Турник

Пятница – один из лучших дней недели, а из будней, чего греха-то таить, лучший. Нормальные руководители не назначают в пятницу совещаний, не запускают новые проекты, не раздают задания подчиненным. Но в юридическом отделе пятница начинается с общего сбора в кабинете Крайновского, который (все это знают) в категорию нормальных руководителей не попадает. Марк переступает порог и бросает беглый (чтобы не палиться) взгляд на Павла Сергеевича, бога юриспруденции и по совместительству начальника отдела. На нем сегодня рубашка цвета нежной розы, но во взгляде – черные шипы. Марк специально проходит очень близко, чтобы насладиться тонким утренним ароматом «Ван Клиффа», и приветствует собравшихся: – Доброе утро. Сдержанно. И с достоинством. Полусонный Андрюха трет глаза, наверняка всю ночь болтался в «Геншине», играя за Баал. Из общего у них с Баал только сиськи, но у Андрюхи между ними нет меча. Марк, правда, не проверял, желания как-то не возникало. А вот грудные мышцы Павла Сергеевича он готов пощупать в любое время. Лёля-индикатор сидит напряженная: она, похоже, до смерти боится Крайновского. А еще похоже, что в выходные она что-то сотворила с губами, но Марк не понимает, что именно, а разглядывать ему неохота. Потому что губы Павла Сергеевича куда интереснее, они, слава богу, не меняются ни за пару дней, ни даже за пару лет. Крайновский, как обычно, распределяет работу: Андрюхе достаются комиссионеры, Лёле – куча трудовых договоров. – Марк, трехсторонний контракт с немцами тебе, – Павел Сергеевич говорит и одновременно отправляет документы по электронной почте. – И допник к старому сделай. – Конечно, – кивает Марк. Уверенно. Без лишних вопросов. Крайновский отрывается от монитора: – Через две недели планируется межфилиальная онлайн-конференция, головной офис должен предоставить по специалисту от каждого отдела. Нужен человек, который сможет быстро, грамотно и по существу отвечать на вопросы филиалов. Марк, ты участвуешь. – Почему я? – оторопело спрашивает Марк, но начальник бросает раздраженный взгляд: «Неужели нужно объяснять?» – Потому что только ты можешь одновременно закрывать вопросы по международному и российскому праву. Или ты мне предлагаешь двоих вместо тебя одного отправить? – У меня отпуск, – блаженно лыбится Андрюха, как будто он уже там. – А у меня плановая госпитализация, – пищит Лёля, – я, между прочим, за год записывалась. – Сам я буду в Новосибирске, – пожимает плечами Крайновский, – так что остаешься только ты. Марк не верит до конца. Он, должно быть, шутит. Но в таком случае Павел Сергеевич заигрался. Марк недоуменно смотрит на него, и между ними повисает не совсем приличная пауза, которой не должно быть места в разговоре между начальником и подчиненным. Марк хочет отшутиться, но вдруг отчетливо осознает, что Крайновский говорит на полном серьезе. – Я не могу. Вот так. Спокойно. И без паники. – Позволь узнать, почему? – напряженно спрашивает Павел Сергеевич. – Без объяснений. Сохраняя лицо. Он не обязан за это отчитываться. – Я тебя услышал, – вдруг просто и как-то чересчур весело говорит Крайновский, но черные шипы колют насмерть. – И все-таки подумай до понедельника. Свободны все. Марк покидает кабинет, сохраняя идеальную осанку. Но внутри муторно. Тревожно.

***

В пятницу, в двадцать минут шестого, в офисе особая атмосфера. Не слышно разговоров в коридоре, не хлопают двери, не цокают каблуки. Везунчики, имеющие возможность «уезжать на переговоры», уже разбежались по своим делам, остальные затаились в соцсетях в ожидании заветных шести. И только у юристов кипит работа. Точнее работа кипит за одним отдельно взятым столом. На нем стоит монитор, клавиатура с мышкой и поодаль (чтобы случайно не пролить) стакан зеленого чая, закрытый крышечкой. Также на столе аккуратными стопками разложены документы, а рядом с монитором (чтобы всегда перед глазами) лежит раскрытый планинг, на бежевых страницах которого ровными линиями вычеркнуто все запланированное на эту неделю, кроме одного пункта. Планинг принадлежит Марку, стол тоже его. Андрюха уже часа два как не работает, амебой развалился в ушатанном из-за лишнего веса кресле и втыкает в телефон, из которого периодически доносится то музыка, то обрывки фраз. Лёля-индикатор закончила химичить с бровями и переключилась на губы. Но у Марка в планинге целый один пункт, поэтому Марк не сидит расслабленно в соцсетях (не его тема), не красит брови и губы (тоже не его, но попробовать хочется), а сосредоточенно стучит по клавиатуре, набивая левую, английскую часть контракта. В принципе, можно было бы и не спешить, но Марк никогда не оставляет недоделанную работу. Так он выдрессирован с детства: сначала уроки, репетиторы, спорт, потом все остальное. Это называется самодисциплина. Крайне полезная вещь, между прочим. Марк надеется, что именно благодаря ей, а также трудолюбию и упорству, он считается одним из лучших юристов в холдинге (после Крайновского, конечно же). А вовсе не из-за задницы, которая в новых брюках выглядит весьма аппетитной и крепкой (впрочем, являясь такой по существу). Но это опять же благодаря самодисциплине, только уже не в офисе, а в зале. Как бы то ни было, а профит налицо. Ну или на противоположную часть тела, не суть. – Темнота-то какая, – вздыхает Лёля, валиком натягивая нижнюю губу на челюсть, – как же ноябрь задрал. Скорее бы уже снегу навалило. Хоть посветлее будет. А там и Новый год, каникулы. – Угу, – отзывается Андрюха, – а там и январь, и опять на работу. – Фу, ну зачем об этом думать. Нужно думать только о хорошем. Например, о праздниках. Марк, ты с кем будешь отмечать? Марк переводит взгляд на коллегу, чтобы просто немного расфокусироваться. Лёля смотрится в зеркало с хитрым прищуром следователя-криминалиста: «Девушка, а вы, собственно, кто?» – Отстань от него, видишь, человек работает, – советует Андрей, и его телефон снова исторгает веселый музончик. – Сорян, я случайно. Че вот ты у меня не интересуешься, с кем я буду отмечать? – Так это всем известно, Андрюшечка, – хмыкает Лёля. – С мамой ты будешь отмечать. Она тебе подарит свитерок с оленями и новую шапочку с помпоном. – Коза, – вяло реагирует Андрей, не отрываясь от гаджета. – Нехорошо так про маменьку, – продолжает измываться Лёля-индикатор. – Марк, а ты чего от конференции-то отмазался? Мне показалось или Крайновский как-то быстро замял тему? – Не показалось, – отвечает за Марка Андрюха. Ему нравится Лёля из отряда парнокопытных, и он не упускает случая с ней потрындеть. – Походу Марк его достал, и теперь он его точно съест. Уволить не уволит, конечно, но откусывать будет по кусочку. Он и так к нему неровно дышит. Марка обдает горячей волной, но он берет себя в руки и продолжает работать. Внимательно. Не отвлекаясь. Коллеги на некоторое время замолкают, а Марк делает большой глоток чая и устало вытягивает длинные ноги (а какие еще могут произрастать из такой чудесной задницы?), расстегивает манжеты и, закатав рукава, с невольным удовлетворением отмечает красоту загорелых предплечий на контрасте с белой рубашкой. Неделя на Кипре во время всеобщих локдаунов бесценна. В сингле, правда, скучновато, но он одинокий котяра и что-либо менять в ближайшую пятилетку точно не планирует. В кабинет бочком просачивается уборщица Наташа, улиткой вкатывая за собой свое рабочее место – тележку с ведром, шваброй, тряпками и прочими хозяйственными причиндалами. Марк поспешно возвращается к работе. – Какие же вы у меня молодцы, – голосом доброй детсадовской нянечки говорит Наташа, возя тряпкой по подоконнику. – У вас всегда так чисто, что мне можно к вам не заходить. Марку становится жарковато. Вчера он лично отдраил подоконник, поэтому тут Наташа, безусловно, права. Ему вообще кажется, что у них с Наташей негласное соперничество – кто больше протрет поверхностей в офисе. Пора бы попросить у руководства прибавку, потому что его тряпки несомненно дороже Наташиных. – Ма-арк, – снова тянет Лёля, – там, похоже, дождь. – И-и-и? – Марк наконец решает удостоить ее своим вниманием. – Я Евангелие не писал, Лёль, я по договорам. Так что насчет погоды ты не по адресу. – Ну ты же на машине, а я без зонта. Левая сторона почти готова. В принципе, он может запросто подбросить Лёлю до дома. Ему не жалко. Но тут распахивается дверь, и планы по спасению Лёли рушатся, потому что в кабинет влетает Павел Сергеевич. УГМС не предупреждало, но вместе с Крайновским в кабинет врываются шквалистые порывы гнева, как правило, несущие с собой осадки в виде люлей. Марку кажется, что даже бледная роза на Крайновском взбледнула еще больше. В пятницу, за полчаса до окончания рабочей недели, в отдельно взятом кабинете холдинга происходит стремительная смена полюсов: с расслабленного безделья на покорное трудолюбие. Лёлю, правда, вообще выдувает вон, зато Андрюха, подобрав живот, благоразумно утыкается в пустой монитор. Начальник, проводив Лёлю недобрым взглядом, направляется прямо к Марку. – Что это? – кистью руки с безупречно ухоженными ногтями Павел Сергеевич припечатывает листок к столешнице. Марк узнает документ и расправляет плечи. – Допник к контракту с немцами. Смело. Принимая вызов. – Ты делал? Марк поднимает глаза, ему нечего стыдиться: – Я, вы же мне сами дали. – Ты сам-то читал, что написал? Тут Марк начинает слегка ссать. Он, конечно, читал. Еще как читал. Допник этот он чуть ли не наизусть помнит. Но на Павла Сергеевича старается смотреть невозмутимо. Не обращая внимания на раздувающиеся как у дикого мустанга ноздри начальника, он хладнокровно отвечает: – И не один раз. – Тогда что это? – тихо выплевывает Павел Сергеевич, одной рукой опираясь на стол Марка, а другой тыча в документ. – Что еще за «фак», Антонов? Марк краем глаза замечает, как под рельефными скулами хищно сжимаются челюсти, и понимает, что, похоже, он перегнул палку. Или это отголоски отказа от конференции? – «Эф си эй», – говорит он предательски дрогнувшим голосом. – Опечатка, Павел Сергеевич. Я переделаю, – и аккуратненько так вытягивает листок из-под идеальной ладони. – Опечатка? – Крайновский разгибается, складывает руки на груди, а Марк улавливает и задерживает на рецепторах чуть слышный «Ван Клифф». – Антонов, опечатка? А если бы я этот допник сдал в работу? Ну все, точно, перебор. Но Марк держит руки на столе, а спину ровно, хотя сверху давит авторитетом и фигурой пловца Павел Сергеевич. Дико хорош бог юриспруденции в гневе. Марк чуть выгибает спину, открывая пикантный вид на свою задницу. – За мной, – командует Павел Сергеевич. Упс, это куда? Крайновский разворачивается и стремительно выходит, а Марк, у которого от облегченного выдоха Андрея шевелятся волосы на затылке, с нехорошим предчувствием трусит за начальником. Интуиция подсказывает, что сейчас Марк огребет, и способность соображать быстро снижается до критически опасного минимума. Но как известно, если где-то убыло, значит, где-то и прибыло. Марк только надеется, что через достаточно плотные боксеры и брюки все равно ничего не заметно. Достигнув конца коридора, он не без содрогания проходит в любезно распахнутую перед ним дверь конференц-зала. Кто-то оставил окно открытым, и по полу тянет ноябрьским холодом, поддевая нечто спрятанное глубоко в подсознании. Неуловимое. Мерзкое. Крайновский закрывает дверь, и Марк вдруг чувствует на шее его дыхание, а на бедре – руку. – Павел Сергеевич, зачем мы здесь? – спрашивает Марк, делая шаг в сторону и унося свой любимый зад из зоны посягательства начальства. – Можно же было в кабинете у вас поговорить. Темные глаза Крайновского напряженно сужаются. Он проходит к столу и швыряет на него стопку принесенных с собой документов. – Там нет звукоизоляции. Снимай брюки. В этот момент у Павла Сергеевича звонит телефон. – Да, я слушаю. Что? Марк застыл. Тут камеры, микрофоны, поговаривают, что все прослушивается. Крайновский с дуба рухнул? Он не посмеет. Павел Сергеевич беседует с кем-то, обсуждая предстоящую встречу в Новосибирске, и методично раскладывает на столе принесенные с собой бумаги по таким же, как у Марка, аккуратным стопочкам. На замершего на полдороге подчиненного он даже не смотрит, и Марку начинает казаться, что он просто ослышался. Снова мелькает тень каких-то давно забытых ощущений, но Марк не успевает ухватить ее за хвост, потому что начальник на секунду отрывается от разговора: – У меня мало времени. Раньше начнем, раньше кончим. Ну? – и обратно в трубку: – Да, это я не вам Родион Эдуардович, простите. Да, конечно. Прилетаю в одиннадцать, да. «Раньше начнем, раньше кончим» Марк запоздало осознает всколыхнувшиеся ассоциации – в спортивном зале проветривали. А Крайновский сейчас сильно напоминает их школьного физрука. Такой же непреклонный. Добрый только к девочкам, с мальчиков дерущий три шкуры. И фразочки эти равнодушные, и привычка поторапливать, и даже отчество. У Марка начинается натуральное раздвоение личности. Рациональная часть призывает к бегству, но возбужденный член голосует против, в качестве аргумента подбрасывая мысль, что Крайновский точно решил его наказать. Дикую мысль. Пьянящую. Марку кажется, что пряжка ремня весит тонну, с таким грохотом она падает на пол. Ноги в носках выглядят смешно и неуместно на холодном казенном ковролине. Павел Сергеевич продолжает разговор, делая какие-то пометки в документах. «Журнал заполняет…» У Марка всегда была хорошая фантазия, но сейчас она ему только мешает, и Павел Сергеевич к тому же усугубляет внутреннюю коллизию. Зажав телефон плечом и сдвинув бумаги в сторону, он одними губами командует: – На стол. «Антонов, на турник…» «Что за приказной учительский тон?» – взбрыкивает про себя Марк, но член дергается, а рот наполняется слюной, и Марк быстро переступает ногами, оставляя трусы на бесконечно далеком полу. По пояснице бежит уже порядком подзабытый тошнотворный холодок. Сердце колотится в ребра, лицо пульсирует огнем, отдавая даже в кончики ушей пылающими пионерскими кострами. Крайновский наконец прощается с невидимым Родионом Эдуардовичем. Не замечая смятения Марка, он обходит его сзади, подталкивает к столу и нетерпеливо надавливает между лопаток, укладывая горящим лицом на ледяную столешницу, отчего становится чуть легче лицу и сильно хуже члену. – Ноги, – Павел Сергеевич слегка бьёт по стопам, заставляя раздвинуть ноги. «Шире захват, Антонов…» – Руки, – раскладывает руки Марка на столе, и они прилипают к поверхности, будто намазанные резиновым клеем. «На руках сосредоточься, Антонов…» – Сейчас будем делать работу над ошибками, – выносит приговор Крайновский и разводит Марку ягодицы. Самое укромное место целует холодный воздух зала. А если кто-то войдет?! От этой мысли Марк дергается, но твердая ладонь пригвождает между лопаток, возвращая в исходное положение. Павел Сергеевич, смачно сдобрив слюной, большим пальцем слегка массирует вход. Яйца у Марка отвисают перезревшей грушей, и он, не выдержав, жалуется: – Странные у вас методы работы с сотрудниками, Павел Сергеевич… – Зато доходчивые, – злорадно сообщает Крайновский, надавливает на дырку и неспеша, круговыми движениями начинает растягивать Марка, плотно прижав ладонь к копчику, чтобы не дергался. Марк сжимает кулаки. Все, что он сейчас может – наблюдать, как на глянцевой поверхности стола пульсирует островок дымки от его рваного дыхания. Все, что ему сейчас необходимо – просто отключить голову. Но Павел Сергеевич не дает шанса: – Вот увидишь, в следующий раз все сделаешь правильно. «Антонов, правильно прямым хватом». Марк мычит, а Крайновский, удовлетворенно похлопав его по аппетитной заднице, командует: – Давай-ка, ноги в руки. Мелко дрожа, Марк, как дрессированный пудель, переворачивается на спину. Он дисциплинированно поджимает ноги и обхватывает их руками, хотя больше всего ему хочется сжать член, горячим мокрым камнем лежащий на животе. Ничего не происходит, но Марк уже догадывается почему. Павел Сергеевич звенит пряжкой ремня и шуршит фольгой. Значит сейчас Марка будут ебать. За то, что допустил глупую опечатку в допнике. Или за то, что от конференции отказался? Да не важно уже. С губ срывается последний аргумент: – Я уволюсь. – Я тебя услышал, – Павел Сергеевич зачем-то смотрит на часы и по-хозяйски придвигает Марка на край стола. И ведь выебет. Прямо в конференц-зале. Куда в любой момент может кто-нибудь заглянуть… Но невозмутимый Крайновский о таких мелочах, похоже, не задумывается. Он крепко держит Марка за бедра и входит сначала на треть, а потом толкается до конца и уже через пару секунд начинает медленно, с оттягом трахать. Вот и все. Смотрите, коллеги, как отличника, красавца, подающего надежды молодого юриста начальник имеет на столе, как блудливую девку. Долгожданная пустота обрушивается на голову, Марк впивается пальцами в бедра. До боли. До сладкой истомы. Павел Сергеевич держит крепко – не соскочишь. И Марк, смирившись, подставляется, закидывает на него ноги и стирает локти о стол, пока Крайновский, сорвавшись на бешеный темп и порыкивая, кончает в нем, и напоследок жестко дрочит уже самому Марку. И это такой сумасшедший кайф, такое блаженство, господи, блядь, Паша, сука… – Су-у-ка-а-а, – стонет, выгибаясь в судороге, Марк. Неожиданно в коридоре нарастает гул, слышны разговоры, смех, дробь каблуков по кафелю. И в ту секунду, когда до Марка доходит, что все они идут сюда, в конференц-зал, горячие пальцы нежно прикасаются к скуле: – Марик... Марк моментально трезвеет. Внезапная паника сметает оргазм, тормозит сердце, туманит разум, логику, оставляя лишь турник и прямой хват, трусы на щиколотках и холод на пояснице, ледяные прозрачные глаза Арзамасцева и толпу гогочущих одноклассников. Горькая обида, неверие, что все это происходит с ним, с Марком, и стыд, такой жгучий, адски жгучий стыд. Все это душит, в животе разрывается затаившийся темный сгусток, и чернота поглощает остатки сознания, захлестывает с головой, давит на горло. В ушах нарастает звон, перед глазами, мельтеша, плавают красные сосудистые прожилки. Марк мешком сваливается со стола, в попытке спрятаться закрывает руками голову и хрипит в душный ковролин: – Дверь... – Я закрыл на ключ, – доносится до остатков сознания голос Павла Сергеевича, и Марку становится тесно и хорошо. Его начинает постепенно отпускать. Возвращается слух и осязание, и Марк понимает, что Крайновский, сидя рядом на полу, прижимает его к себе, гладит по голове и испуганно несет какую-то чушь: – Марк, что с тобой, солнце… – Ну кто так делает-то? – гундосит Марк через заложенный нос. – Вот умеешь же ты обломать. – Я что, перестарался? – виновато спрашивает ничего не понимающий Павел. "Перестарался – не то слово. Даже не представляешь, насколько". – Не называй меня так, – Марк трет лицо, втихаря стирая с глаз мокрую пелену. – Никогда. Понял? – Как не называть? Марик? Марк предупреждающе вскидывает руку: – Паш… – Понял, понял, – Павел отпускает его. – Ты как? Встать можешь? – И цену себе не набивай, – Марк встает, но его еще немного ведет, а кожу под глазами неприятно стягивает. – Шутник, – Павел поднимается следом, подбирает трусы и протягивает ему. – Господи, ты бы видел свое лицо, когда кончаешь. Я чуть второй раз не кончил. – Ну и кончил бы. Только молча. Марк забирает трусы, поднимает с пола брюки, отряхивает их и отворачивается, подставив спину под град немых вопросов. Сейчас одеться. Быстро. – Ты камеры-то проверял? – спрашивает он, чтобы переключить Пашино внимание. – На следующей неделе подключат, – говорит Павел, деловито заправляя рубашку в брюки – смирился, что ему ничего не объяснят. – Вместе с прослушкой, я узнавал у Степанова. Как тебе в голову пришла эта дичь с Инкотермсом ? Я чуть не спустил, когда увидел. – Да просто побесить тебя хотел, – Марк уже вполне владеет собой. – А спускать-то там из-за чего? Всего-то буквы местами поменял. – Да? А я прочитал «фак», – хмыкает Павел. – Ну не «эф эй си», а «фак». Думал все, у Марка подгорает, надо спасать. – Спаситель. Влетел, как бешеный, Лёльку испугал. Она, между прочим, по твоей милости сегодня промокнет под дождем. – Кадрится? Сучка, я все же ее уволю когда-нибудь. – Не, Лёлю нельзя увольнять, – усмехается Марк, надевая ботинки. – Иначе не поймем, что запалились. Как только она ко мне охладеет – все, пиши пропало… Блин, я походу на стол попал. – Ну так вытри. – Я вытри? – притворно возмущается Марк. – Сам вытирай. Если я буду все места, где ты меня… Я и так уже нашей Наташе конкуренцию составил в ее нелегком деле. – Потому что трахаться нужно дома, а не на работе. – Слушай, не начинай… – Марк приводит в порядок волосы и спешит на выход, понимая, что уже поздно. Началось. – Марк, – Павел у двери перехватывает его за руку. Притягивает к себе, кладет ладони на затылок. Марк трется с удовольствием. Как кот. Только трется, ничего лишнего. Большие коты не показывают маленькие слабости. Не урчат. Не мяукают. Павел быстро шепчет в губы: – Не могу больше. Осточертело обтирать тут столы и подоконники. Я задолбался думать, что кто-то увидит. Достало все, – он утыкается носом в плечо, дышит, сквозь тонкую ткань рубашки обжигая кожу. – Я, может, в конце концов, спать с тобой хочу. Мы как два извращенца… – Один, Паш, – Марк отстраняется со слабой улыбкой. – Один. Поехали по домам.