Иной дозор.

— Бросай артефакт! — рявкнул Ганнибал, и Уилл без малейшего колебания сдернул кулон с шеи и кинул вверх, прямо в лапы Беверли. — Возвращайся, Бев! Тут мы сами, — выкрикнул Грэм, надеясь, что его голос слышен за бесконечным стрекотом Сумеречной изнанки. Не дожидаясь ответа, он нырнул следом за Лектером. Третий слой был другим. Исчезли не только краски, пропал сам намек на жизнь. Почва трескалась, крошась песком под ногами, пыль кружила в воздухе плотной пеленой, остовы давно истлевших зданий рассыпались под порывами ветра. Это был мир упадка, в котором сейчас существовало только четыре живых человека. Человека, да не совсем… Уилл с трудом ориентировался среди метели из песка. Охрового оттенка небо сливалось с кирпично-ржавой землей, пыль била в рот и глаза, не давая дышать. Он моргал, вглядываясь в далекий горизонт из-под ладони, сложенной козырьком над глазами, и не видел ничего. — Уилл… УИЛЛ! — прорычало над ухом, и Грэм обернулся, чтобы столкнуться с чудовищем лицом к лицу. Вендиго возвышался над профайлером на целую голову, оперенное тело легко противостояло ветру, рога скребли небо, а алые пылающие глаза смотрели пристально и чисто. Это был их мир. Мир, в котором Темным было легко и вольготно, а Светлые изнемогали под хлесткими порывами ледяного ветра. — Я не вижу его. — Я вижу. Ганнибал ухватил Грэма за руку, и они побежали сквозь пыльную бурю. Вернее побежал Лектер, Уилл болтался на нем лишним грузом, двуногим балластом, только замедляя погоню. Было тяжело, было нечем дышать, Уилл не выдержал бы, если бы не чужая, заимствованная кровь. Он перебирал ногами изо всех сил, но все равно на три его шага приходился один бодрый прыжок оперенного чудовища. Они неизбежно отставали, Уилл только мешал. Он хотел предложить Ганнибалу бросить его, но не смог. Грэм не доверял Темному. Охота на своих же — это тяжелое испытание, она требовала не только силы воли, но и самоотверженности, верности делу. Ганнибал, в свою очередь, тоже молчал. Правда, по другой причине, профайлер считал, что Лектер был не готов рисковать своей репутацией перед Инквизицией, исполняя приговор без присутствия Светлых. Но истина была куда проще и прозаичнее. Это был спектакль, разыгрываемый для одного единственного зрителя, и он должен был присутствовать. Вероятно, Уилл оценил бы свою значимость, если бы узнал об этом. Но пока...Пока они неслись через бурю, и ветер стремительно заметал их следы. Если бы Уилл мог видеть так же хорошо, как Лектер, он давно бы заметил, что они носятся кругами. Но он путался в собственных ногах, доверчиво следуя за Ганнибалом и медленно теряя силы. Сумрак высасывал энергию из всех, кто не принадлежал ему. Пребывая по эту сторону, Светлые теряли силу, у Темных же, наоборот, она росла. — Не успеваем, — прорычал Лектер и склонился, подставляя спину. Уилл опешил и нерешительно запустил пальцы в перья, не понимая, чего от него ждут. Вместо ответа Ганнибал встряхнулся, закидывая профайлера выше, приглашая прокатиться на собственной спине. Уилл не стал спорить, обнимая чудовище обеими руками за шею, и они полетели прямо в облако песка. Скорость, с которой вендиго рассекал пространство, поражала воображение. И на долю секунды Уилл забыл и о погоне, и о Мейсоне, и о задании, он отдался чистой радости момента, теряя способность дышать не от тягот третьего слоя Сумрака, а от чистого восторга. — Ты прекрасен, — неосознанно выдохнул Уилл и захлопнул рот, надеясь, что за стрекотом и шелестом вокруг его не услышат. Через минуту он крикнул уже громче. — Я вижу их, там! Он действительно видел тех, кто до этого был известен как семья Верджеров. Их облик разительно отличался от того, к чему Уилл привык, но они легко угадывались в своей Сумеречной форме. Оба. Мейсон бежал по ржавой земле как Ганнибал — на четырех ногах. Длинный чешуйчатый хвост стелился по земле, взметая пыль, заметая следы. Почуяв погоню, он обернулся и агрессивно зашипел зубастым ртом, воинственно поднимая кожистый гребень на затылке, готовый при необходимости вступить с преследователями в бой. Он был похож на дракона, варана и ящерицу сразу. На его широкой кожистой спине, поверх рудимента крыльев сидела прекрасная дева — жена, облаченная в солнце — растрепанная и заплаканная Марго в золоте развевающегося шелкового платья. Только вместо ожерелья на ее шее виднелся широкий медный ошейник, символизирующий ее беспрекословное подчинение старшему члену семьи. Уилл взглянул мельком и тут же нырнул ниже, практически зарываясь лицом в перья, пряча глаза от вездесущего песка, высекающего слезы. Кажется, он бормотал что-то просительное и ободряющее, призывал двигаться быстрее, уговаривая не столько Ганнибала сколько себя самого. Он знал, что в этом деле он со своим скудным арсеналом оружия, которое не факт, что действует в этом мире, мало на что пригоден. Единственное, что он сможет сделать в этой битве – это попытаться спасти Марго. Даже сквозь песчаную взвесь он видел наполненные слезами серебристые глаза девушки, уносимой чудовищем, как Европа на спине быка. Женские глаза, полные слез… Везло ему на них — Алана, Эбигейл, а теперь и Марго. Наверное, однажды наступит день, когда он не сможет больше в них смотреть, но сегодня этот взгляд, полный печали прощания с жизнью — или все же с братом — вынимал из профайлера душу. — Тебе некуда бежать, Мейсон, — крикнул Уилл, когда они наконец поравнялись друг с другом. — Мне и не нужно бежать, человечишко, — прорычало чудовище, стряхивая девушку на землю. Оно развернулось к преследователям, готовое принять бой. — Не от тебя! Ты – ничто! Я разорву тебя голыми руками, стоит тебе выйти из-за спины Лектера. Прячешься за ним, сосунок? Ярость обуяла Уилла, и он рванул вперед, вынимая пистолет и выпуская в Верджера всю обойму сразу. Ящер увернулся от большей части пуль. Хлопнул хвостом по земле, взметнул стеной ржавую пыль, и куски серебра застряли в ней, как мухи в липкой ленте. Ржа Сумрачного мира стремительно разъела пули, обращая их коричневым пеплом. Но одна, выпущенная позже остальных, добралась до чешуи, пробивая в ней брешь. Мейсон заревел и бросился на Грэма, но в ту же секунду путь ему преградил вендиго. Ящер отскочил и зашипел, распахивая пасть. Он не рисковал, уходил в сторону и прижимался к земле, уворачиваясь от ударов когтистых лап рогатого чудовища. Он пытался измотать Ганнибала или попросту тянул время, не собираясь сдаваться без боя. Иногда Мейсон атаковал, целя в Лектера длинным мощным хвостом, но тот со смертельной грацией уворачивался от каждого удара, словно невзначай задевая Верджера когтями. Брызги алой крови вампира взлетали в небо искрами костра, немедленно вплетаясь в песчаный вихрь, скрывающий сражающихся между собой чудищ плотной пеленой. Уилл, шатаясь, подошел к Марго. Она сидела на земле, неотрывно глядя в бушующий смерч из песка и тел пронзительным серебром глаз. У Уилла подкосились ноги, и он рухнул рядом с ней на колени. Битва продолжалась. Она длилась века, а может быть, считанные минуты. Но каждый миг и каждое движение сопровождалось пристальным взглядом двух пар глаз — небесно-синих и звездно-серебряных. Уилл с трудом осознавал происходящее, он был слишком глубоко и слишком долго. Энергия начала покидать его. Обычно Сумрак высасывал силы гораздо быстрее, ему еще повезло. Сегодня, как минимум, он увидит возмездие за нарушение Кодекса собственными глазами. Когда Уилл осознал себя в следующий раз, все было кончено. Возвышающийся над ними черный силуэт вендиго приближался, волоча в когтистой лапе обмякшего ящера. Он швырнул Верджера к ногам Уилла, и, когда тот ударился о землю, шкура рассыпалась в прах, оставляя силуэт древнего рыцаря с обезображенным лицом, в помятых и искореженных доспехах с чеканкой под чешую. Поверженный вампир лежал без движения, Марго пронзительно закричала и дернулась вперед, но Лектер остановил ее движением руки. Он все еще шел сквозь песчаное марево тумана, с каждым шагом теряя звериное и обретая человеческое, открывая те самые, древние черты, что угадывались в нем даже сквозь современный европейский костюм — суровые скандинавские черты лица, россыпь серебряных волос с боевыми косами на манер древних викингов. Металл облачения темный, как воды норвежского моря, и шлем, увенчанный подобием оленьих рогов. Трость сменил меч, сияющий темным обсидианом, и фигурка оленя на рукояти обняла кисть Лектера древним аналогом эфеса шпаги. — Пора заканчивать, Мейсон. У тебя нет иного выхода. Никто не заставлял тебя, ты сам выбрал свою судьбу. — У меня есть право на последнее слово, после того, как прочтут приговор, — прохрипел Верджер, перекатываясь на живот. Он медленно встал на четвереньки, разогнулся и сел на колени как древний самурай. Его меч лежал на бедрах, символизируя отказ от дальнейшей битвы. — Есть. Но не проси о ритуальном самоубийстве. Твой грех слишком велик, ты не можешь уйти из этого мира с честью. Ее у тебя уже нет. Уилл услышал, как Марго Верджер, стоящая рядом с ним на четвереньках и тянущая к брату руки, задушено всхлипнула. Уилл понимал ее, хоть и не мог до конца этого принять. Дрожащими руками он достал из кармана текст приговора, сунутого ему Джеком в руку вместе с той самой ампулой. Спасибо предусмотрительности Кроуфорда, обвинительный приговор Темному от имени Инквизиции мог озвучить только представитель Ночного Дозора, но сам он не вспомнил бы формулировки, по крайней мере не сейчас. Пальцы не слушались, дыхание с хрипом вылетало из легких, пока Уилл боролся с непослушным листком бумаги. И он не знал, что именно винить в своей слабости — третий слой Сумрака или дрожащие всхлипы сестры, на глазах которой сейчас казнят ее брата. Для всех он был чудовищем, преступником, убийцей, но для нее он был любимым и родным человеком, ее семьей. Уилл бормотал стандартные формулировки, не видя и не осознавая слов, а в его голове в это время билась и пульсировала непрошенная и недопустимая жалость. Ему было жаль не Мейсона, а Марго, остающуюся в одиночестве в этом мире. Как когда-то Эбигейл. Ему было жаль Ганнибала, вынужденного охотиться на своих же, попирая привязанности и намеренно отказываясь от них. И особенно сильно ему было жаль себя. Уилл Грэм — сверчок, который не знал свой шесток. Прав был Джек, он не годился для этой работы, кабинетная крыса — вот его потолок. Никакой он не боевой дозорный. Эмпатия играла с ним злую шутку, заставляя сострадать всем, не учитывая цвета сторон и тяжесть преступлений. А значит, ему придется уйти до того как случится что-то непоправимое, после чего Дозор снова выедет, но уже за ним. — Этим вы приговариваетесь к прекращению своего земного существования, — завершил свою речь Уилл. — Сестра обвиняемого подлежит заключению под стражу до выяснения всех обстоятельств и суда. Мейсон зарычал, он готов был броситься на Грэма, если бы не клинок, упершийся ему в горло. — Не дергайся, приятель, — голос Ганнибала, в отличие от голоса самого Грэма, был спокоен и звучен. — Я даю тебе право сказать последнее слово. — Это был я, — выдохнул Верджер, оборачиваясь лицом к сестре. — Я сделал все сам. Не приплетайте Марго. Ты знаешь ее, Ганнибал. Она – нежный цветок, я никогда не позволил бы, чтобы ее коснулась какая-то грязь. — Это не грязь, а людские жизни, Мейсон, — напомнил Лектер, и Уилла обожгло осознание того, что сам он в ответ на уничижительную фразу промолчал. — И ты уже сделал все, чтобы запятнать ваше имя. Я попробую выдать Марго замуж, чтобы ей не пришлось носить его вечно. — Не замуж. Нет. Ганнибал приподнял бровь. — Мы скрывали это... ради репутации…но сейчас нет никакого смысла. — Мейсон зацепился взглядом за лицо сестры, впитывая ее образ в себя. — Марго нужна жена. — Хорошо, — лаконично ответил Ганнибал и перехватил в руке меч. Он видел, что Уилл держится на честном слове. — Никто не возражает, если это сделаю я? Риторический вопрос не требовал ответа, но он прозвучал — им стал смех. Мейсон Верджер, сидя в жертвенном круге из трех человек, хохотал над Ганнибалом Лектером. Впрочем, в его положении он мог себе позволить все, что угодно. — И как тебе это, Ганнибал? Ты теперь палач Светлых? Заносишь топор над головой своих же? — Да. Лезвие чиркнуло в воздухе, мелькнув серебряной молнией, и тело Верджера осело на землю. Голова отлетела не так уж и далеко, повернулась пару раз и снова замерла, продолжая пялиться на дрожащую Марго даже после смерти. Они не были близнецами, но связь, существовавшая между этими двумя, была осязаема, как скрипичная струна. И сейчас она лопнула, наполняя уши Грэма звоном. — Ты свободна, Марго. Мейсон вступился за тебя в присутствии Светлого. В случае необходимости Уилл сможет подтвердить его слова перед лицом Инквизиции. Голос Лектера был все так же тих и спокоен, пока он вытирал лезвие о собственный рукав, скептически оглядывая замершую перед трупом парочку. Всю троицу заносило песком, но с Мейсоном Сумрак расправлялся быстрее. Нижняя часть его тела уже обратилась в прах, и сейчас ее уносил ветер. Кто из праха вышел — тот вернется в него. Пробьет час, и павший присоединится к Вселенной песчинками своего существа, станет частью мироздания и будет существовать как часть единого и необъятного до скончания веков. Таков извечный закон. Ганнибал поднял Марго с земли, взял за худые дрожащие плечи и встряхнул, приводя в чувство. — Ты поймешь то, что сейчас произошло не сразу, а когда утихнет боль. В случившимся нет ни твоей, ни моей вины. Произошло то, что должно было произойти. Мейсон искупил свой грех. Живи и следуй Кодексу, со временем ты встретишь другого человека, и жизнь снова обретет смысл. Ганнибал поцеловал оцепеневшую Марго в лоб, и ее образ истаял в его руках, когда она ушла выше по слоям, обратно в реальный мир. В Сумраке остались только Уилл, Ганнибал и песок. То, что когда-то было Мейсоном, уже унес ветер. В ревущей пустыне мертвого мира, в ее статичной неизменности и бесконечной агонии островками стабильности высились всего две фигуры. — Как? — тихо прошептал профайлер, и Лектер опустился вниз, чтобы лучше его слышать. — Как ты можешь делать то, что нужно, невзирая на то, что хочется? — Века практики, Уилл. Ничего особенного. Пройдет время и ты поймешь, что слишком мало в этой жизни стоит того, чтобы отступать от правил. И еще меньше, чтобы за это бороться. Ганнибал встал и протянул руку, предлагая помочь подняться, но Уилл уже не чувствовал ног. Тело стало непослушным и безвольным, он ощущал себя медленно остывающей восковой куклой, у которой каменели суставы и затекали конечности. И Уилл видел, что не только камни и остовы умирающих зданий осыпались песком вокруг него, но и глупцы, попавшие в этот враждебный мир слишком рано или слишком надолго. Темные растворялись в Сумраке, становясь им. Глупые Светлые, становились частью ландшафта навечно. Он встряхнулся, и усилием воли поднял руку. Крепкая хватка Лектера за запястье помогла немного прийти в себя. — Мы ушли довольно далеко, Уилл. Но нам не вернуться тем же путем. Тебе пора в реальный мир, — слова Ганнибала тихо проскальзывали в самое ухо. Он прижимал холодеющего профайлера к себе, шепча непосредственно в россыпь его волос. Но Уилл не сопротивлялся, он обмяк, доверчиво прижимаясь к чужой груди. Лектер был таким старым, опытным и преданным делу. Он соблюдал равновесие, отстаивая незыблемость законов веками, даже сейчас он показал себя честным и принципиальным человеком. Разве стоило беспокоиться, когда такой человек прижимает тебя к груди? Нет. Можно было просто прижаться в ответ к ней щекой и закрыть глаза. Хотя бы на секунду.

***

Когда Уилл снова их открыл, уже вечерело. Он лежал на сидении кожаного салона бентли, овеваемый безвкусной прохладой кондиционируемого воздуха, мотор урчал сытым котом, но самого хозяина машины не было в салоне. Проморгавшись, Уилл заметил останки особняка Верджеров. Выбитые окна слепо смотрели на мир, черный дым стелился по земле, напоминая о недавно закончившемся пожаре. Очередное здание на карте города, незаметное и безликое, но для кого-то оно было осколками прошлой, счастливой жизни. На фоне удручающей картины высились две фигуры — черная и белая — Кроуфорд и Лектер. И плитка подъездной дорожки, стелющейся под их ногами, очень символично имела расцветку шахматной доски. Большинство партий, разыгрываемых ими, заканчивались ничьей, но рано или поздно ситуация могла… должна была измениться. Главы дозоров молча пожали друг другу руки, и Лектер развернулся лицом к автомобилю, возвращаясь обратно. Грэм нажал на кнопку, опуская стекло, и Балтиморский воздух обнял его обеими руками, опьяняя ароматом позднего лета. Запах бензина, травы и машинного масла, далекий привкус масла от гамбургеров, жарившихся неподалеку, свежая нотка влаги из соседнего фонтана и терпкий аромат роз — мир был прекрасен, и Уилл не уставал удивляться этому. Каждый раз, возвращаясь с задания, он чувствовал нестерпимую жажду жизни, и теперь знал почему. Только видя смерть, ты начинаешь ценить жизнь. Только зная, что есть зло, ты можешь отличить его от добра. И зло наступало размеренной поступью Ганнибала, и улыбалось медовыми глазами, заметившими, что Уилл пришел в себя. Было ли это зло таким уж злым? Уилл не знал ответа на этот вопрос, он знал, что устал, хочет есть и чертовски сильно хочет трахаться. — Смотрю, ты пришел в сознание. Это прекрасно, — Ганнибал стоял у двери Грэма, сунув руки в брюки. Трость, вероятно, пряталась где-то в салоне. — Тогда, если ты готов, я вызову такси. Беверли уехала в Вулф Трап еще два часа назад, и Джек тоже только что уехал в офис. Хотя, это к лучшему, тебе пока рано за руль. Назови мне точный адрес и… — Ты помнишь, что я должен тебе услугу за жизнь Эбигейл? — Разумеется, помню. — Я хотел бы отдать свой долг сейчас. Лектер усмехнулся и изогнул бровь. Он легко втянул носом воздух, обоняя аромат сексуального возбуждения, и его улыбка стала шире. Уилл решил, что Ганнибал тоже любит запах позднего лета и скошенной травы, но тот странно прищурился, изучая профайлера насмешливым взглядом. Что наводило на определенные мысли. — Я не хотел торопиться с этим… Но с твоим умением вляпываться в неприятности, не пройдет и месяца, как ты снова будешь мне должен. Хорошо, Уилл, уговорил. Поехали.