Толстый кот с тёмной лоснистой шерстью грациозно перескочил через коробку с инструментами, кинутую и благополучно забытую у порога кухни нерадивым хозяином. Вальяжно подёргивая длинным хвостом, он прошёлся по комнате, пока не надумал подойти к мужчине за порцией внимания и, если повезет, корма. Потеревшись о ногу и издав утробное «мяу», животное было грубо отпихнуто к стене. Кот повёл куцей мордой, сморщил нос и, принюхавшись, учуял знакомый неприятный запах, что вынудил его отбежать подальше от хозяина. Оказавшись на кухонном столе, без страха быть наказанным, он стащил сардельку и быстро ретировался.
Шерстяной, так его называл мужчина, знал, что когда по комнате распространялся запах алкоголя, хозяин утрачивал бдительность и не носился с тапком по всей квартире, чтобы отнять у него честно добытый кусок колбасы. Урча и жуя свой обед на пыльном полу под кроватью, кот вспоминал свою прежнюю хозяйку - она кормила его лакомствами, позволяла лазать где угодно, чесала за ушком и разрешала спать рядом с ней. Несмотря на то, что новый хозяин был не ласков и вечно шпынял его по углам, кот к нему привык. Он привыкал ко всем, кто его забирал. Доев, животное довольно облизнуло моську длинным языком и растянулось на линолеуме – помахивая хвостом и погружаясь в приятный кошачий сон.
Когда темно-пурпурные лоскуты покрывали осеннее небо, Мадара, подобно человеку с обостряющимся ревматизмом при низком атмосферном давлении, заваливался в кровать, зарывал себя под толстым слоем одеяла и беспробудно спал. Мужчина не испытывал боли в суставах или сердце. При его образе жизни, он, как ни странно, обладал отменным здоровьем. Мадара страдал от тягостных воспоминаний, которые с первыми каплями осеннего дождя на сером асфальте, отчётливо проявлялись перед глазами. Как камни в карманах утопленника, они тянули его на дно душевных переживаний. Пара бутылок сравнительно дешёвого пойла отлично справлялись, туманя сознание и притупляя чувства.
В прошлом Мадара дал обещание одной немного наивной дуре по соседству, что больше не возьмёт в рот алкоголь. Впрочем, если верить СМИ и полиции, соседки уже нет в живых и эта глупая клятва теперь не имела никакого смысла. Да и дура эта тоже нарушила часть их устного договора, так что теперь он точно не обязан никому. Мужчина громко чихнул, ненароком зацепив ножку хлипкого стола, на жёлтую скатерть из кружки плеснулся кофе с ромом.
— Как ваша работа? В последнее время вы ходите совсем угрюмый, — мягко спросила Изуми, протягивая кружку чая.
— Осень, милая. Случилась осень. Она не несёт ничего хорошего, — прокуренным безжизненным голосом сообщил он, громко стукнув чайной ложкой о тарелку, отламывая кусок торта.
Осень ему не нравилась совсем – ни ранняя, ни поздняя. Будь его воля, он бы вычеркнул этот сезон из календаря. В золотую пору постоянно случалось что-то дурное, после чего небо плакало беспросветным дождём и вымаливало его прощение. Сентябрь забрал отца, ноябрь — мать, оставив их с братом на попечение меркантильной тётушки, которой было плевать на них, но не на приличное пособие, выплачиваемое государством. Затем эта чертова осень забрала единственное, что у него осталось — брата, и оставила его посреди холодных мокрых улиц.
— Человеку свойственно лучше запоминать плохие вещи и отчаянно искать в них закономерность. Если вы попытаетесь вспомнить, то обнаружите, что осенью с вами неоднократно случались и хорошие вещи.
Крошка от торта попала мимо трахеи и Мадара зашёлся глухим кашлем, сотрясая стены.
— Вы бы поменьше пили и курили, — обеспокоенно проговорила Изуми, похлопывая махонькими ручонками по широкой спине.
— А то что? Кому какое дело, жив я или мёртв? В мастерской сразу найдут мне замену.
— Я… Мне есть дело. Да и кто приглядит за Хиро, пока меня нет? — посмеялась она. — Вы знаете, я выросла в детском доме, — смех в момент сменился грустью, голос её на мгновение задрожал и стал глухим. Мадаре пришлось наклониться, чтобы расслышать слова. Изуми спустила кота с колен, небрежно стряхнула шерсть со спортивных штанов и, повернувшись к окну, продолжила. — Родители погибли, когда мне было семь. Я не помню тот день. Не помню, что я делала, какая погода была. Но самое страшное то, что я совсем не помню их. Абсолютная пустота. Там… все ребята постарше рассказывали о своей жизни, а я нет. Если бы не фотографии, я бы, наверное, подумала, что у меня и вовсе не было мамы и папы. Как-то в сентябре к нам пришла семейная пара, молодые такие были. Красивые. Помню, на женщине было горчичного цвета пальто и красный шарф. Я сразу загорелась, подумала, что они могут меня удочерить. Помню, что в какой-то момент женщина повернулась ко мне, посмотрела на меня большущими чёрными глазами и залилась слезами, многократно повторяя: «Бедный, бедный ребёнок. Если бы я только могла… если бы…». Она подошла ко мне и обняла с какой-то дикой любовью, потом сняла с себя золотую цепочку, вложила в мою ладонь и попросила простить ее и принять этот подарок. Я не знаю, за что она просила прощения: может, ей было стыдно, что она не могла меня забрать, ведь обычно берут младенцев, а взрослых детей – практически никогда. Эта цепочка всё время со мной и эта женщина всегда перед глазами. Странно, да? Ни мама, ни папа, ни наша совместная фотография, а незнакомка и её подарок, — Изуми повернулась к нему, прошлась влажными чёрными глазами по его небритому лицу и горько улыбнулась. —Вы тоже останетесь в моих воспоминаниях, как добрый сосед, присматривавший за котом.
Мужчина задумчиво уставился в стену, долго собираясь с мыслями. Но только Изуми собралась нарушить возникшую тишину, он сказал:
— Хорошо. От сигарет не откажусь даже под дулом пистолета, но пить брошу.
— Обещаете?
— Обещаю постараться.
— Тогда, если продержитесь год, я испеку торт. Какой вы любите?
Мадара к сладкому был безразличен. Но, по неведомой причине, трескал её торты за обе щеки, хотя готовила она их ужасно - крем все время был приторно сладким, а бисквит зачастую не пропекался. Нынче, сидя у неё на кухне, он многое не мог объяснить. На протяжении нескольких лет он жил на отшибе города в старой квартире, ни с кем не общался и, тем более, не заходил ни к кому на чай. Даже на работе он обменивался с коллегами только парой фраз. Единственным слушателем была бутылка, которая всегда верно ждала его на столе. Всё изменилось, когда напротив его двери возникла молоденькая тощая девушка с глупой улыбкой в обнимку со страшным чёрным котом.
— Наполеон, — ляпнул он первое вспомнившееся название.
Она мягко улыбнулась ему, в груди приятно потеплело.
— Ты тоже обещай.
— Что?
— Что не помрёшь осенью.
— В любой другой сезон, значит, можно? — расхохоталась она.
— Дура.
— Обещаю.
Мадара вынул из кармана потертых штанов мятую пачку сигарет и, зажав пожелтевшими зубами фильтр, чиркнул спичкой о коробок. Закурил. Тонкая струйка дыма витиевато поползла вверх, постепенно превращаясь в небольшое сизое облако. Он запрокинул голову на засаленное кресло, сомкнул веки, тёмные мешки под глазами стали отчётливо видны при свете дня. Во рту смешался мерзкий вкус никотина, алкоголя и кислого кофе. Он на мгновение скривился и снова затянулся. Серый пепел падал на линолеум, медленно прожигая его. Стук. Мужчина от неожиданности резко подскочил, выронив зажжённую сигарету. Птица со всей дури врезалась в окно и, свернув шею, неподвижно лежала на подоконнике кверху лапами. Он затушил сигарету тапком и, открыв окно, взял маленького воробья в руки. Тушка была ещё тёплой.
— Что за глупое создание, — сказал он, со всего размаха швырнув его на улицу. Птица полетела далеко и через несколько мгновений плюхнулась в лужу. Мадара брезгливо протёр руку о синюю футболку и выплеснул содержимое чашки в окно. Кто-то снизу возмущенно гаркнул, мужчина оскалился. Мелкие капли забарабанили по стеклу.
—
Лови её, Мадара! — с горящими глазами кричал брат, бегая с полотенцем по комнате.
Серая маленькая птичка, случайно залетевшая в дом через окно, металась как сумасшедшая в поиске выхода. Широко открыв крошечный клюв, она жадно хватала воздух и из раза в раз врезалась о стекло, не замечая открытую форточку.
— Я поймал! — ликующе вскрикнул Изуна, набросив полотенце на животное.
— Осторожно, не повреди. Они очень хрупкие.
— Знаю.
Мадара зажмурил глаза, отгоняя непрошеные воспоминания. Посмотрев на часы, он с досадой заметил, что опаздывает на работу. Махнув рукой самому себе, он поплёлся в комнату одеваться, параллельно что-то бормоча под нос - если бы не срочный заказ одного слишком серьёзного парня, он бы остался дома, сославшись на внезапную головную боль. В прошлый раз начальнику удалось убедить клиента, что автомобиль не готов из-за отсутствующей детали, которую пришлось заказывать, в этот раз отвертеться не выйдет. Да и быть уволенным с пятой по счёту работы не хотелось.
***
— Ну и денёк! — устало воскликнул Шисуи, бросив на рабочий стол стопку папок. — У нас здесь дел по горло, а он заставляет сидеть и разбирать бумаги. Его что, с третьего отдела перевели?
— Новая метла метёт по-новому, — задумчиво изрёк Итачи, перебирая документы и аккуратно складывая листок к листку. — Насколько мне известно, он перешел с главного штаба.
Данзо Шимура возглавил восьмой отдел две недели назад и за последние дни взыскал «особую любовь» от штатных сотрудников, каждый день устраивая многочасовые собрания и требуя каждодневные письменные отчёты.
— С главного штаба? Интересный поворот. Что же он натворил? Ну, теперь, по крайней мере, понятна любовь к бумагам, — пробурчал Шисуи, шмыгнув носом. — Ты слышал, что допросы теперь будут проводиться строго по протоколу? Так мы точно не посадим ни одного преступника.
Дверь распахнулась и в кабинет, запыхавшись, влетел совсем юный следователь, только недавно приставленный к ним.
— Вы слы… слышали? — отрывисто, с горящими глазами спросил парень.
— Что?
— Следователь из девятого нашёл пальцы. Возможно, принадлежат одной из жертв «коллекционера».
Шисуи замер, Итачи обеспокоенно взглянул на коллегу и, отодвинув бумаги в сторону, сдавленно спросил:
— Когда?
— Сегодня утром. Говорят, нашли одно из его захоронений, — парень сделал небольшую паузу и, пройдя к своему столу, взял в руки массажный резиновый мячик и сильно сжал, понизил голос, — Насколько я понял, там не только пальцы… Экспертиза ещё не определила, кому что принадлежит. С вами всё хорошо? Вы побледнели…
— Не мог бы ты оставить нас? — спокойным тоном спросил Шисуи, быстро вернув самообладание. — Нам с Итачи нужно кое-что обсудить.
— Э… Хорошо, — с досадой ответил парень, понимая, что посплетничать не удастся. Ему было невдомёк, что новость огорошила коллег. Он работал в отделе всего несколько дней и не был в курсе всех событий.
Как только дверь за ним прикрылась, Шисуи повернулся к напарнику.
— Ты думаешь…?
— Я не знаю, — потерев переносицу, тихо произнёс Итачи. — Всё кажется таким странным. Это не может быть правдой. Когда начинаю думать, что с ней могло произойти, мне становится страшно. Она была... такой невинной. Знаешь, она как-то призналась, что влюблена в меня. Призналась по-детски, наивно. Я сказал ей тогда, что она чувствует ко мне вовсе не любовь, лишь благодарность за то, что спас её как-то при обходе двадцать пятого района и что она обязательно найдёт своё счастье. Возможно, я поступил жестоко. Тогда я к ней не чувствовал ничего кроме уважения. Порой я думаю, как бы сложилась её жизнь, если бы я принял её чувства.
— В том, что с ней случилось, ты не виноват.
— Я знаю, но порой не могу избавиться от чувства вины. Я позвоню Сакуре, может она что-то знает. Ли, как-никак, из девятого.
***
Люди, проходя мимо, то и дело косились, останавливались и, притронувшись к его опустившимся плечам, спрашивали, все ли хорошо. Мужчина кивал в ответ, желая лишь, чтобы они убрались и оставили в покое. Отвинтив крышку уже второй бутылки крепкого виски, он поднес ее к губам, не касаясь горлышка. Спиртное обжигало, он зашелся кашлем. Кто-то брезгливо бросил ему: «Чертов алкоголик» и пнул одну бутылку, та со звоном покатилась по коридору и, ударившись о панельную стену, остановилась. В любой другой день он бы ответил, но сегодня не было сил что-то сказать. Он лишь опустил голову на согнутые колени и зарылся пальцами в волосы.
— Ты что тут делаешь? — удивленно спросил Мадара, ткнув ботинком сидящего возле его двери следователя, которого когда-то окрестил идиотом.
— О, вы пришли…
— Что ты тут делаешь? Есть новости?
— Нет, — виновато ответил тот и отвел взгляд.
— Тогда вали отсюда.
Шисуи, резко схватившись за ногу рослого мужчины, попытался подняться, но рухнул, почувствовав подступающую тошноту.
— Ты жалок. Тебя так унесло с двух бутылок? — насмешливо сказал Мадара, и схватив того за ворот пальто, поднял. — Какого хера ты пришел?!
— Хочу поговорить.
— Два года назад ты достаточно со мной наговорился, когда обвинял меня в её исчезновении. Так что вали или займись наконец-то делом.
— Ваше прошлое… оно наводило... Я пр... проверял вар… варианты…
— Ты упустил время.
— Да знаю я, знаю! Расскажите…
— Что рассказать? Сказку на ночь?
— О ней, — Шисуи будто моментально протрезвел и, схватив за грудки мужчину, яростно затряс. — Расскажите о ней! Расскажите! Хоть что-нибудь! Мы были любовниками… Мы спали вместе! Но я о ней ничего не знаю… Она после себя ничего не оставила, только вопросы, вопросы, вопросы… Вы понимаете? Я не могу так больше! — голос его сорвался, задрожал, по щекам потекли слезы боли и безысходности. Он отпустил руки и прижался спиной к холодной стене, потихоньку сползая.
— Она пекла дерьмовые торты, — сказал Мадара, сжалившись.
— Отвратительные, — рассмеявшись сквозь слезы, сказал следователь.
— Вот видишь, ты уже о ней много знаешь.
***
Изуми неподвижно лежала в кромешной темноте. Она сроднилась с ней и теперь, прищурившись, могла разглядеть бутыли с водой, пачки печенья, вонючий матрас со старым пледом и ненавистное ведро, куда приходилось справлять нужду. Его не было довольно много времени, она понимала это по заканчивающимся запасам еды. Смутные догадки, что с ним что-то случилось, не давали покоя. Если он умрёт, то что будет с ней? Сгниёт здесь, во мраке, ужасной смертью, переступив все немыслимые границы от голода? Может она умерла и это ее расплата за все совершенные грехи при жизни?
Изуми потянулась к бутылке и, сделав первый глоток, с ужасом поняла, что вода стала тухнуть. Он уже бросал её на произвол судьбы, а после, стоя на коленях над её ослабленным телом, молил о прощении. С тех пор он стал оставлять еду и воду с запасом. Изуми пересчитала печенье и потрясла бутыль. «Если буду экономить, то хватит недели на две. И как эти недели считать в непроглядной тьме?» — усмехнулась она про себя. А когда вода закончится, ей, изнывающей от жажды, снова придётся пить собственную мочу, мерзкий солоноватый привкус которой будто до сих пор ощущался на языке. Так она протянет ещё пару дней, а затем и мочу пить будет невозможно – она лишь будет вызывать еще большее обезвоживание организма, что приведет к летальному исходу. Умирать от собственной глупости уж точно не хотелось. Девушка нервно засмеялась и слёзы прыснули из глаз. Закусив до боли губу и скуля, Изуми резко поднялась. Тремя обрубками вместо пальцев она размазала солёные дорожки по щекам и перестала дрожать. Даже в этом кромешном аду ей дико хотелось жить. Может он ещё вернётся? Её палач и спаситель. А до тех пор ей остаётся сделать всё возможное, чтобы продлить свою жизнь.
