Окна, которые мы открываем

Если бы кто-нибудь смотрел на Какаши и Тензо со стороны, он не заметил бы особых изменений в их поведении после того, что случилось. Работа работается, миссии выполняются, отчеты пишутся. Субординация со стороны младшего, как всегда, безупречна. «Да, сенпай». «Нет, сенпай». «Есть, сенпай». Ни слова больше, чем положено по уставу. Ни слова не вовремя. Но наблюдатель более внимательный, и, наверное, располагающий своим временем настолько, чтобы следить за ними двумя, не отвлекаясь, мог бы что-то заметить. Взгляды, брошенные друг на друга в вырезы фарфоровых масок, на мгновение более долгое, чем строго необходимо, прикосновение рук при передаче свитка или бутылки воды, хлопок по плечу, легчайший толчок бедром в бедро при попытке пройти к шкафчику через толпу. Какаши начал это. Когда он впервые так касается Тензо, сталкиваясь руками над столом с разложенными перед миссией пайками, младший вспыхивает и благодарит мироздание за то, что на нем его маска в виде кота. Отдергивает руку, бормочет извинения, хватает самый крайний из возможных пакетов и позорно сбегает, прячась за спинами остальных до самого начала миссии. Потом, конечно, становится уже не до этого. В следующий раз Какаши приобнимает его за плечи, заглядывая в карту в руках Тензо, не отрываясь от обсуждения плана атаки со стратегом их команды, и исчезает раньше, чем младший успел бы среагировать. На третий раз Тензо начинает подозревать. Посреди миссии, неловко пытаясь приладить порванный ремешок сумочки с кунаями, щекой прижимая к плечу зажимающий царапину компресс первой помощи, Тензо поднимает глаза и упирается прямо во взгляд Какаши, наблюдающий за ним. Мгновение — и контакт разрывается, Хатаке отворачивается, знаками давая группе перехвата отмашку к началу маневра, и все начинает двигаться, стирая момент отовсюду, кроме памяти Тензо. «Один раз — случайность» — думает Тензо. — «Два раза — совпадение. После третьего раза прослеживается система.» Отчасти принимая правила игры и отчасти все еще желая удостовериться, что это не его фантазии, следующие два раза младший делает ход сам. Врезаться в Какаши в коридоре и, как бы случайно, тронуть его коленку вместо того, чтобы положить руку на лавку, на которой они сидят рядом, — все, на что хватает фантазии Тензо, и парень ругает себя от того, насколько это заметно и топорно, не сравнить с изящными ходами Хатаке. После этих двух раз ответа от старшего нет почти неделю. Тензо изводится от противоречивости сигналов, от нарушения субординации, от невозможности понять, правильна ли была его интерпретация. Через пять дней после ситуации с лавкой, младший заходит в раздевалку АНБУ, полную народа, смеха и разговоров. Единственный человек, посмотревший на него, — Какаши из другого конца комнаты. Их взгляды встречаются, посылая мурашки по загривку Тензо, и тут Хатаке подмигивает младшему, тут же отворачиваясь и заговаривая с кем-то другим. И Тензо понимает, что все сделал правильно. Это быстро становится их любимой игрой, и выигрывает в ней тот, кто совершил контакт максимально незаметно, замаскировал его под обыденное действие лучше всего. Обычно выигрывает Какаши, мастерски вплетая послания к Тензо в свои привычные движения, взгляды и слова, но младший получает удовольствие даже от того, что разгадывает эти знаки, обдумывает то, как у Хатаке получается сделать их настолько же яркими для Тензо, насколько незаметными для всех остальных. Секрет взглядов младший разгадывает достаточно быстро, и получается это у него теперь почти всегда. Нужно просто смотреть на Какаши, не отвлекаясь, до тех пор, пока тот сам не взглянет на Тензо, а потом, получив искру нетелесного соприкосновения, тут же отвернуться, делая вид, что ничего не произошло. Эйфория, накрывающая Тензо после удавшейся шалости, настолько сильна, что парень впервые в жизни благодарен тренингу Корня, научившего отключать эмоции в любой необходимый момент, чтобы сосредоточиться на задании. Но Тензо всегда был способным учеником. Через пару месяцев его знаки для Какаши становятся такими же ловкими и незаметными постороннему глазу. Это их тайна, их практически безмолвный, непрекращающийся диалог. Еще более строго хранимым секретом становятся их встречи. Несколько дней после той, первой ночи Тензо светится изнутри так сильно, что над ним даже подтрунивают товарищи по АНБУ. Парень смеется, смущается и отнекивается, списывая все на свою новую, светлую и яркую жизнь, и постепенно шутки и замечания стихают, а вместе с этим притупляются и впечатления самого Тензо. Именно в тот момент Какаши впервые касается его со значением, вновь поднимая едва улегшуюся бурю в душе младшего, снова толкая его в мечты в одинокой постели и бесконечные вопросы без ответа. В день, когда Хатаке подмигивает ему в раздевалке, их командная тренировка по-настоящему изматывающая. Тензо, уставший настолько, что не помнит, как пришел домой, едва успевает раздеться, перед тем как завалиться на футон и уснуть, хотя на часах едва ли семь часов вечера. И просыпается от звуков, которые не может сразу понять. Ночь тихая и спокойная, луна светит в окно, делая комнату призрачной и нереальной. Что-то тихо стукается в закрытое стекло, раз, потом другой. Тензо, зевая, открывает створку и высовывается, пытаясь понять, что его разбудило, но видит только пустой переулок. Парень возвращается в комнату, и в следующую секунду Какаши сидит на корточках на его подоконнике, будто воплотившееся сновидение: серебристые волосы почти белые в лунном свете, металлические щитки перчаток тускло поблескивают. Так близко к Тензо, что коленка Хатаке касается обнаженной груди младшего. — Я зайду? — Ты уже зашел. Мгновение, чтобы стащить с Какаши маску, и они целуются, сумасшедше и жарко. Хатаке слегка нависает над Тензо, одна рука на затылке младшего, держит за волосы крепко, но мягко, чуть оттягивает голову назад, чтобы было удобнее толкаться в отзывчивый рот языком. Тензо держится за подоконник обеими руками, потому что ноги, и без того натруженные на тренировке, от всей этой ситуации становятся совершенно ватными. Каждая клеточка тела младшего вспыхивает, и он не понимает, как мог жить без этого так долго. Практически месяц, понимает Тензо, месяц без прикосновений дольше секунды, без поцелуев и ощущений другого тела рядом со своим, расслабленного и напряженного одновременно. — Знал бы ты только, Тензо, что со мной делаешь, — шепчет Хатаке, не дает отвечать, целует еще, кусает младшему губы. Гладит свободной рукой по спине и плечу и груди, задевает уже отвердевший сосок, перекатывает в пальцах, и Тензо дрожит и стонет. Разрывает поцелуй сам, смотрит обиженно: — Я ждал тебя так долго, Какаши. Это просто несправедливо. Старший хмыкает и не пытается сдержать улыбку. Тензо отпихивает его, садится на футон, скрестив ноги, разгоряченный, растрепанный и уже возбужденный, отыгрывая свою почти детскую обидку, пока Хатаке раздевается до белья в полутьме. — Снимай это тоже, — приказывает младший, картинно дуясь и указывая пальцем на трусы Какаши. — Тогда снимай и свои. Тензо снимает охотно, всем видом показывая, какое одолжение делает, кидает в старшего, и ему кажется, что он сейчас взорвется, когда Какаши ловит его белье и складывает вместе со своим в кучу одежды и экипировки. — Заберу как трофей. И пока младший пытается найтись с ответом, Какаши уже на футоне, валит Тензо, обнимает и гладит, дышит жарко на шею, прежде чем укусить и пройтись языком, ведет себя так, будто это он, а не Тензо извелся без поцелуев, касаний, рук на разгоряченной коже, тяжелого дыхания и тихих стонов. — За тобой должок, — говорит Тензо между вздохами, пока Хатаке гладит и трогает его везде, скользит руками по стройному телу младшего с нажимом, прижимается сам, изголодавшийся, и Тензо заводится сильнее просто от того, что это Какаши, его божество Какаши так сильно хочет его. Хатаке рычит у самой кожи Тензо, и этот рык отдается у младшего в позвоночнике, распространяется по всему телу, пробирает его до кончиков пальцев. — Прости, Тензо. В другой раз. Сегодня научу тебя кое-чему другому. Тебе понравится. И пока младший выпускает разочарованный стон и бормочет что-то про обещания, которые нужно выполнять, Какаши спускается поцелуями по его телу, и каждый прожигает Тензо до кости. Хатаке целует и кусает и засасывает по ключицам и груди, зубы на секунду смыкаются на соске и тут же горячий язык слизывает боль, делает ее неотличимой среди других ощущений, и Тензо плавится, отключает мозг, растворяется в этом потоке и дает ему просто нести себя. Какаши нежный и медленный на грани непереносимого. Спускается все ниже, целует живот Тензо, там, где уже натекла лужица смазки, проводит по ней языком и урчит тихонько, удовлетворенно, будто это самое вкусное, что он пробовал за последнее время. Язык скользит во впадинку пупка, младший вздрагивает от щекотки и приподнимается на локтях, чтобы смотреть, что делает Хатаке, чтобы не пропустить ни секунды. Старший поднимает голову, чтобы поймать взгляд Тензо, и тот понимает, что видит оба глаза Какаши. Шаринган слабо мерцает алым в полутьме, и младший смотрит зачарованно, как томоэ плавно скользят вокруг расширившегося зрачка. — Хочу запомнить тебя, — шепчет Хатаке в ответ на незаданный вопрос. — Хочу запомнить таким. Руки Какаши оглаживают бедра младшего, разводят плавно, и Хатаке устраивается между ними. На Тензо накатывает осознание того, что сейчас будет, и его огромные глаза распахиваются еще шире, когда старший берет в руку его член, сжимает и гладит медленно, а потом облизывается и не спеша опускается, позволяя Тензо скользить в свой рот. Младший не справляется и выстанывает его имя, протяжно и сладко, откидывает голову и дергает бедрами вверх, стараясь толкнуться скорее во влажный жар, но Какаши не дает, прижимает бедро Тензо свободной рукой к кровати и отстраняется совсем. — Лежи смирно, не то ничего не получишь, — Хатаке улыбается и облизывается снова, врет бессовестно, потому что тут же опускается к стояку Тензо обратно. Младший чувствует, как головка скользит по языку Какаши, как он сжимает губы крепче, двигаясь плавно и медленно, заставляет Тензо дрожать и ерзать и задыхаться. Хватка Какаши на боку железная, Тензо не может толкнуться, как бы ни пытался. Большой палец нежно обводит бедренную косточку, надавливает, и Тензо не знает, почему, но даже в такой позиции дающего старший представляется скорее тем, кто берет. Еще пара засасывающих движений, и Какаши отстраняется совсем, с неприличным влажным звуком, оставляя младшего растрепанным, мокрым и пыхтящим. Хатаке лижет стояк Тензо по всей длине самым кончиком языка, максимально дразняще, рука отпускает бедро и гладит бок длинными движениями. — Ну что, Тензо? — Какаши снова ловит взгляд младшего, и тот чувствует, что захлебывается в чувствах, накатывающих на него. — Вроде, ничего сложного. Как думаешь, сможешь повторить? Тензо теряется и хлопает глазами, в нем борются желание и неуверенность в том, что он сможет, практически нужда сделать Какаши так же хорошо, как тот делает ему, и страх, что старший посчитает его совсем никчемным. Хатаке ждет ответа, практически не двигаясь, только его рука продолжает гладить член Тензо, сжимает некрепко, пальцы очерчивают выпуклые венки, вызывая у младшего мурашки. Как и в прошлый раз, Тензо понимает, что если он откажется, Какаши просто кивнет и продолжит ласкать его, ничем не выказав своего разочарования. Выбор целиком лежит на младшем, и он закусывает губу и кивает, и целое солнце разгорается в груди Тензо, когда Хатаке улыбается ему в ответ. Старший садится, прокручивает затекшую шею, а затем вытягивает ноги вдоль тела Тензо, сползает чуть ниже, и перед младшим открывается великолепный вид на забытый стояк Какаши, напряженный и пульсирующий. Тензо хмурится нервно, пытаясь понять позу, но рука Хатаке снова оказывается на бедре младшего, похлопывает легонько. — Повернись, — шепчет Какаши, перекатываясь на бок тоже, и тут Тензо понимает, дрожь предвкушения пробегает вдоль его позвоночника. — Не торопись, тебе не нужно пытаться меня впечатлить. Медленно и нежно, Тензо, и осторожней с зубами. Младший облизывается и вздыхает шумно, слыша и чувствуя кожей смешок Какаши в области своих бедер. Руки старшего плавно скользят по разгоряченному телу, и Тензо не может понять, почему такие простые движения ощущаются настолько хорошо. Он кладет свою руку на бедро Хатаке, сжимает легонько, на пробу, подается вперед и прижимается губами к напряженному животу, целует и засасывает так же, как старший делал до этого, и стон, который Какаши издает в ответ, наполняет Тензо восторгом, желанием никогда не прекращать, сделать все, лишь бы слышать, как старший так стонет. Тензо осторожно берет стояк Какаши в руку, сжимает, чувствуя как дрожь пробегает по телу Хатаке от этого движения. Младший смакует свои ощущения, наслаждается тем, как сильно ему нравится член Какаши, его размер, вес и форма, острый и пряный запах смазки. Тензо решает начать с языка, проводит пару раз на пробу снизу вверх, и старший стонет снова. Младший думает, что Хатаке приятный даже на вкус, хмыкает, лижет более активно, одной рукой придерживает Какаши за бедро, а другой медленно двигает у основания члена, пока проходится языком по головке и осторожно сжимает губами. Язык и руки старшего возвращаются к Тензо, зеркалят все его движения, и это еще одна такая игра. Младший стонет, когда чувствует язык Какаши снова, стон отдается Хатаке в член, он стонет тоже, и тут вздрагивает от новых ощущений уже Тензо. Они как будто одно целое, единый организм, передают друг другу то, что чувствуют, и от этого чувствуют в два раза больше, в два раза острее. Тензо открывает рот пошире и осторожно опускается ниже, принимая столько стояка Какаши, сколько может, и прислушивается к себе — ощущается странно, но не неприятно. Младший сжимает губы покрепче и медленно двигается вверх и вниз, рукой чувствуя, как бедро Хатаке дрожит от едва сдерживаемого желания толкнуться, а членом — то, что Какаши двигается тоже, так же, и волны удовольствия проходят по телу Тензо, зажигая каждый нерв. Они с Хатаке быстро находят собственный ритм и двигаются вместе, гладко и слаженно, идеальные напарники в любой ситуации. Какаши в какой-то момент не сдерживается и толкается к младшему, тот вздрагивает от неожиданности, но принимает почти без труда, отпуская и себя, позволяя себе двигаться, наслаждается их зеркальностью, их единением. Они кончают почти одновременно. Тензо чувствует, как напрягается Какаши, как его движения становятся рваными, неритмичными, а стоны все более протяжными, и старается еще сильнее, хочет, чтобы старший кончил из-за него. Хатаке дрожит всем телом, его пальцы сжимаются на бедрах младшего, и тот ощущает на языке новый вкус, а в следующую секунду чувствует, как его собственный оргазм прокатывается по нему, оставляя совершенно обессиленным. Какаши ложится к нему как следует, лицом к лицу, и первые минуты они просто лежат рядом, пыхтящие, удовлетворенные. Потом Хатаке целует его, смешивая их вкусы, медленно и сладко, и если бы Тензо мог остановить любое мгновение, он не задумываясь выбрал бы это. — Ты опять расцвел, Тензо, — говорит Какаши, и младший откидывается назад со смущенным стоном, снова прячется в руки, пока Хатаке смеется. — Тебе не больно, когда они так… делают? — Нет, — отвечает Тензо, все еще не отнимая рук от пылающего лица. — Просто немного щекотно. Младший убирает цветение как можно скорее, наблюдает за тем, как Какаши потягивается, напрягая все свои мышцы, и сердце Тензо снова заходится огнем от этой картины, этой почти совершенной красоты. Наутро Хатаке снова нет. Тензо гладит кончиками пальцев место, где лежал старший, старается заглушить разочарование. Он думает о том, как хотел бы проснуться с Какаши вместе, вместе позавтракать, вместе пойти в штаб. Как хотел бы любить его, не скрываясь. Но все, что у них есть, — их игра. Их касания, взгляды, случайные шутки. Слишком много. Совершенно недостаточно. Тензо ждет его каждую ночь. Перед сном смотрит подолгу через окно на темное небо, вздрагивает от каждого шороха. И через пару недель камешек бьется в его стекло, и Какаши оказывается на его подоконнике, и пальцы оказываются в его волосах, и сам Тензо оказывается в огне, дает ему себя сжирать. — Я зайду? — Ты уже зашел. И Тензо кажется, что он живет только ради этих встреч.