Увядание

Вэй Усянь не оборачивается. Только плотнее прижимается к Лань Чжаню и устало закрывает глаза. В голове гудит, но сквозь этот гул он до сих пор ясно слышит слова Цзян Чэна, пульсирующие в мозгу, будто выцарапанные иглой. На краю сознания смутно бьётся мысль, что стоило остановить Лань Чжаня, когда тот сбивал гуань — Цзян Чэн всегда был горд, а такой поступок по отношению к главе ордена являлся непозволительным. Вэй Усянь не делает ничего. Они отплывают на достаточное расстояние — он бы уже не смог разглядеть искаженное ненавистью лицо Цзян Чэна, но Вэй Ин так и не может заставить себя в последний раз взглянуть на Пристань Лотоса — место, которое когда-то, в прошлой жизни, было его домом. Он никогда не хотел такого конца для них. С какого момента все пошло не так? Нападение клана Вэнь? Трещина. Его уход из ордена? Трещина расширяется. Смерть шицзе? Она стала точкой невозврата, после этого ничто не могло заполнить разлом между ними. Их связывали узы и обещания. Узы разорвались с оглушительным электрическим треском, обещания были нарушены. И Вэй Усянь был тем, кто поспособствовал этому. Распутай они раньше клубок взаимного непонимания и обид, не дай нитям переплестись до такой степени, что дальше только резать — возможно тогда всего этого можно было бы избежать. — Вэй Ин? — слышит он голос Лань Чжаня над ухом. Вэй Усянь не открывает глаза, но без труда может представить беспокойное выражение обычно непроницаемого лица Ханьгуан-цзюня. В ответ он кладет свою руку поверх его ладони, лежащей на плече Вэй Усяня, и слегка сжимает. — Лань Чжань… спасибо, — говорит он, но сам не чувствует должной искренности в своих же словах. Спасибо… что встал на мою сторону? Нет. Нет, он благодарен, правда благодарен. Просто на душе продолжают скребсти кошки, ведь все должно было быть не так, и сейчас он как никогда остро чувствует неправильность происходящего. Лань Чжань ничего не говорит, только притягивает Вэй Усяня ближе к себе, заставляя его тем самым немного поменять положение и прижаться виском к груди. Краем уха Вэй Усянь улавливает неуклюжее пошаркивание, сопровождаемое позвякиванием цепей, и следом раздается скрежещущий голос: — Молодой господин Вэй… простите. Вэй Усянь наконец открывает глаза и поднимает взгляд на Вэнь Нина. Тот всем своим видом напоминает побитого щенка: брови сведены к переносице и слегка приподняты, а взгляд полон грусти. Сейчас и не скажешь, что когда-то он являлся правой рукой Старейшины Илина. — Вэнь Нин, я ведь дал тебе Суйбянь для того, чтобы ты разрубил эти цепи. Не можешь же ты носить их вечно. Мертвец опускает голову вниз и при этом вид его становится ещё печальнее. — Что касается Золотого Ядра, — продолжает он негромко. — Рано или поздно Цзян Чэн все равно бы узнал. Все тайное становится явным. Вопрос лишь в том, когда сокрытое явит себя свету. После операции Вэй Усянь часто с содроганием думал о том, что произойдет, если Цзян Чэн узнает, что ядро, теплящееся у него в груди, наполняющее меридианы духовной энергией, принадлежит вовсе не ему. Цзян Чэн будет… разбит? В бешенстве? Все сразу? Одно Вэй Усянь знал точно: это будет для главы Цзян ударом. Но время шло, а тайна все ещё оставалась известна только трем людям, к двум из которых Цзян Чэн испытывал лютую ненависть. Потом не стало и их. — Не говори о нём. Вэй Усянь поворачивает голову и смотрит на Лань Чжаня. — Хорошо, — ничего не хорошо. — Пусть прошлое останется в прошлом. С этими словами он криво улыбается. У Вэй Усяня теперь новая жизнь. Ему был дан второй шанс — шанс прожить её без сожалений. Жизнь Старейшины Илина была запятнана кровью, запачкана грязью, словно бамбуковая планка, на которой нерадивый ученик вывел тушью кривые иероглифы, а позже понял, что ошибся и принялся исправлять написанное, да только сделал все хуже и добавил новых пятен. Никто не будет пользоваться ошибочными записями, половина из которых не видна из-за темных разводов, остаётся только предать их огню. Новая дощечка гладкая, приятная на ощупь, писать на такой — одно удовольствие — никакой грязи, никаких пятен. Ранее допущенные ошибки? О них никто не узнает, они ведь сгорели. Вот только чтобы бамбук сгорел до угольков, нужно очень постараться[1]. А если этого не сделать, обожженная бамбуковая планка будет долгие годы хранить на себе запятнанные кривые иероглифы. — Лань Чжань, ты когда-нибудь пробовал семена лотоса с вином? Ожидаемо, в ответ Вэй Усянь получает отрицательное качание головой. Высвободившись из объятий Лань Чжаня, он разворачивается, оказываясь лицом к озеру, и запускает руку в воду. По всей озерной глади стелятся зелёным ковром головки отцветших лотосов. Он хватает сразу несколько тонких длинных стеблей, сгибает, и они тут же с лёгкостью ломаются. Поколебавшись, он срывает один розовый цветок, ярким пятном выделяющийся на фоне мутной воды. Вэй Усянь принимается с усердием очищать семена. Монотонная работа успокаивает, создаёт иллюзию того, что все в порядке. Начистив горсточку, он протягивает ее Лань Ванцзи, а после выуживает сосуд с вином и небольшую чарку. Вэй Усянь отдает ее, наполненную, Лань Чжаню. Реакция Лань Чжаня на алкоголь всегда казалась ему забавной. В той, прошлой жизни, все знали, что Вэй Усянь мог испить несколько сосудов с вином подряд и ему было хоть бы что. Он мог ни капли не пьянеть, в отличие от других адептов. Наблюдать за хмельными товарищами было той ещё забавой. Но никогда Вэй Усянь не встречал человека, реагирующего на спиртное как Лань Чжань — сначала тот засыпал, едва пригубив алкоголь, а проснувшись, вел себя так, как не повел бы себя никогда, будь он трезвым. Вот и сейчас щеки того слегка розовеют, а глаза подергиваются сонной дымкой. Вэй Усянь усмехается и дотрагивается пальцем до его щеки. Никакой реакции. Невольно к Вэй Усяню приходят воспоминания о времени, проведенном в Облачных Глубинах. В какой-то период Лань Ци Жэнь находился в Цин Хэ, поэтому занятий не было, и большинство учеников все свободное время валяли дурака, а ночью пробирались в комнату Вэй Усяня и Цзян Чэна, где и устраивали попойки. Забавным было то, что в алкогольном опьянении многие могли затеять шутливые драки. Ничего серьезного, нет, так, получали несколько синяков да ушибов, но все оставались живехоньки. Цзян Чэн не был исключением, и очень часто Вэй Усянь мог с ним, что говорится, сцепиться по пьяни. Опьянение Цзян Чэна обычно проходило, как и у Лань Чжаня, в две стадии. Первым было увлекательное мутузинье друг друга, после которого оставалось только потирать ушибленные части тела. А вот вторая часть была интереснее — вечно недовольного и вспыльчивого Цзян Чэна будто подменяли: он становился на удивление тактильным и ласковым и лез к тому же Вэй Усяню, которому недавно сам же наносил удары кулаками. А бил он, к слову, не слабо. Вэй Усянь невольно потирает предплечье, словно там все ещё есть следы от ударов, но никаких следов, а тем более боли, нет — это даже не его тело. Цзян Чэн всегда был не особо общительным. Даже в детстве, когда тот же Вэй Усянь мог, только перекинувшись несколькими фразами с другими ребятами, уже завести себе новые знакомства, он подолгу молчал и отказывался по своей инициативе подходить к кому-либо ближе чем на два чжана[2]. В целом, его круг общения обычно ограничивался сестрой и Вэй Ином. Раньше были собаки. Конечно, становясь старше, ему приходилось знакомиться с новыми людьми, но общение с ними было довольно поверхностным, он ни с кем особо не сближался, держа всех на расстоянии. В Облачных Глубинах в компанию, состоящую из них двоих, затесался нынешний Глава Ордена Цинхэ Не, тогда ещё только мальчишка, любивший отлынивать от занятий и лелеявший свою коллекцию вееров. У них с Цзян Чэном складывались неплохие отношения. Не особо близкие, но неплохие. По крайней мере, Вэй Усянь был уверен, что Цзян Чэн не скучал в одиночестве, пока сам он переписывал правила Ордена Гу Су Лань под присмотром Лань Чжаня. Тем не менее, Вэй Усянь был убежден, что он являлся для Цзян Чэна самым близким другом, как бы тот время от времени не ворчал на него и не скидывал его руку со своего плеча. Неудивительно, что во время вот таких вот попоек разомлевший Цзян Чэн цеплялся именно к нему, а потом утыкался носом в шею и смешно сопел. Вэй Усянь только посмеивался на это, мол «как так, шиди, не ты ли журил меня за то, что я много пью?» Цзян Чэн на это что-то недовольно бурчал и только плотнее прижимался к тёплому боку. По утру, конечно, отходящий от похмелья будущий глава ордена мог запустить в шисюна чем-нибудь тяжёлым, но то были мелочи. Вэй Усянь моргает. Вэнь Нин, стоя на носу лодки, механически опускает и поднимает весла, приводя их маленькое судно в движение. Совсем скоро они прибудут в Юнь-Пин. Вэй Усянь переводит взгляд на Лань Чжаня. Тот полусидит, прислонившись головой к бортику. Глаза его закрыты, а румянец немного спал. — Знаешь, — задумчиво говорит он, снова переводя взгляд на озерную гладь, уверенный, что Лань Чжань вряд ли его сейчас слышит. — Цзян Чэн, он… Он на самом деле не всегда был таким. То есть да, характер у него и раньше оставлял желать лучшего, но он всегда был человеком, преданным своим принципам и своей семье. На него можно было положиться, — Вэй Усянь кладет локоть на бортик и подпирает щеку рукой. — Мы ведь с ним не ладили по началу. У Цзян Чэна в детстве были щенки, а я… ну, ты знаешь, не переношу собак. Когда дядя Цзян привел меня в Пристань Лотоса, он велел отослать всех щенков, и Цзян Чэна это, конечно, не обрадовало. Что ж, его можно было понять, но что я мог поделать со своим страхом! Спустя время я смог с ним подружиться. Он всегда защищал меня от собак. Чаще всего я взбирался на ближайшее дерево, но иногда меня сковывал ужас до такой степени, что я не мог даже пошевелиться. Так что он закрывал меня собой и после успокаивал, — слегка улыбается Вэй Усянь. Не глядя, он берет несколько оставшихся семян лотоса и запихивает в рот. Вэй Усянь вспоминает про сорванный цветок, лежащий чуть поодаль и берет его в руки. Проводит кончиками пальцев по нежным ярко-розовым лепесткам. — Шицзе… любила лотосы. Иногда мы с Цзян Чэном приносили ей несколько цветков. Она всегда улыбалась. Цзян Чэн тоже улыбался. Вэй Усянь замолкает. Поворачивает голову и встречается взглядом с Лань Ванцзи. Тот смотрит на него странно, а потом переводит взгляд на лотос в руках Вэй Ина. Глаза его ещё немного блестят после выпитого алкоголя, но что-то подсказывает Вэй Усяню, что дело не в нем. Более того, все это время Лань Чжань внимательно слушал все, что говорил Вэй Ин. Он прячет цветок в ханьфу. Наконец вдали становятся различимы очертания берега небольшого городка Юнь-Пин. Час поздний, людей на улице мало. Вдоль суши виднеются несколько рыбацких лодок. Их суденышко пришвартовывается у причала. Лань Чжань первым сходит на небольшой мостик и протягивает руку Вэй Ину, тот сходит следом. Лань Чжань идёт рядом с ним, немного придерживая. После недавнего кровотечения из цицяо его все ещё немного пошатывает, но в целом физическое самочувствие не так ужасно. Чего не скажешь о душевном. Он ведет его знакомой дорогой, и Вэй Усянь без слов понимает, что они направляются к тому постоялому двору, где останавливались в прошлый раз. Вэнь Нин незаметно ушел, поэтому они остались вдвоем. Больше Лань Чжань не смотрит на него так, но что-то Вэй Усяню не даёт покою. Себе он приказывает не думать о Цзян Чэне. Прошлое должно оставаться в прошлом, ведь так? Хозяйки, приветливо встретившей их в прошлый раз, нет. Вместо нее к ним выходит клюющая носом девушка лет двадцати. Она скользит по ним сонным взглядом и предлагает расположиться на втором этаже. Только войдя в комнату, Вэй Усянь осознает, насколько он измотан. У него нет сил ни на то, чтобы искупаться, ни на то, чтобы раздеться, поэтому он просто валится на кровать как есть и закрывает глаза. Разговаривать не хочется. Некоторое время он слышит негромкую возню, тихий стук в дверь и приглушённые голоса, но вскоре краем уха улавливает, как Лань Чжань подходит к столику, чтобы загасить лампу, и сквозь закрытые веки ощущает, что комната окончательно погружается во тьму. Постепенно рой мыслей в голове затихает. Он чувствует, как кровать рядом прогибается под тяжестью чужого тела, и Лань Чжань ненавязчиво придвигается ближе. Вэй Усянь проваливается в темноту.

***

Он просыпается от неприятно бьющего в глаза света. Шторы на окнах не задернуты, поэтому солнечные лучи беспрепятственно проникают в комнату, озаряя ее режущим блеском. Вэй Усянь поворачивает голову и наталкивается взглядом на пустующую половину кровати. Странным кажется не отсутствие Лань Чжаня, а то, что покрывало на ней расправлено так, словно на него никто за ночь так и не ложился. Но он точно помнит, что Лань Чжань был рядом, когда Вэй Усянь уснул. Он опускает ноги на пол и тут же чувствует под левой пяткой что-то мягкое; смотрит вниз и видит свою алую ленту, сейчас небрежно валяющуюся на полу. Вэй Усянь недоуменно хмурится. Ленту из волос он вчера точно не вынимал: так и уснул с неаккуратно съехавшим на бок хвостом. Он поднимает ее и несколько секунд разглядывает, а затем, придерживая в правой руке, берет пальцами две длинные пряди волос, спадающие на лицо, и не туго затягивает их ею сзади. Вэй Усянь не может объяснить, почему вместо привычного хвоста завязывает их так. Он хочет осмотреться вокруг, но почему-то не может сконцентрировать взгляд ни на одной детали в комнате: они словно ускользают от него и не желают складываться в единую картину. Единственное, что он может ясно видеть — это окна, с льющимся из них солнечным светом. Вчера небо было облачным, так почему же сейчас все кажется таким неестественно ярким? Мелькает мысль, что нужно поскорее найти Лань Чжаня. Он встаёт и, слегка пошатываясь, направляется к двери; дергает за ручку, выходит в темный коридор. Постоялый двор, на котором они остановились, всегда был полон гостей, а если сейчас утро, то здесь должно быть хоть чуть более оживлённо, чем сейчас. Но коридор тих, а его стены давят, словно два ряда молчаливых стражников, внимательно следящих за каждым твоим движением. Такой же пошатывающейся походкой он идёт до конца, к лестнице. Со второго этажа видна гостиная и, насколько может судить Вэй Усянь отсюда, там точно так же светло, как и в комнате, в которой он только что проснулся. Он спускается вниз по ступеням, и одна из них издает такой протяжный скрип, что Вэй Усянь невольно морщится. Место, где они остановились, славилось педантичным отношением работников, так как они могли не заметить скрипящую ступень? Смутно мелькает мысль, что ведь вчера, когда они поднимались наверх, ни одна из ступеней не скрипела. Что же тут произошло за одну ночь? Вэй Усянь проходит в гостиную. Здесь никого нет. Ни хозяйки, ни девушки, принявшей их вчера, ни работников, снующих туда-сюда, занятых повседневными заботами, ни гостей. Место будто вымерло. Что ещё больше тревожит Вэй Усяня — Лань Чжаня тоже нигде нет. — Лань Чжань? — на всякий случай зовёт он, но ответом ему становится тишина. С улицы не долетают никакие звуки, хотя окна открыты нараспашку. Вэй Усянь медленно подходит к столу, стоящему в середине комнаты, и замечает на нем потрёпанный свиток. Он берет свиток в руки, разворачивает, а затем недоуменно замирает. Он ясно, отчётливо видит перед собой изображения иероглифов, но не может прочесть ни один. Дело не в том, что они ему незнакомы, а в том, что он совсем не может сконцентрироваться на них. Они ускользают от его взора и никак не получается сосредоточить внимание. Спустя несколько секунд бесполезного разглядывания свитка, он оставляет это занятие и кладет его обратно на стол, как тот и лежал. Вэй Усянь нервно постукивает пальцем по деревянной поверхности, думая, что делать дальше. Он не чувствует страха, но странность происходящего вызывает в нем смешанные чувства: от недоумения до лёгкого раздражения из-за неизвестности. — Вэй Усянь, — он едва не подпрыгивает на месте. Этот голос он ожидает услышать меньше всего. — Цзян Чэн?! Только сейчас он замечает фигуру в фиолетового цвета одеяниях, отделяющуюся от единственного темного угла в комнате. Фигура выходит на свет и это действительно Цзян Чэн. Только вот… выражение лица главы Цзян кажется до странности непривычным. На губах у него играет ласковая улыбка, а глаза мягко светятся, устремляя взгляд прямо на Вэй Усяня. Вэй Усянь не может вспомнить, когда Цзян Чэн в последний раз так смотрел на него. Может, когда им было по шестнадцать? Или пятнадцать? Это было очень давно. И ещё одна вещь, которая выбивает из колеи: обычно собранные в тугой пучок с двумя косами по бокам волосы Цзян Чэна сейчас свободно ниспадают по плечам. Он не так часто видел Цзян Чэна с распущенными волосами даже в юношеские годы — тот всегда собирал их в незамысловатую прическу. Только поздней ночью, когда уже наступало время отбоя, Вэй Усянь иногда через окно пробирался к Цзян Чэну в комнату, чтобы поболтать перед сном. Тот обычно уже был одет в одежду для сна, и его волосы так же как и сейчас не были собраны ни в какую прическу. Кроме того, иногда, проказливый по своей натуре Вэй Усянь, мог запросто сдернуть сиреневую ленту с головы своего шиди, чтобы позлить. А после запустить пальцы в густую копну. Волосы у Цзян Чэна всегда были мягкими. — Вэй Усянь, ты наконец-то пришел. Я ждал тебя. — Ждал… меня? Он несколько раз растерянно моргает. Цзян Чэн его ждал? Почему он здесь? Разве он не ненавидит Вэй Усяня? Как он узнал, что Вэй Усянь тут? — Что ты здесь делаешь? Выражение лица Цзян Чэна меняется, и теперь он смотрит на Вэй Усяня едва ли не жалобно. Невольно вспоминается Вэнь Нин, для которого такой взгляд чуть ли не привычен. Но где Вэнь Нин и где Цзян Чэн? У них нет никаких схожестей. Но сейчас глава Цзян ведёт себя совсем несвойственным себе образом. Смотрит не так, как обычно. — Я хотел поговорить с тобой. Поговорить?.. Прошлый их разговор не кончился ничем хорошим. Это и разговором-то назвать трудно: Вэй Усянь больше молчал, что было довольно непривычно для такого взбалмошного человека как он, изредка вставляя едкие комментарии на обвинения Цзян Чэна, а сам Цзян Чэн выплескивал всю свою злость и на него, и на находившегося рядом Лань Чжаня. Что касается тех встреч, когда они то там, то тут пересекались после чудесного воскрешения Вэй Усяня, те разговоры также ни к чему хорошему не приводили. — О чем ты хотел поговорить? Он слегка поджимает губы. Если Цзян Чэн снова собирается бросаться в него обвинениями, стоит пресечь этот разговор до его начала. Он уже достаточно высказался там, в храме. — Возвращайся домой. — Что? Брови Вэй Усяня непроизвольно ползут вверх. Он не ослышался? — Возвращайся в Пристань Лотоса со мной. Пожалуйста. Нет, это какой-то бред. Цзян Чэн, оравший, чтобы он выметался оттуда теперь просит его вернуться вместе с ним в Пристань Лотоса. Этого просто не может быть. — Послушай, Вэй Усянь, я прошу прощения за все те слова, что наговорил тебе. Мы оба наделали ошибок. А теперь я просто прошу тебя вернуться домой. Внезапно Вэй Усянь чувствует такую волну гнева, что ему становится страшно. Рассудок его темнеет и он не верит, что следующие слова, слетающие с губ, принадлежат ему: — Вернуться с тобой в Пристань Лотоса? — губы его растягиваются в хищной ухмылке. — Что ещё мне прикажет глава ордена Юньмэн Цзян? Не ты ли сам изгнал меня? Не ты ли сделал меня своим врагом? Встал на сторону других орденов? А, Цзян Чэн? — тут его словно невидимая сила тянет с места, и он резко подлетает к Цзян Чэну, хватает за все такие же мягкие волосы, и вбивает его в стену. — Ты ведь теперь знаешь, чье ядро на самом деле находится у тебя в груди! Знаешь, что у меня не было другого выхода! Я ОТДАЛ ТЕБЕ ВСЕ, ЦЗЯН ЧЭН, И ЭТО ТВОЯ БЛАГОДАРНОСТЬ?! — Вэй Усянь со всей силы бьет его по лицу и кровь из разбитой губы Цзян Чэна тут же оказывается на щеке Вэй Усяня. — Ты… до сих пор носишь эти… одежды… — хрипит Цзян Чэн. Вэй Усянь прищуривается и опускает взгляд на свою руку, сжимающую горло Цзян Чэна. Он видит серый рукав с ярко-красным узором и без труда узнает накидку, которую носил ещё будучи Старейшиной Илина. Почему она на нем? — И что с того? — вместо этого мрачно спрашивает он. — Вэй Усянь… ты… не в себе, — Цзян Чэн пытается вырваться из хватки, но Вэй Усянь держит крепко. — ЗАТКНИСЬ! Я НЕ ЖЕЛАЮ ТЕБЯ СЛУШАТЬ! Новая волна гнева захлестывает Вэй Усяня, и он чувствует как глаза заволакивает кровавая пелена. Другая часть внутри него кричит от ужаса. «ОСТАНОВИСЬ! Это же Цзян Чэн! Что ты делаешь?! ОТПУСТИ ЕГО!» Вэй Усянь резко встряхивает головой. — Умри, — коротко выдыхает он, прежде чем с силой приложить Цзян Чэна головой об стену. Он ощущает как кровь стекает вниз по его рукам, пропитывая одежды. Ярость постепенно затухает, он поднимает взгляд и едва не вскрикивает от ужаса. «Цзян Чэн… о боги, нет, что я наделал… Цзян Чэн… Цзян Чэн…» От вида неподвижного тела его тошнит, и он отползает в сторону. Его начинает трясти, из глотки готовы вырваться рыдания, но он отдаленно слышит только свой булькающий истерический смех. Он смеётся, смеётся и не может остановиться. Внезапно он слышит громкое трещание и поднимает голову. Солнце его ослепляет, он не может никуда деться от этого яркого света, но спустя несколько секунд Вэй Усянь погружается во тьму.

***

Вэй Усянь задыхается от слез. Он рывком встаёт и принимается судорожно хватать ртом воздух. Сердце его заходится в бешеном ритме и кажется, что все, что он сейчас слышит — это непрерывный стук. Внезапно он чувствует прикосновение к своему плечу и резко дёргается в сторону, прижимается спиной к стене. В темноте за пеленой слез он видит обеспокоенное лицо Лань Чжаня, рука которого так и замирает в воздухе. — Вэй Ин? — неуверенно зовет тот. — Лань Чжань, я… — он трет глаза и вытирает рукавом выступившую на лбу испарину. — Прости, я разбудил тебя. — Тебе снился кошмар, — он не спрашивает, констатирует. Вэй Усянь кивает. Перед глазами все ещё стоит кровь, вытекающая из разбитой головы Цзян Чэна. Много крови. Некоторое время они сидят молча, пока Вэй Усянь пытается прийти в себя. — Ты звал Цзян Ваньиня, — нарушает тишину Лань Чжань. — Что тебе снилось? Вэй Усянь снова чувствует подкатывающую к горлу тошноту. Картина перед глазами не желает рассеиваться. Сон кажется настолько реальным, что он и сейчас до сих пор словно ощущает липкую кровь на своих пальцах. Вэй Усянь качает головой и прикладывает пальцы к виску. — Цзян Чэн… мне снилось, что он был здесь, просил вернуться обратно в Пристань Лотоса, а я… я убил его. Лань Чжань некоторое время молчит, чуть нахмурив брови. Вэй Усянь откидывает голову назад и упирается затылком в стену. Он практически кричит себе, что это просто сон, не реальность, Цзян Чэн жив, Вэй Усянь и пальцем его не тронул. И еще: он больше не Старейшина Илина и никогда им не будет. — Это просто сон, — озвучивает Лань Чжань его мысли. — Все хорошо, Вэй Ин. Тебе стоит перестать столько думать о прошлом. Перестать думать о прошлом? Разве это так легко? Как он может просто забыть человека, с которым бок о бок провел половину своей жизни? Вэй Усянь судорожно запускает пальцы в свои волосы, растрепывая ещё больше и без того неаккуратный хвост. — Я знаю, знаю. Но то, что я видел, казалось таким реальным. Я говорил ему страшные вещи, Лань Чжань. Это трудно объяснить, но меня убивает эта неопределенность. Мне кажется, что сейчас я совсем не там, где должен быть. Я знаю, что Цзян Чэн меня ненавидит, но мы ведь так ни разу и не поговорили нормально с глазу на глаз. Может если бы я мог только… — тут он беспомощно взмахивает рукой в воздухе, — может все закончилось бы и не так? Я не знаю, что мне делать. Лицо Лань Чжаня мрачнеет. В памяти Вэй Усяня всплывает тот странный взгляд, который он на него бросал, когда они только плыли сюда. — Ты хочешь вернуться? — бесцветно спрашивает он. Вэй Усянь растерянно смотрит на него. Что будет, если он всё-таки осмелится вернуться? Что он скажет Цзян Чэну? Вэй Усянь всегда был человеком, который в карман за словом не лезет, но сейчас он даже в мыслях не может представить, с чего начнет. — Да, — неожиданно для самого себя твердо говорит Вэй Усянь. — Если Цзян Чэн не захочет меня видеть, я больше не покажусь ему на глаза. Но если есть хотя бы малейшая возможность попытаться что-то исправить, то стоит попробовать. Терять мне все равно больше нечего. В конце концов, всегда можно действовать по ситуации. — Мгм. — Лань Чжань, — он неловко трет рукой лоб, — я должен отправиться туда один. Прости. Лань Чжань судорожно сжимает правую руку, но тут же ее расслабляет. — Ты еще слишком слаб, а Цзян Ваньинь в прошлый раз не выглядел как человек, готовый продолжать разговор. Вэй Ин, прошу, подумай: нужна ли тебе эта встреча? Нужна ли? Перед глазами снова неподвижное окровавленное тело. Вэй Усяню хочется знать, что с Цзян Чэном все в порядке. Глупое, иррациональное желание, навеянное кошмаром. Он будет рад просто иметь возможность увидеть его, даже если после тот не пожелает его слушать и скажет выметаться вон. — Нужна, — тихо отвечает он. — Я уверен. Комната снова погружается в молчание. Лань Чжань уже не сидит так близко к нему, поэтому во мраке трудно разглядеть выражение его лица и понять, о чем тот думает. Вэй Усянь взволнованно кусает губу. Он чувствует острый укол вины перед Лань Чжанем. Вэй Усянь мог бы прямо сейчас сорваться с места и снова отправиться в путь, но не может так поступить. Только не с Лань Чжанем. Поэтому он ждёт ответа, сидя весь в напряжении. Наконец Вэй Усянь слышит как тот еле слышно выдыхает и поворачивается к нему. — Это твое решение, и я не вправе тебя останавливать. Если это то, чего ты действительно желаешь, то пусть будет так. Вэй Усянь только кивает головой, не зная, что ответить. Разумным было бы сейчас остаться и попробовать поспать еще, чтобы утром отправиться с новыми силами, но, во-первых, после увиденного он уже вряд ли сможет заснуть, а во-вторых, после принятого решения он больше не может оставаться с Лань Чжанем в одной комнате. Тот, может, и не стал останавливать Вэй Усяня, но он все ещё чувствует огромный груз вины. Поэтому Вэй Усянь встаёт и заторможенно направляется к двери. Опускает ручку и все же оборачивается: — Прости, — тихо говорит он. В ответ тишина. Лань Чжань на него не смотрит.

***

Вэй Усянь бежит, хотя скорее правильнее сказать несется к причалу, где осталась их лодка. После того, как он попрощался с Лань Чжанем, он поспешно сбежал вниз по лестнице, про себя отмечая, что ступени на ней действительно не скрипят, махнул рукой все той же сонной девушке, которая слегка встрепенулась, увидев взволнованного гостя, торопящегося неизвестно куда посреди ночи, и покинул постоялый двор. Выбегая на знакомый мостик, он вспоминает о необходимости призвать Вэнь Нина. Вэй Усянь мог бы доплыть и сам, но состояние его все ещё неважное, так что это займет в два раза больше времени, чем если грести будет Вэнь Нин. Все же он мертвец и не чувствует усталости. Он достает из-за пояса Чэньцин и, немного поколебавшись, мягко проводит пальцами по всему ее корпусу, слегка поглаживая. Он столько лет не играл на ней. В его руках она была смертоносным оружием, унесшим тысячи жизней. Но ведь она может быть и простым инструментом, чья мелодия успокоит и теплом разольется в груди. Цзян Чэн хранил ее все эти годы. Да, она была военным трофеем и часто главы орденов отводили себе целые комнаты под подобные безделушки. Почивший Цзинь Гуанъяо был ярчайшим примером. Но почему-то Вэй Усянь уверен, что дело здесь не в этом. Нет, Цзян Чэн всегда был человеком, который точно не отказался бы от материального подтверждения своей победы, но не тогда, когда дело касалось Вэй Усяня. Он бы скорее сжёг все, что служило бы напоминанием о нем. Вэй Усянь подносит флейту к губам и начинает наигрывать незамысловатую спокойную мелодию. Улица пуста, так что он не тревожится о том, что может до смерти напугать случайного прохожего. Очень скоро он слышит знакомый звон цепей. — Молодой господин Вэй, — приветствует его Вэнь Нин. Вэй Усянь кивает в ответ и переходит сразу к делу: — Вэнь Нин, мне нужно вернуться обратно в Пристань Лотоса. Глаза Вэнь Нина удивлённо округляются, что выглядит весьма забавно на его мертвенно-бледном лице. — В Пристань Лотоса? Но… но, молодой господин Вэй, в прошлый раз глава ордена Цзян, он… Вэй Усянь перебивает его: — Я знаю, что было в прошлый раз, но сейчас мне нужно вернуться. Это важно. Больше Вэнь Нин ничего ему не говорит, только немного потерянно садится в лодку и берется за весла. Прежде чем начать грести, он поворачивается к Вэй Усяню, словно хочет что-то сказать, но, видя, что тот на него не смотрит, не решается. И все же спустя несколько минут после их отплытия он, не оборачиваясь, неуверенно спрашивает: — Молодой господин Вэй, а что же… с молодым господином Ланем? Вэй Усянь на секунду жмурится и только качает головой, но тут же спохватывается, вспомнив, что Вэнь Нин сейчас не видит его: — Он… не смог отправиться со мной. Больше Вэнь Нин не задаёт вопросов. Чем дольше они плывут, тем мрачнее становятся мысли Вэй Усяня. От тревоги он не знает, куда деть руки, поэтому беспокойно мнет рукава своей одежды. Внезапно он нащупывает в ее складках что-то мягкое, и спустя секунду в его ладонях виднеется тот самый лотос, сорванный по пути в Юнь-Пин. Всего за несколько часов лепестки цветка, оторванного от воды, успели пожелтеть и пожухнуть. Он осторожно, чтобы не навредить ещё больше, проводит по ним пальцами. Время от времени Вэй Усяню казалось, что жизнь вдали от дома была такой же поблекшей, как и лотос в его руках. Особенно остро это ощущалось после того, как он сам сказал Цзян Чэну объявить его предателем и покинул орден. Да, у него была своеобразная поддержка в лице оставшихся людей из клана Вэнь, но они не могли заменить ему место, в котором он столь долго жил, и людей, с которыми рос. Он убеждал себя, что так нужно, так правильно — держаться вдали от Цзян Чэна, шицзе, ордена Юньмэн Цзян в целом. В случае чего он не сможет никому из них навредить. Но жизнь постепенно теряла свои краски, а пропасть между ним и Цзян Чэном становилась все шире, пока не разошлась окончательно. Было поздно уже что-либо менять. Вэй Усянь ещё несколько секунд смотрит на лотос в своих пальцах, а затем убирает его обратно в ханьфу, поближе к груди. Он бросает мимолётный взгляд на Вэнь Нина, чуть сгорбленно стоящего на краю лодки, а потом опирается головой на бортик и устало прикрывает глаза. «Ты ведь теперь знаешь, чье ядро на самом деле находится у тебя в груди!» — резко прорезают мозг его же собственные слова из кошмара, и глаза непроизвольно широко распахиваются. Он никогда не винил Цзян Чэна в том, что случилось в тот день. Вэй Усянь помнил, в каком состоянии он был, когда увидел мертвые тела своих родителей. Как осел на землю и некоторое время оцепенело смотрел перед собой, как бы Вэй Усянь ни пытался его растормошить. Как один порывался выбежать против целой толпы ублюдков из клана Вэнь, что было равносильно самоубийству, поэтому все, что мог делать Вэй Усянь — это крепко держать Цзян Чэна, несмотря на то, что тот всеми силами пытался вырваться, больно впивался зубами в его пальцы и бил под ребрами так, что перехватывало дыхание. В городе это была его ошибка, что он оставил Цзян Чэна одного даже на несколько минут, которые впоследствии стали решающими в их судьбах. Несмотря на всю ту боль, что они причинили друг другу, Вэй Усянь знал — если бы перед ним снова встал выбор: отдать свое Золотое ядро Цзян Чэну или сохранить, по праву принадлежавшее ему, Вэй Усяню, он бы, не задумываясь, отдавал его снова и снова. Поменяйся их судьбы в тот день местами, Вэй Усянь был уверен: Цзян Чэн сделал бы для него то же самое. Когда они оказываются в знакомых водах, уже светает. Небо незаметно меняет свой цвет; хмурая серость уступает место бледно-розоватому свечению. Вэй Усянь встаёт со своего места и подходит чуть ближе к Вэнь Нину. Он смотрит нет ли на суше охраны, но, к счастью, берег пуст, что сейчас оказывается на руку. Вэй Усянь откидывает с лица несколько выбившихся прядей и потуже затягивает хвост. От волнения и тревоги ладони слегка потеют; ногой он, сам того не замечая, начинает отбивать какой-то неясный даже для него самого ритм. Наконец лодка оказывается возле моста, и Вэй Усянь спрыгивает на дощатую поверхность. Вэнь Нину он бросает краткое «спрячься где-нибудь», а сам направляется к известной ему тайной тропе, ведущей в усадьбу главы Цзян. Обходной путь займет больше времени, но это лучше, чем сразу нарваться на охрану и быть вышвырнутым прочь. В том, что Цзян Чэн приказал караулящим не впускать его обратно, он даже не сомневается. Вэй Усянь предполагает, что шестая стража[3] отзвонила уже давно, и сейчас Цзян Чэн, встававший обычно намного раньше, должен быть у себя в кабинете. Раньше кабинет принадлежал Цзян Фэнмяню, и Вэй Усянь время от времени бывал там. Обычно на воспитательную беседу к бывшему главе ордена его отправляла мадам Юй, но тот всегда был мягок с Вэй Усянем, поэтому ожидаемого ею результата эти разговоры никогда не давали. Спустя некоторое время он оказывается в усадьбе и находит взглядом нужное окно. Мысленно Вэй Усянь благодарит Цзян Чэна за то, что тот смог с точностью едва ли не до каждой дощечки реконструировать разрушенную Пристань Лотоса, так что сейчас все кажется более менее знакомым. Участок, на котором располагается резиденция главы Цзян, никогда не испытывал недостатка в растительности, поэтому везде виднеются деревья, по одному из которых Вэй Усянь рассчитывает бесцеремонно влезть в окно. И хотя после нападения ордена Цишань Вэнь некоторые из них были сожжены дотла, сейчас то там, то тут маячат высокие стволы. Он осторожно высовывается из кустов, скрывающих его присутствие, и тщательно осматривается. Охраны снова не видно, поэтому Вэй Усянь направляется к нужному дереву с довольно толстым стволом и густой листвой. Он цепляется руками за самую нижнюю ветку и подтягивается, помогая себе, как может, ногами. «В ордене Ланьлин Цзинь совсем плевать хотели на физическую подготовку своих адептов», — с раздражением думает он. — «Всего-то подтянулся пару раз, а уже нужна передышка». Чертыхаясь сквозь зубы, Вэй Усянь кое-как достигает нужной высоты и равняется с окном. Осторожно заглядывая внутрь, он с удивлением осознает, что Цзян Чэна там нет. Странно, но, возможно, в отличие от своего отца, он садится за бумажную работу позднее. Оббежав ещё несколько предполагаемых и доступных ему мест, где мог бы находиться глава Цзян, пару раз едва скрывшись с глаз охраны, он понимает, что Цзян Чэна нигде нет. «Не мог же он уехать никуда ни свет ни заря», — думает Вэй Усянь. Сердце его начинает биться чаще от снова накатывающей тревоги. Последним местом, где, по догадкам Вэй Усяня, может быть Цзян Чэн, это его покои. Но ведь он всегда, сколько Вэй Усянь себя помнил, рано вставал и тут же брался за дела. Не мог же он спустя столько лет изменить своим привычкам? Впрочем, другого выбора у него все равно нет. Окольными путями он кое-как доходит до окна, которое, предположительно, находится в коридоре, ведущем к покоям главы Цзян, и с неудовольствием смотрит на очередное дерево, на которое ему снова предстоит карабкаться. Он бы мог влезть сразу через окно в комнате Цзян Чэна, но, как назло, ветка ближайшего к нему дерева находится на слишком большом расстоянии, и Вэй Усянь боится, что в этом теле может просто не допрыгнуть и бесславно полететь вниз. Тяжело дыша и негромко покряхтывая, он всё-таки взбирается наверх и вываливается через открытое окно в просторный коридор. Правда через секунду слышит чьи-то шаги и негромкие голоса, поэтому быстро юркает в небольшое углубление между стеной и статуей какого-то генерала как раз в тот момент, когда из-за угла выходят две служанки. «Что за невезение», — чертыхается он мысленно, когда они останавливаются прямо напротив статуи, за которой он прячется. Вэй Усянь приседает на корточки и как можно плотнее прижимается спиной к стене. И если ещё секунду назад он сетовал на невезение, то сейчас, улавливая обрывки диалога служанок, он считает это самым большим везением: — С главой Цзян сегодня творится что-то совсем неладное. Заперся у себя в покоях и велит всем не беспокоить его. Я хотела утром, как обычно, сменить постельное белье, но он отослал меня. — Может подцепил заразу какую? Или устал от повседневных забот, решил отдохнуть сегодня. — Возможно… с ним такое впервые. Продолжая негромко переговариваться, они отходят от статуи и идут дальше по коридору. «Цзян Чэн заперся у себя? Что с ним?» — проносится в голове Вэй Усяня. Он немного успокаивается, потому что, по крайней мере, выясняет, что тот действительно находится в своих покоях, и сейчас Вэй Усянь сможет его увидеть. Он выскальзывает из своего укрытия, предварительно опасливо осмотрев коридор, и направляется к покоям главы Цзян. Вэй Усянь останавливается перед дверью из красного дерева с золотыми переплетами. Только сейчас он понимает, что не имеет ни малейшего представления о том, что делать дальше. У него снова учащается сердцебиение, и Вэй Усянь делает глубокий вдох, пытаясь привести мысли в порядок. Он поднимает вверх правую руку, сжатую в кулак, и негромко стучит в дверь костяшками пальцев. Несколько секунд он слышит только тишину, а затем раздается усталый голос: — Я просил не беспокоить меня. «Прости, Цзян Чэн, но нам действительно нужно поговорить», — с этими мыслями Вэй Усянь, вопреки словам Цзян Чэна, толкает дверь и входит внутрь. В комнате царит полумрак. Шторы на окнах лишь немного приоткрыты и едва пропускают слабые лучи света. Покои Цзян Чэна выглядят так, как Вэй Усянь их и представлял: все вещи на своих местах, ничего лишнего. Так же как и сейчас, в юношеские годы в его комнате всегда был строгий порядок. В отличие от комнаты Вэй Усяня, в его спальне никогда нельзя было обнаружить разбросанных по полу вещей или большого их обилия и нагромождения. Он склонялся к аскетизму; в убранстве комнаты ему всегда была чужда вычурность. Взгляд Вэй Усяня сразу же приковывается к сгорбленной фигуре на краю кровати, и его сердце пропускает удар. Цзян Чэн сидит к нему боком, низко опустив голову; руки его покоятся на коленях. Лица не видно: оно скрыто за темными длинными прядями, сейчас свободно спадающими вниз. Как во сне. По спине Вэй Усяня пробегает холодок. — Цзян Чэн… — голос его звучит неожиданно хрипло. Цзян Чэн резко вскидывает голову и встречается взглядом с Вэй Усянем. Зрачки его расширяются. Вэй Усянь замечает, что глаза у него сильно покрасневшие, словно он… Нет. С чего бы? — Т-ты?! Вэй Усянь с трудом сглатывает слюну. — Можно… можно мне войти? — спрашивает Вэй Усянь первое, что приходит в голову, и только потом понимает, насколько нелепо звучит его вопрос. Цзян Чэн никак не реагирует, только продолжает изумлённо таращиться на него. Вэй Усянь стоит возле двери, не зная, что ему делать дальше. Цзян Чэн пока не говорит ему выметаться вон, и это хороший знак. Нужно что-то сказать, как-то объясниться, но все слова словно застревают в глотке. Пока Вэй Усянь неловко топчется у двери, Цзян Чэн выходит из первоначального ступора; чуть хмурит брови и спрашивает странным голосом: — Зачем ты вернулся? Вэй Усянь сначала замирает. А затем просто отвечает: — Поговорить. — Поговорить, — после непродолжительного молчания повторяет за ним Цзян Чэн. — О чем ты хочешь поговорить со мной, Вэй Усянь? Он слегка прикусывает губу, думая, что ответить. «О чем? Да обо всем, Цзян Чэн. Обо всем, что случилось за все эти годы, о том, что произошло между нами». Цзян Чэн, видя, что Вэй Усянь не торопится с ответом, холодно говорит: — Мне казалось вы со вторым молодым господином Ланем уже сказали все, что хотели тогда. Вэй Усянь подавляет вздох и сдержанно отвечает: — Нет, не всё. С этими словами он наконец отлипает от двери, подходит к Цзян Чэну и садится на кровать рядом с ним. Тот смотрит на него, чуть сузив глаза, но ничего не говорит. И снова не прогоняет. Вэй Усянь лихорадочно соображает, с чего начать. Он думал, что правильные слова сами найдут себя, но сейчас в голове пусто. Откровенные разговоры никогда не были его сильной стороной: Вэй Усянь всегда старался перевести все в шутку, чтобы было легче. Он привык болтать все, что в голову взбредёт. Но нынешняя ситуация к такому не располагает. Он поворачивает голову к Цзян Чэну и встречает его выжидающий взгляд. Несколько секунд Вэй Усянь просто смотрит в знакомые бледно-серые глаза. За свою жизнь он видел в них разные эмоции: и радость, и печаль, и гнев, и ненависть. Каждая из них когда-то предназначалась ему. Из-за темных распущенных волос, обрамляющих лицо, Цзян Чэн кажется бледнее, чем обычно. Вблизи особенно заметна контрастирующая с кожей синева под глазами. Рот его сжат в тонкую линию. Внезапно рука Цзян Чэна, покоящаяся на коленях, дёргается, и он сжимает ее до побелевших костяшек пальцев. Он качает головой, а его губ касается знакомая усмешка. — Вэй Усянь решил снова почтить меня своим присутствием, но не может вымолвить ни слова. Воистину удивительно. Зачем ты вернулся, раз тебе даже сказать нечего? Зачем, Вэй Усянь?! Зачем. Ты. Вернулся. — …Прости. Цзян Чэн на секунду замирает, а затем взгляд его мрачнеет: — Мне не нужны твои извинения. Мне ничего от тебя не нужно. Вэй Усянь придвигается немного ближе и решительно заглядывает ему в глаза. — Может и не нужны, но парочку я тебе задолжал. Цзян Чэн… правда, прости. Я никогда не хотел, чтобы все вышло… так. Даже если ты меня ненавидишь, просто знай, что я искренне сожалею обо всех своих ошибках. Цзян Чэн снова поджимает губы и наклоняет голову, скрывая лицо за длинными прядями. Вэй Усянь ждёт от него хоть какую-то реакцию. Что он наорет, скажет катиться куда подальше со своими извинениями. Но Цзян Чэн молчит. Наконец он снова поднимает взгляд на Вэй Усяня и спрашивает: — Почему ты отдал мне свое Золотое ядро? Вэй Усянь удивлённо моргает и говорит: — Почему? А разве ты не поступил бы так же на моем месте? Во взгляде Цзян Чэна что-то мелькает, но он не может разобрать что. Вэй Усянь продолжает: — Я видел твоё состояние после… после случившегося. Ты бы не смирился еще и с потерей ядра. Что мне было делать? Уголок рта Цзян Чэна дёргается, и он говорит: — Такое безрассудство было слишком даже для тебя. И к чему оно привело. Вэй Усянь пожимает плечами: — Я не жалею. Если бы пришлось, я бы отдал его снова. Цзян Чэн снова отворачивается. Вэй Усянь опускает взгляд вниз и замечает, что тот крутит кольцо на указательном пальце, как делал всегда раньше. Привычка, которая была и у мадам Юй при жизни. Вэй Усянь знал, что обычно он делал так или если нервничал, или если с трудом сдерживал злость. В последнем случае Цзыдянь начинал угрожающе поблескивать. Но сейчас Вэй Усянь не видит никаких признаков зарождающегося снопа искр, и лишь смотрит на то, как Цзян Чэн с завидным упорством прокручивает кольцо пальцами. Он тяжело вздыхает и говорит: — Что сделано, то сделано. Возможно, прошлому действительно стоит оставаться в прошлом. Все же слишком много времени утекло. Цзян Чэн резко замирает. Пальцы левой руки так и остаются лежать на кольце, а правую он с силой сжимает. Вэй Усянь отрывает взгляд от его рук и смотрит на него. — Оставаться в прошлом, говоришь… — Цзян Чэн зло усмехается. — Для тебя это и правда ничего не значит, Вэй Усянь? — О чем ты? — О чем я?! Да у тебя и вправду короткая память я смотрю! Для тебя обещания, что ты давал, тоже просто остались в прошлом и не стоят упоминания?! Или они были всего-навсего пустым трепом?! Он запускает пальцы в волосы и качает головой: — Каким наивным глупцом я был, что поверил тебе тогда. Если бы только… — тут его голос срывается и он резко замолкает. Вэй Усянь впивается короткими ногтями в ладони. Своими неосторожными словами он только больше усугубляет их и без того напряжённые отношения. Он ждёт, что Цзян Чэн продолжит, но тот так и сидит, упёршись локтями в колени и вцепившись в волосы. — Цзян Чэн? — осторожно зовет он. Цзян Чэн снова поднимает на него свой взгляд, и Вэй Усянь остолбевает, когда видит, что в его глазах стоят злые слезы. — Ты говорил, что никогда не предашь орден Юньмэн Цзян. Говорил мне, что когда я стану главой, ты станешь моим подчиненным, будешь всю жизнь поддерживать меня. Что в ордене Гу Су Лань будут Два Нефрита, а в ордене Юньмэн Цзян — Два Героя. Это были твои слова! Прозрачные капли уже вовсю катятся по бледным щекам, оставляя на них мокрые дорожки. «Значит и вправду…», — отстраненно мелькает мысль в голове, когда Вэй Усянь вспоминает какими покрасневшими были глаза Цзян Чэна, когда он только вошёл в покои. Цзян Чэн редко позволял себе проливать слезы при нем, что уж говорить о других людях. Он считал это проявлением своей собственной слабости и сразу чувствовал себя уязвимым. Но сейчас он даже не пытается скрыть свое состояние. Вэй Усянь чувствует, как сжимается его сердце. — Ты ведь обещал! Ты сам это говорил!.. — уже с каким-то отчаянием выпаливает Цзян Чэн. Вэй Усянь опускает взгляд. — Прости. Я не сдержал обещание. Ощущает он себя премерзко. — Все извиняешься, — говорит Цзян Чэн и усмешка выходит горькой. Он резким движением вытирает рукавом лицо. — Я ведь сказал: не нужны мне твои извинения. — Что мне тогда сделать, чтобы хоть как-то наладить отношения между нами? — чуть повышает голос Вэй Ин. — Скажи, Вэй Усянь, тебе это и правда нужно? Почему бы тебе просто не оставить все, как ты говоришь, в прошлом и не двигаться дальше? — цедит сквозь зубы Цзян Чэн. — Думаю, Ханьгуан-цзюнь вполне сможет устроить тебе новую жизнь, вы ведь так хорошо поладили. — Не приплетай сюда Лань Чжаня, — мрачно говорит Вэй Усянь. — Он здесь не при чем. — Снова играешь в героя и заступаешься за других? Неужели второй молодой господин Лань настолько жалок, что не в состоянии сам защитить себя? — Чего ты добиваешься этими словами? «Он же сейчас специально пытается вывести меня из себя», — мелькает у него мысль. — «Какой в этом, черт возьми, смысл?» — Ничего я не добиваюсь, — Цзян Чэн стискивает зубы так, что видно как на скулах ходят желваки. — Для чего нужен весь этот разговор? Ты пришел, чтобы что? Извиниться, очистить свою совесть и со спокойной душой вернуться к Ханьгуан-цзюню, выстраивать новую жизнь? — тут он усмехается. — Снова уйти, как ты всегда это делаешь. Вэй Усянь моргает. Ему показалось или в последней фразе скользнула горечь? Внезапно лицо Цзян Чэна расслабляется, и он принимает отстраненный вид. О недавней вспышке свидетельствуют лишь ещё не до конца высохшие блестящие следы на щеках. — Сейчас тебе лучше покинуть Пристань Лотоса. Для твоего же блага. Но Вэй Усянь не был бы Вэй Усянем, если после всего увиденного сдался бы так просто. Что-то в том, как Цзян Чэн это говорит, не даёт ему покою. Он поднимает на него взгляд, а затем спокойно произносит: — А-Чэн, — и видит как Цзян Чэн вздрагивает всем телом. Шицзе и Цзян Фэнмянь звали их «А-Сянь» и «А-Чэн». Но сами они друг к другу не обращались так почти никогда. Лишь очень давно, в детстве, когда Вэй Ин только появился в доме главы Цзян, они могли звать друг друга подобным образом, но, повзрослев, перестали использовать эти обращения, ограничиваясь именами или шутливыми прозвищами. Хотя Вэй Усянь покривит душой, если скажет, что в мыслях никогда не продолжал называть Цзян Чэна А-Чэном. Но ведь мысли не реальность. Перестал он это делать лишь после ухода из ордена, когда их отношения начали стремительно ухудшаться. Может и Цзян Чэн делал так же? Он не знает. Он даже не знает, почему с возрастом они прекратили называть друг друга так. Неудивительно, что сейчас у Цзян Чэна такая реакция. Последний раз он слышал такое обращение к себе больше тринадцати лет назад от сестры, которая уже давно мертва. Наверняка Цзян Чэн не сумел сойтись ни с кем достаточно близко, чтобы позволить другому человеку называть себя так. «Глава ордена Цзян», «Цзян Ваньинь», вероятно, было единственным, что он слышал в свой адрес. — А-Чэн, — повторяет Вэй Усянь чуть мягче. — Не гони меня. Я никогда не желал зла ордену Юньмэн Цзян. Я стал Старейшиной Илина, чтобы расправиться с псами из клана Вэнь. Та клятва, что я тебе давал, — она не была пустым трепом. Я искренне считал, что всегда смогу быть рядом с тобой и во всем тебя поддерживать. Но ни ты, ни я не знали, что все обернется так. Я думал, что смогу защитить тебя, шицзе, да и весь орден в целом, если буду держаться подальше. Но ошибся. Я был самонадеянным глупцом, который думал, что сможет всегда контролировать темную силу. Я признаю это. Что касается остатка ордена Вэнь… А-Чэн, ты ведь сам видел — там жили немощные старики и маленькие дети. У Вэнь Цин и Вэнь Нина я был в долгу. Без них я бы не смог пересадить ядро. А ещё я мог просто потерять тебя, если бы они вовремя не пришли на помощь. Вэй Усянь замолкает. Он не пытается оправдать все те поступки, которые совершил, но, по крайней мере, говорит вслух о том, о чем хотел давно сказать. Цзян Чэн не шевелится. Взгляд его сейчас непроницаем, а на Вэй Усяня он не смотрит. Когда Вэй Усянь уже начинает сомневаться, слышал ли тот вообще все, что он говорил, Цзян Чэн, внезапно, ровным голосом произносит: — Я не возвращался за телами отца и матери. Вэй Усянь растерянно смотрит на него: — Что? — Я не возвращался за ними. В город, через который мы проходили, пришел отряд заклинателей из ордена Вэнь. Ты отправился купить нам еды и оставил меня ждать. Они принялись обходить улицы и рано или поздно наткнулись бы на тебя. Так что я выбежал и отвлёк их. Вэй Усянь застывает. Он никогда не винил Цзян Чэна в случившемся, но все это время думал, что тот по своей воле вернулся забрать тела мадам Юй и Цзян Фэнмяня, а сейчас получается, что он… попался из-за него? — Почему ты не рассказал мне? Цзян Чэн криво усмехается. — А почему ты никогда не рассказывал мне правду о ядре? Полагаю, по той же причине. Причина была одна — он не хотел, чтобы Цзян Чэн чувствовал себя так, словно теперь он обязан Вэй Усяню. И не хотел, чтобы тот считал, что он сделал это только из-за долга перед орденом, который его вырастил. Это ведь не так — Вэй Усянь не из-за долга это сделал. Он сделал это только ради самого Цзян Чэна. И выходит, что Цзян Чэн сделал то же самое ради Вэй Усяня. Умри Вэй Усянь — и ничего не изменилось бы, ведь он не был кем-то важным, незаменимым в ордене — лишь сын слуги, вот и все. — Мы оба пошли на жертвы, — говорит Вэй Усянь. Поколебавшись, он протягивает к Цзян Чэну руку и накрывает его правую руку своей. Он думает, что тот сразу же одернет ее, но Цзян Чэн не шевелится. Вэй Усянь сначала несмело, а затем увереннее, мягко проводит пальцами по тыльной стороне его ладони, поглаживает костяшки, дотрагивается до кольца, которое никак не реагирует на прикосновение. Рука Цзян Чэна напряжена, но, кажется, под осторожными касаниями слегка расслабляется. Прикосновения между ними были всегда. Тычки, пинки, удары, похлопывания по спине или плечу и все в таком духе. Объятия случались не так часто — в основном в какие-то эмоциональные моменты, когда обычного похлопывания по плечу было мало, а слова казались лишними. Отстранялись они довольно быстро, словно это было чем-то неловким. По крайней мере, для Цзян Чэна. К щекам того обычно приливала кровь и он отворачивался. Вэй Усянь иногда подшучивал над тем, какой тот недотрога. Сам Вэй Усянь любил касаться людей — в ордене Юньмэн Цзян сложно было найти адепта, на чьих плечах он ни разу не висел. Цзян Чэн был не таким. Он не любил, когда другие дотрагивались до него, за исключением близких. Но одно Вэй Усянь помнил и по сей день — помнил, как чтобы хоть как-то облегчить собственную боль, когда Вэнь Цин изымала из его тела Золотое ядро, до белеюших пальцев судорожно стискивал в своей руке руку Цзян Чэна, напоминая себе, что хоть шансы успеха не так велики, это всё не зря, он делает всё ради своего шиди. Иногда ему казалось, что он чувствовал ответное пожатие, но это было невозможно, ведь все это время Цзян Чэн был без сознания. — Я не ненавижу. Вэй Усянь поднимает на него вопросительный взгляд. — А? Он чувствует, как ладонь под его рукой слегка напрягается. — Я сказал, что у меня нет к тебе ненависти. Вэй Усянь удивлённо поднимает бровь. Цзян Чэн действительно только что это произнес? — Но ты ведь… Цзян Чэн сжимает руку с покоящимися на ней пальцами Вэй Усяня в кулак. — Я не говорил, что ее не было. Я сказал, что сейчас нет. Вэй Усянь не знает, что на это ответить. И точно так же не знает, что заставляет Цзян Чэна так резко поменять свое отношение к нему. Внезапно тот расслабляет руку, переворачивает ее ладонью вверх и несильно сжимает пальцы Вэй Усяня своими. — Что бы ты себе не надумал тогда, тебе следовало всё мне рассказать. Мы бы смогли найти решение. А так — что мне оставалось думать? Что ты променял свой орден на кучку Вэней, даже если там были только старики и дети? Я был ответственен за людей в Юньмэн Цзян и при всем желании не мог выбирать между тобой и орденом. Когда ты ушел, я чувствовал себя преданным. — Я не хотел, чтобы ты выбирал. Поэтому и ушел сам. Цзян Чэн ничего на это не отвечает, только хмуро смотрит перед собой. Сейчас, ощущая своей рукой тепло его ладони, Вэй Усяню кажется, что он там, где и всегда должен был быть. Он и должен был. Только судьба решила иначе. Вэй Усяню больше нечего добавить: он сказал все, что давно висело у него на душе тяжёлым грузом. Неожиданно в лице Цзян Чэна что-то меняется, и его взгляд перестает быть таким хмурым. Он поворачивает голову к Вэй Усяню; в глазах у него что-то быстро мелькает, а затем он делает то, от чего Вэй Усянь ошарашенно застывает. Цзян Чэн наклоняется к его лицу и прижимается своими губами к его. Прикосновение длится всего несколько секунд, и Вэй Усянь даже понять ничего не успевает, когда тот так же быстро отстраняется. — А-Чэн… Что ты?.. Цзян Чэн резко вырывает свою руку из его пальцев, выпрямляется и невозмутимо говорит: — Ты доволен теперь? Мы поговорили. Думаю, ты можешь с чистой совестью возвращаться ко второму молодому господину Ланю. — При чем тут Лань Чжань?.. — Вэй Усянь. Тебе сейчас лучше уйти. Цзян Чэн снова на него не смотрит. Вэй Усянь меняет положение так, что теперь он сидит на кровати на коленях. Он дотрагивается до плеча Цзян Чэна. — Эй, эй, А-Чэн! Ты не можешь просто так взять и выгнать меня, ничего не объяснив! Цзян Чэн раздражённо скидывает его руку со своего плеча. — Нечего тут объяснять, — мрачно бросает он. — Ты сейчас серьезно? Сначала целуешь, потом сразу же выгоняешь. И при этом говоришь, что тут нечего объяснять! — Да что ты такой неугомонный?! — взвивается Цзян Чэн. — Что я тебе объяснять должен?! Что ты в любом случае сам уйдешь, даже если тебя не прогонять?! — Никуда я не собирался уходить, — тихо отвечает Вэй Усянь. Он снова стискивает руку Цзян Чэна, несмотря на не очень активное сопротивление того. — Я не знал, как ты отреагируешь на мое появление: вышвырнешь ли вон или выслушаешь. Но очень хотел, чтобы выслушал. И сейчас, А-Чэн… Нет. Глава Цзян. Я бы хотел попросить принять этого смиренного ученика в ряды адептов ордена Юньмэн Цзян, — тут он сам расцепляет их пальцы и складывает свои ладони вместе в почтительном жесте. Цзян Чэн несколько секунд молчит, а затем выдыхает: — Я рассмотрю твое прошение. Вэй Усянь слегка улыбается и после этого комната погружается в тишину. Мысли обоих крутятся вокруг одного и того же. Но, судя по всему, Цзян Чэн не намерен первым начинать обсуждение, поэтому спустя какое-то время Вэй Усянь берет на себя смелость первым нарушить молчание: — А когда ты…? — Что — когда? — тут же резко прерывает его Цзян Чэн, бросая острый взгляд. — Ну, знаешь… — тут Вэй Усянь поднимает правую руку вверх и прикладывает два пальца к своим губам. Цзян Чэн сжимает рот в тонкую линию, но потом все же отвечает: — Давно, — и, помолчав, добавляет, — со времени обучения в Облачных Глубинах. — О, — только и говорит Вэй Усянь. А через несколько секунд все-таки спрашивает: — Почему… не сказал? Цзян Чэн снова кидает на него колкий взгляд. — И как ты себе это представляешь? В то время ты дальше своего носа ничего и никого не видел, а ещё постоянно крутился вокруг Ханьгуан-цзюня. Потом было не до этого. Вэй Усянь почесывает затылок. — Что ж… возможно, с первым ты прав. А по поводу Лань Чжаня… нет у нас с ним ничего, А-Чэн, он просто мой друг. Цзян Чэн лишь слегка усмехается, но ничего на это не говорит. Вэй Усянь тоже ничего больше не говорит и лишь придвигается чуть ближе к нему. Поднимает вверх левую руку и касается спутанных темных волос. Зарывается в них пальцами и скользит вниз по всей длине. Они такие же мягкие, как и раньше. — У тебя красивые волосы, — зачем-то говорит Вэй Усянь. Это правда, хотя сейчас они явно далеки от идеального состояния. Видимо, после случившегося в храме, Цзян Чэн не озаботился тем, чтобы привести свой внешний вид в должный порядок. Он ещё некоторое время бездумно перебирает пальцами мягкие пряди. Цзян Чэн все это время сидит неподвижно. Вэй Усянь чуть смещает руку к его щеке и зовёт: — А-Чэн, посмотри на меня. Тот поворачивает голову и встречается с ним взглядом. Вэй Усянь сначала просто мягко поглаживает его щеку большим пальцем, а потом закрывает глаза и приникает к его губам. Губы у Цзян Чэна мягкие, податливые, в отличие от обветренного и искусанного рта Вэй Усяня. Не то что бы Вэй Усянь думал об этом, но ему казалось, что поцелуи с Цзян Чэном будут соответствовать его характеру. Будут быстрыми, жгучими, даже немного грубыми, но Цзян Чэн сумел его удивить. Поцелуй выходит спокойным и плавным. Первый поцелуй Вэй Усяня был совсем другим. Тот был резким, напористым, отчаянным даже. Абсолютный контраст с тем, что происходило сейчас. Вэй Усянь так и не выяснил, кто была та девушка, осмелившаяся его поцеловать. Вэй Усянь чувствует, как Цзян Чэн скользит своим языком по его губам, и раскрывает их навстречу. Одной рукой Цзян Чэн проводит по его волосам, а вторую кладет на спину и прижимает к себе так, словно хочет сплавиться с Вэй Усянем воедино. Вэй Усянь слегка прикусывает нижнюю губу Цзян Чэна и в ответ получает укус чуть посильнее, который тот сразу же зализывает. Отстраняются они только когда рот уже начинает немного побаливать, но Вэй Усянь тут же прижимается своим лбом ко лбу Цзян Чэна, не открывая глаз. Он все ещё чувствует его теплое дыхание. — Не знал, что Глава Цзян может быть таким нежным, — со смешком выдыхает Вэй Усянь. — Помолчи, — беззлобно бросает Цзян Чэн. Они некоторое время сидят так, приникнув друг к другу, деля одно дыхание на двоих, но вдруг Цзян Чэн отодвигается и находит рукой его запястье, а затем несколько раз быстро прижимается губами к пальцам Вэй Усяня. — Прости, — говорит он. Вэй Усянь поднимает на него удивленный взгляд. — Что-что? — Вэй Усянь! Ты ведь не оглох. Вэй Усянь только широко улыбается и тянется за новым поцелуем, на который Цзян Чэн сразу же охотно отвечает. Внезапно в голове мелькает мысль, про которую он вспоминает только сейчас. Он отстраняется и бережно достает висящую на поясе Чэньцин. — А-Чэн… ты сохранил ее. Спасибо. Цзян Чэн слегка дергает плечом и негромко говорит: — Она была единственным оставшимся напоминанием о тебе. Вэй Усянь кивает. Он ведь мог уничтожить ее. Цзян Чэн говорил, что ненавидел его, но хранил Чэньцин все эти тринадцать лет. И отдал обратно в самый нужный момент. — Возможно, часть меня хотела, чтобы ты вернулся. Вэй Усянь хмыкает, прокручивая Чэньцин в пальцах. — Теперь я здесь. Он снова вешает флейту себе на пояс и поднимает взгляд на Цзян Чэна. Он только сейчас понимает, насколько тот измучен, ведь, судя по всему, не спал всю ночь. Вэй Усянь льнет своей щекой к щеке Цзян Чэна и шепчет ему на ухо: — Главе нужна пара часов отдыха. Глава позволит этому смиренному ученику охранять его сон? Цзян Чэн фыркает. — А ты как-никак уже записался в ряды стражников? Вэй Усянь немного отодвигается, чтобы заглянуть ему в глаза, и склоняет голову на бок. — Если глава не против. — Не против. Вэй Усянь снова улыбается и говорит: — А когда проснешься, я заплету тебе волосы, А-Чэн.

***

Цветок лотоса распускается вновь.