Будто завтра не настанет

Что может быть краше чужой боли, подчинения, страданий? Ничего, по крайней мере для Вольфганга. Он отчаянно нуждался в том, чтобы видеть на лицах смятение, а в глазах - неподдельный ужас. Хоть по нему и нельзя было сказать подобного. Раз за разом он старался выводить знакомых на эмоции любой ценой. Именно поэтому "гения музыкальной эпохи" оставляли, в страхе пятясь назад. Но он не прекращал искать новых и новых жертв для своих необычных фантазий. И когда в его окружении появился холодный и спокойный итальянец, слова которого страшились изувеченные опытом мужи, где-то в глубине души Моцарта зародилось новое, ранее незамеченное желание. "Подчинить" Как бы он не пытался игнорировать дурные мысли, они снова и снова настигали его в присутствии маэстро. Сальери был отнюдь не слаб, как телом, так и душой: на любые провокации Амадея он реагировал лишь кратким взором и не менее кратким ответом. Для него была важна работа, а отнюдь не гений, постоянно снующий вокруг да около. Однако же, спустя продолжительное время, нервы Антонио начали сдавать. Он стал более раздражительным, существенно отвлекался на Моцарта, и чем дольше длились их беседы, тем больше Сальери забывал о том, что должен был сделать, и по окончании их разговора, он в растерянности пытался вытянуть из своей памяти свои недавние планы. Не вспомнив ничего сущего, он злился, и уже откровенно срывался на Вольфганге, если ему удавалось прийти после тяжёлого рабочего дня и прилично капать на мозг бедному композитору. Однажды, после очередной такой беседы, Антонио устало сел за стол, облокотившись на руку, и устремил свой взор на зажённую свечу. - Что вам нужно от меня, Вольфганг? - измученным голосом спросил Сальери, переводя взгляд на почти что пустые листы бумаги перед собой, на которых ещё недавно должны были появится ноты нового произведения. Моцарт нахально улыбнулся, видя, как у мужчины постепенно исчезают силы бороться с надоедливым бесом. Он поднялся со стула, на котором обычно сидел нескончаемо долгими вечерами, и вальяжно подошел к композитору со спины. - Не понимаю вас, герр Сальери, - протянул он, заглядывая из-за плеча на то, как Антонио в рассеянности взял перо и начал что-то выцарапывать на бумаге. - Я... - Не играйте со мной. Вы прекрасно понимаете, о чем идёт речь, - оборвал его Антонио, резко развернувшись в пол-оборота, из-за чего Моцарт невольно вздрогнул. В глазах композитора читались нетерпение и ещё одна неизвестная Амадею эмоция, которая тут же вызвала интерес. Вольфганг невинно улыбнулся, прищуриваясь, и выхватил из руки композитора перо. Сделав пару размашистых каракуль на бумаге, он показал на нее Сальери, так и не отвечая на вопрос. - Начните с этих нот, они восхитительно дополняют друг друга, - спокойно заявил он, и когда Антонио отвернулся, дабы снизойти до нот, предложенных маэстро, Моцарт навалился на него сзади, сжимая в руках плечи и не давая двигаться. - Видите? Они как раз походят на ваш стиль. Не успел Антонио и вздохнуть, как Вольфганг приблизился к его уху, а после совершенно без стеснения прикусил кожу на нем, крепко стаскивая зубы. Сальери сдавленно и удивлённо замычал, а после хотел было дернуться, чтобы отпихнуть сумасшедшего гения, как понял, что может лишиться кусочка уха. От негодования он задрожал, напрягся, как струна, а Моцарт упивался этим гневом, разжимая губы и аккуратно целуя покрасневшую кожу, нежно и страстно, как настоящий любовник. За мгновение ока маэстро отошёл от Сальери, вскочившего со стула и негодующе сопящего. "Вы что себе позволяете?! Чёртов безумец!" - кричал он, и в гневе он был потрясающе красив: черные волосы разметались, их даже не сдерживала лента, глаза блестели, а рот был приоткрыт для новых ругательств. "Это уже слишком, вы, полоумный мужеложец!" - горячился Сальери, и тут же в его глазах мелькнул еле заметный страх. Но для натренированного взгляда Моцарта он был очевиден. Мягко и плавно Вольфганг начал подходить к композитору, опирающемуся на стол спиной. Тот на секунду запнулся, непонимающе глядя на мужчину, и чем ближе он подходил, тем сильнее сжимался край стола в руках. - Отойдите. Немедля, - приказал Антонио, но Моцарт будто не слышал его. Он подошёл как-то сбоку, невзначай и нечаянно, и после также невинно улыбнулся. - Боитесь меня, герр Антонио? - спросил он насмешливо, смотря прямо в глаза композитору. Тот сделал шаг в сторону и даже не догадывался, чего можно ожидать от Амадея. А тот лишь облизнулся, на мгновение переведя взгляд на красную кожу уха мужчины, развернулся на каблуке и раскатисто засмеялся. - Вам стоит лишь назвать мое имя, Антонио. Всего лишь назвать, - проговорил он, выходя из комнаты и слыша ярые итальянские ругательства. Прошло несколько дней. Сальери не показывался на приёмах, его и след простыл в высшем обществе. Сплетники шептали, что за него новые произведения приносят слуги. А сам композитор безвылазно сидит дома, даже не общаясь со старыми друзьями. Хотя, пару раз он все же пересекался с Амадеем, но так скоро исчезал, что маэстро не успевал даже кивнуть ему. Прошли недели, дело шло к двум месяцам. Моцарт, привыкший следовать за итальянцем по пятам, испытывал некую досаду. Неужели он переборщил? А он то думал, что Сальери будет сильнее. И эти мысли не давали покоя гению. Он сновал по бальным залам, как призрак самого себя, концерты больше не приносили того жара в груди и дрожи в кончиках пальцев. Наконец, Моцарт твердо решил, что навестит композитора и разберётся с таким детским поведением. Раз уж он виноват в том, что об Антонио ходят не самые приятные слухи по всему городу - он и решит вопрос. Пройдя коридор и гостиную, он поднялся на второй этаж. Экономка даже не смела пискнуть, когда глубокой ночью Вольфганг чуть ли не ворвался в дом композитора. Он нетвердо стоял на ногах, но уверенно зашагал вперёд. Выпитое вино давало о себе знать: шальной рассудок не давал трезво мыслить. Когда же он подошёл к двери спальни Сальери, то услышал тихие, сдавленные всхлипы и бормотание. Будто кто-то отчаянно пытался сдержать рыдания. - Вольфганг...Умоляю.., - еле разобрал Моцарт, и в его душе зажегся неумолимый пожар. Руки затряслись, а ноги подкосились, когда среди всхлипов раз за разом повторялось его имя. Антонио звал его. И звал так ужасающе отчаянно, что гений не смог сдержать свой резкий порыв. Открыв дверь, так тихо, как только мог пьяный человек, он увидел то, после чего его глаза расширились, а сердце бешено забилось в груди. В темной комнате, освещаемой лишь огарком свечи, перед столом на коленях стоял Антонио. Его камзол был настолько измят, что казалось он не снимал его уже несколько дней. Он был босой, без ленты на волосах, и стоял будто в молитве перед листком бумаги, исчерченным резвой рукой Вольфганга, и тусклым светом свечи. Огарок затухал, но это не мешало Сальери самозабвенно шептать имя Моцарта, смешивая его со всхлипами. - Вольфганг...черт вас дери.., - снова изрёк Антонио, и плечи его опустились ещё ниже. Он весь ссутулился, уложив руки на колени, и вся его фигура будто стала слабее, беззащитнее. Моцарт мягко прошел в комнату, закрыв за собой дверь, опустился на корточки за композитором и только когда его дыхание опалило чужое ухо, Сальери понял, что в комнате он не один. Он дернулся, оборачиваясь, и в его глазах читался такой дикий ужас и страх, что ноги не удержали его и он рухнул назад, развернувшись в полете. Теперь свеча освещала его лицо, и Вольфганг не мог не усомниться в реальности происходящего. Лицо итальянца было алым от слез, рубашка расстегнута и измята в порыве истерики, а пальцы измазаны в чернилах. -Что...Как...Проваливайте....Убирайтесь, Моцарт...Убирайтесь, - сдавленно говорил Сальери, сжимая и разжимая руки в кулаках. Но Моцарт не сдвинулся с места. Он встал на колени, придвигаясь к Антонио, и усмехнулся, как самый настоящий Дьявол. - Приказываете мне уйти, герр, а сами только недавно звали меня. Или мне показалось? - протянул Вольфганг насмешливо, и тут же положил руку на бедро композитору, аккуратно поглаживая его. Антонио задрожал, как при лихорадке, и его губы затряслись, не в силах вымолвить что-то. Вольфганг сглотнул, глядя на мужчину. - Вы не хотите, чтобы я уходил, Антонио. Сальери судорожно выдохнул, желая уйти от прикосновений, уйти от реальности, и хотел оттолкнуть пьяного композитора, но застыл, держа руки на груди Моцарта. - Уходите...Пожалуйста.., - прошептал он, зажмурившись, и слеза побежала по его щеке. Он был разбит, уничтожен и слаб. И потому он был другим, не таким, как все те послушные куколки, которых знавал Вольфганг. Маэстро прикоснулся губами к губам Антонио, ненавязчиво и легко, и уже хотел отпрянуть, как Сальери подался вперёд, неосознанно и по-детски наивно. "Вольфганг..," - вырвалось у него из груди, и Моцарт с жаром утянул его в новый поцелуй, рукой пробираясь под рубашку мужчины и слыша его слабый и сдавленный стон. Теперь цель достигнута, но Моцарт совершенно позабыл о ней, целуя Антонио, будто в последний раз. Будто завтра не настанет.