Твоя самая большая тайна, Ибрагим

Сегодня Хатидже была уже не такой лёгкой и влюблённой, как вчера. Она взволнованно забежала в покои Хюррем и, словно дикая кошка, быстро побежала к софе, чтобы сесть. Рыжеволосая почувствовала своё учащенное сердцебиение, ведь непредсказуемая сестра повелителя могла придти по абсолютно разным причинам в таком настроении. В её широко раскрытых глазах читались страх и разочарование. А также мольба о помощи. Хатидже как будто надеялась получить какую-то поддержку от Хюррем, просила пожалеть её и дать совет. В такие моменты русская чувствовала себя матерью не только недавно родившихся Мехмеда и Михримах, но и такой Хатидже - беззащитной, потерявшейся в темных углах правил этого дворца, будто совсем маленькой девочки. Но сейчас Хюррем боялась. Потому что не знала, почему именно пришла Хатидже. С недавних пор она вообще практически каждый день в страхе встречается с сестрой Сулеймана из-за той тайны, которой она теперь обладает. — Госпожа? — вдруг осмелилась завести разговор Хюррем. — На Вас лица нет... Что Вас обеспокоило? Ибрагим как-то огорчил Вас? Хатидже опустила свои большие глаза в пол. Они вмиг покраснели и из них начали капать на пол маленькие слезинки. Ударяясь о пол, они создавали хоть какой-то звук в этой напряженной тишине. Хатидже была в этот момент в таком настроении, которое рыжеволосой видеть еще не приходилось. Это никак не было похоже на те моменты её переживаний, когда она заводила разговор о невозможности их с Ибрагимом брака. Сейчас это было больше похоже на... безысходность? Проигрыш? "Сдаюсь"? — Ибрагим покинул столицу... — Хатидже прервалась на слёзы. — Он прислал повелителю письмо о том, что отказывается от своей должности и признался в своих чувствах ко мне. А мне... Хюррем обеспокоило молчание на оборванной фразе и она крепко схватила Хатидже за руку. То ли от страха, то ли в знак поддержки. — А мне что делать, Хюррем? Он оставил меня наедине с гневом повелителя... Хюррем облегченно выдохнула и прижала Хатидже к себе, сжав её в крепких объятиях. Сострадание вызвало небольшую боль в её груди. Сейчас они были очень похожи. Обе без поддержки в этом дворце, никто не позволит дышать полной грудью. Здесь спасает только любовь. — Всё наладится, госпожа, — прошептала Хюррем, вспоминая попавшее ей в руки больше года назад письмо. — У меня есть предчувствие, что он вернётся.

***

Ещё недавно ты попала в этот дворец. Строптива, словно хищница, ты бросалась вмиг появившимся врагам в лицо, желая расцарапать нежную кожу. Я видел и знал — ты быстро приглянешься повелителю, а с твоим характером станешь госпожой. Мне было жаль это понимать, я сам себя корил за то, что наши с ним вкусы в этом оказались так схожи. Но всё же в надежде на то, что в ненависти к Османскому дворцу ты испортишь праздник повелителю и будешь изгнана из гарема, я выбрал тебя выступать перед ним в этот день. Я никогда еще не ошибался так сильно. Александра. Я часто вспоминаю девушку с этим именем, которую когда-то увидел в гареме. Я нигде и никогда не видел таких красивых рыжих волос. В них будто метался огонь, она как-будто сошла из страниц книги по мифологии. В её глазах тогда теплилась невинность. Уже не было страха. Был смех, веселье, желание улыбаться и радоваться. Я был уверен, что Александре не подойдёт жизнь в гареме. Что она откажется быть одной из десятков девушек. Я был влюблён в Александру. Но потом её не стало. Появилась Хюррем. Появилась ты. И я понял, что ты сошла не из книги по мифологии. Ты сошла прямо с "Божественной комедии", как нескончаемое испытание. Главная ошибка раба — влюбиться в рабыню, когда вы служите одному и тому же хозяину.