По-волчьи выть - не сказки читать

      Этот разговор душил, будто окунули головой в бочку холодной воды, держа сильными жилистыми руками, не дают вздохнуть, не дают вылезти, только смотрят заботливо со стороны, приговаривая, что все проблемы будут решены. Но что если это решение — самое губительное их всех возможных, пусть и выглядит безопасно? В ушах звенело маленьким, но напрягающим комаром, кружащим вокруг и не дающим спокойно жить. Голос директора вывел из этого состояния, но лишь ненадолго:       — Перед твоим приездом мы выкопали ход от замка до надежно защищенного убежища в Хогсмиде, ты там будешь надежно закрыт, не волнуйся. Тебя будет провожать декан, закрывать, а на утро заберет. Понял, малыш? — Альбус Дамблдор искренне не понял, почему ребенок перед ним застыл, как будто действительно услышал о болезни кого-то близкого, ведь больше всего маленькие оборотни боятся навредить другим, разве нет?       — Я… Я очень плохо переношу закрытые помещения, когда превращаюсь. Мне становится очень-очень плохо, — ясно помня про клятву, которую приняла сама магия, мальчик и искренним страхом смотрел на наставника. То, что должно было стать спасением, стало главной болью. В груди неприятно, разрывая когтями грудь, начало подвывать странное чувство.       — Твой отец сказал, что ты совсем не контролируешь себя. К чему тут лишние риски? — мягко смотрит на подопечного, не понимая, что именно он хочет. Судя по словам отца, во время полнолуния он, если бы мог, уже давно разорвал бы родителей, так что вариант с заточением самый безопасный, но…       — Он врет! Я почти полностью контролирую себя, мы с мамой по полнолуниям всегда вместе даже без клетки и отдельной комнаты. А Ла…отец всегда только стоит за спиной и смотрит злобно! Он меня ненавидит!       — Но ты понимаешь, что я не могу верить маленькому ребенку больше, чем взрослому серьезному магу? — смотрит на него из-под очков, серьезно задумавшись над словами своего знакомого. Ну как можно настолько не любить сына, чтобы врать про его поведение? Нет, что-то тут не так.       — Давай договоримся: одно полнолуние ты будешь там, а если ничего не случится, я выполню твою просьбу, — потянулся вперед для рукопожатия, но увидел, как на глазах ребенка заблестели новые слезы.       — Я не могу! Правда не могу! Мне так нельзя…       — Почему? — отодвигается обратно к спинке кресла, внимательно следя за эмоциями. Страх, попытки что-то придумать, стресс, холод по телу. «Что же вы скрываете, Люпины?»       — Я обещал волку, что он будет свободным, когда я подрасту, что его не будут запирать где-то больше никогда, — вдруг его скрутило как от ужасной боли, он зажмурился и сжал кулаки в кулак.       — Тсс, тебе не стоило давать неизвестные волшебные клятвы, а тем более рассказывать о них, — взмах волшебной палочки, и вот перед Римусом стоит колба с зельем.       — Обезболивающее. Выпей, — через время ему становится легче, и уставший ребенок полулежит в кресле.       — Максимум, что я могу — прийти в середине ночи и выпустить тебя. Извини. Тебе пора на урок, пока ты не пропустил все. Да и друзья будут волноваться.       И вот, не получив ничего, он возвращается расстроенный в кабинет, где уже во всю кипели зелья. И если у Лили и Северуса все было идеально, а команда Сириуса и Джеймса напоминала двоих безумных ученых, то у Питера все было довольно печально. И вот, казалось, оставалось не так много времени, а зелье напоминало скорее куриный бульон. Быстро собрав свои мысли в кучку, Люпин подбежал, садясь рядом и заглядывая в учебник, чтобы понять, как можно улучшить этот ужасный результат. На самом деле все было не так страшно, как сначала думалось, стоило пар ураз помешать и добавить забытое покрошенное ранее нечто, как субстанция спокойно забурлила, принимая нужный цвет, но все еще оставалась слишком жидкой для нужного результата. Однако такое можно было сдать, и со звонком в кабинет зашли, тихо переговариваясь, старосты.       — Пока, встретимся после обеда? — кричит перед тем, как разойтись в коридоре, Джеймс, а Сириус весело ему что-то отвечает, но Римус не слышит, так как находился где-то глубоко в своих мыслях. Его однокурсник заметил это чуть позже и потрепал его по голове, врываясь в личное пространство друга, искренне считая, что он может сделать что угодно.       — Давай, не скисай, я буду тут рядом с тобой, можешь поплакаться мне, никому не расскажу, — едва не приклеившись сбоку говорит он, пока детей собирают обратно в гостиной.       — Не переживай, я просто не ожидал, что меня так оторвут от первого же урока. Вот пока директор подбирает, в какой вечер отправит меня к родителям. Там сложно, отец много работает, — почти заученно говорит полуправду, за что ему становится почти стыдно. Полное искренности лицо Сириуса делало больно где-то в глубине наравне с пониманием, что он пока не готов узнать о настоящей причине горя, которая покажется совсем пустяковой. «Запрут? Так давай откроем!» Тьфу, нет, было совсем не то время, когда хотелось вылететь из школы во второй же день.       Гостиная встретила привычным полумраком, но теперь можно было разглядеть все получше, восхищаясь мебелью и общей атмосферой, которая казалось приветливой по-своему, не так, как другие факультеты. По комнатке то и дело ходили туда-сюда студенты разных возрастов, общаясь, договариваясь о встречах и выполняя домашку. Сириус рвался на приключения или развлекаться, в то время как Римус с улыбкой предлагал ему сначала написать доклад на зелья. И вот пока они стояли у лестницы к спальням и обсуждали планы, сзади послышался тихий стук каблуков. Это было обычным делом, но юный Блэк, заметив подходящего, немного побледнел, стал будто серьезнее. Его друг обернулся и увидел красивую блондинку, выглядящую будто сошедшая с картин холодная принцесса неизведанных ранее земель.       — Тетушка сказала, что гордится твоим выбором, Сириус, — она вполне дружелюбно говорила, но ее глаза оставались острыми ледышками, способными больно уколоть при необходимости.       — Хорошо, но я пока не горю желанием отправлять ей письма, дорогая Нарцисса, — его голос приобрел пугающие стальные нотки, которых ну не должно быть у нормального ребенка одиннадцати лет.       — Я тебя поняла, хорошо, что ты не разочаровал семью, — она развернулась и вышла из гостиной.       Римус, который в начале их небольшого диалога почтительно склонил голову в молчаливом приветствии, по его окончании продолжил просто смотреть на друга, даже не представляя, что там происходит в этом аду внутри чистокровного семейства. Только то, как присутствие ее членов влияло на парня, реально пугало. Но никакие слова этого мира не могли помочь сейчас ему, Римусу Люпину, хоть немного исправить ситуацию. От этого становилось больнее. Однако просто молчать было невыносимо стыдно.       — Можешь ничего не рассказывать, я пойму, — он сжал руку на плече друга, отчего тот вздрогнул и слабо улыбнулся. Однако в глазах будто отражалась вся боль того, что он, будучи совсем малышом, уже должен соответствовать требованиям своей родни.       — Спасибо, — он шепчет, чтобы голос предательски не сломался, не дрогнул.       — Не хочешь сбежать и найти пару приключений? Отсутствие красно-золотого галстука вовсе не значит, что слабоумие и отвага обошли нас стороной. — лукаво подмигивает как настоящий искуситель, тихо говорит предложение пробраться в гостиную к Джеймсу и напугать его, пока он сам не додумался до чего-то такого. Свои проблемы отошли временно на второй план, ну не мог он просто взять и оставить Сириуса грустить из-за какого-то непонятного для не Блэка тайного смысла.       — Ха, гениально, вперед прятаться по теням, — его лицо светлеет, и вот уже пара слизеринцев выскальзывает за стену и направляется куда-то в неизвестном направлении.       — А откуда ты знаешь, где находится гостиная Гриффиндора?       — Я думал, что ты знаешь, ты так сосредоточенно вел нас через коридоры… — возникла неловкая пауза, парни остановились, озираясь по сторонам. Затем они засмеялись, понимая, что идут не к цели, а абсолютно случайными коридорами и даже не знают, где находятся.       Внезапно Римус словно что-то увидел, он прижимает палец к губам, подмигивая, а затем хватает Сириуса за воротник мантии и тащит за ближайшую драпировку у статуи. На вопросительный взгляд он шепчет — «Ничего не спрашивай, насчет пять выпрыгиваем и кричим «бу», главное не бойся… раз, два, три, четыре…» — и до того, как в воздухе произнесется «пять», двое друзей выпрыгивают с веселым криком из-за укрытия. Там стоит испуганный Джеймс, который потом начал смеяться вместе со всеми, схватившись рукой за живот.       — Вы тут откуда?       — А ты? Мы вообще хотели найти твою гостиную, чтобы напугать! — они начали смеяться с новой силой.       — Вот Сири, вот придумщик!       — Вообще-то это тихоня Рим придумал! Он у нас гений идей будет! — немного смущаясь от похвалы и теплого прозвища, которое ему раньше никто и не давал, он спрашивает друга еще раз, что он забыл в Мерлином забытом коридоре.       — Ой, а я хотел ваши подземки найти, как удачно мы пересеклись. Так, кто-то знает, как дойти отсюда до зала? Что, совсем нет? Ладно, пойдемте вместе наугад, так точно будет веселее. — и вот шумная компания бродит по коридорам, пока не встретила случайно компанию хаффлпаффцев, что стройной группой шли на обед и пристроились к ним, ожидая выговор от своих старост. Однако те только облечено вздохнули и сказали, что это будет им уроком не теряться. Однако это стало только хорошим началом прекрасной дружбы, и у каждого в голове созрела как минимум парочка шалостей, только уже по отношению к другим ребятам.       Чем веселее и насыщеннее проходили дни, тем более тревожно проходили ночи. Сны были странными: чернота, будто Римус был невидимой песчинкой в бесконечном пространстве пустоты, а со всех сторон доносились рычание, скулеж и подмывания. Сердце предательски развивалось на куски от боли, чужой и своей, было очень страшно, хотелось уменьшиться в размерах и спрятаться, но он и так казался себе меньше чем что угодно в том пространстве. На него смотрели с каждого миллиметра разочарованные глаза. Он не видел, чьи они, но бесконечной тоской чувствовал их и знал, как знает себя. Он проснулся, чуть не вскакивая с кровати, когда рычание начало подвигаться ближе, и прямо у лица лязгнула невидимая пасть, треща клыками и издавая утробное рычание, от которого пот ледяным потом начал течь по уже насквозь мокрой спине.       Первой мыслью при пробуждении было то, что уже следующий день, удачно выпавший на выходные, был полнолунием, и еще ночь назад директор сообщил, что пароль все тот же, и он будет ждать мальчика в десять вечера, как он сказал при его друзьях, чтобы и он и его отец успели прийти с работы и дом не был пустым. Все же матушка лежала в больнице, а оставлять ребенка одиннадцати лет одного небезопасно.       Весь день он проходил на нервах, на самом деле даже не запомнив уроки и не засунув в себя на завтрак даже жалкий кусочка яичницы с беконом. Хотелось разве что спрятаться и не вылезать до самой ночи, внутри все сжималось и вертелось, злобно оголяя клыки и предупреждая: так просто перед магией ему не ответить. Его поддерживал, как мог, не зная всех тайн, Сириус. Вообще его искренние тепло и тактильность были внезапным открытием для Римуса. Тот, кто казался крутым задирой, оказался, как на самом деле и следовало ожидать, любопытным щеночком, который без любых задних мыслей лез за контактом, будь то схватить за плечо, ткнуть локтем в бок, обнять до треска в ребрах, взъерошить свои или чужие волосы, или же самое простое — просто стоять рядом, касаясь сантиметром тела. Юный друг-слизеринец был вовсе не против, так как понимал, что такой язык поддержки был важен обоим, но особенно остро самому Блэку, так как дома он вряд ли получал частые объятия.       Вечер наступал стремительно, и даже домашняя работа по ЗОТИ была сделана, дабы забыть о переживаниях хотя бы на пару часов, за окном медленно, будто специально кроваво-ало садилось солнце, издевательски медленно и по-особенному ярко. В груди теперь не просто выло и царапало, но уже терзало и грызло до острой боли и звезд, плавающих перед глазами. Тошнило и мутило как-то по-особенному, судя по ощущениям и обрывкам памяти из детства — прямо как в первый раз, самое первое обращение. От осознания стало действительно страшно. Что может натворить обезумевший волк? Каким будет наказание за неисполнение клятвы? Что же будет с ним самим, если не получится скрыть от всех вокруг? Его выгонят? Глаза в панике расширились, и в них застыла слепая пелена слез. Легкие сдавило будто чьей-то невидимой рукой, не давая сделать вдох, и руки предательски потянулись к шее в попытке освободиться от мертвой хватки памяти. В глазах потемнело, и тело начала трясти мелкая боль.       Время текло бесконечно долго, но это не имело особого значения, так как Люпин сидел на своей кровати в пустой комнате. Сириус убежал что-то придумывать с Джеймсом, а второй сосед, как оказалось, Джерри, проводил много времени со своим старшим братом и его компанией. Именно из-за этого ослепленный волной паники юноша совсем не мог предположить, что через звон в ушах сможет услышать тихие слова, раздавшиеся из дальней части спальни:       — Святая Мерлинова задница, тебе плохо? — на самом деле Сириус почти кричал, пока подбегал к своему другу, волнуясь, что что-то случилось. В ответ он только что-то слабо пробормотал, вжимаясь до побелевших костяшек в край матраса.       — Ты можешь ответить? — он качает головой, хватая воздух ртом, подобно рыбе, что по ошибке выпрыгнула на берег.       — Ты волнуешься из-за поездки к матери? — в ответ он стремительно кивает, и тогда Блэк выдыхает, ведь паническую атаку все же помочь пережить легче, чем тащить больное тело в больничное крыло. Он уселся на середину кровати и повернул однокурсника к себе лицом. Взяв его ледяные и потные ладони в свои, он сжал их, гладя большими пальцами по фалангам, чтобы расслабить мышцы.       — Слушай мой голос. Вдыхай так глубоко, как только можешь. Да, молодец. Теперь выдыхай. И еще раз, давай, я верю, ты можешь, — он слегла поднимал его руки на вдохе и вновь опускал на выдохе, — именно так, слушай меня. Я здесь, я тебе помогу, ты не один. Я вижу и чувствую, как тебе страшно, но я разделяю с тобой твои эмоции, я твой друг и никогда не отвернусь, — сам того не зная, он прошелся близко к тревогам о том, что все его все рано или поздно покинут, и постепенно паника отступала, позволяя расслабиться и рухнуть на мягкие подушки, утягивая за собой не ожидавшего такой быстрой действенности его поддержки. И вот два первокурсника кучкой лежат на кровати, и только что сидящий неподвижно и будто окаменевший парень облегченно тихо смеется, слабыми руками спихивая с себя друга.       — Спасибо, я в душ, а то я потный, как будто от страха обмочил штаны, — он встает, хватаясь за стену рукой и идет по направлению к душу.       — Обращайся, братец, с тебя что-нибудь сладенькое, — коротко хохотнул Сириус, разваливаясь по-хозяйски и вытягивая в разные стороны затекшие конечности.       — Так точно! — уже веселее и бодрее скрылся за дверью.       Но время не щадит никого, и вот мальчик уже стоит за руку с директором на тропинке, а за спиной возвышается замок за высокими кованными воротами. Внутри все жалобно сжалось, будто в последний раз прося сделать все нормально. сбежать, как-то исправить ситуацию, но было уже поздно. стрелка часов указывала на одиннадцать. Луна стояла на самой линии горизонта, готовая вот-вот выскочить и покрыть землю своим белоснежным холодным светом. Перемещение заставило тугой комок в груди только увеличиться и уплотниться. И вот они стоят в темном и довольно тусклом помещении: окна и дверь заколочены досками, и только скудный интерьер в виде кровати, шкафа да пары стульев у стола напоминали о том, что тут кто-то жил.       — Сегодня я заберу тебя таким же образом, однако потом мне придется показать тебе один ход, через него тебе будет проще попасть сюда. Хорошо? — все внутри натянулось, требуя ответить, что нет, это не хорошо, это очень-очень-очень плохо, но Римус позволил себе только побледнеть, сглотнуть слюну, чтобы голос не звучал совсем жалко и ответить:       — Да…       — Умница, ничего плохого не случится, честно, — он потрепал ученика по волосам ладонью и исчез, чем позволил ему немного расслабиться. Пусть ничего хорошего в ситуации и не было, главным оставалось, как обычно, одно — сохранить максимум разума и контроля, чтобы не натворить дел. На стене предательски тикали часы. Оставалось полчаса.       Время бы все так и текло, будто наполовину застывший клей, если бы яркий луч не ворвался через щель между деревянным скрытием «маленькой тайны». в этот раз было больно, очень больно. Будто специально, чтобы больше измучить и опустошить хозяина, волчонок медленно ломал по косточке, переиначивая каждую на животный лад. Сознание одновременно плыло и оставалось на месте, однако тело совсем не слушалось. Шерсть потихоньку рвала кожу, когда оборотень пытался из последних сил устоять на когтистых «ногах».       — Прошу, дай мне объясниться, я… — вторая часть речи потонула в громком лае, и после этого мальчик оказался окончательно закрыт в клетке-голове, не способный пошевелить и ухом. Было горько и обидно, и теперь он понимал, что чувствовал волк во время того разговора с Дамблдором, не имевший возможности возразить или что-нибудь предпринять.       Он завыл. Завыл так, что жители Хогсмида невольно вздрогнули от той грусти и тоски, с которой раздавались звуки из проклятой хижины с призраком, которого каждый безусловно боялся. Прыжками зверь оказался у двери, ударил на пробу дверь — та была добротно закрыта. По всему телу поднялась волна гнева и разочарования, тут и понимать слов было не нужно, чтобы понять, что предательства никогда не простят. воздух заискрился магией, будто электричеством, и парень почувствовал нутром, как его толкает не принадлежащим ни ему ни волку желанием сбежать, вырваться из клетки любыми способами и любыми силами.       «Стой, не надо!» — кричит внутри головы, как может, но в ответ только рычание, а дальше — тело, ведомое неизвестной силой и наполненное слепой яростью, напрыгивает на дверь боком, пытаясь то ли выбить ее, то ли сломать, то ли просто пролезть между, чтобы почувствовать вкус свободы. Однако вместо ожидаемого только ржавый гвоздь впился под кожу, предательски выглядывая острым кончиком наружу, цепляясь за шерсть. Пусть сам волк и упал довольно быстро, и кусок железа протянулся от живота до спины, проделывая тонкую, но длинную рану с рваными краями. От боли он запищал и будто с еще большим остервенением прыгнул обратно, когтями царапая неровную поверхность и безрезультатно пытаясь порвать преграду несмотря на боль в лапах, полных царапин и заноз.       «Пожалуйста, мне больно…» — уже мысленно шепчет Римус, готовый заплакать от ран, которые чествовали оба. Однако он будто не слышит, будто не хочет слышать, игнорирует и в ответ только снова и снова набрасывается на дверь. Однако только царапины остаются там, даже не трещины и — тем более обидно для раненого зверя — сломы, который мог значить, что скоро доски отступят. Разозленный еще больше своей неудачей и уже немного хромой от ранений на чувствительных подушечках на лапах, волк стремительно побежал к окну. Там он наносил себе все новые и новые раны, пока не наступила ужасная слабость от потери крови, да и в целом комната уже выглядела ужасно: лужи крови, царапины, сломанная мебель, которая под сильными лапами щенка оставалась все же более хрупкой, чем доски, что закрывали путь к свободе. И оставалось только лежать на поломанной кровати, поверхностно дыша от ранений.       В таком виде нашел мальчика директор. Уставший и окровавлено-бурый волк лежал, смотря на него через приоткрытые глаза и одновременно о чем-то просил и угрожал. Осторожно подходя к животному, он все равно видел в нем ученика, а не опасную тварь. Одно мгновение — и он садится на кровать рядом, прижимая к себе такого маленького и беззащитного ребенка и переносится с ним в лес рядом с замком.       Надежда.       Вот что появляется в янтарных глазах напротив, и вот они постепенно наполняются осознанностью. Вспышка магии отпускает долг, данный давным-давно, и вот уже луна потихоньку сбавляет обороты, заставляя юное тело выгибаться снова, но на этот раз восстанавливая его тело в человеческое, уже более нежно восстанавливая форму костей и втягивая волосы в тонкую кожу, покрытую множеством пятен крови.       — Мерлин, малыш, я не думал, что все настолько серьезно. Прости меня, старика, — он поднял на руки уже не волка, но Римуса Люпина, его маленького первокурсника-слизеринца и пошел ко входу в замок. Надо было обязательно излечить его и придумать, что же делать в другие полнолуния, которые неизбежно приближаются даже в ночь сразу после него. Было раннее утро, когда Альбус Дамблдор шел по все еще темным коридорам к больничному крылу и когда где-то сбоку из-за не освященной части коридора послышались звуки шагов. Достаточно было одного взмаха палочкой, чтобы заклинанием вытянуть из-за колонны ребенка в мантии. Это был Сириус. Он в испуге смотрел на директора, не решаясь задать вопрос. Но видимо он был написан на его лице, потому что пожилой маг только понимающе кивнул.       — Мне кажется, твой друг захочет с тобой поговорить завтра, когда мадам Помфри хорошенько его подлечит. Понимаешь? Ты не сможешь помочь ему, если не будешь спать всю ночь. Давай сделаем так, — задумчиво помолчав, он изучил лицо студента, — ты сбегаешь со мной в крыло, тебе дадут зелье для сна, и ты останешься в крыле из-за… головной боли, например, — он подмигнул, и вот уже трое направились в нужный им кабинет.       Уже лежа на кровати и держа в руках колбу с зельем сна без сновидений, юный Блэк с беспокойством смотрел на своего однокурсника. Он еще тогда, во время его паники, догадался, что дело вовсе не в болезни матери, еще и сейчас он вернулся раньше, чем нужно, да еще и весь в ранах. Сорванные ногти и разрезанный чем-то не очень острым бок выглядели особенно страшно. Однако сейчас будто не хватало пары деталей, чтобы весь паззл сложился. Голова уже раскалывалась от переживаний и долгой ночи без сна, так что обещав себе понять все позже, юноша выпил зелье и отвернулся к стене, накрываясь чуть ли не с головой одеялом.