Орнамент печали и кровь на снегу

      Вокруг — беззвездная черная пустота, в которой я тону с усладой. Мне кажется, будто эта тьма поглощает мое естество, лишает воспоминаний и боли от рваных ран. Смятение врачей и их выброшенные фразы больше не отбиваются гулким ропотом в моей голове. Меня как будто пожирает Вселенная, а я послушно следую ее зову, утопая вместе с надеждой еще раз открыть глаза.       — Вста...ай, — отдается тихим предсмертным шепотом на закутках моего разума. Сама Смерть, казалось, шептала мне эти мягкие фразы. И голос у нее — знакомый, мягкий и слишком заботливый для той, кто лишает меня всего. — Ну же...ай Ода...       На этой фразе меня как будто ударило током. Сердце пронзила острая боль, словно в него засадили копье правосудия, и оно развалилось на миллион осколков, пронзающих мою душу. Казалось, Смерть проиграла в поединке, и мне подарили очередной вздох.       А вместе с ним и ту отвратительную боль, от которой я так отчаянно убегала.       Яркое солнце слепит глаза, а легкие обдает жаром, стоит глотнуть побольше свежего воздуха. Он настолько холодный, что неосознанно царапает кожу, щипает кончики пальцев и приносит ужаснейший дискомфорт.       Глаза залиты кровью и отчаянием; сердце, поддаваясь чужой воле, трепещет от неопознанных эмоций. Боль настолько адская, что кажется, будто у меня переломаны руки и ноги. Я пытаюсь воссоздать хоть одно движение — это дается с трудом. Тело не подчиняется моей воле. Я будто заперта в маленькой коробке. И выхода нет.       Глаза привыкают к свету, но морщатся от падающих хлопьев снега. Все тело пронзает адская боль, и я осознаю: холод хоть как-то успокаивает мои чувства, помогая не умереть от болевого шока. Мне страшно даже поднять голову и взглянуть на собственное тело: по бокам слишком много вязкой и тягучей крови, и она воняет железом, от которого меня уже тошнит. Привкус какого-то дерьма запечатлелся на языке. Еще один вздох — и я точно умру.       Но этот гребаный свет, раздражающий мои рецепторы, перекрывается чей-то макушкой. Мне не удается в полной мере рассмотреть собственного спасителя, перекрывшего доступ к слепящему солнцу. Кажется, он что-то обеспокоенно бормочет, наблюдая, как вздымается моя израненная грудь.       Но если он так волнуется, то почему на устах его столь восторженная ухмылка?       — Ода, все хо...шо? — его голос, лязгающий и чересчур энергичный, мне слишком знаком. Это пугает. Его силуэт заставляет мое сердце сжаться от нетерпения, когда мозг отчаянно блокирует сигналы. Мне кажется, что я знаю незнакомца.       Его фразы рикошетят от моей барабанной перепонки и не доходят до мозга. Меня как будто окунули в ледяную воду: все звуки доходят отдаленно и глухо, находясь за толщей этого гребаного снега. Особенно его фразы, которые я отказываюсь воспринимать. Что-то в нем пугает и восторгает одновременно, но эти эмоции настолько яркие, что, кажется, совершенно не мои.       Я чувствую, как спина теряет опору, а лицо незнакомца становится ближе. Его когда-то равнодушная улыбка теперь кажется звериным оскалом, и это отпугивает. Меня будто подняли на руки, но так неаккуратно, словно я мешок картошки.       — Сейчас я все исправлю, — говорит он. И с этой фразой возвращаются все звуки природы: завывание метели, собственной громкое дыхание и тихий смех моего сопровождающего. Смех, похожий на утробное рычание необузданного зверя. Он сливается с моим собственным дыханием, но я все еще могу услышать, как он восторженно выдыхает и смеется. — Подожди, Ода, все будет хорошо.       Ода? Что за отвратительное имя, напоминающее завывания каких-то бардов? Я точно помню, что меня звали не так. Почему я изранена? Кто несет мое тело? И зачем на мои уста наползает улыбка? Я не понимаю. Борюсь с собственными эмоциями и стараюсь управлять своим же телом.       Точно своим?       Взгляд опускается ниже. На истощенные расцарапанные ноги, перекрытые какой-то дешевой тканью, на оголенные запястья и вспоротый живот. Да, точно вспоротый. А телу настолько холодно, что кончики пальцев приобретают синий — неживой, — цвет.       Я поднимаю глаза и действительно ничего не понимаю: рыжая макушка, торчащая из-под спущенного капюшона, и безжизненный сапфировый взгляд приковывают мое внимание. Острый подбородок и модельные черты лица выбивают меня из колеи. Теперь я не понимаю: трясет меня от холода или от злости. Я превращаюсь в безвольную куклу, которой управляет персонаж из игры.       Это сон. Это ведь точно сон.       — Чайльд Тарталья... — хриплю я и не узнаю собственного голоса: он слишком тихий, неживой, напоминающий скрежет ржавых шестеренок. Но парень отзывается. Смотрит на меня влюбленно-удивленно и стушевывается, наблюдая, как моя озлобленность превращается в дикий ужас.       Это сон. Точно сон. Такого просто не может быть.       Я закрываю глаза, заставляя себя проснуться.       И открываю их, когда боль постепенно сходит.       Он все еще смотрит на меня: неотрывно, гипнотизирующе; а в обладателе этого взора словно просыпается жажда. Это Аякс. Персонаж из популярной рпг-игры, которого я смогла пройти только с третьего раза. Неужели, я погрязла в этой игре настолько, что мне уже мерещатся персонажи из нее?       Но он слишком реальный. Его дыхание, вырывающееся из легких со свистом, покрасневшие от холода щеки и наивная детская улыбка, пронзающая мое естество. Меня ударяет током еще трижды прежде, чем я отвечаю:       — Ты здесь...       Но собственный голос заставляет одичало вздрогнуть. Это точно не мое тело. Этот сосуд для моей души слишком истощенный и бледный. И боль, пронзающая все тело, чересчур реальная.       — Я снова переборщил? — его руки касаются моих посиневших пальцев, обжигая, как раскаленное острие кинжала. Его обеспокоенный возглас болезненно отдается в сердце, и мне кажется, что тело преисполняется сожалением. — Форма духа поглотила мой разум. Я думал, ты оттолкнешь меня свой силой. Но ты не оттолкнула, Ода. Ты снова не оттолкнула.       Его макушка ложится на мои обессиленные плечи, и я вдыхаю аромат зимней ели, зажженного костра и собственной крови, — последняя мысль прознает мой мозг иглами, раскалывая черепную коробку на две равные половины. Его руки обхватывают мою талию, крепко прижимая к себе и запрещая даже подумать о сопротивлении. Чайльд умело управляет моим телом.       Он словно вслушивается в ритм моего сердца, тихо подпевая размеренным стукам. Его волосы щекочут подбородок, а теплота тела заставляет забыть о ноющих ранах. Он заботливо согревает меня собственным теплом, но вместо слов благодарности из моих уст вырывается отчаянный хрип. Мне страшно. Я не понимаю, что со мной происходит. Возможно, это предсмертные галлюцинация, а может я действительно просто сошла с ума. Одно уж точно — боль здесь реальная. А значит, что и умереть вполне возможно.       — Ты впервые настолько холодная, — чуть ли не мурчит Аякс, нехотя отстраняясь от моего тела. Грудная клетка извергает облегченный выдох. Да, возможно мне и нравился этот персонаж в игре, но сидеть в его крепких объятиях и ощущать его касания было чересчур. — Прости, я чуть не убил тебя. Возможно, на время стоит прекратить наши игры, пока это снова не повторилось.       Он проговаривает это с обыденной улыбкой на лице, будто ему ничего не стоит — взять и убить меня. Он называет это игрой? Ему смешно с этого? Доводить меня до предсмертной агонии и извиняться, зализывая раны мягкими словами? Что, черт возьми, я за человек? Почему Аякс смотрит на меня с такой звериной заботой, если пару минут или часов назад он чуть ли не отправил меня в могилу?       — Повтори, — с каждым новым словом мой голос становится все увереннее, и я даже перестаю бояться его. Сейчас, строя из себя сумасшедшую дурочку, я вряд ли чего смогу добиться. Даже если это сон, даже если галлюцинация моего умирающего мозга, я не должна показывать, что не осознаю происходящее. — Повтори мое имя.       Мне нужно только удостовериться. Понять, кто я, и вспомнить сюжет. Может быть, Ода — это прозвище?       Но он исхищает все мои мысли. Этот гребаный Аякс снова рушит мои планы. Его смешок вызывает нескончаемую головную боль. Он сам — огромная заноза в заднице, от которой никакого толку. Его смех разливается по пространству: такой громкий и энергичный, что меня снова начинает трясти от озлобленности. Сильнее страха я ощущаю лишь злость. И Аякс — единственная причина моего недопонимания.       Ему настолько смешно, что он запрокидывает голову назад, прикрывая глаза потемневшей от крови перчаткой. Его грудная клетка вздрагивает, как при приступе астмы, а сам Чайльд старательно проглатывает собственные истеричные позывы. Кажется, я запустила бомбу замедленного действия. Но теперь это уже не так важно.       — Ода, не пугай меня, — сквозь смех протягивает он, растирая покрасневшие щеки. — Я называл твое имя нескончаемое количество раз, как ты могла его забыть?       Ода. Черт возьми, Ода. Игра, не вышедшая до конца, еще не успела познакомить меня с этим персонажем. Значит ли это, что я уже далеко впереди, и главный герой перескочил Инадзуму? Или мне суждено погибнуть еще до прибытия главного героя?       Аякс прочитал смятение на моем лице, и смех его в одно мгновение прекратился.       Я не маленькая девочка, уверовавшая в беззлобность каждого героя. Игра показательно продемонстрировала бесстрастных гиен в виде Фатуи, которые готовы разорвать любого вставшего на пути. Аякс не является беззащитным комиком. Сюжет предельно ясно показал, что Тарталья способен вонзить нож в спину даже тому, с кем он был слишком мил. Фатуи — самая опасная группировка, которой не стоит переступать дорогу. а Чайльд — тот, кто в нее давным-давно вступил.       В доказательство моих слов, его пальцы пробегаются по моему дрожащему подбородку. Я ощущаю его мозоли на пальцах — они царапают мою кожу, как острые кинжалы. Он опускается ниже и дергает меня за ошейник, как нерадивого пса, заставляя выгнуть спину и поддаться вперед. Что-то на ошейнике неприятно зазвенело, но этот звон вызвал у Аякса беззлобную улыбку. Только глаза — все еще такие темные и неживые, — смотрят на меня с легкой ноткой подозрения.       — Не заставляй меня волноваться, — мягко проговаривает он, щуря свой взор. Аякс слишком близко. Я ощущаю его дыхание: оно неприятно жжет кожу. Кажется, вот-вот — и я упаду в обморок от страха. — Ты же пошутила? Ты же не забыла свое прекрасное имя?       Внутри осел неприятный ком паники. Мне казалось, что скоро я завою от страха, строптиво забившись в угол, но теперь я предельно ясно поняла: одно неверное движение — и я отправлюсь в могилу. А умирать всегда было страшно.       Я не могла связать слова в цельное предложение. Чайльд приковал к себе мой взор вместе с мыслями.       — Тогда я бы не помнила... Твое имя, Аякс, — шепчу я, старательно не показывая своего ужаса. Аякс еще несколько секунд пальцами поглаживает какую-то штуковину на моем ошейнике и, фыркнув, опускает. Видимо, мой ответ удовлетворил его.       — Хорошая девочка.       Его тон, манера речи, слова, используемые к моей персоне — все это не позиционировало нас, как настоящий друзей. Наши отношения более запутанные. И это пугало. Аякс, проигнорировав мои мысли, чуть привстал и протянул свою крепкую руку, заставляя меня подняться.       — Синьора нас заждалась. Надеюсь, я достаточно накормил тебя, чтобы легкие раны зажили.       — Накормил? — вслух проговариваю собственные мысли и изумленно затихаю, осматривая конечности: легкие царапины исчезли бесследно, но вспоротый живот оставил после себя небольшую кровоточащую рану и тяжелое ощущение, что мне выбили желудок.       — Ты снова набросилась на меня, — парирует он, вводя меня в еще более сильное смятение. — Видимо, придется тебе пока не использовать Глаз Порчи. Ты снова превращаешься в животное.       Это не простая амнезия. Если бы я полностью утеряла память, то не могла бы вспомнить детали этого мира и знать все события наперед. Я точно здесь не жила. Мир геншина чужой для меня. Ода — неизвестная мне персона. Потому что я знаю, как работает Глаз Порчи. Но осознание того, что он тоже есть у меня, приносит необъяснимую тревогу. Я даже не знаю, где находится мой Глаз Порчи. Может, он является фальшивой подделкой Глаза Бога на моем ошейнике? Или ответ спрятан глубже?       — Но знай, что кровь у меня не бесконечная.       Кровь?       Он точно это слово сказал?       Ничего не понимаю. Возможно, смогу понять чуть позже. Я и так вызвала слишком много подозрений своим девиантным поведением.       Я смотрю на протянутую крепкую ладонь и послушно хватаюсь за нее, соскакивая с постели. На мне все еще та порванная и окровавленная одежда, не способная прикрыть даже предплечья. Аякс умело ведет меня к выходу, но я строптиво останавливаюсь у самого порога и отказываюсь продолжать свой путь.       — Что такое, Ода? Боишься, что Синьора снова сделает нам выговор? — верещит Аякс, стараясь меня успокоить. Он сам испускает феромоны власти: его королевский стан и аккуратная осанка демонстрируют превосходство над моим истощенным и согнутым от боли телом. — Мне кажется, она действительно скоро убьет нас.       Под нашими ногами трещит древесина, но это лучше, чем хруст острого снега, пронзающего мою кожу. Я все еще упираюсь, крепко сжимая его ладонь. Как избалованный ребенок, стесняюсь поднять испуганный взор и заявить о возникшей проблеме.       Он сжимает мою ладонь в ответ, заботливо поглаживая пальцами фарфоровую кожу.       — Холод.       Это единственное, что я смогла из себя выдавить. Было страшно произносить лишние слова: любая выброшенная фраза могла оказаться обвинением против меня. Вдруг та Ода, чье тело я бессовестно заняла, любила холод и всегда выходила без теплой одежды?       — Значит, ты боишься холода? — молвит он, и я утвердительно киваю головой. — Твоя куртка была порвана в клочья... Я не усмотрел.       Тарталья совершает самую предсказуемую и глупую вещь, которую только мог сделать: он скидывает со своих крепких плеч куртку и укутывает мое обессиленное тело, стараясь согреть. По сравнению с холодом его глаз, тело Аякса как будто горело, обжигая и мое — замерзшее. И теперь я прочувствовала его заботу и собственным телом. Однако не стоит забывать, что я все еще в лапах загадочных Фатуи.       — Теперь тепло?       Я киваю.       Он отворяет дверь, и за порогом я вижу тонны белоснежного снега. Это не мой мир. Не моя Вселенная. Это мир Тартальи и Оды, чье тело я бессовестно заняла.       Тарталья идет вперед первым, а сердце мое трепещет от нетерпения.       — Странно, однако.       Его голос прорезает тишину, и я удивленно приподнимаю брови.       — С каких пор тебя стал волновать холод?       Черт.