Окна, которые мы открываем

      — Пошли, Тензо.       — Хай, сенпай.       Тензо пытается поклониться, но у него на спине тяжелый рюкзак с притороченным сверху футоном, а в руках — гигантская коробка, полная вещей, которые теперь — его.       Сам концепт владения чем-либо кроме хаппури и одежды, которая в данный момент на тебе, для Тензо — революционный. Сначала, в этой огромной стеклянной колбе, в которой прошло его детство, владеть было нечем. Затем, в Корне, где каждый отдельный человек не значил ничего, потому как значение имела только их совокупность, все было общее. Утром они сворачивали свои футоны и складывали их у стены, где каждый приходящий вечером просто брал следующий по очереди. Обувь. Одежда. Белье. Доспехи. Оружие. Границы личности, стертые до перетекания одного солдата в другого. Вы — одно. Вы — Корень, держащий дерево Конохи.       Свой хаппури Тензо снял с человека, которого убил едва ли в семь лет, и поначалу прятал, боясь, что подобная вольность не останется без внимания начальства. Но потом оказалось, что почти у каждого из них, безымянных солдат вне времени, было что-то — трофей, подарок, драгоценное воспоминание — тщательно хранимое и оберегаемое, и тогда Тензо надел свой налобник и именно в тот момент впервые ощутил себя личностью.       А сейчас он пытается поймать равновесие между рюкзаком размером с себя, перетягивающим назад, и коробкой, пытающейся увлечь вперед, коробкой с вещами, призванными сделать его новую квартиру похожей на дом.       — Нужна помощь? — спрашивает человек рядом с ним, смотря на Тензо внимательным глазом в прорези между маской, закрывающей нос и рот, и повязкой на левой половине лица.       — Нет, сенпай. Я справлюсь. — Тензо ловит шаткое равновесие и делает несколько шагов вперед, приноравливаясь. Человек лениво разворачивается к Тензо спиной и идет несколько впереди, показывая дорогу.       Человека зовут Хатаке Какаши. И для Тензо уже три года нет человека дороже.       Расставшись с Какаши после миссии с туманными людьми и вернувшись в штаб, Тензо — тогда еще Киноэ — не мог найти себе места. Настолько близкое соприкосновение с внешним — реальным — миром выбивало устоявшуюся, практически незыблемую почву Корня у него из-под ног. Факт того, что в мире есть свободные люди, возвращающиеся вечерами к себе домой, а не в длинный узкий зал казармы, делал жизнь Тензо какой-то неправильной. Он не мог перестать об этом думать, сравнивать себя, винтик системы, с другими, и в качестве других перед внутренним взором Тензо всегда выступал Какаши.              Какаши, прогуливающийся по деревне днём, не скрываясь и не прячась, не спрашивая на это разрешение. Какаши, покупающий вещи на заработанные деньги. Какаши, который практически в любой момент может съесть, что ему заблагорассудится, а не то, чем два раза в день кормят сразу всех солдат Корня. Какаши, у которого есть выходные, в которые он может заниматься тем, чем захочет. Вещи, которыми Какаши нравится заниматься.              Со временем Какаши проник в разум Тензо с еще одной, весьма неожиданной для младшего стороны.              Несмотря на то, что члены Корня живут в условиях строгих правил и ограничений, они все равно являются людьми. И, как и у всех людей, у них есть потребности. Первые дни в Корне это было для Тензо шоком, но он весьма быстро научился не замечать пыхтение, приглушенные стоны, объятия в клубах пара душевой, тихий сдавленный смех, шевеление и ерзанье в темноте казармы, тени, прячущиеся в углах. На любой стоянке стихийно образовывалась как минимум одна пара и после того, как Тензо отпустил первый ужас и смущение, он, как и все, перестал придавать этому какое-либо значение. Это стало нормальной частью его жизни и несколько лет никак не касалось его, пока в процессе взросления смутные образы не начали приходить к нему перед самым сном. Не то чтобы неприятные, но тревожащие, во снах они разрастались и опутывали его сознание, так что Тензо просыпался среди ночи, мокрый, возбужденный, с зелеными веточками, растущими из его рук и бедер, с лианами в длинных волосах.              Тензо не знал, что с этим делать. Вернее, знал в теории, обхватывая свой липкий, ноющий стояк неловкими пальцами и стараясь принести себе хотя бы недолгое облегчение. Но образы в голове не складывались, оставаясь туманно-неопределенными, и хотя Тензо кончал себе в руку буквально через пару движений, и его тело на несколько часов расслаблялось, разум не мог удовлетвориться.              В одну из ночей, ворочаясь в спальном мешке внутри хижины, которую Тензо построил для своей команды из-за начавшейся грозы, он получил свой ответ. Молния сверкнула в окне, на долю секунды освещая все крохотное помещение, и образы в голове Тензо оформились в легко узнаваемую фигуру. Вопреки ожиданиям и надеждам, легче от этого не стало.              У него ушло несколько месяцев, чтобы научиться извлекать сравнительную пользу из своего осознания, благо, живых примеров вокруг было предостаточно. Тензо никогда не задумывался о том, нравятся ли ему женщины или мужчины или все, ему нравился Какаши, и этого было достаточно. Если сначала Тензо хватало лишь вызвать образ старшего из памяти, как парень взрывался, всем телом проживая свой оргазм, то со временем его мысли ползли шире, дальше… глубже, от статичной картинки развиваясь в варианты того, что они с Какаши могли бы делать. Варианты того, что Какаши мог бы делать с ним.              Прижимаясь лбом к горячему кафелю душевой, пока мокрые волосы липли к спине и груди, одной рукой обнимая себя за живот, а другой лаская свой член, кусая губы и жмурясь, чувствуя, как тонкие веточки прорастают сквозь кожу, Тензо пытался представить, каково это. Чужие руки на себе, чужое тело, прижатое к своему, губы к губам и бедра к бедрам, поцелуи, жаркое дыхание, прикосновения и… Тензо каждый раз чувствовал дрожь, заглядывая дальше.              У него было несколько вариантов попробовать то, что он представлял, и Тензо даже хотел, каждый раз практически решался, но почему-то не мог через себя переступить. Он мог предложить себя практически любому мужчине из своих соратников, и они приняли бы предложение с благодарностью, но Тензо передергивало от одной мысли об этом, потому что это не был бы Какаши. С другой стороны, он мог бы попробовать вводить в себя пальцы, и острое желание сделать конкретно это порой накрывало его, но непонятный страх был сильнее, ловил Тензо за руку, уже подведенную к ягодицам, возвращал ее обратно на напряженный, истекающий член.              А потом случилось это. Задание, в котором Тензо предлагалось без тени сомнения убить свое божество, и конечно же он не смог. Какаши спас его из Корня, навсегда запечатывая в душе Тензо еще одно чувство к Хатаке — всепоглощающей благодарности.       Несколько месяцев Тензо жил в одном из общежитий АНБУ, привыкая к новому статусу, новым возможностям, новым людям. К огромным окнам в комнате, которую делил с еще пятерыми новобранцами, ожидающими расселения.       Каждый день Тензо буквально купался в солнце. Оно наполняло его изнутри, и Тензо казалось, что каждая частица чакры, составляющей его Мокутон, наконец-то получает нечто жизненно необходимое, и из-за этого парень не только ощущал себя полным энергии даже ночью, даже после тяжелых тренировок и сложных миссий, но и, как ему казалось, стал цвести гораздо чаще.       И вот, теперь Какаши ведет Тензо в его новую квартиру. «Моя новая квартира» — думает Тензо, и слова мешаются на языке, не ложатся на него как следует даже мысленно. В глубине души он все еще боится, что это резкое изменение в его казалось бы безнадежно распланированной жизни окажется просто жестокой шуткой. Тензо ловит себя на мысли, что убить себя кажется ему гораздо более привлекательной идеей, чем вернуться в подземелья Корня.       — Тут на третий этаж, — говорит Какаши и едва успевает подхватить из рук младшего коробку, когда тот снова теряет равновесие, слишком резко остановившись. Они поднимаются, Какаши отдает коробку обратно, чтобы достать ключ, открывает дверь, и Тензо заходит внутрь. «Моя квартира» — снова думает младший, ставит коробку на пол и сбрасывает тяжелый рюкзак.       — Спасибо за помощь, сенпай.       — Еще увидимся, Тензо, — Какаши вручает ему ключ и уходит, не оглянувшись. Тензо вздыхает. В первую очередь, надо сделать стол.       Ночь застает Тензо лежащим на спине на своем футоне под окном. Он не может уснуть. После общей казармы Корня и комнаты в общежитии, тишина ощущается гробовой. Она давит в уши и оглушает, и Тензо ерзает, чтобы удостовериться, что все еще может что-то слышать. Подумать только, что он будет скучать по звукам помещения, в котором дышит и двигается множество людей. Подумать только, что он не сможет уснуть без шорохов и шепотов, так сильно раздражавших его всю жизнь.              И еще Тензо очень резко ощущает свое одиночество. Парень морщится и трет грудь, чтобы избавиться от тянущего ощущения за солнечным сплетением. Чтобы отвлечься, Тензо думает о Какаши.              Они уже несколько месяцев работают вместе, они рядом практически круглосуточно. Если не миссии, то учения, если не учения, то отчеты, если не отчеты — дежурства. Тензо чувствует себя в сладчайшем аду, кидая на Какаши взгляды украдкой.              Два или три раза, когда Тензо приходил в душевую, Какаши уже был там, восхитительно обнаженный, высокий и стройный, подтянутый — мышцы скульптурно проступают под кожей, — но не перекаченный. Член Тензо вставал каждый раз от одного только взгляда на эти ягодицы, напряженные икры, крепкие бедра. Тензо каждый раз собирался с силами, чтобы подойти и встать рядом с Какаши в такие моменты. Обычно старший не обращал на него внимания или молча кивал, но однажды, когда в душевой кроме них была только одна девушка, Тензо показалось, что Какаши кинул на него и его проблему заинтересованный взгляд.              Мысли о Какаши, естественно, вовсе не успокаивают Тензо.              Парень откидывает одеяло и встает, потягиваясь, делает два шага в сторону крохотной кухни и набирает стакан воды из-под крана. Делать нечего, похоже, без медитации не уснуть. Тензо выпивает воду, садится спиной к стене и скрещивает ноги — вытянув их, он мог бы достать до своего футона. Закрывает глаза, складывает руки в привычную печать, начинает глубоко и медленно дышать и тут же чувствует побеги, прорастающие по всему его телу. Да, так и нужно было сделать, и уже давно. Медитация наполняет Тензо спокойствием, Мокутон, обычно сдерживаемый силой воли, слегка щекотно прорастает через его кожу гибкими, упругими стеблями, едва заметно вибрируя в такт сердцу Тензо. Тревожащие образы растворяются в сверкающей пустоте, тишина больше не кажется давящей, теперь парень благодарен за то, что нет никого, кто отвлек бы его от единения с теплым, живым деревом.              Тензо открывает глаза и видит Какаши, сидящего на корточках на его подоконнике.       — Процветаешь, я смотрю?       — Сенпай?.. — глаза Тензо распахиваются шире, он чувствует, как его щеки начинают гореть. Как бы он ни любил свой Мокутон, Тензо неловко быть пойманным в таком виде. Он как можно скорее втягивает обратно все ветки, многие из которых уже успели обзавестись листьями. — Что вы тут делаете?       — Маа, Тензо. Просто решил узнать, как у тебя дела. Ты выглядел достаточно потерянным сегодня утром. — Какаши, напротив, выглядит уверенным и взрослым в свои 19, смотрит на Тензо насмешливо. Старший садится, спускает с подоконника одну ногу, упирается локтем в согнутое колено другой и подпирает щеку кулаком, чтобы было удобнее смотреть на Тензо открытым темным глазом.       — Я… в порядке, сенпай. Просто не мог уснуть.       — Какаши.       — Сенпай?..       — Ты можешь называть меня Какаши, когда мы одни.              Тензо смущается и опускает взгляд, чувствуя себя маленьким под насмешливым глазом, хотя ему уже 16, и его плечи по ширине ничуть не уступают старшему, намекая, что в будущем его фигура может стать даже более крепкой, чем у худого и жилистого Хатаке.              — Ну, что? Не хочешь? — губы Какаши складываются в ухмылку под тонкой тканью маски, он как будто наслаждается смущением Тензо, тем, что щеки младшего пылают так сильно, что это заметно даже в неверном ночном свете, мерцающем из незашторенного окна.       — Называть вас по имени честь для меня, сенпай, — бубнит Тензо, не решаясь выговорить вслух слово, уже несколько лет не покидающее его разум ни на секунду.              Какаши снимает сандалии и спрыгивает с подоконника, в два шага оказываясь в личном пространстве Тензо. Обувь летит к двери, и Хатаке садится рядом, горячая ладонь на коленке прожигает младшего даже через ткань пижамных штанов.              — Тебе не стоит так смущаться. Мы же друзья. Друзья называют друг друга по имени.              В груди у Тензо становится жарко и тесно, он не решается посмотреть, не решается даже двинуться. Следующее, что он чувствует, — как Какаши почти нежно убирает его длинные волосы за спину, чтобы открыть доступ к уху. Дыхание старшего едва ощутимо из-за маски, но Тензо все равно чувствует его на своей щеке, когда Какаши шепчет, практически прижимаясь губами:              — Ты правда думаешь, что я не заметил всех этих взглядов, которые ты на меня кидаешь? Ммм? Тензо? — рука Хатаке скользит выше по бедру младшего, и тот дрожит всем телом в ответ. — И неужели ты и правда ни разу не заметил, что я смотрю на тебя так же?              И Тензо оказывается в сладчайшем аду.              — Эй, Тензо? Тензо? Ты точно в порядке? — Какаши все еще сидит на окне и смотрит на младшего непонимающе.       — А? — Тензо выныривает из своей мечты и сначала не понимает, почему Хатаке не там, где должен быть, а снова недостижимо далеко.       — Ты не ответил на мой вопрос. А потом вообще залип в одну точку. Хорошо себя чувствуешь?              Тензо чувствует себя очень плохо, но умудряется кивнуть, его сердце почти разрывается от озабоченности во взгляде Какаши.              — Я просто задумался…              Какаши поднимает бровь:       — О чем же ты таком задумался? — взгляд Хатаке пробегает по телу Тензо и останавливается где-то на уровне пола. Взгляд из озабоченного становится заинтересованным.              Тензо непонимающе прослеживает направление, в котором смотрит Какаши, и от ужаса огромные глаза младшего становятся еще больше. Ох, нет, только не сейчас.              Стояк натягивает пижамные штаны младшего палаткой и это выглядело бы достаточно смешно, если бы у парня были силы смеяться.              — Похоже, ты правда рад меня видеть, Тензо, — тихо говорит Какаши.              Тензо прикрывается руками, и случайное прикосновение к члену заставляет его шумно выдохнуть. Парень не может поднять голову от смущения, боится увидеть во взгляде Какаши издевку или отвращение.       — Простите, сенпай, я не нарочно, это… — мямлит Тензо и запинается, когда Какаши спрыгивает в комнату по-настоящему.              Хатаке садится на корточках перед Тензо, протягивает руку и мягко приподнимает голову младшего за подбородок. Какаши не выглядит ни злым, ни раздраженным, он спокоен и собран, как и всегда, как будто перед ним просто проблема, которую надо решить, и он знает хороший способ.              — Тензо, — говорит Какаши, заглядывая младшему в глаза, и мир вокруг них замирает. — Ты хочешь, чтобы я помог тебе?              Тензо чувствует, что тонет. Тонет в этом глубоком, спокойном глазу, черном от расширившегося зрачка и слабого света, тонет и не может вдохнуть. Тензо не может знать, но знает с убийственной точностью, что если он скажет «нет», Хатаке кивнет и уйдет и больше ничем никогда не напомнит об этой ситуации, но если он скажет «да»…              Тензо медленно кивает, и Какаши улыбается. Черный омут глаза становится маленьким полумесяцем, и младший чувствует, что воздух наконец-то достиг его легких.              — Тогда назови меня по имени.              Тензо вдыхает судорожно, собирается с силами, руки, все еще прикрывающие стояк, сжимаются в кулаки.              — Ка…каши… — шепчет он, и старший кивает, как будто хвалит его за смелость. — Какаши!       — Я здесь, Тензо.       — Я… я ничего не умею, — младший жмурится, словно боится реакции на подобную оплошность, но Хатаке только смеется и гладит его по голове.       — Это не проблема. Буду рад тебя научить.              Какаши встает с пола одним длинным плавным движением и начинает не спеша раздеваться. Тензо восхищенно наблюдает, как старший снимает налобник, и ничем более не сдерживаемые серебристые пряди падают, прикрывая особенный глаз. Какаши стягивает с рук длинные перчатки с щитками, расстегивает и скидывает серый бронежилет и сандалии, отцепляет сумочки с кунаями, разматывает бинты на ноге. Складывает все это у двери в порядке, позволяющем надеть экипировку обратно за считанные секунды. Затем, как будто мгновение поколебавшись, стягивает с лица маску, и Тензо не знает, чем он больше шокирован: фактом того, что перед ним только что открылся самый тщательно хранимый секрет Конохи или осознанием, что за все эти годы младший ни разу не задумался, как выглядит лицо Хатаке.              Какаши садится на коленях на футоне, смотрит на Тензо и приглашающе хлопает рядом с собой, и младший перебирается к нему как зачарованный, не осознавая своих действий, думая только о том, какой Какаши красивый.              Тензо садится так же, поджав под себя ноги, рядом с Хатаке, их бедра почти касаются. Какаши смотрит на него — заинтересованно? оценивающе? — а затем протягивает руку и убирает длинные волосы младшего за плечо. Рука замирает там на секунду, будто решая, что делать дальше, а потом ложится на шею Тензо, нежная и горячая. Младший закрывает глаза на секунду, пытается запомнить каждое мгновение, каждое ощущение, а когда открывает, Какаши оказывается напротив, невозможно близко, их носы практически соприкасаются, а коленка старшего помещается между разведенных бедер Тензо так, будто там и должна была быть. Тензо замирает, потому что желание потереться об эту коленку неописуемо сильно, чувствует, как волны жара распространяются по его телу в местах, где оно соприкасается с телом Хатаке.              — Я могу поцеловать? — спрашивает Какаши, едва слышно, Тензо угадывает вопрос скорее по ощущению дыхания старшего на своих губах. Вместо ответа парень втягивает носом побольше воздуха, жмурится и подается вперед, крохотное движение, которого хватает, чтобы точек соприкосновения стало на одну больше.              Какаши целует Тензо медленно, одними губами, показывает и учит, как и обещал, и единственная мысль, еще оставшаяся в звеняще пустом разуме младшего — «Значит, вот как это ощущается».              Большой палец старшего гладит щеку Тензо легчайшими движениями, другая рука лежит на том бедре, которое благодаря позе оказалось между ног Какаши, тяжелая и тоже обжигающе горячая. Тензо не справляется и ерзает, коленка старшего прижимается к его члену, ноющему от желания прикосновений, и младший стонет, удивляясь тому, что Какаши стонет тоже и тоже слегка подается вперед, еще ближе. Хатаке целует более страстно, толкается языком, и губы Тензо раскрываются навстречу. Язык младшего скользит в ответ, и оказывается, что на вкус Хатаке, как воздух после грозы, озон и еще что-то терпкое, неопознаваемое, но знакомое, скорее внутреннее ощущение, чем телесное.              Какаши чуть-чуть толкается бедрами вперед и делает именно то, что так сильно хотел сделать Тензо — трется о коленку младшего, и тот, наконец, осознает, что не он один возбужден. Осознание посылает дрожь по всему телу Тензо, и он разрывает поцелуй, дышит тяжело и часто.              Какаши пользуется этим, чтобы снять свою безрукавку, а затем и пижамную кофту с младшего. Ночной ветер пробегает по обнаженной коже, и Тензо поводит плечами.              Какаши валится на спину и тянет Тензо за руку к себе, целует еще, обнимает крепко, прижимаясь грудью к груди, животом к животу, членом к члену. Двигает бедрами медленно, плавно, тягуче, трется о младшего, вызывая у того звуки, которые Тензо и не знал, что может издавать.              Младший набирается смелости и гладит Какаши тоже. Тело, которое приходило к нему в мечтах, он наконец-то может потрогать, и Тензо не может сказать, что из всего происходящего ощущается лучше, острее, приятнее.              Парню кажется, что он сейчас умрет, и это будет самая лучшая смерть. Руки Какаши скользят по его спине, бокам, мягко сжимают ягодицы несколько раз и тут же снова возвращаются к пояснице и лопаткам.              — Ну как? — Хатаке отрывается от губ младшего, голос хриплый от возбуждения, целует Тензо шею, слегка прикусывает, вызывая мурашки, спускается ниже, на плечи и грудь.       — Так хорошо… Сенпай… Какаши… Ааааххххх… — язык старшего обводит сосок Тензо, и простое движение посылает молнии удовольствия через все тело парня прямиком к члену.              Какаши хмыкает удовлетворенно, ведет рукой вниз по животу Тензо и замирает у края штанов.              — Я могу потрогать? — спрашивает, и младший — да, да, господи, ради всего святого — кивает скорее и дышит так часто. Рука Какаши скользит в штаны Тензо, оборачивается вокруг члена, и младший дергает бедрами вперед и стонет протяжно и нежно из самой груди.              Какаши медленно двигает рукой, поза неудобная, и кое-что очень сильно мешает. Тензо стягивает свои штаны до колен и отпихивает ногами подальше, вздыхая блаженно от того, что теперь у старшего есть где разгуляться. Какаши смотрит на него с восхищением, ласкает медленно, размазывая смазку по всей длине. Тензо толкается бедрами вперед и думает, что избавился еще не от всех мешающих вещей, тянется к брюкам Хатаке и тот хватает его за запястье свободной рукой.              — Уверен?       Тензо кивает снова, серьезно и сосредоточенно, закусывает губу и расстегивает брюки Какаши. Тот прикрывает глаза на секунду и шатко вздыхает от прикосновений младшего, деловито стягивающего с Хатаке форменные штаны вместе с бельем.              Тензо не может оторвать глаз от Какаши, обычно такого сурового и недоступного, здесь, рядом с ним. Видеть всемирно известного Копирующего Ниндзя в таком виде для Тензо сродни откровению, настолько яркое различие в образах сжимает что-то внутри младшего, не дает продохнуть. Тензо не может знать, но знает с убийственной точностью, что количество людей, видевших Какаши таким, можно пересчитать по пальцам одной руки. И Тензо чувствует себя… привилегированным. Чувствует такой уровень доверия, что ему хочется отдать Какаши все и поблагодарить его за одну только эту возможность отдать.              Какаши отпихивает свои штаны ногами так же, как Тензо сделал до этого, и привлекает младшего к себе за талию, невозможно близко. Целует еще, и Тензо отвечает с радостью, гладит Хатаке по плечам, позволяет себе запустить пальцы в серебристые пряди, как будто слегка светящиеся в зыбкой темноте.              А потом Какаши берет оба стояка в свою руку, сжимает крепко, толкается бедрами, раз, другой, скользит, смешивая их смазки, и Тензо кажется, что он больше не выдержит. Зеленые побеги прорастают из-под кожи младшего, буйные, неостановимые, остро пахнущие светом и молодостью и весной, Какаши разрывает поцелуй и смотрит на Тензо, пораженный, и тот думает, что сейчас провалится через кровать и все три этажа прямо под землю от стыда. Лежать обнаженным рядом с другим мужчиной, целоваться с ним и давать себя ласкать вызывает у Тензо гораздо меньшее смущение, чем эти неостановимые листья и ветки и ростки и… боже, цветы?              — Ты такой милый, Тензо, — говорит Какаши своим сумасшедшим бархатным голосом, подернутым хрипотцой от возбуждения, пока младший прячет пылающее лицо в ладонях. — Такой красивый. Не стесняйся, дай мне смотреть на тебя.              Хатаке мягко убирает руки Тензо одной своей, улыбается и целует губы младшего еще, настолько нежно и сладко, практически невесомо, что у того кружится голова. Тензо сталкивает их губы резче, целует сам, с напором и страстью, и Какаши сдается, дает вести, двигает рукой быстрее и толкается чаще.              Тензо стонет и чувствует, как его оргазм возникает где-то в низу позвоночника, раскручиваясь огненной спиралью, прокатывается через все его тело, и парень кончает Какаши в руку и остается лежать, подрагивая.              — Вот так, Тензо, мой хороший, — шепчет Какаши, заваливаясь на спину, выгибаясь, и помогает себе еще немного, толкается вверх с исступлением, издает тяжелый низкий стон на каждом выдохе, глаза старшего ни на секунду не отрываются от лица Тензо. Тот боится моргать, боится пропустить хоть мгновение и не может знать, но знает с убийственной точностью, что эта картина останется у него в памяти до самой смерти.              По телу Какаши пробегает дрожь, и старший рычит. Звук посылает мурашки по всему телу Тензо, пока он наблюдает, как Хатаке кончает, вбиваясь в свой кулак, и, боже, Тензо представляет себя вместо этой руки.              После они лежат рядом, изможденные, кипяточно горячие. Тензо приваливается к Какаши, и тот обнимает его за плечи, позволяя щеке младшего прижаться к своей груди. В голове у Тензо блаженно пусто, в ней нет ни слов, ни мыслей, только перламутровое посторгазменное сияние.              Какаши рассеянно целует младшего в макушку и немножко трется носом и щекой. Их тела остывают, и прохладный ночной воздух кажется обжигающим. Мысли постепенно возвращаются к Тензо, и он ерзает.              — Что такое, Тензо?       — Сенпай… Какаши… Ты же… трахнешь меня?              В ответ Хатаке смеется, глубоким удовлетворенным смехом из задней части горла, на секунду прижимая младшего крепче к себе.              — Ты довольно нетерпеливый для того, кто ничего не умеет. Сегодня нет. В другой раз, Тензо. Когда подготовлюсь получше.              Жар вспыхивает в животе Тензо от этого смеха, и младший прячет лицо у Какаши на груди.              Они перебираются под одеяло. Какаши беззлобно подтрунивает над ветками Тензо, и тот шутливо огрызается в ответ, их тела совершенно естественно принимают ту же самую позу, лицом друг к другу, лоб младшего прижат к груди Хатаке, старший обнимает его обеими руками, как самую большую драгоценность. И они засыпают.              Когда Тензо просыпается, Какаши уже нет. Прошедшая ночь кажется младшему сновидением, слишком хорошая, чтобы быть правдой, но застилая кровать, Тензо видит пятно там, где Хатаке вытер с руки их смешанную сперму, и улыбается.              — Сволочь, — говорит Тензо с чувством, сдирая испорченный пододеяльник, и улыбка никак не хочет слезать с его губ, пока он застирывает белье в раковине и выпускает тонкий брус от стены до стены, чтобы повесить мокрое сушиться.              Только когда парень садится за стол с плошкой риса и чашкой чая, чтобы быстро позавтракать перед общим сбором, он замечает записку, приколотую кунаем с иероглифами «Хатаке» на ручке.              «Спасибо, Тензо. Еще увидимся.»              И Тензо оказывается в сладчайшем аду.