Неоновый

Не то чтобы Дилюк не любил свой цвет волос. Скорее, он не любил чужую реакцию на него. Вообще-то, подавляющее большинство мондштадцев спокойно относилось к подобного рода явлениям, да и сам Дилюк уже был не в том статусе, положении и возрасте, чтобы кто-то посмел как-то комментировать его внешность, но иногда за окнами таверны все же слышались голоса пробегавших мимо детей: — Мама говорила, что у рыжих нет души! — У мастера Дилюка точно нет, ха-ха-ха! — Я не рыжий. — ворчал Дилюк себе под нос, мрачно глядя на детей из окна второго этажа. А когда-то, много лет назад, это казалось действительно серьезной проблемой. Маленький пятилетний Дилюк, одетый в короткие штанишки на лямках и белую рубашку с бантом подолгу рассматривал в зеркале свое бледное лицо, радуясь, что хотя бы веснушки на нем вылезали только в конце марта, когда солнце наконец решало, что все же пришло время восстать из мертвых и немного отогреть эту бренную землю. А также одного конкретного мальчика, например. Отец говорил, что веснушки — это поцелуи солнца, и Дилюк с искренней детской неприязнью смотрел на довольное собой светило, не понимая, с какой такой стати оно, подобно никогда не виданной дальней родственнице, вдруг лезло к нему со своими проявлениями любви. Местные дети тоже такое объяснение не особенно ценили. — Рыжий-рыжий-рыжий-рыжий всю траву в округе выжег! — Рыжий-рыжий, выходи! Тебя солнце ждет, гляди! — Рыжий папа, рыжий сын, род закатников един! — Рыжий маленький драчун, играть с тобою не хочу! Дилюк не жег траву (почти), искренне презирал солнце, терпеть не мог закатники, но вот дрался бешено и самозабвенно. Еще бы, когда все вокруг норовят подергать за волосы и начать петь обидные песенки. — Я не рыжий!!! — в приступе детского гнева кричал он и кидался на обидчиков с кулаками, а потом дулся, когда отец обрабатывал разбитые коленки и читал родительские нотации. Легко сказать «не обращай внимания», но как это самое внимание не обращать, когда вместо того, чтобы вместе играть, дурацкие другие дети только и делают, что обзываются? А потом вдруг появился Кэйа. Сначала казалось, что они подобрали побитого испуганного щенка, которого везде приходилось водить за ручку, и в заботах о новоявленном брате Дилюк на какое-то время совсем перестал выбираться из дома. Кэйа пугался каждого громкого звука, недоверчиво смотрел на всех, кто не Дилюк и не отец и говорил редко и так тихо, что едва можно было разобрать его слова. Но однажды они все же выбрались прогуляться за пределы винокурни, исследуя ближайшие кусты как настоящие искатели приключений, и вместо лагеря хиличурлов наткнулись на лагерь деревенских ребятишек, которые, видимо, соскучившись, тут же радостно бросились к Дилюку, радуя новым репертуаром устного детского творчества. Отметелить их всех хотелось ужасно сильно, но на этот раз вместе с ним был Кэйа, который наверняка испугался бы такого, так что Дилюк только поджал губы, недовольно корча детское лицо, и развернулся, собираясь уйти, как вдруг Кэйа дернул его за руку, шагая вперед. — Вы, слаймы вонючие, как вы смеете обижать Дилюка?! А потом вдруг первым накинулся на одного из обидчиков. Дилюк ошалело замер буквально на пару секунд, прежде чем поспешить на помощь, и в этот раз они возвращались побитые уже оба. Но зато счастливые. Кэйа был странным, настороженно относился к посторонним, затравленно огрызался в ответ на каждый неаккуратный жест. А еще Кэйа любил закатники. И теплое солнце, и трескучий костер, на котором они жарили стащенные с кухни кусочки хлеба. И защищал Дилюка даже от простых обидных насмешек. Лестница заскрипела, и Дилюк отвернулся от окна, отвлекаясь от своих мыслей и встречаясь взглядом с хитро прищуренным ярким глазом. — Ох, милый, солнце снова расцеловало тебя первым, — Кэйа подошел ближе и, улыбаясь, коснулся пальцами чужой щеки. — Я ревную. — Глупости. — Дилюк поморщился и опять отвернулся к окну. Дети все не унимались, балуясь в тени и прячась за столиками, выставленными перед входом. Кэйа обнял его со спины. — Какая глупая малышня, — он устроил подбородок на плече Дилюка, тоже смотря на улицу. — Совсем ничего не понимает в людях. Конечно же, у тебя есть душа. Такая же горячая, как огонь.