Иди на мой голос

Серёжа держит в руках розы — кипенно-белые, на длинном стебле, — сжимает так, что они вряд ли продержатся обещанные две недели, даже если их сейчас же поставить в воду, а не бросить на землю. Рядом надрывно плачет мать Леры, и Серёжа неосознанно подаётся ещё ближе к Олегу, чтобы прижаться к нему плечом, почувствовать молчаливую поддержку и собственное не-одиночество. Макаровы так похожи друг на друга, все трое, что Лера кажется им совсем чужой, чуждой, хотя Серёжа и знает, что это не так. Отец выглядит постаревшим сразу лет на двадцать, а у Кирилла едва поджившие костяшки и в кровь искусанные губы — Серёжа отворачивается, не в силах смотреть. Они специально приехали уже после похорон: не только чтобы избежать толпы, но и чтобы не видеть этой горечи утраты и прощания. Серёжа в принципе ненавидит кладбища — никак не может перестать думать, что мог бы также приходить на могилу к Олегу. Хотя без Олега он в принципе не смог бы разгуливать на свободе. Олег, всегда тонко чувствующий такие моменты, сжимает его плечо и почти неощутимо целует над бровью. Макаровы наконец уходят, Серёжа с Олегом для верности выжидают ещё минут двадцать и подходят к свежезакопанной могиле. Так много цветов и венков с самыми разными надписями, а Серёжа не может отвести взгляд от ещё не истёршейся надписи на деревянном кресте — «Валерия Викторовна Макарова». Валера. Лерочка. Сколько раз она могла погибнуть: из-за заданий Серёжи, от рук самого Серёжи. И сколько раз она оставалась с ними, несмотря ни на что. Помогла спасти Олега, спасла Серёжу от самого себя, не испугавшись и не отступив. Если бы не она, Чумной Доктор снова бы сбился с пути и вернулся к террору и насилию, прикрываясь громкими фразами. Тогда она не побоялась драться с ним, чтобы привести в чувство, и Серёжа правда мог убить её, если бы вдруг не заметил искривлённое болью лицо Олега. Потом они говорили — долго, очень долго, все трое — и Лера снова осталась. К кошмарам про Венецию добавились новые, где он успевал нанести смертельный удар, только в этот раз полностью в своём уме, а наяву Лера вдруг обняла его сама, устав от попыток избегать её. Там, где они с Олегом избегали болезненных тем и разговоров, она вскрывала гнойники с хирургической точностью и безжалостностью, заставляя прочистить нанесённые друг другу раны до конца. Выбирая два года назад Чумного Доктора, Серёжа и подумать не мог, что найдёт второго в своей жизни самого близкого человека. Серёжа кладёт цветы поверх остальных и отходит назад, коснувшись напоследок креста. Решает для себя — это в последний раз, больше никаких роз. — Драматичность у тебя на уровне, а вот над маскировкой всё ещё работать и работать. Чего уж сразу девяносто девять не купил. На Лере чёрная худи без надписей с глубоким капюшоном, из-под которого на лоб выбиваются рыжие пряди — хорошо, что это парик и Лера не поддалась на уговоры про краску, рыжий — совершенно не её цвет. У неё красные глаза и опухшие губы, но слёз уже нет и голос всё такой же твёрдый. — Ты точно уверена? Ещё не поздно всё исправить. — Уже поздно, — Лера бросает взгляд в ту сторону, куда ушла её семья, и стискивает зубы. — И я уверена. Так будет проще. Серёжа благоразумно решает не уточнять, кому именно, а Олег притягивает Леру к себе, заворачивая в своё распахнутое пальто. — Гермиона стёрла родителям память, чтобы отправиться с Гарри и Роном в самоубийственную авантюру. — И что из этого хуже? На это Олегу нечего сказать — они безмолвно переглядываются над её головой. Им изначально нечего было терять, у них всегда были только они. Теперь у них есть ещё и Лера. — Пойдём домой, ма шери. Тут очень холодно. Теперь у неё есть только один дом.