Blob

Описание работы: Из двух тысяч тридцати семи слов здесь ровно сорок слово - май, и двадцать восемь однокоренных с любовью, одним словом это действительно ода моей майской любви Метки: Романтика, Hurt/Comfort, Драббл Посвящения и благодарности - Саше

Моя ода .. случившемуся маю Это будет короткая история, где финал известен до прочтения первого слова, но я позволю себе дерзость потратить на нее куда больше. Я любил май, как ничего на свете. До дрожи в коленках. До мурашек по кожи от свежего, едва уловимого, запаха перового дождя: когда капли растворяются не замеченными в теплых одеждах. Еще не майский шторм – дождь не сминает стволы в дикой, жадной ярости, не грозовые тучи полные тяжести воды, а лишь легкий туман в пасмурном небе, практически не отличимый от февральских снежных облаков. Я знал, что за страсть томиться в этой блеклой серости марта, и оттого наслаждение тяжелым воздухом обволакивало меня без остатка. После сухой, черствой зимы, не пахнувшей ничем, я, окруженный ароматом приближающегося цвета, давал свои фантазиям о мае дурманить мое тоскующее сердце. И май всегда наставал. Я был бы в праве считать, что эта любовь случилась со мной с рождения, потому что ничего кроме нее во мне никогда не существовало. Я сам состоял только из этой безумной любви к маю. И вы же, в ответ, в праве считать меня безумцем, потому как любить время есть сущая глупость. Время проходит. И я, оправдывая все ваши ожидания, с глупой детской наивностью жаждал этого времени каждый, сколько угодной малый, кусочек. Вместе с маем жирные полосы света растекались по городу. Бережно настоянные в пыльной тоске зимы, они опьяняли меня, как пьянчужку стаканы с горящей водой, трусящиеся блики рябью изводили глаза, и не было ничего, что могло спасти меня от этой порочной, низменной жажды. Я подставлял заалевшие в хмелю щеки, собирая поцелуи солнца один за другим. Засветы расползались по фотографиям яркими пятнами моей любви к маю. Пестро. Наконец-то все действительно принимало ту насыщенность, то вкус и ту страсть к жизни, которой я жаждал. Каждый миг должен быть мной запечатлён, каждый теплый луч должен согреть мой истерзанный безнадёжностью разум. Поверьте, вам не стоит уличать меня в жадности, каждый май что вы видели, я любил, и вам никогда не было мало его света, тепла и страсти. Это что-то большее чем человеческая любовь - бесконечное, неутолимое, сколько я себя знал оно бурлило во мне и никогда не могло быть вычерпано мной до дна. Мной и любым другим. Май был слишком сладок, чтобы утолить в нем свою жажду. Этот май начинался как было нужно, с бездумного предвкушения, что Он наконец-то настанет в моей жизни. Все изменится! Бездыханный снег, лежавший в округе полусгнившими кучами, наконец-то исчезнет, ноги больше не будут застревать в снежной каше, а я снова смогу идти по гладкому асфальту как человек, не спотыкаясь и не утыкаясь взглядом в каждую расщелину, чтобы не разбиться на очередном заледенелом пороге. Я мог бы чувствовать себя уверено стоящим на своих двух ногах и от того занимать голову куда более сладостными вещами, чем держаться равновесие. Я бы мог. И все действительно изменилось, но не так как я жаждал. В первые за долгие годы своей жизни, я не столько хотел май, как разделить его с кем-то. Отдать это чувство, что с такими трепетом и лаской баюкало меня в долгожданном тепле майского солнца. Когда асфальт, разгоряченный к полудню, дышал тяжелыми жаркими вздохами, обжигая мои босые ноги, когда тени прятали меня с таким упоением в своей прохладе, и когда я увлеченный всем этим сходил с ума от того сладостного восторга, что переполнял мое сердце. Я хотел бы собрать для него все эти огромные облака, что снова расплескались по небу нескончаемыми глыбами островов и в свете солнца, извиваясь тенями, казались мне неземные, через чур искусными и трепетными для моего грешного обыденного взора. От одной только мысли, что все это можно разделить на двоих, мое сердце замирало, казалось бы, переставало идти вовсе, но потом с долгожданной болью билось еще более расторопно и поспешно, терзая меня желанием. И даже этот рванный, по-юношески тревожный и пряный ритм моего сердца я хотел отдать ему. Я знал его не так давно, потому мое глупое импульсивное желание утопить его в своем майском безумстве было так нелепо. Но я желал этого, возможно даже больше, чем май. Этот человек - случайность, которая могла бы не произойти, и от того я цеплялся за него с нечеловеческой силой, потому как страх такой же легкой потери как встречи пугал меня. Абсолютно беспочвенный он тревожный маяком бегал по мне, заставляя прятаться там, где надо было ярко светить, и молчать, когда требовалось кричать от боли. Я боялся не собственной тени, я боялся отсутствию чужой ярким солнечным денем в разгар мая. Он кутал меня в заботы так сладко и чутко, а я лишь сильнее боялся остаться без него. Он хранил в себе столько меня, сколько в самом себе я никогда не имел: смерть, взрослость, силы, комплименты, слезы и мои слова. Если бы он не случился, никогда бы с уст не слетали так легко мои слова о любви. Я чувствовал себя переполненным стаканом вина, с края которого, по мутному от дыхания стеклу, выплескивались алые капли. Любви было во мне так много, что я повторял одно и тоже бесчисленное количество раз, и все равно чувствовал, как вино во мне плещется через край, грея мою разнузданную кровь еще сильнее. И сердце мое становилось такое большое, тяжелое и мягкое, как губка, что я думал, оно вот-вот взорвется, если не скажу, что люблю тебя. Потому что я тебя люблю. Люблю тебя. Люблю тебя. Люблю тебя… И так нежно относилось к нему мое сердце, что казалось май, это теплый безумно сладкий май, я обязан ему показать. Разве можно не почувствовать это? Май не может не влюбить в себя, и его трепещущее сердце, переполненное этим наивным детским открытием, жаждущее восторга будет моей лучшей наградой, самым сладким поцелуем в тягостную жару. В жару, из которой и соткан май. Мы вдвоем утопающие в ней, в этой духоте и поджаром прогретом воздухе, улыбающиеся друг другу слегка бессильно, будем идти, утирая капли соленного пота. Слегка липкие ладони будут приставать друг другу, а мы, необременённые этим тягостным чувством жары, будем бежать по улице, раскидывая руки на встречу майскому ветру. Сводному майскому ветру. Он разнуздано будет играть с тканью рубашки на промокшем теле, резвиться в складках и прильнет к мокрой коже, охлаждая ее своим невесомым прикосновением. Вознагражденные своей любовью мы будем смотреть, как этот ветер сгоняет майские тучи в эскадрильи долгожданных грозовых облаков. Тяжелые и мрачные в своей свирепости они будут трепетать от напряжения, и грянет гром, один за другим. После жары проливной ливень, крупными каплями осыпающий нас, кажется благословением, и мы пропитанные им безумно счастливы. Сквозь полупрозрачную мокрую ткань наши тела светятся любовь, а мурашки холода будоражат сердце. Свет молний рассекает небо с бездумной страстью, ломая себя бесчисленное количество раз в тяжких изгибах. И мы, счастливые и промокшие, излюбленные и прохладой, и теплом, будем смотреть в запотевшее окно, грея друг друга кружкой крепкого чая. В два раза больше любви будет вмещать мое сердце, потому как мне есть с кем жить самую яркую весну. У меня все для этого: май достаточно ярок и тепел, я весел и бодр, и горю этим бесславным огнем. Он трепещет во мне на майском ветру, как дворовый пес машет хвостом каждому встречном в ожидании ласки. Слишком счастлив. Чрезмерно. Я дышу этой хрупкой надежду на встречу: приди, только приди, и все звезды в южном полушарии будут светить для тебя, мы укрытые их шатром в темной прохладе ночи, будем бездумно считать их и так известное количество, и будет так светло и так пряно сердцу, потому как под светом звезд не возможно бояться людей, и запрокинув голову до тех пор пока не будет ломить шею от боли, мы будем смотреть на эти яркие точки, как на спасение своих душ. Мы согреем свои холодные головы в это жаркой ночи непознанной нами инопланетной любви. Я покажу тебе весь май, что горит во мне нескончаемым огнем, с первого дня, что я себя помню, и он будет твоим. Вся любовь во мне будет твоей. Только приди. Я, как безумный, терзаю себя этим. Я знаю, слишком отчетливо про себя знаю, что не умею ждать, но все равно, в этом майском сумасбродстве внутри себя, лишь все больше и больше утопаю в ожиданиях. Сердце болезненно щемит от сладостного предвкушения, я, кажется, замираю обездвиженным пока эти мысли покоряют меня. И все равно искусство ждать не способно мной овладеть, потому как я ненавижу его, ненавижу это бездействие, когда от все что я могу, все мое существование сводится к этой напрасной трате. Я тяжкой ношей на себе тащу это время, время, когда я ничего не значу и ничего не могу сделать чтобы значить, когда мои вены раздирает этот яд бездействия: что угодно сделать, чтобы не ждать. Прямо здесь и сейчас. Я сверну горы, я сделаю все сам, все что захочешь, только не мучай меня, только не заставляй снова чувствовать себя пустым местом в углу, в которое и шкаф не поставить, и презрительно голым и никчёмным оно выглядит просто так. Пожалуйста не оставляй меня в этом тягостном чувстве, разреши мне что-нибудь сделать, хоть на секунду соприкоснуться с тобой. Я смогу! Смогу все что, попросишь, только бы не ждать. Только бы не считать эти секунды, стоя в коридоре, когда весь мир, весь этот дивный яркий мир вокруг стиснется до просто тиканья часов, раздражающих меня и надрывающих мою суть с каждым движением стрелки. Ради него я терпеливо надеюсь, потому что я все так же ярок, май тепел, а моя жажда любить этот май слишком крепка. Крепка и дурит мою не спокойную голову алкогольной комой. Только я слишком зарыл себя в этом ожидания чуда, что не заметил, как май уже наступил. Наступил на мое горло. Мне хотелось издохнуть в этом сладком запахе майских цветов, но я закрывал глаза и делал вид, что май долг. Что все успеется и у меня есть время до той самой встречи. Я оправдывал себя, я готовил, я строил замки из мечт, выбирал кадры сочнее и все думал куда мы пойдем смотреть сирень: наверху у кремля под теплым жарким солнцем и кирпичной стеной, или все же сирень в саду, в теплой влажной прохладе теней и терпком запахе плотно посаженных кустов. Я ждал. Я никогда так верно и преданно не ждал. Я не признавался себе, что май настал: не смотрел на солнце, не считал облаков, я прятал глаза в асфальт, по-прежнему серый как в апреле, и обманывал себя, что май все еще впереди. Разве может май не настать для моей любви? Нет, конечно, нет. Он случится в тот самый момент, обязательно случиться. Я все ходил в джинсовке, хотя солнце пекло мою кожу, мои ноги в черных штанах жгло майским солнцем. А я все еще не верил, что май настал. Я не решался одеть футболку, чтобы ветер трепал ткань и беззаботно ластился к моему телу, чтобы солнце оставляло на руках отпечатки, и я босыми ногами ступал на мягкую от росы траву и жаркие камни плитки. Но как бы я не прятал себя в воздушном замке, как бы не строил искусный узор, май уже был. В самом разгаре. Горел и дышал. Влюблял людей. Всех кроме меня. Я все еще ждал своей любви. Я рыдал, мои горькие слезы обжигали слезы от собственного бессилия. Я кричал ему, что жду, что невозможно и больно, что тяжело. И слезы все сильнее и сильнее душили меня в своем порыве. Рыдал. Ну же протяни мне руку, выбери меня, выбери быть рядом! Не видишь, мне жутко плохо, я жду тебя! Почему сейчас, даже сейчас, когда случился мой волшебный май ты не можешь прийти ко мне? Что я сделал не так? Я так хочу быть с тобой в этот май! Ну же! Мне так тяжко… Я кричал о помощи. Но даже признание собственного бессилия не могло спасти меня. Ожидание чуда сменилось каторгой в ожидании спасения. Я считал дни до ответа. Я глупо надеялся, высчитывая, когда, когда оно случится, когда меня спасут и я снова буду любить свой прекрасный май. Все время, что мне было дано, увязло в жалком подобии. Схлопнулось до двух дней - начала и конца. Когда же оно наступит, когда? Я ждал, безумно долго ждал, терзания себя сомнениями и слезами. Третьего дня я снова нашел себя плачущим. На качелях. Это были другие слезы. Слезы надлома, они лились из меня сами, я их не хотел, выплескивали как вода из переполненного стакана и бесшумно текли по моим щекам. Я ждал тебя, чтобы насладиться сиренью. Ты не пришел. Май прошел. Сирень отцвела. Я очнулся уже в июне, без тебя и без мая. Я был не жизнеспособен, как нежизнеспособны дети, рожденные без последнего месяца. Я карабкался в этом липком ощущение обмана, но и жертвой и лжецом был только я. И уже не мог я распуститься своей любовью, ведь май прошел, сирень больше не зацветет.