Капитан Аххх!-мерика

Наступила суббота. Жетоны Стива были спрятаны у Баки под свитером, а подбородок слегка покалывало после бритья. Баки спустился на улицу и повернул в направлении уже так хорошо знакомого кафе. Послеполуденное солнце выглянуло из-за плотных облаков, а прохладный ветерок обдувал затылок. Баки засунул руки в карманы пальто, тихо шаркая по бетону тротуара. Один шаг — один удар сердца. Растущее напряжение сдавливало горло, но Баки дышал как можно ровнее и высоко держал голову. Они со Стивом решили, что будет лучше сначала ему повидаться с семьей одному. И, как бы Баки ни хотел, чтобы Стив был рядом, пришлось признать: логика в этом есть. Он не видел семью с тех пор, как уехал в Россию в начале две тысячи восьмого. В голове с трудом укладывалось, что он не видел семью уже семь лет. Душа сжималась от чувства вины, но Баки нужно было немного свободы. Когда он только приехал в Штаты, то был нестабилен. И дела обстояли куда хуже в тот момент, когда ему разрешили вернуться в родной город, подальше от белых стен и капельниц. Несправедливо было сваливать на семью свои трудности, показывать такого себя. Возможно, они не сразу это поймут, но Баки должен был верить. Стив поцеловал его, заверив, что все будет хорошо, и уже скоро они все соберутся все вместе и обсудят следующий этап жизни. Но Стив настоял, что сначала Баки должен сам встретиться с семьёй. Баки начал было протестовать, но губы Стива заглушили все его аргументы. Сейчас казалось, что это было так давно, и с каждым шагом вперед, к кафе, где ждали родители и сестра, отдалялось всё больше. Тот разговор был словно сон, выдумка, не существующая в реальности. Если бы не жетоны, удобно расположившиеся прямо у сердца, Баки мог бы струсить. Возможно, предпочел бы развернуться назад. Медленно дыша, Баки поднял взгляд на приближающееся кафе и ещё глубже засунул руки в карманы пальто. Дыхание застряло в горле, и он пошарил в левом кармане, поспешно сгибая и расслабляя пальцы, а потом вытащил из правого кармана чёрную кожаную перчатку и натянул её, скрывая металлические пластины. Плечи слегка поникли. Баки не хотел её прятать, но и пугать родных тоже не хотел. Он сказал маме, что многое изменилось, что уже не такой, как раньше. А она пообещала, что со временем — и терпением — они смогут вместе всё преодолеть, и он поверил. Но эта встреча и без того будет эмоциональной, и Баки был не вполне уверен, что готов сразу же раскрыть правду о своих кошмарах, особенно в общественном месте. Если об этом зайдёт речь, я им покажу… по крайней мере, расскажу. Не буду показывать на людях. Только когда мы будем одни. Так и никак иначе. Я не могу… Не хочу, чтобы обо мне ходили слухи, как о бруклинском уродце, или.… Бля. Баки остановился, глубоко дыша, чтобы прогнать комок в горле. В глазах медленно прояснялось. Уже несколько недель он не ощущал подобного беспокойства при свете дня — только во сне. Конечно, ощущение было неприятным, но он облизнул губы и вздохнул. С ним все будет хорошо. Он в порядке. Я в порядке. Я могу это сделать. Поднявшись по ступенькам небольшого крыльца, Баки проскользнул в кафе, и колокольчик над дверью тихо запел свою приветственную мелодию. Быстро оглядевшись, он заметил только несколько завеседатаев: официанта, который бесчисленное количество раз обслуживал их со Стивом, пожилую пару в одинаковых красных шарфах, на столике которых стоял маленький чайник и блюдо с малиновыми булочками, крепкую женщину с пухлыми щеками и чёрными волосами в новом строгом костюме, который подчеркивал как её фигуру, так и профессиональный вид. Баки тихо вздохнул, коротко улыбнулся кудрявому официанту и понимающе кивнул, прежде чем занять свое обычное место за столиком у окна. На столе появилась чашка кофе, и Баки благодарно улыбнулся, хотя и не смог заставить себя прикоснуться к ней. Спрятанные в карманах руки все еще дрожали, а нога под столом начала выбивать неровный ритм. Он смотрел в окно, наблюдая, как листья шуршат по земле, по улицам бродят собравшиеся за покупками люди, а бегуны выходят на утреннюю зарядку. Медленно дыша, он откинулся на спинку стула; в конце концов пальцы получилось расслабить, а ногу заставить дёргаться все слабее и слабее. Тяжесть жетонов Стива успокаивала и согревала, наполняла сердце ощущением покоя. Он услышал звон колокольчика у входа в кафе и потянулся за кофе. Баки медленно потягивал его, выдыхая, когда делал глоток. — Джеймс? Они разговаривали несколько дней назад, но, услышав её голос вживую, Баки ощутил, как болезненно сжалось сердце. Баки оглянулся через плечо и увидел, как мама, отец и младшая сестра идут через кафе. Сильно прикусив внутреннюю сторону щеки, он встал со стула. Мама бросилась вперёд, и он раскрыл объятия как раз вовремя, чтобы она прижалась к его груди, уткнувшись головой под подбородок. Ребекка наморщила лоб и подошла к их матери, проскользнула под рукой Баки и уткнулась носом ему в плечо. Слезы защипали глаза. Баки опустил голову, уткнувшись в волосы мамы и выдыхая с облегчением. — Ма. Обнимать маму и сестру — это больше, чем мог надеяться. Вдыхать запах любимого маминого шампуня, прижимать к себе младшую сестру и поглаживать её по спине, успокаивая икающие всхлипы. Сейчас он казался себе не таким напряженным, взвинченным, дёрганым и сломленным. Стиснув зубы, Баки теснее прижался к матери и сестре, чувствуя на плечах тяжесть ещё одних рук и вдыхая запах одеколона отца. Хотелось глотнуть воздуха, но не получалось вдохнуть. Сердце бешено колотилось, но это не сопровождалось ползущими по коже мурашками, которые вызывали приступы холодного озноба и страха. Хотя горло сжалось, а из уголков глаз потекли слезы, внутри потеплело. Когда Баки крепче обнял семью, зарывшись лицом в седеющие волосы матери, он почувствовал, как с губ сорвался вздох, а тело забила дрожь от желания закричать. И пусть он устроит сцену на людях, плевать. Годы, проведенные без сна, в мучениях, под воздействием наркотиков, с ожогами, побоями и синяками, превратились в пыль под силой объятий семьи. Он чувствовал, как Ребекка слабо стучит кулаком по его боку, бормоча, каким он был идиотом, что ушел. Мать молчала, ее руки дрожали на его плечах, а отец болезненно, сдавленно дышал. Баки поднял заплаканное лицо и увидел красные и опухшие глаза отца и его мокрые щёки. Баки не понимал, как им удалось собраться и сесть: он отдаленно осознал, что отстранился, взявшись за руки с матерью и сестрой, а затем снова сел перед чашкой остывшего кофе. Мама передвинула стул с противоположной стороны стола и села слева от него, а Ребекка — справа. Отцу пришлось занять оставшееся место напротив. Мама заёрзала, и Баки подумал, что она хотела что-то сказать, но тут кулак Ребекки врезался ему в правое плечо. Подавившись воздухом, он повернулся к ней: под слезами в ее глазах скрывалась тихая, бурлящая ярость, несомненно, из-за его исчезновения и отсутствия какой-либо связи. — Шесть лет, ты, большой болван. Что случилось? Баки уставился на Бекку, медленно сглатывая. Желудок скрутило в противный узел, но он проглотил комок в горле. — Помнишь, я сказал тебе, что отправляюсь на спецоперацию? Рано утром, в восемь? — Ты сказал, что это будет в России, мы помним, — осторожно сказала мама, положив ладонь на его левую руку и медленно поглаживая её сквозь кожу перчатки. Баки взглянул на отца, заметив сосредоточенный взгляд, устремленный на его левую руку. — Мы с моей группой отправились ночью, надеясь на скрытый переход. Мы потратили столько времени на подготовку и разведку, чтобы попасть туда в разгар Чеченской войны, и думали, что справились. Каждое движение спланировано, каждый солдат на счету. Я до сих пор не знаю, попали ли мы в ловушку, или оказались не в том месте не в то время. Мой конвой был уничтожен. Меня взяли в плен. Тишина, повисшая за столом, заставила Баки занервничать, но он снова сглотнул. Дрожащим голосом он рассказал, что был в плену в России до две тысячи одиннадцатого, а потом его нашли и доставили в ветеранский центр возле Лондона. Там о нём позаботились, подлечили, привели в стабильное состояние и отправили на самолете обратно в Штаты. Он видел замешательство и беспокойство в глазах родных и знал: его рассказ отличается от официальной версии. Глубоко дыша, Баки переплел пальцы с пальцами матери, все глубже погружаясь в болезненную правду. Он рассказал им об освобождении, о том, что чуть больше года виделся с Сэмом раз или два раза в неделю, прежде чем встретил Стива, Наташу и Гвен. Он не упомянул ни их профессии, ни того, чем они занимались, просто сказал, что невероятно сблизился с ними, особенно со Стивом и Наташей. В глазах мамы и Ребекки снова блестели слёзы, но не в глазах отца; смотря на него, Баки видел сдержанность. Он не будет плакать. Не тогда, когда был полон ярости. — Ты был дома… — Уиннфред замолчала. — Два года, прежде чем они сказали нам? Баки сглотнул и кивнул. — Честно говоря, я тогда был не в лучшем состоянии. — Мне все равно, — продолжила мама, поворачиваясь к нему лицом. — Ты был дома. А они нам не сказали, только что якобы продолжали искать и… нет… они врали нам. После того, как ты и твой отец отдали всё ради службы этой стране, они солгали нам. Баки знал, что ничем не может сгладить или оправдать произошедшее. По правде говоря, он и не хотел. — Что было такого важного, что тебя держали так долго? Ты говорил, что на ваш конвой напали, а над тобой ставили эксперименты? Какие? — Голос Джорджа был холодным, жестким, но не лишенным сочувствия. — Не здесь, — прохрипел Баки, слабо сжимая левой рукой пальцы матери. Та перевела внимание на его руку, слегка нахмурившись. — Джейми, — мягко сказала Ребекка, — всё в порядке… — Нет, не в порядке, — просто сказал Баки, прикусив губу изнутри, чтобы сдержать раздражение в голосе. — Нет. Я не хочу объяснять это здесь, это… Это не нормально. — Куда ты можешь пойти? Где самое безопасное место? — спросил Джордж, немного смягчив голос. Баки облизнул губы и благодарно посмотрел на него. — Домой. Моя квартира. Она совсем рядом, по дороге. Его семья приехала в кафе на машине, но Баки сказал, что предпочитает пройтись пешком. Так было легче прочистить мозги и подготовиться к тому, что он собирался им показать. В кафе Баки почувствовал напряжение, но знал, что не боится показать руку семье. Он смог сделать это с Сэмом, Стивом и Наташей. Проблема была только в том, где это сделать — он всегда был в своем собственном мире, наедине с человеком, которому раскрывал эту часть себя. Кафе было слишком открытым и многолюдным. Ему одновременно было и стыдно, и нет. Пока они направлялись домой, сестра шла рядом, держа его за руку, а родители следовали за ними в машине. Как хорошо, что на этих узких улочках разрешено было ехать медленно. Они припарковались напротив его дома, а потом все вчетвером поднялись в его квартиру. Оказавшись внутри, Баки сбросил пальто. Сердце билось прямо под жетонами Стива. Когда он снял пальто, обнажив шрамы на шее, то почувствовал на себе взгляды родных. Глубоко дыша, Баки попросил всех сесть, а сам отодвинул кофейный столик и пододвинул ближе стоящий в углу стул. В комнате ощутимо чувствовалось напряжение, то самое, от которого Баки когда-то давным-давно задыхался. Но он чувствовал почти что лёгкость. Сидя на краешке стула лицом к семье, он скользнул правой рукой по левой, сжимая кончики пальцев край перчатки, а потом медленно потянул. Свет лампы отразился от металла, когда он обнажил руку. Кто-то ахнул, но он не обратил внимания, кто именно. — Джейми… — выдохнула Ребекка, её плечи поникли. Баки посмотрел на нее, а потом потянулся к вороту свитера. Он стянул его через голову, чувствуя, как воздух целует рубцовую ткань на боку, спине и по всей длине позвоночника. Только беззвучное жужжание сервоприводов нарушило тишину, когда он позволил свитеру упасть на пол, и три пары глаз уставились на то, что стало с Джеймсом Бьюкененом Барнсом. — Это не нормально, — повторил он, бесстрастно и едва слышно. — Но я в порядке. Мне становится лучше. Понемногу. Даже если… ничего не изменится. Это часть меня. И никуда не денется. Но мне уже лучше. Баки прочистил горло, глядя вниз на руку и медленно сгибая пальцы. Заметил жетоны Стива, покачивающиеся на груди, и вздохнул. Он в порядке. Тишина захватила семью, как чума, и чем дольше они смотрели, тем сильнее подергивались пальцы и напрягались плечи Баки. Может быть, это была не… Нет. Это была хорошая идея. Он должен был быть честным. Он так долго скрывался от семьи, а правительство, которому они должны были доверять, врало им. Баки не изменился внутри, только стал выглядеть иначе и стал способен на большее. На это ушло много времени, но Сэм сделал своё дело — Баки должен был быть благодарен за то, что получил чертовски идеально функционирующую руку. Многим повезло намного меньше. Это было необычно. Неправильно. И, конечно, чертовски несправедливо. Но у него была рука. И он был жив. Даже если его семье будет трудно это принять, он все ещё может положиться на Сэма, Стива и Наташу. Они всегда будут рядом. Они всегд… всегда будут с ним до конца. Кожа начала покрываться мурашками, и тут Ребекка — Ребекка, блядь — заговорила: — Держу пари, в армрестлинге тебе нет равных. Именно так сказал Стив. Вы бы так здорово поладили. Баки тихо рассмеялся, качая головой, слезы снова подступили к глазам. — Я не пробовал, — признался он. Краем глаза Баки уловил движение, и, подняв взгляд, он увидел, что отец медленно встает. Баки нахмурился и тоже встал, когда отец жестом показал ему подняться. И стоял неподвижно, затаив дыхание, когда отец сжал рукой металл, ощупывая пластины и стыки и пристально вглядываясь в шрамы, которые бугрились, пересекались и исчезали под поясом джинсов, спускаясь вниз по левой ноге. Долгое время он просто стоял, окидывая Баки долгим взглядом. — Па? — позвал Баки, поймав взгляд отца, а потом его заключили в медвежьи объятия, которых он не чувствовал с тех пор, как ушел много лет назад.