилось в выбранном им пути, как это обычно и бывает, ведь люди — существа переменчивые. В один момент им нравится одно, в другой момент совсем иное. Вот только… все эти клоуны, дрессировщики, мутанты… они были и в самом деле рады всему тому, что делали. Особенно, когда контактировали с другими людьми или же детьми. Они были рады. Они были счастливы.       Раздался первый сигнал, означающий, что представление скоро начнется. И Вашингтоны пошли в главный шатер. Они, показав билеты, прошли мимо шпрехшталмейстера — почти одного роста, но на пару сантиметров выше Саюки мужчины. Светлая доброжелательная улыбка, бесцветные глаза с черными зрачками в которых сияло лишь веселье, в алом, в черную полоску, наряде шута, мужчины. Брюнет с длинными волосами и, казалось, с неким азартом, принимал билеты у людей. Увидев в сопровождении семьи своего «продюсера» уважительно поклонился, сделав реверанс, и усмехнулся. Саюки, смерив мужчину взглядом, слегка прикрыл глаза, после чего, в молчании, последовал за своей семьей. А мужчина, усмехнувшись, продолжил приветствовать все пребывающих зрителей. И все же в один момент он обернулся, провожая взглядом семью Вашингтонов.       Шпрехшталмейстер объявляет номера. Один за другим. Гимнастки и гимнасты, дрессированные животные, как хищники, так и травоядные, и неизменные клоуны. Саюки смотрит на это представление, и хоть снаружи он кажется заинтересованным и улыбчивым, но внутри него скука. Он не то, что не любит Цирк, он просто… равнодушен к нечто подобному. Все эти представления ему приелись еще в его прошлой жизни, ведь довольно часто Мария водила своего брата на подобные шапито — бродячие цирки. И кроме горечи от трат они не вызывали у нее никаких других эмоций. Комнаты страха, комнаты смеха, попкорн и сахарная вата, фото с животными, фото с клоунами, аттракционы… все это напоминает лишь об одном — о тратах. И об улыбке своего брата. Горечь со сладостью, вот какое чувство испытывал Саюки каждый раз, когда посещает цирк. Даже сейчас. На губах улыбка, в глазах радость, но внутри… серая скука. И все же… кто за ним наблюдает? Вокруг столько людей, что Саюки не может понять, кто за ним следит. Вот только… он ощущает — пассивная способность его причуды, он чувствует… глаза на своей персоне.       Белоснежные глаза шпрехшталмейстера наблюдают за продюсером цирка и его окружением. Его долгое время действительно интересовали люди, окружавшие Джона. Вот только чем больше он наблюдает, тем больше его взгляд возвращается к подростку. На то, как быстро меняются эмоции на лице аловолосого паренька. Именно поэтому брюнет, наклонившись вперед, приобнимает одной рукой девочку в наряде Пьеро и, прижавшись к ее щеке своей, шепчет. — Что ты видишь, мой милый бутон прекрасной розы?       Рыжеволосая девушка, внешность которой подобна лишь фарфоровой куколке, доверчиво прижалась щекой к щеке мужчины. — Американские горки. Хотя, сначала я подумала о матрешке. — Матрешке? — Да. Я вижу… эгоиста. Чувствую эмоции, которые накладываются одни на другие, они скрыты множеством слоев… Трип, он интересен, этот паренек. И… Трип, он… мне кажется, что он не такой, как другие дети. Он явно старше. Знаешь, не соответствие возраста и эмоций. Интереснее других. Вот только… я чувствую, что эти американские горки, у которых отключило тормоза, могут снести на своем пути любого. Хм, дамба. Да. Дамба. И цунами. Интересно даже, что будет, если цунами прорвет дамбу. — Правда? И в самом деле интересно… Милая Талия, нас ждет что-то интересное… ши-ши-ши~       И с ухмылкой мужчина, потеревшись щекой о щеку юной девушки, вновь поднимается. Его глаза следят. Неотрывно смотрят, ловя каждое изменение в мимике. И на его губах расползается улыбка. Он не дурак. Он может сделать свои выводы. Когда ему предложил сотрудничество Джон, используя свои связи, Трип — шпрехшталмейстер цирка и по совместительству его глава, собрал необходимую информацию на этого мужчину. Он ведь не хотел, чтобы его дитя вдруг взяло и погибло. Цирк — его творение. И все, кто его окружают — не просто его дети, это — его семья. Пятнадцатилетняя девушка, кто фарфоровой куклой улыбалась идеальной улыбкой при софитах была одной из тех, если не главной причиной, почему этот цирк вообще был создан. Разумеется, прежде чем сотрудничать с кем-то Трип решил проверить человека. И только сейчас многие белые пятна во всей истории идущей со времен мирового финансового кризиса, становятся на свои места. Только сейчас. Он ни за что не поверит, что именно отец семейства — Давид, фото которого Шут видел ранее, из своих источников, действительно был способен провернуть такую аферу, благодаря которой центральный банк Америки пал. Трип — шпрехшталмейстер, был тем, кто мог читать людей. Но самое главное его оружие, его любимая маленькая сестренка — Талия была той, кто смог бы полностью прочитать эмоции и эмоциональный фон другого человека. И то, что она заинтересовалась в первую очередь не Давидом или Джейн, а именно их сыном — аловолосым пареньком, заставляло делать свои выводы. Мужчина, вновь наклонившись вперед, приобнял Талию и поцеловал ее в висок. Трип очень контактный молодой человек. — Сейчас твой номер. Удачи тебе, лилия моей жизни.       Прошептал мужчина, после чего отпустил девушку и, выпрямившись, прошел на сцену, оставляя девушку позади. В тот же момент возле нее темноты шатра вышла пара. Высокий светловолосый мужчина и парень пониже, обладатель синего цвета волос. — Не облажайся.       Грубо отозвался голубоволосый мужчина, на что получил подзатыльник от более высокого. — Я знаю, что ты справишься, милая леди.       Пьеро же, повернувшись к подошедшим, посмотрела на мужчин непроницаемым взглядом. Однако в ее руках появился игрушечный розовый молот. Надувной. Который заставил синеволосого парня сглотнуть и очень быстро ретироваться, оставляя тихо смеявшегося блондина наедине с маленькой язвой, показывающей свой характер при остальных. Хотя, Лак — светловолосый мужчина, прекрасно знал, что она показывает свой неординарный характер и при шпрехшталмейстере, вот только тот просто делал вид, что не видит изменения в девушке, как та ловко меняет свои маски, когда выходит в свет. Он любил ее как свою младшую сестру. И мог спустить многое. Как, например, недавнюю поездку в Китай, без его ведома. Разумеется, самой важной частью являлось то, что она будет в безопасности. Талия могла творить что ей угодно, если это не задевало ее безопасность. И Лак старался следить за тем, чтобы девушка в очередной своей авантюре не поранилась. Иначе… Цирку пришел бы конец. Лучше не видеть Трипа в гневе.       Саюки захотел в туалет. Все очень просто. Он просто захотел в туалет — слишком много колы выпил. Именно поэтому парень, оповестив своих родных, поднялся на середине представления и пошел к выходу. Он до сих пор ощущал чужой взгляд на своей спине. Вот только… не мог до сих пор понять откуда шел этот взгляд.       Саюки уже возвращался, когда его сердце… забилось сильнее. Его разум, в одно мгновение, охватило… чувство страха. Дыхание сбилось, а на висках проступили капли пота. Тяжело дыша Саюки ощущал… страх поднимающий свою голову откуда-то из глубин. Он осматривался, пытаясь понять, откуда исходил опасность, вот только ничего не мог увидеть. Или понять. И в один момент… его ноги, словно подчиняясь чему-то невидимому, двинулись вперед. Саюки бежал, подгоняемый чем-то неведомым, сжимающим его собственное сердце в тяжелых тисках, а виски стискивая в неизвестном давлении. И в один момент он остановился. Просто остановился. Моргнув, парень не сразу понял, что находится где-то… в цирке. Во внутреннем его содержании. Клетки, инвентарь, он где-то… в подсобных помещениях. Как он только мог забраться так далеко — загадка для него. Вот только Саюки ясно помнил, несмотря на внезапный приступ ужаса, что… его словно пропускали. Пропускали вперед, отходя. Словно он двигался под чью-то указку. И в конце-концов, подросток, шумно выдохнув, взял себя в руки. Все-таки этот Цирк очень странный. С самого начала Саюки чувствовал себя не в своей тарелке. Словно… он не может радоваться так же, как и другие люди, ощущая внутри себя сильное… смятение. Звуки барабанов, звуки органа, все эти звуки оставались где-то позади, когда… — Доброго вечера.       Тихий голос с явной усмешкой. И Саюки… попадает в… во что-то. В какой-то куб. В один момент его окружает абсолютная темнота. Тьма. Чернее черного. Где не видно ни начала, ни конца. Он, осматриваясь, пытался унять вышедшие из-под контроля эмоции. Ощущение, словно его самого, с помощью эмоций, пытаются взять под контроль. Что-то неестественное касается его разума и Саюки это чувствует. Вот только ничего не может поделать. Где-то за гранью сознания раздаются барабаны Цирка, распространяясь по окружению лишь жалкой рябью, словно рябь на поверхности водной гляди. Звуки органа. Саюки пытаясь уловить хотя бы одну крупицу света, только все его потуги — бессмысленны. Вокруг ничего нет. Только одна тьма. — Какого это, балансировать между добром и злом?       Незнакомый тихий голос опалил своим дыханием ухо. Саюки, шумно выдохнув, резко обернулся, вот только… никого не было. Все та же беспроглядная тьма. Вокруг ничего и никого. Только одно -темнота. А барабаны с каждым ударом, казалось, подбираются своими вибрациями все ближе и ближе к быстро бьющему сердцу. — Тебя мучают воспоминания?       И лишь при этой одной фразе Саюки… сглатывает. Ведь он видит перед собой, ведь он чувствует позади себя… фигуры. Они ломаные, словно не из мира сего, поднимаются из тьмы окружения, дрожа на своих конечностях, но Саюки точно знает — они смотрят на него. Они видят его. Они хотят его… разорвать. За то, что он с ними сделал. А ведь, действительно, ни Бык, ни Линчеватель… ведь именно он сделал с ними, с Вашингтонами и с другими людьми, которые пали в финансовом кризисе, то, что заставило людей попросту сдохнуть. Лишиться жизни. Кого-то убили коллекторы, кого-то убил Булл или Линчеватель, но, в любом из этих раскладов, виновен — лишь Саюки. Чувствует ли он какие-нибудь угрызения совести? Как ранее и говорилось — нет. Вот только… страх вызванный чем-то не унимает быстро-бьющееся сердце. Жалко ли ему кого-нибудь из «невинных»? Нет. Саюки достаточно эгоистичен для того, чтобы не жалеть о каждом своем пройденном шаге. Без жертв невозможно было обойтись. Он изначально понимал, что случится, если главный межнациональный банк Америки падет. Он прекрасно понимал, что будет, когда он выступит против Вашингтонов, он прекрасно понимал, какая участь ждет Венеру Вашингтон, когда он ее отправит в руки якудза. Саюки все прекрасно понимал и понимает. И единственное, что он сейчас не понимает, так это почему его сердце бьется настолько быстро. Почему разум мечится от одной эмоции к другой. Словно с ним играют. — Я хочу, чтобы ты убил еще одного…       И Саюки видит перед собой существо. Видит, как оно поднимается перед ним. Саюки чувствует страх, он чувствует панику, однако… он не понимает почему это ощущает, когда видет перед собой Венеру Вашингтон — его воображение само рисует именно ее.       Талия — рыжеволосая девушка, похожая на фарфоровую куколку, говорила ранее — Он как американские горки. Девушка видела людей, похожие на сейфы, внутри которых упорядоченно уместились их чувства, вот только Саюки… Талия обладает причудой типа «излучения», она эмпант. И она прекрасно может чувствовать того, за кем следил ранее Трип — ее названный старший брат. Именно Шут создал кубическое помещение своей причудой, лишив заточенного любого источника света. А так же… вызывая своими тенями галлюцинации. Его самый любимый, но в то же время самый избитый способ мучения другого человека. Заставлять тени принимать форму, а воображение жертвы само дорисовывало картину. Вот только для Саюки… самой большой проблемой стал его внутренний страх, сокрытый в несколько слоев иных эмоций. Парень не мог понять… что ощущает сейчас. Страх? Ужас? Равнодушие? Все внутри в его сердце смешалось, эмоции не могли никак подвергаться его собственным чувствам и собственному анализу. Хотел ли он сейчас убить того, кто стоит перед ним? Эту… куклу из темного вещества, которое, дергаясь при каждом шаге, шло к нему? Нет… Саюки испытал в данный момент прилив гнева, откуда-то изнутри, когда разумом он понимал, что с ним играются. Из страха, из ужаса, он вновь стал ощущать другие эмоции. Совершено другие. Особенно, когда увидел перед собой Венеру Вашингтон. Он испытывал… совсем не страх, а… удовлетворение. И из-за настолько быстрой смены эмоций где-то из вне… послышался вскрик. И только сейчас, когда послышался крик, Саюки почувствовал… чужую кровь. Он ее… почуял, словно какая-то акула. Металлический запах. И зацепившись за этот аромат, Саюки… использовал свою причуду. — Котенок…       Обеспокоено произнес брюнет, когда увидел, что девушка, схватившись за голову, явно не способная принять настолько быстрые смены эмоций другого человека, оседает на полу, как его самого связывали, словно из латекса, темно-алые руки. Мужчина, усмехнувшись, перевел взгляд светлых глаз на куб, созданный из собственной причуды типа «излучения». Для активации того, кого Трип так ласкова называл «Буги» ему необходимо было дать своей тени каплю его собственной крови и именно эта капля и стала спасательным кругом для Саюки. Темная материя не проводила ни света, ни звука в обычном понимании. Звук проходил лишь вибрацией. И именно эту вибрацию Трип услышал: — Отпусти.       Под звуки органа и барабанов он «услышал» в вибрациях, которые передавала ему Темная материя лишь одно слово. Не было других слов, к которым он так привык за все те годы, пока Цирк существует. И интерес в светлых глазах возрос. Безумная улыбка заставила губы обнажить белые зубы, алые руки сильнее, с каждой секундой, сжимали чужое тело, словно предупреждая: «Сломаю кости». И Трип сделал шаг вперед, погружаясь лично в пространство Темной материи, в пространство его «Буги». — И еще раз доброго вечера.       Мужчина совершил реверанс, стоя напротив Саюки, который пытался успокоить быстро-бьющееся сердце. Аловолосый парень приподнял бровь, смотря на этого Шута. — Что все это значит, шпрехшталмейстер?       Трип, выпрямившись, тихо посмеялся, будто бы и не обращая внимания на алые руки, которые обнимали его поперек груди, намереваясь сломать ребра. — Мне просто стало интересно. А я люблю изучать то, что мне интересно. Хочешь присоединится к Цирку? — Если ты меня изучал, то знаешь мой ответ. — Как жаль. Как печально! Я то думал, что хоть в чем-то могу ошибиться. И тогда ты бы стал еще интереснее, прекрасный молодой человек. Хах, меня зовут Трип. Трип Морф. И еще, прекрати играться со своими эмоциями, мой милый котеночек не может принять настолько бушующее твое нутро. — Значит кто-то действительно пытался играть с моими эмоциями. — Увы, но да. И это лишь по моей просьбе. Мне хотелось понять, каков тот, кто стоит на равной ступени с милой акулой Джоном. — И как? Понял? — Хм… не совсем то, что хотел увидеть, если честно. Ах да, совсем забыл, ши-ши-ши.       И Шут показательно «ударил» себя по темноволосой макушке. И в ту же секунду диактивировал свою причуду. Они вновь были все в том же помещении, все в той же подсобке. И к мужчине подбежала рыжеволосая девушка. — Трип! — Ну, не пора бы и тебе убрать свои… руки?       Все с той же улыбкой мужчина смотрел на Саюки. И Саюки видел, как тот изменил положение своего тела так, чтобы подросток не видел за его длинными ногами и долговязом телом девушку. На что, вздохнув, Саюки так же диактивировал свою причуду. Руки, обнимающие Трипа за грудную клетку, кристаллизировались и стали обращаться в алый туман, исчезая, нет, испаряясь. Талия — девушка эмпант, обняла Трипа, после чего выглянула рыжей макушкой из-за него. — Сколько тебе лет?       Тут же задала интересующий ее вопрос, а Трип, положив свою руку на руку девушке, с улыбкой наблюдал за изменившимся выражением лица Саюки. У того чуть расширились глаза, а губы приоткрылись. Ведь еще никто за четырнадцать лет не задавал ему такой вопрос в лоб. И сейчас Саюки понимал, что… не может солгать. Ведь эта девушка читала его, как открытую книгу, раз смогла так просто задать такой вопрос. А рядом с ней стоял тот, чья причуда воистину ужасает. Вывод к которому пришел Саюки анализируя всю ситуацию, в которой оказался, прост — они оба садисты. Из того самого, самого опасного вида садистов — они мучают ментально, а не физически. И парень, вздохнув, прикрыл глаза. — Много. Мне больше чем, чем вам двоим вместе взятым. — Я это осознаю, но не понимаю… как?       Рыжеволосая девушка наклонила слегка в бок свою голову, а Трип засмеялся в голос. — Ты! Ты действительно очень интересный! Ну пошли со мной! Мой Цирк примет тебя! — Увы, но мое место не здесь. — Знаю, но попытаться стоило.       Усмехнулся мужчина еще раз. А после потянулся так, словно ничего и не произошло, под внимательным взглядом лазурных глаз. — Что за «специальные представления»?       Тут же задал вопрос Саюки, не желая тратить время зря. На что Трип лукаво кинул свой взгляд из-под прикрытых веками глаз. — Ты хочешь знать? — Хочу. — Для чего? — Унять свое любопытство? И понять, почему папа Джон вас продюсирует. — Оооо, великое любопытство, которое помогает миру эволюционировать. Хах. Ну, это сложно описать одними словами. Но, если захочешь, приходи. Я выделю для тебя особое место. — Только в качестве наблюдателя. — Тц, подстраховываешься? Понял-понял. Хорошо. Ты не будешь участвовать в действии. — И я решу, стоит ли мне тоже задействовать свои возможности и силы для того, чтобы помогать Цирку. — Ммм? Это… неожиданно, если честно.       Трип поднес одну из своих рук к подбородку и огладил его, теперь по другому смотря на Саюки. А тот, улыбнувшись, пожал плечами. — Она ведь сказала, что я не тот, кем вы меня видите. — И все же… чего ты добился за четырнадцать своих лет? — Ты знаешь даже такую информацию? — Конечно. — Я могу дать каждому то, чего они хотят. — О, что-то навроде Джина? — Кто знает, кто знает… — А может, демона? Хах, и чего ты захочешь, интересно, в обмен на то, чего я желаю? — Я ни за что не поверю, что папа Джон по доброте душевной решил вас поддержать. Единственная любовь в его жизни — деньги. В принципе, как и у меня. Вот только процент я запрошу небольшой. Однако, когда настанет время… мне нужно, чтобы Цирк стал моими ушами и глазами. — Когда настанет время… интересно-интересно. Смотришь далеко вперед?       Улыбка Трипа стала еще шире и тот, обняв Талию, крепче прижал к себе.       В последнюю ночь Цирка в Мусутафу Саюки действительно пошел на «Специальное представление». И то, что он увидел, заставило кровь застыть в жилах. Люди, самые богатые люди города, сами, никто их не заставлял, шли… на убой. Саюки стоял позади, сокрытый специальным зеркалом, его никто не мог увидеть, однако он сам видел все. Людей мучили, физически и психологически, заставляя проходить через то, что Саюки бы назвал настоящим «Адом». Погребение заживо, выдергивание ногтей из пальцев, унижения посредством сексуализированного домогательства или экскрементами людей и животных и не только, ведь еще были психологические пытки… это была какофония всего того, что в повседневной жизни навело бы истинный ужас. Однако, когда рядом с ним встал Трип, тот протянул стопку бумаг. И Саюки, отведя взгляд от этого нелицеприятного зрелища, стал просматривать бумаги. И чем дальше он читал, тем шире распахивались лазурные глаза. Ведь читал он — договор. Огромный, в несколько сот страниц, договор. И, по факту, все, что сейчас происходило за стеклом с юридической стороны — легально. У богачей свои причуды. Те хотели испытать воистину животный страх, адреналин, который не испытали бы при своей обыденной жизни. И Цирк предоставлял им эту возможность. Все легально. Все бумаги подписаны. — Страх — прекрасно чувство. И я управляю этим страхом, маленький господин, ши-ши-ши. Я помогаю людям перерождаться, уничтожая свой собственный страх своими же руками. И уходят они из Цирка новорожденными. Лишенными страха. Если, у них это получится, разумеется. А если нет… значит они павшие. Павшие, которые не смогут жить в нашем мире.       Слушая монолог Трипа, который с восхищением смотрел на все то, что происходит за стеклом, Саюки сглотнул. Он видел перед собой безумца, сумасшедшего, который уверен в своей исключительности. Он видел перед собой того, кто провозгласил сам себя мессией, который помогает рождению нового человека. Вот только вместо того, чтобы почувствовать отвращение, Саюки… почуял возможность. Он прочитал ни один договор, перед ним к тому времени лежало несколько стопок с документами, которые были подписаны этими самыми людьми, которых мучают сейчас прямо на его глазах. Все легально и эти люди сами пошли на эту пытку. А значит… их не стоит жалеть. Парень, отложив бумаги в сторону, повернулся к Трипу. — С меня информация. Если тебе нужно будет собрать информацию по тому или другому человеку, я тебе в этом помогу. — Ммм? Но у меня достаточно связей для этого. Моя сеть уже обширна. — Это лишь твое желание. Я могу добраться до таких секретов, к которым доступ у тебя закрыт. — Ааа, помню-помню… Вашингтоны и их банк… ходили слухи, что Джону и Давиду Вашингтону помогал хакер… — Не хакер. Им помогал я. Если проводить аналогию, они были дровосеками, которые рубили древо. А я взял на себя роль термита. — Хм, знаешь. А почему бы и нет. Ты интересный. Я уже говорил? Ты очень интересный. А интересные игрушки меня привлекают. — Я не игрушка. — Правда? Ши-ши… да, наверное. Тот, в ком его эго превышает естественный страх действительно не может быть игрушкой. Знаешь, малышка Талия сказала, что ты как американские горки. Или Цунами. Мне было бы интересно посмотреть, что будет, если это Цунами вырвется из дамбы самоконтроля, которую ты сам себе возвел. Пойдем, обсудим наше сотрудничество. Хах, Лак! Проследи за нашим «специальным» представлением.       Саюки слышал биение еще одного сердца в этой комнате, так что даже не вздрогнул, когда из тени к паре людей вышел высокий блондин, чьи волосы были окрашены в лазурь с внутренней стороны. Мужчина, поклонившись, с самой доброжелательной улыбкой проводил своего господина и аловолосого паренька, а после вернулся к зеркалу. Из его рта стекала струйка едко-пахнущей жидкости, которую Лак тут же проглотил, а рот свой вытер платочком. Он был готов напасть на этого ребенка по одному велению Трипа. В конце-концов, ему все равно кто перед ним, взрослый, старик, ребенок, женщина или мужчина, если дело касается Цирка. И… все в Цирке такие. Безжалостные Шуты.