Кракен

Пробуждение в доме самурая само по себе не вызывало радости, но сегодня оно было особенно неприятным. Сухость во рту, стягивающая нёбо, сопровождалась головокружением и тупой, ноющей болью в глазу. Бэй Доу поняла сразу — не так, как прежде. Раньше — с давлением на виски и рассудок, мигрень, отдающая в затылок и пресловутая тошнота. Теперь же зудящее жжение — почти как у гниющего зуба — требующее на себя надавить, почесать. Разумеется, дискомфорт от этого никуда бы не делся, ровно так же, как симптомы цинги не исчезают без должного ухода за здоровьем полости рта. Такова мазохистическая суть людей — ковырять раны, думая, что от этого станет легче. Капитан медленно села, оперевшись руками на мягкий футон. Тяжесть в суставах не заставила себя ждать. Как давно она уже не занималась своей формой? Даже мозоли на руках стали мягкими, практически бесцветными. Весь её привычный режим превратился в сплошную разнузданность. Хотя было бы лукавством сказать, что от него вообще ещё что-то осталось. Бэй Доу провела рукой по лицу. Грубый материал из плотных нитей ощущался шершаво под кончиками пальцев. Что-то очень плотное — точно маска — покрывало кожу от брови до щеки. Настолько, что она не могла даже прощупать собственные веки. Вторым глазом она осмотрела всю ту же спальню, в которой, что самое страшное, привыкла оставаться. На татами вокруг неё было разложено разное барахло, которое капитану прежде доводилось видеть в хижине «Бубу», когда Бай Джу заводил её в свой кабинет. Это были врачебные инструменты, терпко пахнущие травы, свежие мотки перевязочной ткани и ещё кое-что, никак не вязавшееся с врачевателем из Ли Юэ. Расплавившиеся башенки свеч понуро погнули свои головы, окроплённые капельками застывшего парафина. Бэй Доу накрыло волной воспоминаний, эпизодических и обрывистых, но от того не менее ужасающих. Она провела в море столько лет, но в безмолвии открывала и закрывала рот, будто брошенный в глубокую пучину человек, от роду не умевший плавать. От нежелания сложно сопоставлять имевшиеся в голове картинки. Рассыпавшаяся цепочка с предельно понятным механизмом реконструкции, но Бэй Доу просто мяла её в руках, удерживая себя от того, чтобы раскидать куски в стороны. Быть может, она была слишком глупа, чтобы собрать всё воедино. Или слишком горда, чтобы признать неопровержимый факт произошедшего. Как бы то ни было, ничего не сходилось. Ничего априори не могло сойтись в этой ситуации. Она позвала Хитоми слишком отрешённо, не придав своему оклику важность, которая была в него заложена. На зов, однако, отозвался другой человек. Такэяма вальяжно прошла вглубь комнаты и остановилась перед ней со сложенными на груди руками. Её лицо выражало неприкрытое недовольство, тонкие губы были поджаты, словно Рюдзё затаила на неё обиду. — Оклемалась, наконец. Надоело тебя выхаживать. Бэй Доу пропустила мимо ушей её высокомерный ядовитый тон. — Что ты сделала со мной? — угрожающе спросила она, пряча за возмущением навалившееся отчаяние. Такэяма выдержала паузу, изобразив усмешку. Вместо ответа она принялась неторопливо собирать свои вещи, одну за другой погружая склянки на дно потрёпанного саквояжа. Капитан нагнулась и схватила её за запястье. Кулак её сжался, и юная особа медленно повернула голову в её сторону, брезгливым взором окинув место соприкосновения. — Кто дал тебе право меня трогать? — Отвечай на вопрос. — Я не обязана тебе ничего пояснять, — сказала она и выдернула руку из захвата. — Кроме того, что ты мне теперь по гроб жизни будешь отплачивать. Советую начать уже сейчас, а не то я верну тебя в прежнее состояние быстрее, чем эрозия. Бэй Доу помотала головой, слабо ухмыльнувшись. Она не говорила об этом никому, кроме Бай Джу. Лично. Заносчивая госпожа вычислила её диагноз до унизительного быстро. Что ж, вероятно, больше не осталось ни одного человека, перед которым она бы не обнажила свои изъяны. Электро Архонт, покаравший смертную за двуличие и хитрость — ещё не предел. Её падение бесконечно и свободно. Осталось только чтобы Нин Гуан, впав в ярость за исчезновение приспешницы, сбросила её досье с летающего дворца на город. Вопрос к её профессионализму — так ли хорошо она знала своё дело, что одного ничтожного дозорного было достаточно для вынужденной отставки? Она испробовала игнорирование, злость, применила насилие, но всё оказалось таким бесполезным, что впору на стены лезть от досады. Что он придумал на этот раз? Чудотворное лечение? Помощь, о которую уже язык истёр, талдыча об одном и том же как заведённый, когда она просила оставить её в покое? — Что смешного? — рыкнула Такэяма. Было бы справедливо парировать её же фразой, но капитан решила, что от ребячества ей лучше не станет. — Ты требуешь от меня благодарности за то, о чём я никогда не просила. Я не знаю, что конкретно произошло, и просвещать ты меня не планируешь, зато точно уверена — расплаты не дождёшься, — холодным тоном спокойно констатировала Бэй Доу. Лицо Рюдзё передёрнуло от злости. Глаза-сапфиры широко распахнулись, углы губ резко опустились вниз. — Вот оно как… — притворно-терпеливо начала она, не сводя с капитана немигающего взгляда. — Могут ли простолюдины быть настолько надменными? Мне тебя убить? — казалось, она обсуждала свои мысли вслух, потому как не делала никаких промежутков между фразами. — Он уже и так сумасшедший, так что хуже не станет, верно? В следующую секунду в проходе показалась Хитоми, держа тарелку с онигири. Янтарные очи недоумённо уставились сначала на Такэяма, затем на капитана. — Я услышала, что Вы проснулись и решила принести перекусить, — осторожно произнесла она. Медленно подходя ближе, воровато озиралась на каждую из них, будто бы в любую секунду на неё мог обрушиться шквал гнева. Капитан не имела привычки на неё ругаться, а вот Такэяма, судя по всему, намучила её не хуже владельца дома. — Очень кстати! — язвительно выплюнула Рюдзё. Второпях она собрала оставшиеся инструменты и взяла саквояж. Задев плечом служанку, девушка покинула комнату таким же расслабленным, хозяйским шагом, каким и зашла. Женщина ссутулилась, опустив голову. Бэй Доу сузила глаз, провожая фигуру Такэяма, пока та не скрылась в коридоре. — Маленькая… — сквозь зубы прошипела капитан, но договорить ей Хитоми не дала. — Ничего, мисс. Это ничего. Если бы меня выгнали, пришлось бы торговать собой, чтобы прокормиться. Так что я не жалуюсь. Бэй Доу было нечего сказать. Переубедить эту женщину — заведомо провальная затея, она далеко угодила в болото своих убеждений. Оставалось только молча принимать её выбор, потому что иного, лучшего варианта капитан не имела возможности ей предложить. Утопающему утопающего не спасти. — Где он? — сухо поинтересовалась она, поднимаясь на ноги. Тело накренилось в сторону, в глазу заплясали мушки. Хитоми поддержала её свободной рукой. — Не вставайте так резко, мисс. Вы ещё не до конца оправились. — Вряд ли я уже когда-нибудь оправлюсь, — горько улыбнулась она. Трудно было представить, чтобы она со своим нынешним общим самочувствием взялась за двуручный меч. В боях уж точно больше участвовать не будет. С этим ещё можно было смириться. Если вернётся на корабль. — Ну разумеется, оправитесь. Что-то в её тоне, не обнадёживающем, а вполне прагматичном, Бэй Доу насторожило. Вероятно, это отпечаталось у неё на лице, поэтому женщина благодушно пояснила: — Госпожа Такэяма сказала, что скверна не поразила нерв полностью, и новый глаз на удивление хорошо прижился. — Какой… новый глаз? Лицо у Хитоми вытянулось и побледнело, губы сжались в тонкую полоску. Они смотрели друг на друга в мёртвой тишине. Ноги у Бэй Доу стали слабыми, она ощутимее повисла на служанке, теряя опору. — Мисс… — Где он? — капитан настойчивее повторила свой первоначальный вопрос. Злее. Напуганней. Что-то внутри мерзко, с треском зашевелилось, словно эрозия поразила её гниением до самого мозга костей. Цепочка событий восстановилась безо всяких потуг. Быстро и неприятно щелкнули застёжки, встроившись в бесконечный поток мыслей. Хитоми ничего не оставалось, кроме как привести её в комнату господина. От увиденной картины капитан зажмурилась и отвернулась, стиснув челюсти. — С ним всё в порядке, мисс. Не переживайте, — очевидно придав её реакции совершенно иной смысл, покрытый лёгким флёром неопределённости их взаимоотношений, служанка попыталась успокоить. Можно было усомниться в том, что его здоровью что-то угрожало, но Бэй Доу верилось с трудом. Если он был в порядке, она, однозначно, нет. Больше чем нет. Кончики пальцев тронула щекотка жестокости. Она представила, как хватает Кадзуху за края кимоно у груди, трясёт его до звёзд перед глазами и кричит на него громко-громко, но напряжение не спадало. Капитан громко втянула воздух, пахнущий спиртом, помассировала виски. — Он в порядке, — словно по заученному протоколу Хитоми твердила одно и то же. Каэдэхара был белее чем в тот день, когда впервые поднялся на «Алькор», ещё не впитавший в полной мере жжение солнечных лучей. С желто-фиолетовыми синяками на шее от её рук, повязкой на глазу, окрашенной бордовым пятном, и испариной на нахмуренном лбу. Насколько нужно выдрессировать прислугу, чтобы при виде этого она искренне продолжала настаивать на том, что всё хорошо? Бэй Доу не хотела с ней больше говорить. Да и не о чем. Всё и так предельно ясно. Выпроводив Хитоми под предлогом, чтобы та принесла ей воды, капитан присела на колени перед Каэдэхарой, смерив его испепеляющим взглядом. — Я знаю, что ты не спишь. Он тут же открыл глаз, глядя на неё с игривым прищуром, никак не вязавшимся с болезненным видом. — Что ж, ты меня поймала. Признаться честно, я не был готов говорить с тобой в таком виде. У Бэй Доу был в голове шум. Не белый — красный. Это когда нет ничего, помимо всеобъемлющего гнева, распирающего, сочащегося из каждой клетки тела. Кадзуха обратил внимание на складки, очертившие её лоб, и мрачно улыбнулся. Приняв сидячее положение, он нежно сжал её ладони в своих, заглянул в лицо. — Послушай, капитан… Она выдернула свои пальцы в тот же миг. — Питаешь надежды, что я рассыплюсь перед тобой в благодарностях? — язвительно хмыкнула Бэй Доу. — Да ты просто глупец. Я никогда не посмотрю на тебя так, как ты того хочешь. С твоим глазом или без глаз вовсе. Ты… — в горле комом встала мешанина из ругательств, заученных от грузчиков в порту, но в то же время, открывая рот, она не знала, что сказать. Оставалось только разводить руками. — Да что ты, чёрт тебя дери, наделал? Кадзуха вздохнул. — Что толку сокрушаться на невидящего за то, что он не может устоять на ногах? В душе я давно слепец. Он снова потянулся к ней. Бэй Доу снова отпрянула. — Твоя душа больна, — презрительно сказала она. — Боюсь, что так. Боюсь, что даже слепым я всегда буду искать тебя, в то время как ты была бы рада и вовсе меня не видеть. Словно стушевавшись от собственного откровения, самурай отвёл глаза в сторону. Бэй Доу возмужала, почуяв его уязвимость. Эта брешь открывается не так уж часто. Капитан накрыла ладонью его руку, тихо, медленно произнесла: — Я ухожу, Кадзуха. С нас двоих достаточно. Лик Каэдехары сделался таким, каким Бэй Доу его прежде никогда не видела — настолько огрубевшим и жёстким, что по спине пробежали мурашки. Ладонь, что она протянула, застыла на месте, когда он обхватил руку капитана вокруг запястья. Желваки выступили на осунувшихся щеках, а на сухих губах растянулась недобрая улыбка. Дверь с грохотом захлопнулась, пару книг с полок упало на пол, зашелестев страницами. Баночки с лекарствами, стоявшие на столе, стеклянными искрами разлетелись об стену в хоре бьющегося перезвона. Запахло чем-то пряным. Волосы на затылке шевелились то от от страха, то ли от сквозняка. Рефлексы кричали уносить ноги, но тело не слушалось. Бэй Доу замерла, дыша так тихо, будто бы от этого зависела её жизнь. У Каэдехары был глаз, была сила. Он применял её так редко, что Бэй Доу позабыла о том, какой сокрушительной бывает стихия воздуха. — Я не уверен, что у тебя получится уйти, — отрешённо, будто беседа шла о погоде, а он поддержал её дежурной фразой, произнёс Кадзуха. Было ясно, что мыслями он был где-то не здесь, не в комнате, даже не в этом доме. Хватка на запястье стала крепче и приносила ощутимое давящее жжение. — Что для тебя достаточно, для меня — объедки с пиршества. — Да что с тобой? Злишься, что я не оценила самопожертвование?! — Если говорить откровенно, то мне плевать, как ты относишься к моему поступку. Ведь в первую очередь я действовал ради себя. Мне была нужна ты, тебе же не нужно ничего. Бэй Доу сжала челюсти. Его спокойный, ленивый монолог, лишённый экспрессии, которой сама она давилась, будучи молчаливым слушателем, накалял нервы до предела. — Разыгрывать спектакли, к которым зритель равнодушен — так утомительно. Но я старался. Возможно, даже переусердствовал, раз ты решила, что можешь покинуть это место. — О чём ты? — Бэй Доу нервно усмехнулась. — Кадзуха, ты бредишь. Тебе надо поспать. Самурай взглянул на неё снисходительно. Капитан находила в этом издёвку, ломающую её до полного замешательства. Он перестал сдавливать её запястье, ласково погладил шероховатой ладонью по щеке. В блестящем рубиновом зрачке читались тоска и нежность. Будто бы он сожалел о своих следующих словах: — Милая, милая, Бэй Доу… Единственное, что не было мною спланировано — это одурманивание тебя свечами. Они отдавались набатом в голове, палаческим беспощадным ударом. Мысли канули на дно такой глубокой пропасти, что проще было бы сказать, что капитан впала в забытье. — Что? — собственный голос звучал заглушенно, тихо. — Такэяма должна была только осмотреть тебя, но я недооценил её дерзость. Мне жаль. Гордость не красит, когда у тебя за плечами ничего нет. Она могла добиться гораздо большего своим умом. Бэй Доу уставилась на него, не моргая. — Однако этому не суждено произойти, — вид у Кадзухи был опечаленным, хотя голос не выражал ни толики сострадания. — Как и не суждено было старпому донести до тебя о своей невиновности. — Это ты мне… — словно в бреду, безотчетно проронила капитан. Каэдэхара слабо кивнул. Собственная недогадливость в очередной раз уколола настрадавшееся эго. Обречённость даже… успокаивала. Что могло бы измениться, зная она, кто виновен в её алкогольной завязке? Бэй Доу пугали собственные думы. Тёмные, страшные. Думы человека, который сдался, смирился с участью и поддался в её холодные оковы. — Зачем? — не найдя в себе силы возмутиться, спокойно сказала она. — Неужто ли трезвая я представляю из себя более легкую добычу? Ладонь Каэдэхары скользнула по к шее, огладила кожу на затылке. Он смотрел на неё с теплотой и каким-то непонятным ей умиротворением, подернутым вместе с тем чем-то тяжелым и отрешённым. Так горько и паршиво ей ещё никогда не было. — Не добычу, — почти шёпотом произнёс он, второй рукой перебирая локоны её волос. — Я не хотел, чтобы ты загоняла себя в беспросветное пьянство, заглушая боль от эрозии. Для меня ты была несчастной женщиной, а лёгкой добычей тебя считали беззубые палубные крысы, которые сбегались вокруг, стоило мне только отвернуться. Их я бы тоже предпочёл убить. К их счастью, у меня не хватило времени. Однако… «Алькор» прибудет совсем скоро. И если ты будешь вести себя опрометчиво — я не пощажу никого. Бэй Доу чувствовала себя так, словно её силой затолкали в прорубь. Тело зашлось крупной дрожью, точно её хватил озноб. Дыхание, прерывистое и сиплое, тарабанило в голове вместе с ударами сердца. — Вы через столькое прошли вместе. Трагичное воссоединение принесёт страдания не одной семье. И всё равно ты останешься со мной. Бэй Доу проглотила подступившие к горлу слёзы, отрывисто, несмело заверила: — Я не буду. Не буду убегать. Оставь их. Пальцы, поглаживающие её кожу, остановились, но взгляд Кадзухи всё так же любовно скользил по её лицу. Он приоткрыл губы, однако не спешил говорить, будто бы нарочно выдерживая паузу. — Стань моей. Кадзуха хотел доломать, стереть в порошок всё, что от неё осталось? Такова его истинная сущность? Бэй Доу смотрела ему в лицо, видя перед собой чудовище. Вот он — кракен, губящий исполинские корабли, прячущийся во тьме своего донного царства. — Почему я? — в исступлении вопрошала она. — Потому что ты. Его опьянённый взгляд мазнул по её сухим губам. Рука на затылке притянула её к лицу напротив. Кадзуха оставил невесомый поцелуй, взглянул на неё из-под опущенных ресниц, убеждаясь, что Бэй Доу видит, смотрит, ненавидит. Влажный, тёплый язык оказался у неё во рту. Он целовался неумело, медленно, но безо всякой робости — с намерением и чувственностью, на которую капитан не отзывалась. Второй ладонью он гладил её лицо, впалые щёки, тщетно пытаясь разогнать в них краску. Полная беспомощность и страх, который он вселял в неё всё сильнее с каждым днём, отбивал желание противиться. Оставив последний влажный след на её губах, самурай отстранился, продолжая гладить её лицо с нежным восторгом, мигающими взглядом словно оцеловывая её черты, до которых ещё не докоснулся губами. — Я не могу подобрать слов, когда смотрю на тебя. Куда-то девается красноречие, я растерян, смущён. Любуюсь в истомой надежде, что ты прочтёшь всё, что твориться у меня на душе. Как я тебя… сильно. Не знаю, что со мной творится и куда себя от этого чувства деть. Я стал жаден, ревнив. И самое ужасное, что мне не страшно кануть в эту пропасть. Всё худшее, что есть во мне, сливается со тьмой. Я с ней теперь един. И жду, как хищник, пока ты сорвёшься с края вслед за мной. Тогда бы, может… Нет, я уже счастлив. Не хочу сгубить тебя. Сколько во мне… я этим пропитан, сочусь, не могу насытиться. Вечный демонический голод. Боюсь, что не удержусь и поглощу. Но как я до этого охоч… — Ты сгубишь, Кадзуха. Во мне уже ничего нет. И не знаю, было ли когда-то. Твоя натура — не моя подлость, как ты сказать пытаешься. Ты убил моего товарища, опоил меня кейнока. Разве так можно, когда сильно? Ты меня шантажируешь, сажаешь в клетку из своей… Не надо, не люби. Самурай опять провёл ладонью по её щеке. Но не так, как прежде. В этом жесте было нечто властное, что ей очень не нравилось. Она отвернула голову, избегая касания. На мгновение повисла тишина, затем Кадзуха взял её под подбородком и насилу повернул к себе. — Не проси. Никогда больше не проси. Я убью всех, пока тебе некуда станет деваться. Не о ком будет даже думать, кроме меня. В собственном отражении будет мой взгляд мерещиться. Не пощажу тебя — во мне захлебнёшься. Моя. Тонки пальцы погладили лоскуты на перевязанном глазу. Бэй Доу более не смогла сдерживать слёзы. Больно физически — закрытое око тоже солью драло. Кадзуха большим пальцем смахнул одинокую каплю с синеватой кожи под нижним веком. — Ну, ну, не плачь. Ты пообещала. Я выполнил. Это честно, так ведь? Оставайся. Я буду нежен, мил и ради тебя — на что угодно. Не дождавшись ответа, Кадзуха удручённо произнёс: — Я настолько для тебя безобразен? Настолько безразличен твоему сердцу? — Тебе и им обладать надо? Ты и правда жаден. Каэдэхара прижал её к себе, стиснув в объятиях. Бэй Доу почувствовала прикосновение кончика носа с изгибу её шеи. — Всё сменится. И повторил, как священное заклинание: — Сменится.