По-волчьи выть - не сказки читать

      «Время было неспокойное, крупные крепкие волки бегали по деревням, гонимые вилами и факелами, и несли за собой Великую Болезнь. Им было достаточно укусить за протянутую в игре ладонь и прорычать пару строк проклятия, и невинного человеческого ребенка никогда больше не встречала полная луна в кругу семьи. Обернувшись щенком, он бежал в лес, в поиске куска мяса и стаи. И однажды это случилось в богом забытом домишке старого целителя, что кривой безногой козой стоял на окраине деревни. Рос в нем приемный мальчик, когда-то быстрый как стрела, но в возрасте семи лет поразила его смертельная болезнь. Именно в этот переломный момент его маленькой жизни был послан он родителями «куда-то куда хочешь, будешь здоров — возвращайся».       Полная луна обнажила свои серебряные клыки, и перед умирающем тельцем прыгнул Он. Нареченный за глаза именем Люпус, гигантский черный волк одним своим видом взращивал отчаяние в глазах жертв.       — Я умру? — нет страха, только слабый интерес из-под дрожащих ресниц.       — Нет, щенок, ты станешь здоровее, — мягкое рычание, складывающееся в слова.       — Я смогу вернуться к отцу? — надежда огнем расползается по телу, подрагивая, как недоверчивая кошка.       — Нет, глупый, ты станешь по-вашему «оборотнем» и будешь жить с такими волками, как я, — появившаяся было улыбка растаяла, но Зверь осторожно ткнул ребенка в ладонь, проводя острым зубом по подушечке среднего пальца:       — Выпей — может, выйдет толк, обретёшь свое добро, был волчонок — станет волк, ветер, кровь и серебро, — затем он впился в свою лапу, капая алой, почти черной кровью на руки мальчика, да так много, что она начала пачкать пол.       — Отпей, — твердый приказ, которого малец не смог ослушаться. В ту же секунду тело его выгнулось, и с тихим хрипом, полным боли, человеческое дитя стало серебристым, будто седым, волчьим.       И тогда рявкнуло дитя, что есть сил, вскочив на все четыре лапы:       — И что? Теперь я смогу быть нормальн, — тело зверя почувствовало пряный запах ночного леса, полного добычи, и дернулось в сторону окна, однако остановившись на полпути, -нормальным… Почему я не контролирую тело? Я смогу приручить волка? — в отчаянии проревел звереныш, делая все новые и новые попытки вернуться мягкую постель. Люпус громко рассмеялся, наблюдая за ничего не знающим ребенком:       — И зачем тебе подчинять зверя? Он тебе не какая-то ручная собачка, чтобы выполнять команды за косточки. Тебе нужно принять его, стать ему братом…» — на этой фразе страница книги с легендами, купленной на барахолке, обрывалась каким-то странным обожженным концом, и читательница раздраженно выдохнула. В этот день, ровно как и в любой другой в этом году, все шло не так. Утро началось с одной плохой новости — хозяйка съемной квартиры услышала от кого-то, что Рима лесбиянка и водит к себе девушек легкого поведения, хотя на самом деле наша героиня перестала общаться с людьми вживую в целом года три назад… Но такой ответ даму лет пятидесяти совершенно не устроил, и та своим громким, не терпящим возражений голосом сказала ей выселяться в течение ближайших трех дней. Хотелось взвыть, но девушка лишь послушно легла спать, чтобы завершить все свои дела завтра. Да, было утро, но хотелось забыться где-то в волчьем лесу, что снился ей каждый раз, забыть все проблемы и жить одной свободой.       Закат пылал кровью и паникой, окружал всех вокруг страхом. Люди разбежались по домам, чтобы спастись, улицы совсем опустели. Хотелось выть, разрывать себе грудь когтями, хотелось… забыть. Тихий шелест платья из летящей ткани, цокот каблучков — по мертвой улице тихо шла, опустив в слабости голову, Рима. У нее было одно желание — побыть хоть раз в жизни полностью свободной, близкой к солнцу, природе… До боли в груди разгоралось желание сбежать в лес, бросить все. Но заместо этой мысли пришла другая, обвитая змеями и сияющая злобно-горькой улыбкой. Почему бы… И нет? Подумалось девушке, и в глазах потемнело.       Небо светлело, люди выходили на улицы, полные сладкого облегчения, не видя вокруг ничего. И только ребенок, свободный от кровавого света солнца, заметил, как с крыши летит девушка, рассыпаясь у земли звездным светом. Он дёрнул мать за юбку, прошептав «звезда упала», но та лишь ласково назвала его дурачком и увела на детскую площадку, где он сразу забыл о том, что случайно смог увидеть.       В это же время в далёкой Англии на крыше старого, но милого одноэтажного дома стоял юный волшебник с чем-то кровавым в руках, что окрашивало его одежду в мокрый багрянец. Только отдаленно это что-то напоминало кошку, любимицу матери ребенка. Маленький Римус Люпин стоял на крыше и пытался побороть в себе страх. Он — животное, он — монстр. Он опять заставил мамочку плакать. Прокручивая в своей голове в десятый раз события этого дня, он зажмурился, весь как-то съежился и уменьшился и, прижав ещё теплое тельце к груди, прыгнул. Увы, такой маленькой высоты хватило его слабому от недавнего полнолуния и длинной истерики телу. Но давайте вернёмся к тому, из-за чего все это случилось.       Этот же мальчик, только лет пяти, стоит напротив напольного зеркала, отражающего все его миниатюрное тельце, почти все покрытое бинтами. Даже на лице где-то были свежие повязки. Совсем недавно он был обычным ребенком, играл с друзьями, веселился и был гордостью родителей. Но в одну ночь хрупкое счастье было растерзано тяжелыми когтями, перечеркнувшими любые надежды на будущее. В соседней комнате рыдала, не стесняясь, его мать — она почему-то считала случившееся скорее проклятием для мужа, нежели болезнью сына. Утешала она тоже в основном только отца Римуса, гордость которого была убита сыном-монстром. В это время сам малыш совершенно не понимал, в чем он виноват, но четко видел в глазах родителей слово, застрявшее между языком и высохшим от стресса — «урод».       С детской искренностью поверив в то, что это он что-то сделал, чем заслужил ужасные шрамы на всю жизнь, он с интересом рассматривал себя как дикую животинку — всматривался в тусклые от усталости янтарные глаза с уже пролегшими под ними глубокими тенями, которые поменяли свой цвет с глубоких шоколадных, как у отца. Если в первые три дня после полнолуния Люпин-младший еще кричал убитым горем и, кажется, глухим, родителям, что он не болен, ведь ничего не поменялось, то сейчас отрицать изменения было невозможно.       Сдавленно всхлипнув, чтобы скрыть эмоциональную слабость, как всегда называл слезы его отец, Лайелл, и не сдержав переполняющих его эмоций, ударил своим маленьким кулачком туда, где отражалось его лицо. По гладкой поверхности прошли кривые линии трещинок, и малыш удивленно вскрикнул, когда мелкие острые частички больно оцарапали кулак. Однако чуткий слух сработал быстрее страха и боли, и травмированная рука быстро была спрятана за спину, а сеточка сломанного зеркала была закрыта шторой. Через секунду в комнату зашла Хоуп Люпин, обеспокоенная звуками из комнаты сына.       — Что-то случилось, милый? — резкий отрицательный кивок головой, частое дыхание и испуганный взгляд загнанного волчонка — таким видом Римус не смог бы обмануть даже собаку, не то что чуткое сердце своей матери. Женщина тяжело вздохнула, и сделала несколько шагов к сыну, а тот, заметив на ее бледном лице следы от слез и красную опухлость, сделал столько же шагов назад, стараясь не смотреть в глаза. Увидев требовательно вытянутую вперед руку, волчонок послушно положил в мягкую ладонь свою, с выступающими капельками крови.       — Глупыш, не скрывай больше такое, — ласково растрепала его волосы и заклинанием удалила осколки из раны, улыбаясь совершенно мягко, почти как раньше… Почти — потому что в родных глазах постоянно присутствовала тень страха, что напоминало Римусу, что он теперь в первую очередь опасная тварь. Все было бы даже хорошо, если бы через несколько часов, по дороге с кухни в спальню, малыш не остановился поправить развязавшиеся бинты. В кабинете отца горел свет, и через щель в двери можно было увидеть обоих родителей, при этом Лайелл держал руки своей жены так, будто уговаривал ее не плакать. Полого разговора слышно не было, но обрывки фраз доносились до едва стоящего на ногах от страха быть обнаруженным мальчика:       «Он… он стал агрессивным!.......Он разбил его, дорогой!.........рано или поздно он захочет ударить кого-то из нас!........милый, я боюсь своего сына……ненормально!» — не вслушиваясь дальше, юный оборотень побежал к себе в комнату, уже не скрываясь, чем обнаружил свое присутствие для взрослых. Изнутри комнаты донесся тихий вздох удивления от понявшей, что все ее страхи были вылиты в невинную голову сына, но этого он уже не слышал. Едва забежав к себе, он закрыл дверь на замок и с разбегу приземлился на кровать, свернувшись клубочком вокруг подушки. Что-то внутри с оглушающим звоном треснуло.       После этого случая малыш то и дело ловил испуганный взгляд матери, но упорно прятал все свои эмоции внутри тугим комком, чтобы доказать ей, что он не дикий пес, срывающий свою боль острой злостью на близких, а все еще ее любимый сынок. Да, он все так же чувствовал заботу, но не мог отделаться от скулящего и разъедающего органы чувства вины. Медленно подходило второе в жизни юного оборотня полнолуние, взгляды матери словно капля за каплей наполнялись тревожным ожиданием худшего, а отец… что отец? Он как будто с новой силой был поглощён горем о том, что у него — одного из тех, что несли тяжкий крест избавления мира от оборотней — сын оказался заражен ликантропией.       Тем временем все толще и толще становилась луна на небе, предвещая тяжелую ночь, и все больше болели и зудели только затянувшиеся раны на теле Римуса, все большим и большим холодом веяло от защищенного чарами подвала, в котором мальчик провел первое полнолуние и, скорее всего, проведет по ночи каждый лунный цикл вплоть до совершеннолетия. Ну конечно, если вдруг не случится чуда в виде лекарства от оборотничества… Или еще чего поволшебнее. И когда до такой важной ночи оставалось всего ничего — две ночи, Лайелл получил приглашение на недельную командировку с возможностью повышения — начальство решило «прощупать» отношение мужчины к сыну после инцидента и готовность продолжить и дальше вводить все новые репрессии в сторону оборотней.       «Проверку на прочность» Люпин благополучно прошел и немедленно удалился, оставив жене список необходимых действий на ночь полнолуния. Первый день мать с ребенком провели скорее в шоке, что отец — вот так быстро, получается, предал их ради призрачной возможности получить повышение на работе. Ближе к ночи Хоуп уже откровенно трясло от нервов и страха перед обращением сына, и она сидела на кухне, вытирая слезы о кота семьи, которого начали скрывать от Римуса сразу после того, как он заболел.       Как только мальчик зашел в комнату, животное улизнуло куда-то из комнаты, заставив женщину поднять взгляд на вошедшего. Бежать ей было некуда, и два взгляда встретились: оба уставшие чуть ли не до смерти напуганные будущей «встречей» в подвале. Повисло тяжелое молчание, нарушаемое лишь тиканьем часов и тяжелым дыханием женщины, которая пыталась совладать с паникой, которая нарастала комком в животе каждый раз, когда она видела янтарные глаза сына.       — Я хотел выпить чай… — неуверенно и даже немного вопросительно произнес малыш, уже готовый было расплакаться и убежать в комнату, видя печальное состояние матери. Однако та, на удивление уже почти отвыкшего от тепла мальчика, подозвала его к себе, махнув рукой, и когда Римус неуверенно подошел к ее ногам, оказался усажен на колени. Пока Хоуп, только недавно боявшаяся сына как огня, обнимала его и оставляла бесконечное количество поцелуев на макушке, щеках, скулах и лбу, сам маленький волчок боялся вздохнуть или пошевелиться, потому что все казалось, что вот-вот и в семье снова станет холодно и тревожно, теплый взгляд покроется кромкой льда, и самый любимый человек подскочит, отталкивая его и понимая свою ошибку — приблизить к себе монстра, закричит, убежит… Но этого все не случалось. Вместо ожившего кошмара до чутких ушек донесся мягкий шепот:       — Милый, ты не один, я с тобой, и я люблю тебя. Я никогда тебя не брошу и буду поддерживать, что бы ни случилось, — в животе мальчика будто распустилась поляна цветов, которые согревали изнутри, и успокаивали. Его любят! Внезапно на голову будто пуховым одеялом упала усталость, и глаза мальчика медленно начали закрываться, а его все продолжали ласково гладить по голове. Это был первый раз с самого нападения, когда кошмары обошли дом Люпинов стороной, и два близких человека проспали до позднего утра, окруженные мягким облаком добрых сновидений о жизни, в которой и вовсе не было такой тяжелой болезни и злых оборотней.       Но счастье не может быть бесконечным, верно? День перед ожидаемым событием прошел слишком быстро, как будто утекая сквозь пальцы, чтобы не дать только-только нашедшей покой семье расслабиться. Они все время разговаривали, держались за руки, в общем, вели себя как примерная семья ровно до момента, пока часы не пробили одиннадцать ночи. Тогда Римус вспомнил по боли, заполняющей все тело, что он далеко не обычный ребенок и поспешил дернуть мать за рукав теплого свитера, чтобы та заранее наложила все чары так, чтобы они продержались до утра и он не смог снять их ни магией, ни силой, и заперла его в специальной комнате.       Хоуп завела сына в подвал и слегка отстраненно, чтобы отвлечься, подумала о том, что не видела кошку с прошлой ночи, а стрелка медленно, будто нехотя перевалила на двенадцать, объявляя о том, что вот-вот произойдет то, что должно. Вот из-за наглухо закрытых дверей доносится протяжный детский крик, подобный которому может издать только тот, кому ломают каждую кость в теле одновременно, и женщина без сил садится у стены, закрывая уши ладонями и роняя на колени крупный град слез. Ее ребенок, родной малыш сейчас страдает, а она решилась отодвинуть страх неизвестности только сейчас, только сегодня дала ему ту любовь, которую он не получил. Два человека завыли в унисон: одна — от боли за свою вину, самостоятельно возложенной на хрупкие женские плечи, второй — от безумной боли по всему телу, граничащей с безумием и жаждой сбежать, чтобы сделать больно всем другим без остатка, чтобы переложить груз отчаяния на того, кто обрек такое маленькое существо на жизнь без будущего…       Римусу хотелось рвать. Хотелось разнести дом на щепки, вдохнуть шерстяной, всей в его крови от превращения, которое он пытался остановить, грудью, и бежать-бежать-бежать на запах страха, крови, жизни. Плевать куда бежать, плевать, кого терзать, главное, чтобы поедающая рассудок боль прекратилась хоть на мгновение. В глазах все покраснело, будто залитое кровью, и маленький Люпин обессиленно упал на мокрый, заляпанный багрянцем пол.       Совсем еще юный волк, закончив трансформацию и немного набравшись сил, встал на неокрепшие лапки, оглядываясь по сторонам. В нос ударило целое множество запахов, один из которых был странно… вкусным? Он манил, притягивал, как будто кричал «я боюсь, поймай меня!» Резко поворачиваясь, оглядываясь по сторонам и временами припадая на передние лапы, оборотень определил, что такой интересный и живой запах, пропитанный насквозь паникой, исходит из темного угла под каменной скамейкой с пледом сверху, которая была построена для того, чтобы малыш там спал. Одним ловким, но неумелым рывком оказался там, пытаясь наощупь пастью с мелкими, но чудовищно острыми зубками поймать то, что полностью заволокло человека внутри него: первую добычу первой охоты. Мягкое и податливое совсем-живое тело неистово билось под клыками, согревая волчка горячей кровью, вытекающей из безобразны ран, образовавшихся от того, что это нечто живое пыталось освободиться.       Войдя в бешеный азарт, дикое животное в теле юнца наносило все новые и новые укусы, раздирая нежное мясо миниатюрного животного и когтями ровно до того момента, как ощутил своим улученным слухом как остановилось крохотное сердечко. После этого на слабые мышцы накатилась ужасная усталость и, загребая под себя лапами еще горячее тело, Римус провалился в тяжелый тревожный сон, скуля и рыча, который продолжился вплоть до робкого рассвета, освещающего первыми лучами солнца дом, отмеченный горем.       Хоуп Люпин ждала до самого рассвета, не закрывая глаз, чтобы встретить ослабевшего после ночи сына, но, не рассчитав силы, только уронила утром голову на колени, сраженная бессонной ночью. Кулаки ее все еще сжимали край длинной домашней юбки и мелко потряхивались, а от тихого скуления тело вздрагивало на мгновение, чтобы вновь оплести разум щупальцами бессознательности. Это утро было таким же неудачным и у ее сына, который очнулся весь мокрый на лежанке на чем-то, что он сначала не смог опознать. Но одно он смог понять точно: так много крови из него вылиться просто… не могло. Но что же случилось?       Сердце пропустило один удар: точно… то, что он все время держал в руках… Мальчик в ужасе опустил взгляд, чтобы увидеть еще не остывший трупик… домашней кошки, Мирты. Ну конечно же, бедняжка, убежала от него тогда, нашла единственный темный угол и забилась на двое суток. И вот Римус Люпин — малолетний убийца-монстр, своими руками, на тот момент лапами, погубивший когда-то любимое свое животное. Упав от неожиданности на пол прямо в лужу крови, мальчик хотел было закричать, но в горле стало ужасно сухо и не вышло издать ничего кроме тихого хрипа. Захотелось провалиться под землю, сдаться в это дурацкое отделение отца, где пытают и убивают оборотней, хотелось просто сбежать, чтобы его никто и никогда не увидел. Размазывая слезы и кровь по щекам, раненый трансформацией и с кошкой на руках, он выбежал из подвала, только тогда вспомнив, что наверху его ждет мать. Тихонечко завыв, он огляделся и увидел ее спящей на полу. Бесшумно, как мог ребенок с истерикой, выдохнув от облегчения, он оставил поцелуй маленьким кровавым пятнышком на ее щеке как бы на прощание, от чего Хоуп недовольно поежилась, но не проснулась, и юркнул за входную дверь во двор. Так как утро только началось, улица была пуста и безлюдно, что было только на руку нашему юному оборотню.       Кое-как слабые ручки полностью уверенного в своем замысле малыша донесли деревянную лестницу к крыше над порогом, где она была ниже всего. Первая попытка залезть закончилась там же, где и началась: нога соскользнула, локоть проехался по грубой древесине, цепляя заусенцы, и мальчик тяжелым мешком рухнул на землю с уже третьей перекладины. Сидя на земле и бездумно уставившись на стертую кожу на руке, мальчик будто все больше и больше убеждался в своей одержимости: — Я. должен. умереть… — вот он снова встает, до побелевших костяшек хватаясь за палки и чуть ли не перестав дышать от напряжения. Лишь бы снова не упасть, он может привлечь к себе слишком много внимания…       — Я… не заслужил такой хорошей жизни… — уже конец лестницы, и он хватается ладонями за железо крыши, которое хищной птицей впивается в нежную кожу, но он подтягивается, почти не хныча, только скуля раненным волком, переваливается наверх и в несколько рваных движений поднимается на самый верх — второй этаж плюс труба.       — Монстры не заслуживают любви… — вот он встает на самый-самый край, поджав носочки так, чтобы не свалиться раньше, чем он решится. В лицо светили лучи медленного, ленивого холодного солнца, а в слипшихся от пота и крови волосах застрял ласковый порыв ветра, будто пытающийся ободрить ребенка.       Один шаг — и история Римуса Люпина, сломанного своей судьбой мага разбилась об асфальт… Один шаг — и мать узнает только потом, когда проснется, что случилась такая ужасная трагедия. Один шаг — и где-то в этот момент встретилась с асфальтом странная девушка Рима. Один шаг — и мертвый ребенок начал смотреть на мир совершенно чужими глазами…