• ══─━━── ⫷⫸ ──══─━━ •
Приятное тепло окутывало холодную ладонь, словно одеяло, даруя чувство защиты и покоя. Стояла ли за окном ночь или то было утро нового дня — Лань Лин не мог сказать наверняка. Подсказкой ему был лишь ослепительный свет колышущегося пламени свечи, указывающий на темное время суток. Рядом все так же виднелась знакомая фигура молодого господина. Он не спал. Его взгляд был направлен куда-то вдаль, туда, где, насколько помнил заклинатель, были развешены картины с изображением спрятанных за плывущими облаками гор. Голос Мэнмин-цзюня раздался в ночной тиши, окутанный печалью и сомнением: — Как считаешь, правильно ли поступил молодой господин Чэнь, покинув родной дом ради своих амбиций? Лань Лин ощутил чуть дрогнувшие пальцы на своей ладони. По всей видимости пережитое молодым господином Хуа «сопереживание» заставило его взглянуть на всю ситуацию с другой стороны. Его наверняка гложила вина, навеянная чужими воспоминаниями. Взгляд Лань Лина был прикован к чужому золотому ядру, вокруг которого кружили частички потаенной злобы. Он задумался. — Чэнь Хэнгъян был молод. Им двигало благородное желание защитить, но из-за своего упрямства и нежелания подчиняться воле отца, его действия привели к падению клана Чэнь и его собственному уничтожению. — Думаешь, он ошибался с самого начала? Судить кого-то со стороны мог каждый, однако, что чувствовал при этом сам виновник трагедии — никто и не задумывался. Вся жизнь молодого господина Чэнь была полна борьбы. Он был счастлив рядом с родными, но стремился к большему — недосягаемому величию, которое в итоге затмило его глаза и стало роковой ошибкой. — Нет. Он не смог совладать с собой, обуздать свой гнев и найти терпение, что и привело его к трагичному концу. Он мог подчиниться, жениться и укрепить связи, но никому не дано узнать, с какой целью клан Ся был согласен на подобный союз. Со стороны молодого господина Хуа послышался слабый ироничный смешок. Создавалось впечатление, что он знал намного больше, чем показывал. Лань Лин не мог сказать наверняка, ведь не видел четкого выражение лица Мэнмин-цзюня, однако даже так, его духовная энергия слегка потускнела, словно тот был опечален. — Им было невыгодно сотрудничать с кланом Чэнь, ведь это не дало бы им ровным счетом ничего, за исключением секретных рецептов чудодейственных лекарств. Ими двигала лишь алчность и корысть. Они даже готовы были выдать замуж единственную наследницу. Нередко можно было услышать истории, в которых несчастные юноши и девы вступали в браки по принуждению и давлению со стороны семей. Лань Лин не знал, насколько это событие было трагичным для обоих супругов, однако для их родных — эта процессия представляла из себя выгодную сделку. Он искренне сочувствовал таким несчастным. Сам бы он никогда не обрек девушку на что-то подобное. Даже наказания за неповиновение старшим не пугали так сильно, как всю жизнь провести с нелюбимым человеком, который, как и он сам, стал жертвой чужой выгоды. — Людьми нередко двигают не самые праведные и честные мысли. Даже среди заклинателей встречаются настоящие подлецы и лицемеры. — Осуждаешь его? — Нет. Отчасти я его понимаю, он имел право на месть, но мне до сих пор беспокойно, когда перед глазами всплывают лица похищенных им юношей. Они не заслужили такой конец. — Никто не заслуживает подобной участи. Смутные воспоминания о проведенном подле Чэнь Хэнгъяна времени постепенно прояснялись, отчего дрожь внутри Лань Лина лишь нарастала. Размытые образы похищенных адептов всегда были рядом. Поначалу они неплохо общались, однако с каждым новым днем те становились все более молчаливыми, а их взгляды — пустыми. Эти юные заклинатели со временем стали походить на живых кукол, которые действовали только по велению кукловода. Они продолжали сталкиваться на тренировках, однако былой прыти и живости в их движениях больше не было. Было жаль. Слишком юные, слишком неопытные и одинокие адепты гасли на его глазах один за другим, словно истлевшие свечи. — Байвэй, ты помнишь, что сказал мне на нашей последней ночной охоте? Подобное фривольное обращение Лань Лин никогда не мог терпеть, однако интонация, с который было произнесено его имя, совсем иная. До ужаса знакомая, но в тоже время заклинатель мог поклясться, что голос молодого господина Хуа никогда не звучал так тепло и ласково, словно и вовсе обращался не к нему, а к одному из своих шиди. Эта, казалось бы, совсем незаметная деталь заставила Лань Лина задуматься. Он всегда вел себя сдержанно перед другими, как и учили правила его ордена, в ответ получая еще более жгучий холод и неприязнь. Испытываемые им сейчас чувства создавали сильный резонанс с воспоминаниями. Принудительные разговоры с наследником клана Хуа больше походили на словесное сражение, в котором заклинатель держал глухую оборону. Раньше Мэнмин-цзюнь всегда целил в самые незащищенные места, тогда как сейчас все его копья были убраны на стойку. Он словно в один момент отозвал все свои войска, проложив дорожку к крепости Лань Лина лишь одному человеку, несущему уже подписанное с его стороны мирное соглашение. — Нет, я не помню, чтобы мы пересекались в тот день. Но я уверен, что вы уже задавали мне этот вопрос. — Верно. Когда мы столкнулись перед началом церемонии. И действительно Лань Лин начал припоминать неожиданную встречу с молодым господином Хуа и их разговор. Правда, что тогда, что сейчас заклинатель не мог уловить сути данного вопроса. — Вы хотите продолжить тот разговор? — Скорее начать. Молодой господин Хуа повернул голову в его сторону, отчего заклинатель заметил слабую тень улыбки, да и сама энергия в теле стала светиться ярче. Лань Лин не мог понять веселья Мэнмин-цзюня, однако на душе все равно разлилось что-то непривычное. Это не было похоже на чужую ци, которая до сих пор циркулировала в его меридианах — то сосредоточенно в груди, прямо там, где мерно билось его сердце. Покой и облегчение — именно это испытывал Лань Лин рядом с молодым господином Хуа. Даже несмотря на прежние разногласия, заклинатель и раньше восхищался тогда еще совсем юным наследником клана Хуа. На публике тот был всегда собран, а в свободные минуты отдан лишь себе. Даже рядом с младшими учениками он никогда не позволял себе тщеславие — был открыт для других… Но только не для Лань Лина. Думая обо всем пережитом, заклинатель в самом деле не мог понять, почему стал единственным, кого молодой господин Хуа не одаривал и взглядом. При первом знакомстве Лань Лин был скован и замкнут в себе — незадолго до прибытия в Шивэй он лишился матери, в то время как его отец уже несколько лет как был мертв. Погиб во время Аннигиляции Солнца. Возможно его отстраненное поведение не понравилось Мэнмин-цзюню, оттого он и озлобился на него, но даже так в самом начале их знакомства все было вполне обыденно, лишь потом Лань Лин начал ощущать явную агрессию и пренебрежение к себе. Оборачиваясь назад, он замечал многие детали — своего рода сигналы — раскрывающие причины резкого изменения их отношений. Если бы осознание пришло к нему намного раньше, то вполне вероятно, Лань Лину бы не пришлось испытать на себе все то, что неизгладимым следом оставило свои отпечатки на его когда-то чистом теле. Особенно сейчас, когда он лишен сил, старые шрамы напоминали о себе назойливой фантомной болью. Лань Лин научился ее терпеть, однако в редкие моменты игнорировать колющую резь при каждом движении было невыносимо. — Что ты помнишь из того дня? — Мы с шисюнами отправились по следам змей-измерителей, пока не наткнулись на гнездо демонических пауков. Там и прошла вся охота, а после победы над королевой, все отправились в комнаты, чтобы отпраздновать победу. Я не хотел присоединяться, однако шисюны уговорили меня остаться с ними. Я не смог им отказать. Далее воспоминания вечера были смутными. Лань Лин даже не уверен в причине подобной забывчивости, однако вряд ли это было последствием наложенного забвения. — Больше ничего? — Остальные воспоминания слишком расплывчаты. Я не помню, чем закончился тот вечер, только веселые голоса адептов. Легкая насмешка со стороны Мэнмин-цзюня самую малость задела Лань Лина. Он ведь действительно не знал, что произошло дальше, отчего же молодому господину стало так смешно? — Не удивительно. На самом деле я столкнулся с тобой на веранде в самый разгар празднества. Ты этого не помнишь, кто-то напоил тебя вином. Жаркий румянец обдал скулы и уши. Лань Лин еще никогда не чувствовал себя таким пристыженным! Даже несмотря на дальнее родство с главной ветвью клана Лань, заклинатель все равно знал, что никто в их роду не умел пить. Однако, как оказалось, Лань Лин нарушил одно из основных правил ордена Гусу Лань — не пить. — Я… Мне жаль, что молодому господину Хуа пришлось застать этого Ланя в наиболее неприглядном свете. Этому остается лишь надеяться, что в смутном сознании, он не вытворил что-то за рамками приличия. — Байвэй, не принижай себя. Знаю, ты еще не вспомнил последние события, но прошу тебя не относиться к себе столь пренебрежительно. Ты не слуга и не раб — мы равны, потому и ты зови меня по имени. Большой палец неожиданно ласково прошелся по выпирающим косточкам кисти, оглаживая каждую впадинку. Лань Лин слегка вздрогнул. Помимо родителей никто не прикасался к нему с таким трепетом, словно и вовсе боялся сломать излишним движением. В который раз заклинателю казалось, что он попал в причудливый сон. Не мог Мэнмин-цзюнь изменить свое мнение о нем за какую-то пару недель. Невозможно. Но отчего же касания кажутся такими настоящими? Если это и в самом деле грезы, то только навеянные искусным демоном или его собственным воспаленным от слабости разумом. — Я не знаю, как ты отнесешься к тому, что сейчас прозвучит, однако надеюсь на твое самообладание и понимание. Эта фраза не вселила в Лань Лина надежды, а наоборот, заставила каждую жилку в его теле трястись от безумия, которое он мог совершить в пьяном бреду. — Тогда я не задумывался о наших отношениях, считал тебя лишь помехой, которую приходилось терпеть ради отца, но сейчас я понимаю, что еще тогда сам был не против твоей компании. Я бы не признался себе в этом, однако ты был для меня чем-то необычным, что никак не поддавалось объяснению. Ты никогда не дерзил мне и не отвечал на мои выпады, терпел даже выходки, из-за которых в Облачных Глубинах тебе назначали наказания. Тогда я не знал какие последствия влекли за собой мои действия, потому продолжал скалиться и провоцировать тебя. Это недостойное поведение для наследника ордена. — Вы невзлюбили меня еще при первой нашей встрече. Заклинатель не стал заострять внимание на наказаниях. Его репутация нарушителя порядка уже давно облетела все ордены, столь же стремительно, как неконтролируемая хворь. Сам же он никогда не говорил об этом с кем-то, шисюны преисполненные состраданием старались затрагивать эту тему как можно реже, а остальным и вовсе не было до этого дела. Поначалу было тяжело сносить осуждающие взгляды в ордене, а затем и за его пределами, но Лань Лин научился переступать через насмешки и с отстраненным видом проходил мимо сплетников. — Тогда я был еще слишком юн и не понимал причины твоего поведения, верил перешептываниям людей за твоей спиной, потому и не стремился хоть как-то поддержать тебя, а лишь добавлял масла в огонь, усугубив и без того не заладившиеся отношения. Ты ни в чем не виноват, это я тот, кто должен просить у тебя прощения за всю пережитую тобою боль. Лань Лин не знал, как реагировать на это откровение. Он признавал, что еще задолго до событий в Шивэй испытывал обиду, но после прохождения бесконечного круга страданий все внутри него утихло — выгорело. Не было ни злости, ни печали, лишь желание убежать от боли, скрыться с глаз и уйти в незнакомые земли, где о его прошлом не знала ни единая живая душа. Предъявлять что-то спустя столько времени было, по мнению заклинателя, по крайней мере, глупо. Слабость с каждым пережитым днем понемногу скрадывала его жизненную энергию, тогда к чему ему было топиться в омуте сожалений и старых обид? — Я не виню вас. — А стоило бы. Ведь именно из-за меня ты столько страдал, даже в произошедшем во Дворце Алой Лилии не обошлось без моего участия. Если бы тогда я не настаивал на своем, то, возможно, ничего бы не случилось. — Молодой господин Хуа не может знать всего наверняка. Даже не встреться мы в тот день, кто знает, когда Чэнь Хэнгъян попытался бы разоблачить меня. Лань Лин был уверен в своих словах. Он понимал, что демону нужно было избавиться от лишних глаз, а что может подойти лучше, чем изгнание из клана? Уйди он добровольно — было бы слишком много вопросов и подозрений. А если бы сбежал, то может и не сразу, но его отсутствие кто-нибудь заметил. Со стороны Мэнмин-цзюня послышался еле слышный тяжелый вздох. Поток ци из его ладони утих, отчего Лань Лин сильнее ощутил свою слабость, словно та была камнем, который до этого своей силой удерживал молодой господин Хуа. Пальцы продолжали уверенно сжимать руку заклинателя, отчего по телу разливалось еле уловимое тепло, чем-то схожее на течение энергии в меридианах. — Тогда, на ночной охоте, ты сказал мне несколько слов, которые заставили меня задуматься о многом. Я долго не мог найти ответы на появившиеся вопросы, потому и не искал с тобой встречи. Во время моего совершеннолетия я хотел поговорить с тобой о терзающих меня уже долгое время мыслях, но не смог совладать с собой и вновь ранил тебя своими словами. А после твоего изгнания ты и вовсе отказывался выслушать меня. — Хоть я и не помню недавних событий, но более ранние воспоминания никуда не исчезли, потому сейчас я готов выслушать вас, молодой господин Хуа. Голова Мэнмин-цзюня чуть приподнялась, а после и вовсе повернулась в сторону Лань Лина. По застывшим на нем глазам заклинатель мог сказать наверняка — молодой господин был сильно удивлен его словам. И это было обоснованно, ведь по сути сейчас они впервые разговаривали на равных так, как и должны были на протяжении этих долгих лет. Наследник клана Хуа придвинулся ближе, теперь уже обеими руками сжимая мягкую ладонь Лань Лина. От них исходил сильный жар, или это его собственная слабость сказалась на его восприятии? Они молчали еще некоторое время. Каждый готовился к серьезному шагу, к которому они не могли прийти уже непростительно долгое время. Лань Лин был уверен, что бы не сказал ему сейчас молодой господин Хуа — это изменит многое. — Байвэй, в тот вечер, даже если не в своем уме, ты признался, что еще с самой первой нашей встречи всегда восхищался мной и уважал. Что тогда, что сейчас я не понимаю, чем мог вызвать у тебя подобные чувства, однако даже этого хватило, чтобы я смог осознать вещи, которых раньше не понимал — не хотел замечать. Лань Лин не знал, как он выглядел, однако чувствовал себя невероятно смущенным. Надо же ему было сказать подобное на пьяную голову! Он ощущал, как опаляющий стыд коснулся его ушей и щек, дыхание на миг остановилось, а голова опустела. Лишь благодаря многолетней выдержке ему удалось совладать с неописуемым желанием скрыть горящее лицо руками. — Вернувшись в Шивэй, я еще долгое время не мог поверить твоим словам. После стольких лет напряженных отношений — это казалось глупой шуткой. Однако с каждым днем, с каждым пережитым заново воспоминанием я все больше убеждался, что любое движение и слово с твоей стороны было искренним. Мне понадобилось много времени, чтобы набраться смелости предстать перед тобой вновь. Но ты вел себя так, словно ничего не произошло и этого признания, из-за которого я изменил свои взгляды, не было. От этих слов Лань Лин почувствовал легкий укол вины. Он, сам того не осознавая, обрек молодого господина Хуа на долгие и мучительные раздумья. Однако заклинатель не был властен над обстоятельствами, потому и понимал, что виноват он лишь в том, что столкнулся с Мэнмин-цзюнем в тот вечер. — По этой причине молодой господин Хуа присоединился к благородным мужьям? Мэнмин-цзюнь отвел голову в сторону, отчего даже его силуэт выглядел скорбным, словно он о чем-то очень сильно сожалел. — Не только. Вся ситуация с темным путем показалась мне довольно топорной. Когда тебя унесли, я пытался поговорить с отцом — рассказал обо всем, что видел, и просил его повременить с вынесением приговора, однако он не воспринял мои слова всерьез. Тогда я хотел обратиться к Цзэу-цзюню, но Ханьгуан-цзюнь с господином Вэем прибыли во Дворец Алой Лилии раньше. Я высказал им все свои подозрения и навязался отправиться с ними, под предлогом нашей «старой дружбы»… Они бы не позволили мне присоединиться, узнай истинное положение вещей, потому мне пришлось утаить от них многие аспекты из нашего прошлого. Смущенный жар сошел с лица, однако взгляд Лань Лина стал задумчивым и слегка печальным. Из-за такого неудачного стечения обстоятельств все привело их к этому моменту. Судьба никогда не благоволила заклинателю, отчего он лишь покорно сносил каждый ее удар. Со временем они становились только больнее. Последней каплей стало изгнание из клана. Лань Лин тогда и в самом деле не знал, что ему делать дальше. Для всех орденов он был отступником, а для простых людей — угрозой. Но даже так, переполненный страхом перед неизвестным, он шел вперед без всякой надежды найти то, что вдохнет в него стремление бороться за себя и право существовать в этом мире. Господин Пин стал началом новой страницы в жизни заклинателя. Рядом с ним он научился многому, не только ремеслу, но и осознанию и принятию себя. Лань Лин раньше никогда не задумывался об отведенной ему роли в своей собственной судьбе. Было нелегко научиться принимать себя таким, каким он стал — свободным и отстраненным от всего, что раньше казалось важным. Лань Лин и не заметил, как все это время Мэнмин-цзюнь выжидающе на него смотрел, словно ожидал вынесения приговора или хоть какого-то отклика на свою исповедь. Это даже слегка веселило. — Вам пришлось нелегко. Мы уже столкнулись со своими страхами и смогли их преодолеть, потому, если молодой господин Хуа не против, я бы хотел предложить вам попытаться снова. Хотя мне никогда не позабыть всю ту боль, я готов дать нашей связи еще один шанс. Вы поведали мне о своих переживаниях, и я склонен верить в искренность произнесенных вами слов, потому и мне нечего от вас скрывать. Раньше я бы и не стал раздумывать над этим, однако видя ваше отношение ко мне сейчас, я чувствую, как вы выросли. — Спасибо. Лоб молодого господина опустился прямо в раскрытые ладони Лань Лина. Легкая улыбка расцвела на его губах. Он не двигался, чувствуя в своих руках приятное тепло чужого тела. — Вы вернетесь в Шивэй? — Лишь после того, как твоя память вернется. — Это так важно для вас? Лань Лин почувствовал, как голова Мэнмин-цзюня немного приподнялась, а после на своих ладонях ощутил мягкое прикосновение губ. Его лицо вновь объял жар, а сердце участило свой ритм. Он затаил дыхание, не в силах осознать, почему прямо сейчас его рук, погрязших в черной крови мертвецов, касаются так нежно и бережно. Лань Лин не мог сдвинуться с места, застыв безмолвной статуей, пока теплые лепестки чужих губ не отстранились от холодной кожи. Пальцы его невольно вздрогнули, стоило только чужим ладоням сжаться чуть сильнее. Он не находил слов. Мэнмин-цзюнь поднял голову, взглядом упираясь в лицо напротив. Лань Лин не видел, но чувствовал, как смотрели на него обрамленные духовной энергией глаза — полные нежности и признания. Он задохнулся под этим взором, не в силах оторвать собственный взгляд. — Среди цветов и под луной не сыщется никого, кто был бы настолько же важен для этого господина, как этот Байвэй. Меня всегда волновало все, что связанно с тобой. Его ладони объяли длинные пальцы, поднося те к лицу. Прикрыв пышущие светом глаза, молодой господин Хуа вновь опустил голову, чтобы одарить нежную кожу еще одним поцелуем. Лань Лин потерял дар речи. Он был смущен, немного напуган, но больше растерян. Не признание Мэнмин-цзюня заставило его замереть, а собственная лояльность к подобным действиям со стороны молодого господина. Эта поразившая его мысль пугала своим уютом, словно все так и должно быть. Его руки мелко затряслись, отчего их мягко сжали чужие ладони. Что он должен сказать? Лань Лин пребывал в смятении, мысли то и дело мелькали где-то в голове, но ни за одну он так и не смог ухватиться. Слова наследника клана Хуа кажутся искренними, полными уверенности и раскаяния. Сердце зашлось в своем собственном ритме, в то время как разумом заклинатель не мог поверить в услышанное. Все казалось настолько невероятным, а то и вовсе лживым. — Молодой господин Хуа, вы верно шутите… — Отнюдь. Сейчас я наиболее искренен с тобой, чем когда-либо прежде. Большие пальцы огладили ладони, а после отступили, позволяя безвольным рукам опуститься на грудь. Молодой господин Хуа поднялся с края постели, все также не отрывая от заклинателя взгляда. — Байвэй, прошу, подумай над моими словами. Даже если не сейчас, я не оставлю надежду на ответные чувства. Отдыхай, я позову лекаря. Высокая фигура скрылась за закрывшейся дверью, оставляя лежащего заклинателя в плену своих спутанных мыслей. Наступившая тишина давила, ничуть не облегчая свалившийся на душу груз чужих чувств. Лань Лин не мог отрицать льнущую к этим прикосновениям скрытую внутри него натуру, которая пугала его своей открытостью. Его восхищение Мэнмин-цзюнем никогда не переходило границы простого уважения чужой силы и ума. Да и откуда взяться столь непотребным мыслям? Последующие события прошли как в тумане. Слабость новой волной накатила на тело, все настойчивее опуская то и дело дергающиеся в борьбе со сном веки. Лекарь спрашивал его о чем-то, а Лань Лин отвечал, даже не помня свои собственные слова. Все вокруг потускнело, после чего и вовсе погрязло во тьме. Было страшно вновь оказаться в пустоте, она всю жизнь преследовала его во снах, наяву проявляя себя лишь в моменты наказаний. Он чувствовал внутреннюю дрожь, холодные ладони тяжелым грузом лежали вдоль тела, пока одну из них не опалило тепло. Оно мягко расползалось по руке, находя отголосок глубоко в груди. Это было его спасением. Лань Лин уже не чувствовал, как по щеке прокатилась одинокая слеза, лишь легкое движение, смахнувшее влажную дорожку отпечаталось в сознании. Так тепло. Это ощущение было позабыто им много лет назад. Оно казалось чем-то новым, совсем не похожим ни на что другое. Слабые пальцы изо всех сил ухватились за это чувство, так крепко, словно в последний раз ему дозволено избавиться от въевшейся в него тьмы.• ══─━━── ⫷⫸ ──══─━━ •
После того разговора Лань Лин несколько дней не приходил в себя. Он бы и не заметил долгого сна, если бы его тело не наполнилось силой и легким онемением. Он, как никогда раньше, чувствовал пышущий внутри него поток энергии, отчего сразу же после пробуждения размял затекшее тело и покинул сянфан. Заклинатель долгое время провел в задумчивой прогулке, пока не наткнулся на молодого господина Хуа. Тот словно следил за ним от самого домика, иначе это несравненная удача — встретиться на самой окраине Облачных Глубин! Мэнмин-цзюнь в тот вечер пересказал ему вердикт лекаря, который захаживал к нему в беспамятстве. Он же и предупредил всех о том, что заклинатель не очнется в ближайшие дни. Глаза его, как оказалось, были в порядке, однако всплеск темной энергии повредил меридианы, проходящие в глазницах. И судя по их состоянию, они медленно восстанавливались. Лань Лин не мог заметить улучшений, ведь продолжал видеть мир лишь в тусклых очертаниях. Это не беспокоило его. За поездку из Синьюаня он научился отличать день от ночи не только по окружающей температуре, но и движению энергии в растениях. С приходом темноты потоки замедляются и становятся тусклее, совсем как у спящего человека. Это было интересно — изучать что-то настолько обыденное совершенно с другой стороны. Ему прописали лекарства и рекомендовали лежать в постели. Но если с первым Лань Лин покорно смирился, то как же ему удержаться на месте? Энергия за эти дни била бескрайним ключом, он жаждал вдохнуть промерзлый горный воздух полной грудью, как делал это рядом с Чэнь Хэнгъяном. Заклинатель сбегал из своего домика, под шумок уводя с собой и Хэйфэна. Тот и рад был вновь воссоединиться со своим другом, лишь бы не торчать в окружении зазнавшихся особ. Лань Лин прекрасно знал нрав каждого жеребца в конюшне. Они хорошо ладили с людьми, однако перед другими сородичами становились излишне горделивыми и надменными. Хэйфэн был крупнее любого белого скакуна, к тому же являлся оборотнем — ему было тяжело в обществе своих собратьев. Лань Лин это чувствовал, потому спасал его из вынужденной компании. Молодой господин Хуа в эти вылазки непременно присоединялся к ним ближе к закату. Он описывал прекрасные виды и неотразимый закат, не отпуская ладонь заклинателя. После того разговора Лань Лин начал замечать знаки внимания со стороны Мэнмин-цзюня, но боялся ответить. Душой он чувствовал потребность в этих аккуратных и полных нежности касаниях. Заклинатель мог часами гладить покрытую шерстью шею Хэйфэна, однако это не сравниться с чувствами, которые он испытывал, стоило только молодому господину подойти чуть ближе дозволенного. Трепет ожидания преследовал его всякий раз, когда утром он просыпался в одиночестве. Это пугало и распаляло. Он не мог найти причину такого покорного принятия чужих чувств и возникающего внутри него трепета, словно он не помнил что-то важное — что могло объяснить все происходящее в его голове. Сколько бы Лань Лин не пытался вспомнить, ничего из забытого путешествия не показывалось его сознанию, словно воспоминания были за мощным барьером, разрушить который ему не хватало сил. На одной из прогулок Лань Лин с Хэйфэном забрели чуть дальше территории Облачных Глубин, в редкий пышный лес. Он помнил это место. Здесь господин Чэнь учил его укрощать потаенную злобу, а еще раньше заклинатель сбегал сюда тренироваться с веерами. Подойдя к одной из сосен, он протянул руку к стволу, нащупав на нем с десяток зазубрин. Лань Лин долго оттачивал контроль вееров в полете, то и дело натыкаясь ими на деревья. Это были следы его упорных трудов. Он присел у корней, облокачиваясь на мощный ствол, в то время как Хэйфэн щипал покрытую росой траву недалеко от заклинателя. Тихое и умиротворенное место наводило в его душе порядок, позволяя избавиться от тягот и душевной боли. Лань Лин любил Облачные Глубины, пылал сердцем и болел душой за родной дом. Природа никогда не обделяла его вниманием, животные же охотно поддавались ласке, а шисюны помогали справиться с трудностями. Здесь он чувствовал себя защищенно, однако скованная свобода обвисала кандалами на запястьях. Излишняя забота учителей заперла его в клетке, которую он не мог покинуть, будучи бессильным птенцом. Лишь после изгнания он обрел то, чего желала его израненная душа. Испытания, пройденные им на этом коротком пути, стоили того, чтобы беззаботно странствовать по землям, узнавать быт простых людей и чувствовать окружение открытым сердцем. Лань Лин не жалел ни об одном прожитом мгновении, которые подарили ему крылья за спиной. Сочная трава хрустела под тяжестью знакомых шагов. Лань Лин лишь по такому незначительному звуку мог определить поступь молодого господина Хуа. Он словно не ходил, а парил, отчего даже земля под его ступнями не сыпалась приятным звоном. Мэнмин-цзюнь по обычаю присел рядом с ним, в то время как заклинатель опустил голову и прикрыл глаза ресницами. Подобные действия вошли в привычку. Он до сих пор считал бельма на глазах неприятным взору уродством, оттого и прятал собственный взгляд каждый раз, когда рядом с ним оказывались люди. Однако, в противовес его стараниям, молодой господин Хуа обхватывал лицо заклинателя холодными пальцами, скрещивая их взгляды друг с другом. Он не смотрел на него с вызовом, как это было раньше, сейчас лишь странная улыбка отражалась в сияющих глазах, словно легкий смешок над робостью заклинателя. Лань Лин не мог отвести взгляд. Непривычные образы давно изученных черт завораживали все больше, от чего они подолгу могли смотреть друг другу в глаза и молча наслаждаться каждым прошедшим мгновением. Мэнмин-цзюнь и раньше был для Лань Лина красивым и сильным воином, он уважал юного господина и страшился, однако сейчас инстинктивно ощущал его зрелось не только в действиях, но и мыслях. Он подкупал своей искренностью и открытостью перед Лань Лином, словно тот был единственным, кто удостоен подобной чести лицезреть самую прекрасную сторону этого выдающийся человека. — Твои глаза темнеют. — Я чувствую, как восстанавливаются меридианы, однако зрение до сих пор остается прежним. Лань Лин отстранился от чужих прикосновений, устремляя свой взгляд на лежащего среди травы Хэйфэна. Он отошел на некоторое расстояние, давая заклинателям поговорить наедине. Порой Лань Лин не мог не поражаться догадливости этого прекрасного создания, которое по ощущениям читало его как открытую книгу. — Это место находится достаточно далеко от ордена Гусу Лань, почему ты пришел именно сюда? — Здесь я проводил большую часть времени за тренировками. Он вновь провел пальцами по расцарапанному стволу, словно доказывая свои слова. — Он учил тебя здесь? — Да. Уточнять личность упомянутого не было нужды. Они оба знали о ком идет речь. Лань Лин откинулся на ствол, подняв голову к небу. На темном фоне явно выделялись лишь полные энергии ветви и иголки, похожие на неумелую вышивку юной мастерицы. — Почему он выбрал тебя? — Потому что я был слаб. Чэнь Хэнгъян видел это, потому хотел забрать еще нескольких адептов, но я не позволил. — И он тебя послушал? — Господин Чэнь знал о моих непростых отношениях с соучениками и хотел использовать их, как и тех адептов, погибших от воздействия потаенной злобы. Я не мог позволить ему осуществить задуманное, ведь как бы они ко мне не относились, были и те, кто оберегал меня. Если бы по моей вине пострадали шисюны — я бы никогда не простил себя. Молодой господин Хуа чуть придвинулся к Лань Лину, ближе наклонившись к его лицу. — Они так дороги тебе? — Да. Они не давали мне утонуть во мраке. Вся эта обстановка казалась заклинателю довольно знакомой, словно когда-то они с Мэнмин-цзюнем уже беседовали в схожих условиях. Лань Лин попытался отыскать похожий момент в своей памяти, однако ничего из прошлого и близко не было наполнено таким умиротворением в разговоре и спокойствием на душе. Лань Лин задохнулся, когда его неожиданно дернули в сторону. Он не успел даже понять произошедшее, как ощутил окутавшее его со всех сторон тепло. Не мнимое, снившееся ему во снах — самое настоящее, исходящее от пышущего в чужой груди сердца, разгоняющего мерное дыхание, которое колыхало выпавшие из его хвоста прядки. Лань Лин очнулся уже на коленях Мэнмин-цзюня, обнаружив себя в его крепких объятьях. У него не было слов от возмутительного поступка молодого господина Хуа, однако перед тем, как изречь свою гневную тираду, он застыл. В тот же момент голова начала полниться образами, так похожими на нынешнюю ситуацию, сменяясь еще более ранними и местами абсурдными картинами позабытых воспоминаний. Лань Лин затаил дыхание, легкое головокружение выбило из него все силы к сопротивлению, а ослабшее тело само прильнуло к наследнику клана Хуа, словно в попытке спастись от нахлынувшего холода. Он вспомнил. Все вспомнил. Глаза неожиданно обожгло до мнимых красных пятен — горячие слезы ледяными дорожками стекали по щекам, собираясь на подбородке. Тогда он также сидел на коленях Мэнмин-цзюня, протестуя против его своеволия и беспрецедентности. А еще признание… Слова молодого господина Хуа засели у него в голове. Они пошатнули его непоколебимость и разрушили воздвигнутые вокруг души стены отчужденности, за долгое время уже успевшие порасти мхом безразличия. — Хуа Лэй… Собственное обещание клокотало где-то в груди. Лань Лин сказал это неосознанно, словно на пробу. Однако хватка на его плечах стала сильнее, а после последовало еще одно неожиданное движение и лицо молодого господина Хуа теперь смотрело прямо на него. В глазах читалось недоверие и потаенная надежда. Лань Лин поддался соблазну и вновь произнес его имя уже немного громче, чтобы Мэнмин-цзюнь понял — он вернулся: — Хуа Лэй. — Лань Байвэй, ты… Ты вспомнил… Не вопрос — утверждение. Лань Лин не знал почему, но от этих слов почувствовал облегчение. Сильные руки обхватили его поперек талии еще крепче, отчего стало трудно дышать. Молодой господин Хуа лицом уткнулся ему в грудь, на сердце у заклинателя расцвело что-то незнакомое — призывающее к ответному порыву. Он мялся, раздумывая над уместностью подобных действий со своей стороны, а после, переступив через все свои убеждения, неуверенно положил собственные руки на спину Мэнмин-цзюня, не решаясь на большее. Лань Лин был смущен подобной близости. В последний раз столь крепко и трепетно его обнимала мать перед своим уходом. С тех пор он больше не чувствовал ответного тепла, пока не встретил Хэйфэна. Он распалил угасший огонек в его душе, вновь показывая заклинателю красоту чувств и трепет ответных действий на оказанную заботу — искреннюю. — Я же обещал звать вас по имени. — Спасибо… Глухой ответ утонул в толще его собственных одежд, однако даже так Лань Лин не смог сдержать рвущуюся из самых недр улыбку. Было приятно чувствовать тепло и понимать, что тот, кто раньше казался последователем своих собственных несгибаемых убеждений, которые закрывали ему глаза на чувства и скрытую боль заклинателя, открыл свою душу именно ему. Тень ночи уже начала опускаться на редкий лес, отчего растения затаили свое дыхание в преддверии сна, воздух же легкими покалываниями морозил тонкую кожу на кистях. Лань Лин не обращал внимания на дрожащие от холода пальцы, продолжая сжимать Мэнмин-цзюня в ответных объятьях. Он не чувствовал ничего, кроме давления чужих рук, исходящего от тела тепла и тихого дыхания у изгиба шеи. Было приятно сидеть вот так — в тишине, полностью отдаваясь моменту воссоединения и нового начала их долгой истории. Они оба повзрослели за столь короткое время, от чего было даже жаль упущенную юность. Судьба заставила их обнажить клыки и когти раньше, чем оба успели пройти этап совершеннолетия. Лань Лин так и заснул, полностью отдавшись приятной неге, окутавшей все его тело. А очнулся уже в своем домике. Молодого господина Хуа или кого-либо еще в его комнатах не было. Раньше заклинатель бы обрадовался обретенной свободе и возможности побыть наедине с собой, однако сейчас его сердце стремилось к иному, более близкому его сути чувству. Не успел Лань Лин умыться, как со стороны двери раздался стук. Будь это Мэнмин-цзюнь, он бы без всяких формальностей вошел внутрь. После вчерашнего было глупо сохранять прежний официоз наедине. А если не он, то, возможно, учитель Вэй решил навестить его. Вчера они так и не успели увидеться, с самого утра Лань Лин покинул орден и скитался по округе. Однако все догадки заклинателя рассыпались, стоило в дверях увидеть высокую фигуру главы клана Лань. — Цзэу-цзюнь… Лань Лин от удивления позабыл о приличиях, лишь через несколько мгновений низко поклонившись Лань Сичэню. Он отошел в сторону, позволяя гостю пройти внутрь. — Здравствуй, Лань Лин. Извини меня за столь раннее прибытие. — Глава ордена, что вы, этот Лань не смеет возражать. Пришедший вошел в домик, почти сразу же направляясь к столику в центре комнаты. Лань Лин медленными шагами шел следом, краем глаза замечая, как голова Цзэу-цзюня совсем немного поворачивается в стороны. Он рассматривал комнаты. Убранство обители одинокого адепта не могло похвастаться богатством и лоском. Все было выдержанно в строгом стиле, как и завещали их предки, разве что стеллаж у дальней стены полнился разного рода гостинцами, которые родители привозили с ночных охот в разных орденах. Лань Лин любил слушать истории матушки, рассказывающей о традициях, присущих на той или иной территории, словно о совсем другой стране. Именно эта часть комнаты и привлекла Лань Сичэня больше всего, однако, следуя приличиям, он сел за стол, приглашая юного заклинателя сесть напротив него. В голове Лань Лина было пусто — не было даже догадок о причинах, которые могли вынудить достопочтенного Нефрита самолично явиться в эти покои. Считать сянфан своим он уже не имел права. Лань Лин был благодарен бывшему ордену за оказанную милость вновь вернуться в, когда-то полный тепла и уюта, дом. Это многое значило для него. — Лань Лин, еще в день твоего изгнания я сомневался в правильности принятого мою решения. Старейшины после истории господина Вэя стали более строгими, стоило им только узнать о происшествии в Шивэй, как они все в один голос потребовали от меня самых жестоких мер. — У вас не было выбора. — Но это не оправдание моей ошибки. Я чувствовал неладное, однако сказать что-то наверняка без господина Вэя было трудно, однако старейшины бы никогда не стали бы прислушиваться к темному заклинателю. Лань Лин, я и весь орден Гусу Лань просим у тебя прощение за клевету и изгнание без должных разбирательств. Цзэу-цзюнь прикрыл глаза и склонил голову, от чего в горле Лань Лина встал неприятный ком. Уголки глаз жгло, а в голове творился полный хаос и неверие в происходящее. Стоило только Лань Сичэню склониться, как заклинатель тут же подскочил на ватные ноги, падая подле главы ордена Лань в низком поклоне. — Цзэу-цзюнь, прошу вас. Вы делали то, что должны были. Я благодарен за то, что меня так легко отпустили, ведь по правилам я должен был понести более суровое наказание. — … поднимись. Заклинатель потупил пару мгновений, а после неуверенно приподнялся, продолжая низко держать голову. Взгляд его уперся в собственные сжатые в кулаки ладони. Он прекрасно осознавал и полностью принимал выговор Цзэу-цзюня, даже в глубине души был благодарен за подаренную свободу. Что уж там, под натиском обстоятельств у достопочтенного главы не было иного выбора. В чем его тогда винить и за что прощать? — Я виноват и чувствую ответственность за совершенную ошибку. Если ты хочешь вернуться, то я с без промедления восстановлю тебя в клане и приложу все усилия, чтобы помочь справиться с трудностями. Тебе не нужно проходить все это в одиночку. — Я не один. Впервые Лань Лин чувствовал, что в самом деле ему есть к кому обратиться за помощью, кому он мог рассказать все, что тяжким грузом лежало у него на сердце и кому мог открыть свою уродливую душу, покрытую давними шрамами — слабую и такую уязвимую. Легкая улыбка коснулась краешков губ, от чего они слегка дрогнули. — Глава ордена Лань, я безмерно благодарен вашему великодушию, однако мне придется отклонить ваше предложение. Я не вернусь в Облачные Глубины. Такому как я здесь нет места, и никогда не было. Последнюю часть Лань Лин сказал намного тише, словно пытался убедить самого себя в правоте собственных слов. Он вновь низко поклонился Лань Сичэню, высказывая тому глубокую благодарность за проявленную доброту и терпение. Лань Лин навсегда останется в долгу перед орденом Гусу Лань, потому, если вдруг когда-то они будут нуждаться в нем — он придет, не пожалеет собственной жизни. Однако сейчас ему стоило уйти, заклинатель и до Шивэй доставил членам ордена много проблем, он не мог позволить себе вернуться — поддаться этому соблазну. К тому же темный заклинатель в Облачных Глубинах всегда был только один. — Я вижу твою решимость, потому не буду оспаривать принятое тобой решение. Позволь только мне провести церемонию цзигуань до того, как ты покинешь Гусу. От неожиданности юноша вскинулся настолько резко, что перед глазами все закружилось. Он ведь не ослышался? Лань Лин не мог и мечтать, что когда-то сможет пережить этот важный момент в жизни каждого юноши. Его родители уже давно были мертвы и некому было проводить церемонию. Так почему же… — По правилам нужно подождать еще немного, однако, учитывая обстоятельства, думаю, мы можем пренебречь этим пунктом. Я вижу, как ты повзрослел и возмужал. Твоя рассудительность и добродушие всегда сияли ярче на фоне остальных учеников. Я всегда буду сожалеть о том, что не уследил за временем и событиями — не смог помочь и вырвать тебя из лап хитрого демона. — Вы всегда были добры ко мне — я ценил вашу заботу, потому прошу не корить себя, ведь во всем случившемся нет вашей вины. Цзэу-цзюнь мягко улыбнулся, прикрыв глаза — его обычное выражение лица. Лань Лин всегда восхищался главой ордена Лань, его умению отыскивать что-то хорошее даже там, где, казалось бы, кроме мрака ничего и не было, находить подходящие ситуации слова и сглаживать углы. Оба Нефрита вызывали в душе заклинателя безмерное уважение — он хотел быть похожим на них обоих: мягким и рассудительным, как Цзэу-цзюнь, непроницаемым и справедливым, как Ханьгуан-цзюнь — они были неделимыми частями одного нефрита. Лань Лин не заметил, как рука Лань Сичэня скользнула в рукав-цянькунь. Лишь после того, как увидел очертания предмета на чужой ладони, он застыл. Наполненная духовной энергией серебряная корона выглядела просто, но в тоже время легкие витиеватые узоры делали ее изящной. Тонкая шпилька же была украшена сияющим алым камнем — неким артефактом. — Это… — Господин Вэй выбрал эту корону и наделил её силой. Она будет приносить тебе удачу и защищать от слабых духов. Тот факт, что это был подарок учителя несказанно радовал и заставлял сердце Лань Лина трепетать от благодарности. Он наверняка знал, насколько важна для него была эта церемония, потому и попросил Цзэу-цзюня провести ее в скромной тишине, без лишних глаз. Даже сам Старейшина отказался от своего присутствия в угоду благополучия ученика. Слезы застыли где-то в уголках его глаз, вот-вот готовые пролиться по щекам. Его щемящей сердце радости не было предела, отчего даже руки мелко задрожали, стоило только главе ордена Лань зайти ему за спину. На затылке чувствовалась непривычная тяжесть — этот легкий дискомфорт был неоспоримым доказательством действительности всего происходящего. Лань Лин не верил — не мог поверить. Столько лет он был сам по себе, справлялся со всем в одиночку, в подавляющем большинстве случаев отказываясь от помощи, но сейчас… Лань Лин был преданным адептом — всегда старался если не приумножить, то не посрамить честь ордена, следовал правилам и был упорен в учении. Он делал все, что было в его силах. — Спасибо… Тихая, отчасти сиплая, благодарность исходила из самых недр его растроганной души. Никакая слава не могла заменить значение этого несложного обряда. Он закрыл лицо рукавом, скрывая скользнувшие по лицу слезы — подтверждение его чувств и искренних эмоций. Столько слез, сколько за последние дни, он не проливал уже очень давно, наверное, со смерти матери. — Если ты не хочешь оставаться в Облачных Глубинах — они навсегда останутся с тобой. Помни, тебе всегда здесь рады, орден Гусу Лань готов в любое время принять тебя обратно. Эти слова прорвали треснувшую плотину, высвободив поток несдерживаемых эмоций. Он заплакал еще сильнее, позволяя тихим всхлипам срываться с прикусанных губ. Впервые за долгие годы Лань Лин мог полностью отпустить себя и пережить вырвавшиеся чувства, скребущие в дальних уголках его сознания. Он вновь упал ниц, дабы скрыть не только непрекращающийся водопад слез, но и выразить глубокое почтение Цзэу-цзюню, исполнившему его заветное желание.• ══─━━── ⫷⫸ ──══─━━ •
— Для тебя это было так важно? Они вновь сидели, прижавшись друг к другу, под одной из сосен, наслаждаясь умиротворяющей атмосферой отдаленного от всего мира места — где были лишь они одни. На этот раз Лань Лин сам предложил Мэнмин-цзюню небольшую прогулку наедине, что однозначно порадовало последнего. — Такие сироты как я и мечтать не смеют о чем-то подобном. Учитель Вэй и Цзэу-цзюнь обладают большим сердцем, полным сострадания к обделенным судьбой людям. Я безмерно благодарен им. Заклинатель потянулся к волосам, распуская прическу, и вложил в ладонь молодого господина Хуа доказательство своего взросления. Тот рассматривал его гуань с разных сторон, крутя в руках, словно искал какой-то подвох. А он был, но не там, где наследник клана Хуа пытался его найти. Лань Лин чуть отодвинулся и кинул взгляд на Мэнмин-цзюня, рассматривая чуть прикрытые от его действий глаза. — Хуа Лэй, позволишь мне переплести твои волосы? — Я не против. Лань Лин знал, вопрос наверняка озадачил молодого господина Хуа, но тот безропотно согласился на поставленные заклинателем условия игры, тем самым высказывая свое доверие. Легкая улыбка отразилась в чуть прикрытых веками глазах — Лань Лин завороженно ловил каждое мгновение, не в силах до самого конца поверить в действительность итога, к которому они смогли прийти. Он снял чужой золотой гуань, аккуратно уложив его на своих коленях рядом с собственным. Лоснящиеся пряди мягко поддавались каждому его движению. Лань Лин нежно провел ладонью по всей длине, ощущая в них отголоски силы молодого господина Хуа. Необычное и приятное чувство. Он стянул чужую шелковую ленту, неторопливо собирая опавшие на плечи пряди в простой хвост. Его рука скользнула в мешочек, из которого за его пальцами следовала белоснежная лента. В его глазах она светилась бледно-голубым, практически белым сиянием заклинаний, вышитых на самой ткани. Самое ценное, что у него осталось. Лента несколько раз обхватила собранные в хвост волосы, свободными концами доходя Мэнмин-цзюню до поясницы. Лань Лин аккуратно повязал крепкий узелок и вновь надел золотой гуань, закрепив его изящной шпилькой. Шелковая лента на коленях теперь стягивала его собственный хвост, скрытый под серебряным украшением. — Я закончил. Смирно сидевший до этого Мэнмин-цзюнь обернулся к заклинателю и провел рукой по волосам, тонкими пальцами хватаясь за длинную ленту. Он поднес её к лицу, с нечитаемым выражением рассматривая необычный подарок. Лань Лин в смущении опустил голову, руками ухватившись за полы собственных одежд. Молчание слегка затянулось, из-за чего заклинатель начал чувствовать нарастающую тревогу. Ему было страшно взглянуть в лицо молодого господина Хуа и увидеть там давно знакомое презрение и еще более ужасающее отвращение. Его глаза распахнулись в удивлении, когда чужие руки схватили его собственные ладони, притянув ближе. Не успел Лань Лин отреагировать, как приоткрытые в удивлении губы накрыли другие. Он крепко ухватился за Мэнмин-цзюня. Тело пробила странная дрожь, будоражащая до кончиков пальцев. Молодой господин не напирал, лишь продолжал целомудренно целовать, а после отстранился, смешивая их сбитые дыхания. Он опустил голову аккурат на изгиб шеи, щекоча тяжелыми вздохами открытую кожу. — Спасибо. Мэнмин-цзюнь оглаживал его кисти, каждое прикосновение отпечатывалось жаркими следами, горящими мягким пламенем. Они не обжигали. В одно мгновение его ладони вновь оказались в крепкой хватке, а неожиданно вскинувшийся молодой господин выпрямился и теперь с полными счастья и уверенности глазами смотрел на Лань Лина. — Я не опорочу твою веру! Тебе больше не придется страдать, только не тогда, когда я рядом! Легкий румянец опалил щеки заклинателя, даже кончики ушей запылали огнем смущения. Края глаз покраснели, а в уголках появились блестящие слезинки. Дыхание сбилось, отчего он сделал глубокий вдох. У него не было сил сопротивляться, он сам решил вверить свою судьбу в руки молодого господина Хуа, с которым они и без того уже давно были переплетены красными нитями. — Я верю тебе. Чужие руки мягко обхватили его лицо, большими пальцами оглаживая линию скул, словно смахивая так и не пролитые слезы. На лице Мэнмин-цзюня играла настолько счастливая и открытая улыбка, что Лань Лин не смог отвести он нее глаз. Он был заворожен. Наследник ордена Шивэй Хуа медленно, но решительно приблизился к заклинателю, вновь утягивая его в поцелуй. Лань Лин робко отвечал, не зная, куда спрятать бушевавшее внутри него волнение. Он полностью отдался в руки молодого господина Хуа — Хуа Лэя, расслабляясь под его мягким напором. — Баобэй, возвращайся со мной в Шивэй. Отец не будет против твоего присутствия, я защищу тебя, если понадобится — и уйду вместе с тобой, если потребуется. Будь моим спутником на тропе совершенствования, будь моей путеводной звездой. Если не хочешь возвращаться туда, где было много боли, то мы создадим свой собственный дом, клан, орден. Я пойду за тобой куда угодно, лишь бы с тобой. — Хорошо… Единственное, что смог выдавить из себя заклинатель после пламенной речи своего спутника. Он был потрясен глубиной чувств и готовностью молодого господина пасть с ним в пучину Преисподней. Это растрогало его душу, отчего застывшие в глазах слезы хлынули по щекам. Повинуясь порыву, он сам втянул Хуа Лэя в трепетный и благодарный поцелуй, чувствуя ответную тягу в каждом прикосновении. Они преодолеют все, что станет на их нелегком пути, будут готовы к последствиям сделанного ими выбора и последуют за зовом собственных сердец, бьющихся в унисон. Лань Лин верил в их связь, как не верил в собственные силы.