this is our story

Стояла холодная весенняя ночь. Ни одного облачка на небе, а луна освещала улицы забытого Богом города, именуемого Детройтом. Самый преступный город, какой могла только представить Америка. Самый опасный. На одной из улиц раздался громкий, пьяный смех, на который никто не отозвался, лишь замигали лампы, стоящие здесь какое десятилетие. Должно быть все уже привыкли, что по улицам шастают пьяницы и наркоманы, у которых праздник будто бы каждый день, хотя так пожалуй и было. Утирая слезу, парень лет 30, в рваной, грязной одежде, с неприятным лицом и выглядящий старо и болезненно, прокричал чуть ли не на всю улицу: –А как ты ловко старика! Черт бы его побрал, еще немного и тебя осыпет золотом! Парень, к которому были обращены эти слова, тоже громко смеялся и пытался заткнуть собеседника. –Точняк. Как только все наследство перейдет мне, я и тебе отсыплю, друг. –Слушай.. К чему нам ждать? Может подтыришь у него пару картинок, а? Он же не заметит. Темноглазый задумался, но через секунду уже без капли сомнения ответил: –А это идея! –Вот это настрой! Хороший ты парень, Лео. Раз уж мы так познакомились, расскажи, как ты вообще на улицу попал? Парень, ранее названный "Лео", заметно расстроился и отвел взгляд в сторону. Казалось, что это его отчасти отрезвило. –Зачем? Его собеседник недовольно нахмурился, зрачки сузились, а лицо приобрело злобный оскал, от которого брюнету казалось, что он вот–вот набросится на него и разорвет на куски. Парень процедил сквозь зубы: –Я сказал рассказывай. Я хочу знать с кем имею дело. Лео вздохнул. Вероятно, у него просто не осталось выбора. 21 марта 2010 года. В этот, такой же холодный весенний день, появился я. Лео Манфред. Громкоговорящая фамилия, как мне говорили люди. Эта фраза преследовала меня буквально везде, я слышал это всю жизнь и вечно спрашивал у матери о чем они, а она никогда не отвечала, говоря, что они наверно что–то напутали. Однажды, когда я был совсем маленьким, я услышал свою фамилию по телевизору. На экране показали какого–то мужчину, лицо которого почему–то казалось мне родным, но вовсе не знакомым. Мать, услышав это, взбудоражилась как ужаленная и пару раз прописала мне кожаным ремнем по мягкому месту, после чего включать телевизор снова у меня не было никакого желания, а спрашивать тем более. Я даже не знал имени этого мужчины, однако лицо его запомнил в точности и прокручивал в голове этот образ раз за разом, находя все больше новых деталей и составляя картинку как пазл. Растили меня в золоте. Заботой обделяли, а мне и не нужно было, пока я мог позволить себе дорогие машинки и игрушки, которые я с большой радостью ломал и рвал, потому что знал, что мне купят новые. Перейдя в школу, я часто конфликтовал с учителями и за голову браться не хотел, а потому синяков от ремня на моем теле становилось все больше и больше, но мотивации учиться мне это не давало. Питался я лишь ненавистью и на ней я и вырос. Избивал слабых за школой, воровал у девочек их вещи и смотрел, как они, в попытках найти дорогие им вещи, плакали и говорили, что родители их убьют. Один раз я даже украл у девочки сувенир, который два года назад привез ее отец, погибший на днях. Сколько слез было, а пожаловаться она так никому и не смогла, потому что гнобил ее не только я. Ну а что? Всем можно, а мне нельзя? Так я думал. В 14 лет я впервые влюбился, а в 15 впервые употребил тяжелый наркотик–красный лед. Мне долгое время нравилась девушка, учащаяся вместе со мной. Светло–русые кудрявые волосы, зеленые глаза и точеный ум сразу привлекли мое внимание. А ее начитанность и скромность были тем, чего не имел я и в чем так нуждался. К моему удивлению, она задерживалась после уроков со мной, помогая мне с материалами, которые я в очередной раз не усвоил и даже не пытался. Я знал, что она делает это по просьбе учителей, но я видел, как она боялась меня и даже не пыталась отпроситься, чтоб со мной сидел кто–нибудь другой, несмотря на то, что у девочек я пользовался дурной славой, а у мальчиков и подавно. А через пару месяцев она даже вполне себе могла поговорить со мной о ее семье и друзьях, что я считал чуть ли не высшим даром. Я стал даже немного учиться ради нее и делал небольшие, но успехи. Благодаря ей я полюбил книги и физику. Все было бы прекрасно, если бы не мои старые привычки. Все эти беззубые и болезненно выглядящие "друзья" с прокуренным голосом в свои 15, которые готовы продать тебя за косяк. Звучит ужасно, но в отчаянии люди делают глупости, и я тоже не устоял. Они говорили мне "Ну давай, немного красного льда прочистит тебе мозги", а я слепо верил, что это может помочь как лекарство. Так, накурившись, мы с моими друзьями стучались ей в двери посреди ночи, пока ее родители были на работе. Она по глупости открыла, хотела прогнать пьяниц, но получила лишь тяжелый удар в голову какой–то арматурой, а что было дальше я не увидел. У меня перед глазами все плыло, как в воде, чувствовалось, будто я задыхаюсь, я ничего не понимал. И тогда, почувствовав, что меня сейчас стошнит, я просто развернулся и ушел, упав в сугроб возле своего дома. В 16 я все так же продолжал употреблять красный лед. Денег становилось все меньше и наша жизнь стала больше походить на выживание. Пришлось меня перевести из–за группы тех самых одноклассников, теперь избивавших меня день изо дня за то, что бросил их тогда. Я пытался просить прощения и откупаться, но им было все мало. А тем временем на моем теле в синяках и шрамах не осталось ни одного пустого места. С новой школой ничего не изменилось. Я нашел новых ребят, с которыми курил за гаражами и все так же избивал слабых, только про учебу снова забыл, а книги стал ненавидеть, часто воруя их из библиотеки и сжигая в мусорке возле дома. –Собирайся. Я подумал мать выгоняет меня из дома, но мне, если честно, было без разницы. Я был готов попрощаться с жизнью на любой ближайшей мусорке. Но то, куда мы приехали, меня поразило. Просторный дом, будто весь состоящий из золота и драгоценностей. Большие комнаты и просто гигантсткий зал. Замысловатые картины на стенах и прочие дорого выглядящие штуки. Я не видел столько денег уже очень давно. Из комнаты вышел мужчина в черном костюме, который, клянусь, стоил больше, чем моя жизнь. Я прямо чувствовал этот запах богатства и на расстоянии. На секунду мне даже показалось, что мы знакомы, хотя вряд ли такой оборванец, как я, мог хотя бы туалетную бумагу подавать такому как он. –Это он?–обратился он к моей матери. –Да. Встав передо мной, мать взглянула мне в глаза, и я только сейчас заметил, какими они были мертвыми и уставшими, хотя еще три года назад они казались мне невероятно красивыми. –Лео, это художник Карл Манфред. Знаменитость. Ты наверняка о нем слышал. Поздоровайся. –Манфред?–удивленно переспросил я, заглядывая ей за плечо и рассматривая лицо мужчины–Однофамильцы? Мужчина закатил глаза, видимо разочарованный моей глупостью. –Он твой биологический отец. Я впал в ступор, боясь сделать лишнее движение. Такой важный человек мой отец? Но где он был все это время? Мужчина медленным, важным шагом направился ко мне, и я попытался сдержанно протянуть руку для рукопожатия, хотя скрыть волнение было невозможно. Но он лишь прошел мимо меня, отдав моей матери деньги, после чего развернулся и ушел обратно в свои чертоги, а мать схватила меня за руку и увела. Я долго оборачивался, пытаясь захватить силуэт в памяти, но тот быстро скрылся, а машина тронулась в путь за какие–то секунды. Я долго смотрел вслед отдаляющемуся зданию, покрытому туманом. –Ну и ну.. Да этот дед тот еще ублюдок. Парень достал из заднего кармана какой–то грязный шприц и взял меня за руку. Я выдернул ее из его хватки. –Я горжусь тем, что я его сын. Я ушел домой, не сказав ему больше ни слова.