По-волчьи выть - не сказки читать

      Кровь. Тошнотворно-сладкая густая жидкость тянется струйкой от разбитого носа ниже, мешая дышать, мерзким пузырем надуваясь и лопаясь с оглушительным в полной тишине неизвестного помещения хлюпаньем, а затем перетекая в рот, открытый в попытке втянуть капли спасительного воздуха, протягиваясь отвратительными нитями на губах и вызывая приступы рвоты. Первой мыслью девушки было, что она умирает, она же все-таки пригнула с крыши. «Как глупо» — запоздало уже думает она, не в силах поднять и руку. Однако голые щиколотки щекотала примятая трава, а само тело не болело и казалось сильно меньше. Попытки поднять руку, ногу, голову или пошевелить хотя бы пальцем проваливались с треском еще на этапе планирования — тело и мысли были ватными, неповоротливыми, как большая спящая кошка. «Или мертвая» — мрачно думает новая обладательница тела, неспособная сейчас ни грустить по своему положению, ни паниковать. Она как будто сидела в голове тела, чувствуя только как по нему нежно пробегает ветерок да множественные раны противно пульсируют. Рядом лежало что-то холодное, мокрое, мягкое, вдалеке послышалось, как открывается дверь…       Женский крик, звуки обуви сначала по дереву, а потом по траве — и трясущиеся руки касаются тонкой шейки. На лицо падают горячие капли. «Она плачет? Кто она? Ну точно не та старуха, она была бы рада освобождению квартиры и выкинула бы все вещи… Вроде у меня никого больше не было. Тогда кто… я?» — внимательно вслушивалась в неожиданную отчаянную «гостью», Рима пыталась понять, где она.       — Римус, малыш, ты живой! Боже, зачем ты прыгал, сынок, я тебе все прощу, только открой глазки, мы сейчас отправимся к врачу, он поможет. Только держись, — прерываясь на трясущие все тело рыдания, произнесла тихо, наверное, скорее для себя, чем для ребенка, мать этого тела. Мысленно прикусив губу, новая обладательница поломанного детского тела начала «записывать» себе все факты новой… жизни? «Что ж, это определенно не мое тело, я маленький мальчик, зовут Римус, я покончил с собой и успел еще что-то натворить. Скоро окажусь в больнице. Негусто. Вот нужно мне было последний год провести, запершись дома в компании исекаев и фанфиков про попаданчество. Сказала бы я, как и все в этом жанре, что просто сплю, но двойное самоубийство меня и этого мальца говорит об обратном и спорить нечего. Так, что там по списку? Молить богов, чтобы вернули? Я мертва. Гадать, как там близкие? Я одна. Да уж, не вписалась даже по этому пункту. Римус-Римус-Римус… Точно. На схожесть имен можно закрыть глаза, черт его знает, судьбы не существует точно. Римус. Вот я дура, кто там желал жить свободной жизнью волков? Получите, распишитесь. Да уж, тут только на луну и выть…»       В то время, пока новая частичка гигантского волшебного мира пыталась осознать свое положение и бесконечно не могла поверить в то, что ее не стерло с лица вселенных, а по воле случайности отправило в малолетнего самоубийцы, Хоуп не ревела долго над недвижимым телом сына, а сразу написала пару строк, оставив их на столе гостиной и жалея особенно остро, что она не волшебница. Однако не мог же дом магов оказаться полностью обыкновенным, когда в нем жил как минимум один полноценный хозяин палочки и его сын? И вот, немного истерично покопавшись в вещах, женщина нашла его — экстренный портал в Мунго. Выдохнув с облегчением, она осторожно обняла сына, положив его к себе на колени, не брезгуя испачкаться, и их переместило в небольшом всплеске магии.       Конечно, подобного рода манипуляции с магией не прошли бесследно для «голоса в голове» ее сына. Вообще идея перемещаться порталом с полумертвым ребенком была отвратительной, но удачной только по одной причине: ребенок был уже условно мертв, ведь по сути он уже был не в своем теле, не собой. Иначе… иначе это были бы последние вздохи малыша. Однако то, что душа Римы пока не очень чувствовала тело своим, последствия перемещения не обошли ее стороной: в голове зашумело, как при потере сознания, но в глазах и так все время было слишком темно. В уши словно заложили комки ваты, и дальнейшие действия прошли как будто в тумане.       Второе пробуждение было, к удивлению, еще более неприятное. Каждая клеточка тела отдавала такой болью, как будто в них вонзали миллионы маленьких игл, невидимых и не ощущаемых. Затем она попыталась открыть глаза, и резкий больничный белый свет заполнил все вокруг, заставляя поморщиться и прошипеть на грани слышимости. Получилось сжать руку. Дальше подбежала, лепеча что-то непонятное, низкая полная женщина в лимонно-желтом халате. Она прошептала ласково что-то на самое ухо, а затем залила сладкое зелье в приоткрытый рот. Боль постепенно ушла, оставив ощущение легкости в теле. «Какая же это все-таки привилегия — магия в медицине. Уже и ощущение, что не умираю» — ее как будто и не волновало, что вокруг происходило непонятно что, девушка сохраняла философский взгляд на мир вокруг, как смертник, который уже принял все. Хотя почему как? Она и правда успела смириться со смертью перед тем, как прыгать.       Но сейчас главным было то, что она живая. Живая же? А то, что тело не ее, мир не ее, семья тоже — это вопрос другой, привыкания и адаптации. Может, все-таки, ей повезло, что душа не растворилась в темноте и не исчезла, а отправилась в маленькое измученное тело, что не может разобраться в себе? Ничего страшного, тетя Рима поможет, тетя Рима обязательно выживет и устроит хотя бы телу посмертно прекрасную жизнь.       Вот медсестра закончила какие-то махинации над хрупким телом, и теперь уже парень-Рим (ус) смог собрать достаточно сил, чтобы присесть. Женщина удивленно охнула, готовясь, если что, ловить его от падения, а затем начала бегать вокруг с удвоенной силой, и то и дело вокруг мелькали вспышки.       — Молодой человек, вот и заставили вы всех испугаться! Мы на пару минут думали, что вы уже все! Вот не стыдно вам? — по спокойному молчанию она, видимо, сделала какие-то свои выводы, и вышла, потрепав мальчика по на удивление мягким и чистым волосам. В палату вошла женщина. Сначала не узнав ее, Рима хотела притвориться спящей, но после первых слов тут же узнала Хоуп:       — Дорогой, как ты себя чувствуешь? Не голодный? Не больно? — она очень ласково обняла его, и сердце мальчишки забилось с новой силой, наслаждаясь редкой нежностью. Говорить все ещё не получалось, но ответа как будто и не ждали. Просто любили, боялись потерять вновь. Со стороны двери послышался негромкий кашель. Там стоял неизвестный ранее мужчина. Он стоял ровно, вытянутой струной и смотрел на воссоединение семьи свысока, будто брезгуя подойти.       — Лайелл, подойти ты к своему сыну, не видишь, ему плохо! — с нажимом, чтобы вызвать чувство вины, произнесла женщина. «Отец. Приятного мало.» — безучастно заметила девушка, ожидая чего-то обязательно неприятного от этого строгого, без единой эмоции в глазах человека. В ответ на призыв жены он только скривил губы будто в приступе отвращения, а затем все же подошел, буравя лежащего в больничной кровати таким взглядом, что будь там действительно тот бедный мальчик, тот бы умер на месте от стыда и чувства вины непонятно за что.       — Здр… — остальное приветствие потонуло в хрипяще-свистящем кашле, и Риме пришлось согнуться пополам, сидя на кровати, чтобы случайно не упасть с нее. на ладонях, перевязанных бинтами, виднелись свежие брызги крови, а легкие разрывало колючей сухой болью. Обессиленно упав на подушки, девушка заставила себя вновь посмотреть на «отца». Когда измученные янтарные глаза встретились с коричневыми, в воздухе будто пролетели искры, и мужчина тут же отвернулся. «Это насколько он презирает своего сына, что даже в такой ситуации ни слова не проронил?» — подумалось жертве обстоятельств, но и тут Лайелл смог ее удивить, не сказать, что приятно: он подошел к кроватке и наклонился, гладя по голове Римуса. Однако черты его лица ожесточились, и тот прошептал на самое ухо, чтобы не слышала даже мать:       — Зверье. Опозорил нас перед всеми волшебниками, теперь будут думать, что я плохо с тобой обращаюсь. Вякнешь что-то — убью, — и он с приторно-сладкой улыбкой отошел, клюнул жену в щеку и покинул палату, оставляя за собой атмосферу, похожую на ту, что обычно присуща похоронам, а не новости, что любимый сын выжил. Вскоре сбежала и мать, глядя виновато-любяще, как побитая хозяином собака. Вроде не может ослушаться мужа, остаться без него, но так хочется поддержать. Специально для нее Рима выделила силы даже на слабое подобие улыбки, выглядящей особенно жалко на бледном в тон постельного белья лице.       Вернулась приветливая женщина, медсестра, по ложечке, медленно, как и положено кормить ребенка, впихнула в мальчика тарелку каши со снотворным и какими-то лечащими зельями, и глаза потихоньку начали слипаться. Однако долго наслаждаться темнотой и отсутствием боли не вышло, перед глазами встал лес. Бесконечный, хвойный и ароматный, с запахом свежей влажной после дождя травы и немного — страха и крови. Было спокойно и удобно, как будто это было родное тело, а не уменьшенная версия мужского, в который ранее попала Рима. Стоп, что? Она оглядела свои ладони — все верно, пара шрамиков, родинка, все на месте. Не в силах поверить, она подбежала к луже, в которой отражалась она, ее родное, не очень любимое, но ее тело. Было одно «но»: оно было немного прозрачным, и внутри него, как в большом ростовом костюме, плавало тело Римуса, повторяя каждое действие девушки.       — Сон? Не сон? С моими приключениями еще надо уметь различать, что где. — устало выдохнула, легко щипая себя за лодыжку, как это обычно делали в фильмах и книгах. Ничего не дало, да, немного больно, но разве это значит, что она не спит? Они…? Хотя больше напрягало, что в душе стояла невыносимая уверенность в том, что все вокруг правильно. Вдалеке пошевелился куст, и оба гостя непонятного места напрягли слух. Кто-то бежал. Судя по всему, от них. В голове включился яркой красной лампочкой адреналин и желание. Самое естественное желание для хищника, что услышал предмет погони — азарт охоты, желание бежать следом.       — Хотела же в лес на охоту, так будь добра! — она резко произнесла на выдохе, чувствуя вдалеке запах страха. Припадая ладонями к сырой земле, она побежала. Побежала, как будто это было для нее абсолютно нормально — опираться на руки, балансировать по бревнам и чувствовать каждое трепыхание воздуха, каждый мельтешащий запах и каждый звук, будь то треск веток под ней или притаившаяся жертва в кустах. Кусты! Испуганное нечто решило обмануть своего преследователя и спрятаться в вонючих кустах мяты. Один взмах мощных конечностей, и на опушку выпрыгивает полная уверенности в себе волчица, покрытая своей же кровью и густым серебряным мехом. Превращение не было безболезненным, но желание обыграть, победить, поймать было куда сильнее, чем ломота в костях и рвущаяся под изменениями тела тонкая кожа.       И вот она — цель, то, ради чего была вся игра, что же прячется там, среди листьев, ворочается, пытается спрятать запахи и звуки? Резкий рывок клыками по ветвям, и вот перед Римой лежит маленький раненый, совсем слабый от погони волчонок. Удивленно принюхиваясь к нему, девушка начала понимать, что он пахнет как-то слишком знакомо, будто где-то недавно встречала она похожий запах, но где? Однако тут же ее сердце, казалось, начало разрываться, и взгляд заслонила кровавая пелена боли. Бешено завыв от боли, Рима заметила, что рядом с ней появился тот самый ребенок, судьбу которого она поменяла своим появлением.       — Привет, волки, вы меня съедите, правда? Папочка говорил часто, что меня могут съесть волки, потому что он раскрывает глаза людям на то, какие они твари. Правда я тоже стал таким. Я тварь, да? Как вы? — он наивно-чисто огляделся, и только девушка хотела возмутиться, что она человек, как почувствовала, как сзади качается в нетерпении хвост. «Когда я успела?» — в легкой панике она пару раз покрутилась, рассматривая себя и видя удивительную схожесть с бедным зверенышем рядом, и тут все прояснилось. Похожие имена, вечная тяга в лес, эта дурацкая книга, которую она читала последней. Все связано, она никогда и не была полностью человеком, да? Чужая для одних, странная и пугающая для других. Конечно. Отвлекая от самопознания, совсем рядом заскулил щенок, прижавшись ранами к теплому шерстяному боку. Инстинктивно лизнув по кровавому боку, Рима оглянулась на мальчика и почтительно склонила голову, и тот сначала боязливо положил руку ей на голову, а затем чуть увереннее погладил.       — Тетя, это ты помогла мне выжить? Спасибо тебе, мне так больно и страшно, а ты такая сильная! Но что мне теперь делать? Я боюсь! — слезы крупным градом потекли по щекам, а сам малыш неловко сел на траву, не в силах справиться с эмоциями. Шершавый маленький язык ловко прошелся по соленым каплям, а большой мокрый нос уткнулся куда-то в живот, двигая легкое тельце ближе к себе. Прижавшись близко-близко к большой и храброй «маме», маленькие дети уснули, и внезапно мир начал исчезать, а малыш-оборотень будто врос в тело Римы, пока та медленно становилась обратно человеком.       И вот он, бедный запуганный ребенок, попавший в разборки больших страшных дядь, смотрит круглыми от страха глазами на девушку перед собой: она сидела в пустоте, а он стоял напротив, и их окружала поглощающая звуки тишина. В нежности в ее взгляде можно было утонуть — так смотрят только самые добрые в мире люди. Хотелось прижаться, почувствовать тепло, но все, на что он смог, это уставиться на свои руки, чтобы обнаружить на пальчике тонкое серебряное кольцо и интуитивно понять, что делать. Мальчик снял его и передал девушке и исчез. Голову Римы пронзила резкая боль: она сливалась с мальчиком, и его воспоминания беспрерывным потоком вливалось в ее разум не церемонясь, бурно ломая, подстраивая под себя. проснулась она, а уже точнее он, с полным пониманием того, что он, кто он, где он.       «Я Римус Люпин. Мне скоро будет семь лет, и до последнего полнолуния я мог запирать желания зверя на замок, потому что рядом со мной никого не было. Вчера я убил кошку, себя. До пяти лет мне говорили, что я должен пойти в школу для волшебников, но теперь мне светит только подвал или казнь». — тонкий голосок прошептал, прежде чем окончательно растаять. В это время другой, женский и окрепший спорил с ним: «У нас будет самое лучшее будущее, надо только постараться и дожить до будущего, главное не сдаться на полпути».       По пробуждении обнаружилось, что проспал он беспокойным сном двое суток, и сейчас находился дома, в своей комнате, в стабильно хорошем состоянии. «Вашему сыночку повезло!» — щебетала врач под слезы радости матери и не выражающий ничего взгляд отца. Потягиваясь и разминая затекшие конечности, волчонок понимал, что отсидеться просто так не выйдет. Попасть в тот же лес? Но как? Пока идея звучала на грани невозможного, но что-то же нужно делать? Не ждать чуда запертым в подвале, этот вариант отметала скребущая боль на сердце будто когтями. «Вот как, зверек начал общаться со мной как умеет… Ух ты, щекотно! Ну да, говорить он не умеет» — улыбаясь наивности и непосредственности внутреннего ребенка, мальчик уселся, сгребая одеяло в сторону и касаясь босыми пятками холодной поверхности пола. Тут же забежала Хоуп, снова обхватывая худенькую фигуру в защитных объятиях.       — Малыш, ты как? Слава Мерлину, ты очнулся. Папочка говорил, что я зазря лью слезы, но как тут… — она тихо всхлипнула, и затем маленькие ручки обвили ее шею, тихо шепча «Я в порядке». Чувства к этой женщине он испытывал одно и очень даже определенное — любовь, смешанную со страхом навредить или разочаровать. Но тот безрассудный поступок, кажется, послужил только на благо, и теперь страх монстра сменился на страх потерять. Лайелл пока не появлялся, но он как будто и вовсе мешал легкой домашней атмосфере.       И вот двое, мальчик в пижаме и весь в бинтах и заплаканная женщина в простом уличном платье, готовая в любой момент сорваться в больницу, держась за руку шли в ванную. Помощь сейчас особенно была к месту, особенно такая мягкая, с любовью. Купаясь в лучах заботы, как обычный ребенок, которым этот странный симбиоз душ по-прежнему оставался, Римус умылся, почистил зубы и был отправлен на кухню — завтракать немного остывшим тостом с яйцом.       Вот так потихоньку, с минимальным вмешательством отца, который пропадал целыми днями на работе, но с большим количеством матери, по всякому развлекающей, читающей сказки и предлагающей игры, прошло время до нового полнолуния. На самом деле Хоуп не была ни слепой, ни глупой, и тревожные звоночки в поведении сына заметила уже через пару дней, но списала на то, что такое ужасное событие, как попытка самоубийства, случается не так часто и оставляет след навсегда. Взгляд ее наивного когда-то дитя стал серьезнее, как будто и вовсе взрослым, поступки все более взвешенными, а эмоции стали меньше влиять на его поведение. Где-то внутри ее засияла призрачная надежда, что он сможет жить полноценно, вдруг зверь внутри него тогда погиб, жалея носителя, но только предстоящая ночь могла расставить все на свои места.       Тот вечер не отличался ничем от предыдущих, грядущих за тем ужасным полнолунием, отличалось лишь одно: Лайелл находился дома и ходил с палочкой в руках, на случай, если его собственный сын озвереет раньше и набросится на кого-то еще.       — Ты не понимаешь, он попробовал кровь, теперь он не человек, что ты возишься с ним? Хочешь, чтобы и тобой отужинал? — грозно говорил он жене, не смущаясь присутствия на кухне предмета разговора, вяло ковыряющего овсянку «для роста здоровым и сильным мальчиком». Дальше он предпочел не слушать, а уйти в подвал, который пока был открытым. Он уже успел оборудовать его под небольшую «нору», сложив пледы, подушки, одеяла и ненужные тряпки на сырой холодный пол, чтобы было хоть немного удобнее. Мать, на удивление, бесстрашно последовала за ним и присела рядом, гладя по послушным каштановым волосам, в которых отражался рыжий огонь свеч, висящих на стенах.       — Помни, ты все еще мой сын, в какой бы ты ни был форме, и я тебя люблю. Хочешь, я побуду с тобой тут, только закрою. Ты же не хочешь случайно сделать маме больно? — она потрепала мальчика по щеке, ласково успокаивая.       — Не хочу, я люблю маму! Я постараюсь быть не таким, как в прошлый раз! — зуд в теле напомнил о том, что уже поздно, и Римус слегка потряс женщину за рукав.       — Уходи, мне кажется уже совсем скоро… Ну, ты поняла. — смущенно сбежал, спрятавшись за подушки и вздохнул, когда услышал щелчок волшебного замка — несмотря на довольно взрослую часть его разума, иногда «детскость» выигрывала, особенно когда рядом был настолько близкий и добрый человек. Просто невозможно было вести себя как серьезная тетя, когда матушка ласково гладила и обещала присмотреть. Но вот ночью надо собрать все в кулак или же условно «в лапы» и решить главную проблему. Войти в тот лес к щенку все так же ни разу не удалось, и всего несколько часов отделяли от последнего возможного варианта.       Медленно, будто мед с ложки, капало время, невыносимо долго тикали часы, и вот, наконец, тело начало меняться под тихий, но пробирающий до дрожи вой. С хрустом росли кости, ломаясь под правильные углы, растягивалась, рвалась и росла заново новая кожа, вырывался из плена хвост, удлинялись уши, и вот напротив плачущей навзрыд матери и следящим за ситуацией с лестницы отцом стоял зверек. привыкая к необычным конечностям и принюхиваясь, он потянулся, задней лапой пиная разорванную одежду куда-то к стене, а затем посмотрел ровно в глаза Хоуп, приветственно тявкнул, но почувствовав запах Лайелла, отвернулся, прячась под слоем одеял и тихо шипя. Волчонок покрутился немного и лег, уткнувшись носом в живот под удивленный вздох матери. Мужчина взмахнул волшебной палочкой и тихо пробормотал «жив», не веря такому спокойствию того, кого ненавидел всей душой за сломанную карьеру.       В это время мальчик, в своем обычном человеческом теле, оказался на той самой опушке леса. К нему выбежал щенок, радостно виляя хвостом и сразу сваливая с ног на спину мощным окрепшим от ран телом и вылизывая мокрым языком лицо.       — Ну-ну, ты чего, задавишь! Я тоже рад тебя видеть, представляешь? Ну что ты тявкаешь, давай еще раз знакомиться. Я Римус, и я позабочусь о тебе. — серьезно произнес не сильно превосходящий собеседника в размерах и уступающий по силе ребенок и пожал предоставленную ему лапу.       — Что тебе нужно для того, чтобы мы мирно существовали? Охота? Игры? Активность? — задумчиво почесывая за ухом беззаботно крутящего хвостом «внутреннего монстра» спрашивает, надеясь понять его скрытые желания и заодно сблизиться.       — Ты ведь понимаешь, что я не могу все полнолуния провести тут, мне нужно тебя выпускать побегать там, снаружи, но для этого нам надо понимать друг друга. — зверек вдруг вскочил, хватая за руку человеческое зубами и начал тянуть его в сторону леса. «Надо, значит надо» — заметил в ответ и поспешил встать на ноги, чтобы не отставать от проводника.       Путешествие было недолгим, и вот они стоят напротив неглубокого озера, окруженного полукругом из странных деревьев, которых раньше никогда не видел Римус. Под нетерпеливый лай волчонка он зашел в воду и сразу оказался прижат ко дну лапами. Наглотавшись воды и вынырнув, мальчик было хотел начать ругаться, но понял, что слышит вместо привычных обычных звериных звуков тихие рычащие слова:       — Озеро! Вода! Понимать! — прыгая из стороны в сторону повизгивал мокрый с лап до головы шерстяной комочек, пока его теперь уже собеседник удивленно застыл, вслушиваясь в резкие и обрывочные, но довольно человеческие и понятные фразы.       — Я тебя понимаю, хватит прыгать, ноги отдавишь! — недовольно жалуется, и волчок, поджав хвост, сбегает на берег, где его быстро ловят человеческие руки и удерживают на месте, пусть животное и заметно поддавалось.       — Давай серьезно говорить. — недовольный скулеж.       — Хочешь бегать снаружи? — уже заинтересованный, и мордочка поворачивается, и животные золотые глаза встречаются с точно такими же.       — Хочешь. Значит, нужно действовать по правилам. Нам придется сначала доказать, что мы не опасны, верно? А затем, уже в другом месте, где есть красивый, большой и волшебный лес, мы будем резвиться еще много-много лун. По рукам? Ты позволишь мне наполовину руководить телом и общаться с тобой по полным лунам, а я обещаю тебе безопасность и сочную дичь в будущем. — парнишка нашел в воде острый камень и порезал о него руку, после чего протянул ее волку. Почему-то сомнений, что его школа магии точно не обойдет стороной, даже не возникало. Это было ясно, как день. Острые клыки пустили немного крови из лапы, и два голоска: тонкий детский и хриплый с рычащими нотками произнесли в унисон: «Клянусь!» И магия ярко-красной нитью связала их, услышав столь честное обещание.       Следующие полнолуния действительно шли как по маслу. Руководимое двумя сознаниями, волчье тело игралось, терзая зубами мягкие игрушки, а в какой-то момент просунуло морду меж прутьев двери, отчего Хоуп сначала испугалась, но затем невозмутимо, будто каждый день так делает, погладила мокрый волчий нос, с мягкой улыбкой слушая злобные крики своего мужа, что ничего человеческого нет в этих только на вид добрых глазах.       Шли годы, постепенно перестали быть необходимыми защитные заклинания, а позже и вообще барьер между темницей для бывшего зверенка — раненого, испуганного, не знающего, что делать, и домом для домашнего спокойного, ласкового, но все же не совсем человеческого сына сейчас.       И вот в один день в дверь постучались.       — Здравствуй, Лайелл, я к твоему сыну, пустишь?