Тень

      Чтобы добраться до двадцатого этажа, нужно пройти триста шестьдесят ступенек, в среднем это занимает десять минут. Если воспользоваться лифтом, то он доставит за шестьдесят шесть секунд, но при учёте, что он не будет останавливаться. Остановки занимают от четырёх до восьми секунд, вот тут Итачи никак не мог найти точное число: все-таки длительность зависела от человека, который входил в лифт. Вначале он пытался делить людей по внешнему виду, возрасту, полу, профессии, чтобы найти хоть что-то общее между каждой категорией и вычислить более точное время остановки. Однако, всё было впустую. Вне зависимости, к какой категории они относились, вели они каждый раз себя по-разному: иногда мешкались, иногда быстро запрыгивали и нажимали на кнопку, а порой, заговорившись с кем-то, и вовсе могли забыть нажать нужный этаж или стоять несколько секунд в проёме, удерживая лифт и прощаясь. И это мужчину безумно раздражало. Сегодня же Итачи повезло: добравшись ровно за шестьдесят шесть секунд, он довольно улыбнулся. До двери его отделяло ровно четыре шага и два поворота ключа. Выключатель щёлкнул, холл наполнил блёклый свет: Итачи не любил яркий, поэтому, при въезде, выкрутил все лампы и заменил их новыми, низковольтными. Аккуратно сложив обувь на подставку, он повесил ключи на крючок и снял пальто. Пройдя в ванную, он посмотрел на своё отражение в зеркале и приподнял острый подборок, пытаясь разглядеть царапины, что едва виднелись при определённом освещении. Три. Недовольно цокнув, мужчина достал расчёску из стакана и острым концом прошёлся по коже, процарапывая ещё одну тонкую линию. «Четыре», —  Итачи облегчённо вздохнул.       В душевой кабине Итачи простоял минуту, а затем включил кран и упёр руки в стекло, встречая поток холодной воды. Ледяные струи, словно иглы, вонзались в кожу, помогая отвлечься от мыслей. Когда он перестал чувствовать боль, отключил воду и начал считать, сколько капель упадёт. Девяносто две. Глубокий вздох облегчения эхом отскочил от мокрых стен. Чётное. Ему не придётся включать и считать заново. Накинув на голое тело белый халат, он босиком прошёл в спальню, шлёпая мокрыми ногами по паркету, бросил телефон на кровать и, опрокинувшись следом за ним, раскинул руки в стороны и бездумно вглядывался в темноту, пока не показались очертания люстры. Сто двадцать два. Опять взялся за старое. Итачи зажмурился и разноцветные мушки заплясали перед глазами. Это всё она. Лживая. Сука. Вновь выбила почву из-под ног и заставила искать стабильность в цифрах. Сегодня стало очевидно, что Шисуи с Изуми связывали далеко не рабочие отношения. Он это понял, когда взглянул на бледное лицо друга. «Почему же я никогда этого не замечал? Всё было как на ладони. Может раньше мне было всё равно? А сейчас? Что изменилось?».       Губы обсохли, Итачи лениво облизнул их и вспомнил солоноватый вкус кожи, смешанный с мылом. Он почувствовал лёгкое покалыванье на кончиках пальцев ног. Вопросы один за одним появлялись в его голове, не позволяя отвлечься: почему она спала с одним, а признавалась в любви другому? И вообще, спали ли они? Что за игру она вела? Дыхание его участилось, грудная клетка нервно вздымалась. Пальцы почувствовали гладкость шелковых простынь и дрогнули: её кожа тоже была гладкой, но по-другому. Когда он со всей силы сжимал её поясницу и утыкался носом в мокрые волосы, наслаждаясь запахом, он совсем не думал о гладкости её кожи. Вопросы вновь зароились в голове: почему же они скрывали свою связь? Или это она заставила Шисуи врать? «Определенно, она. О боже, это была она». Махровая ткань скользнула по возбуждённой плоти и тяжёлый хриплый вздох отразился в стенах одинокой спальни. «Что же я чувствую? Боль. Наслаждение. Безысходность». Итачи приподнялся и стал считать. Цифры, цифры, цифры. Они вытесняли её, помогали мужчине ненадолго забыть. Капли воды ровной струйкой стекали по выгнутой женской спине, и без того прекрасное тело вдоль позвонков украшали шесть симметричных родинок. «Считал ли Шисуи? Видел ли?». Итачи до посинения сжал простынь, напрягся всем телом.       «— Я... Вы мне нравитесь... Нет, я люблю вас!»       Голос бархатный, кристально чистый звенит в ушах. Мокрые мягкие волосы в руках, прерывистое дыхание, почти неслышный стон —боли. «Его ты тоже любила? Кому из нас ты врала? Знал ли он тебя настоящую? Знал ли он тебя?» Маленькая грудь, свободно вмещавшаяся в ладошку. Приятная на ощупь. Тело его содрогнулось и он обессилено опрокинулся на кровать. «— Мож..но мне нем..но...го побыть одной?»       Тёплое вязкое семя медленно стекало по ноге. Мерзко. Он прикрыл глаза, судорожно дыша. Теперь он точно перестал понимать себя. Веки его подрагивали и крупные капли пота проступили на напряжённом лбе.       Сквозь тишину раздался оглушительно громкий звонок и Итачи нервно провёл рукой по постели в попытке устранить неприятный звук. Взяв телефон в руки, мужчина провёл ладонью по лицу. На экране ярко светились имя и номер звонившего: «МАМА». Приняв вызов, Итачи встретился с молчанием на той стороне. Сил что-либо говорить первым у него не было.       — Итачи? — в голосе чувствовалась тревога.       — Да, мам, — только и смог вымолвить он.       — Ох, я уж подумала, что не туда попала. Как ты? Я две недели не могу до тебя дозвониться. Мог бы хоть раз набрать. Видишь же пропущенные.       — Прости. Работа. Шисуи уезжал, я был за двоих. Что-то случилось... дома?       — Да нет, у нас как всегда. Я слышала, — Микото прервалась на долю секунды и сделала глубокий ровный вдох. Теперь Итачи понял, зачем она, собственно, звонит,       — Саске вернулся в... полицию. Это правда?       — Да, — сухо ответил он.       — Ты виделся с ним?       — Нет, ты же знаешь, мам.       — Да… Я просто подумала... может… Ай, неважно. Не бери в голову. Ты приедешь сегодня на ужин? Мы хотим кое-что обсудить с тобой. Мы решили продать дедушкин дом, там всё равно уже никто не живёт.       — Разве дед не завещал его Саске?       — Саске отказался от наследства, когда попал в клинику.       — Значит, отец...       — Ездил к нему. Так ты приедешь?       — Я не знаю... Я устал, сильно.       — Понимаю. Но если надумаешь, приезжай. А, и чуть не забыла: отец просил передать, что крысы перегрызли провода в доме деда. В подвале сгорел генератор.       Глаза Итачи расширились в ужасе, он нервно сжал телефон и, пытаясь унять дрожь в голосе, спросил:       — Во сколько ужин?       — Как обычно, в семь.       Не посчитав нужным ответить и попрощаться, мужчина скинул вызов и швырнул телефон на кровать. Схватившись за голову, он пытался успокоиться. В такой ситуации нужно оставаться с холодной головой, думать расчётливо и не паниковать. Глаза его от злости налились кровью, и он сквозь зубы прошипел:       — Чёрт! Чёрт! Чёрт!       Теперь всё катилось псу под хвост. Он так глупо попался. На что он надеялся, скрывая её в подвале дедовского дома? Теперь отец знает и будет шантажировать, придётся быть ему услужливой собакой. Нужно было просто убить её в самом начале, а не разыгрывать чертов спектакль на протяжении двух лет. Почему он поверил тогда, не смог убить? Нужно было сразу пристрелить ее, когда он понял, что она соврала. А если она все рассказала отцу? Своим глупым поступком он подставил не только себя, но и всю команду. Они так долго работали вместе над одним делом, а он разрушил все одним необдуманным действием. Точнее, бездействием.       Сделав четыре глубоких вдоха, Итачи оделся в выглаженную рубашку и брюки с идеальными стрелками. Накинув пальто, он вышел из квартиры. Может, она ничего не смогла сказать: Итачи не приезжал три недели и опыт подсказывал, что столь длительное его отсутствие будет ему на руку. Когда он впервые так долго не появлялся, Изуми настолько истощилась, что не могла ясно мыслить и шевелить пальцами, пришлось даже капельницу ставить, чтобы привести её в чувства. Итачи резко затормозил. «Крысы, проводка, сгоревший генератор. Может, она умерла?». Задумавшись, какие же чувства он испытывает от внезапно озарившей мысли, Итачи нервно потёр шею и совсем потерялся. Совсем недавно ведь сам желал ей смерти, а сейчас… Испытывает что-то другое. «Сожаление?». Хотелось развернуться и ехать прямиком загород, но здравый смысл говорил, что надо ехать к отцу. Если тот её обнаружил, то наверняка спрятал.       — Итачи, проходи. Ты так исхудал, с этой работой нормально не питаешься, — прямо с порога проворковала мать, помогая повесить пальто. Хоть сын её давно вырос, но привычка поучать и чрезмерно заботиться о нем осталась. — Ты садись за стол, отец уже там. Индейка вот-вот испечётся.       Знакомые стены дома всегда давили на него, поэтому, как только он стал зарабатывать, то съехал на съёмную квартиру и дышать стало легче, не смотря на ничтожные размеры и отсутствие тех предметов роскоши, что были в родном доме. Пройдя к проёму, Итачи провёл рукой по зазубринам на дереве и улыбнулся: когда-то он измерял рост Саске, оставляя засечки папиным военным ножом, за что потом частенько получал выговор от матери. Здесь, собственно, ничего не изменилось, только их с братом комнату переделали под гостевую. Взгляд упал на журнальный столик из красного дерева, который одиноко стоял у стены. Раньше на нем стояла дорогущая китайская ваза, но её разбил Саске, когда узнал о том, что из-за него исключили студента. Помнится, мать тогда слишком испугалась и бегала по дому, убирая за сыном разбросанные в гневе вещи, причитая под нос. Отец же выдержано стоял и ждал, когда сын успокоится, а затем сказал ровным голосом: «Пошёл вон». Мама плакала всю ночь, но ничего не сказала в знак возражения. И так было всегда и во всем – что бы ни сказал отец, с ним никто и никогда не смел спорить. Что бы он ни делал, что бы ни говорил, он во всём всегда был прав.       Ужин был на удивление спокойным. Мать то и дело заводила разговор о женитьбе и детишках, а отец её поддерживал и даже предложил присмотреться к дочери главного прокурора, которая была «недурна собой и с хорошими манерами». Итачи даже показалось, что волнительного разговора с отцом так и не состоится и произошло что-то, что спасло его от разоблачения. Но как только все допили чай и Микото скрылась на кухне за грязной посудой, отец достал свои любимые сигары и вышел на балкон, взглядом приглашая сына за собой.       У них был просторный мраморный балкон, обставленный большими кадками с фикусами. Несмотря на холодную погоду, мама почему-то их не занесла. Поставив локти на парапет, Фугаку затянулся и выпустил большой клуб дыма, всматриваясь в тёмную даль, и приглушенно сказал:       — По правде говоря, я от тебя такого не ожидал.       — Отец...       — Не перебивай. В последнее время ты отдалился от семьи. И твоё нежелание сотрудничать со мной было понятно. Я тебя не осуждаю за это решение, но, честно, мне было обидно узнать, что ты не на моей стороне. Семья, какой бы она ни была, должна всегда держаться вместе. Сначала Саске, затем ты. Отвернулись. А я на многое шёл, чтобы обеспечить вам двоим достойную жизнь. Я, по правде говоря, разочаровался, — прочистив горло, сказал Фугаку и смахнул пепел с кубинской сигары в хрустальную пепельницу. — Но то, что я увидел вчера, меня потрясло. Я думал, что никогда больше не увижу её. Когда она бесследно исчезла, я лишь облегчённо вздохнул. Все эти два года я все гадал, где она может быть, боясь, что она вернётся вновь, но она будто канула в лету. Мог бы и сказать мне, сын.       Итачи изучающе смотрел на профиль отца и не понимал, откуда он знает Изуми, в голове забегали тысячи вариантов, он нервно сглотнул, пытаясь не выдать напряжение, и продолжил слушать.       — А на днях, когда сказали, что её убил коллекционер, я наконец-то смог забыть о ней, успокоиться. И вчера, спустившись в подвал и увидев её… Так это был ты, ты держал её там все эти два года. Я благодарен тебе за это, ты спас нашу семью, — сказал отец и, повернувшись, положил руку на плечо сына и крепко сжал. — Ты сделал правильный выбор, я горжусь тобой. Но так продолжаться не может, нужно что-то решить с ней. Оставлять её в живых —  всё равно что сидеть на пороховой бочке. Знай, если нужно подтасовать факты, я тебе помогу.       — Спасибо, отец, — кое-как проговорил изумленный Итачи в спину уже уходящего с балкона отца.       Изуми каким-то образом была связующим звеном буквально во всем, чего не понимал Итачи. Она могла дать ответы на все возникающие вопросы, но все время молчала и утверждала, что она по случайности оказалась не там, где нужно. Если раньше Итачи допускал тот факт, что она не врала, то после разговора с отцом он понял, как ловко она все это время обводила его вокруг пальца. Мужчина устало потёр переносицу и проговорил в пустоту:       — Кто ты такая, Изуми? Что связывает тебя с моим отцом?

***

       — Откуда это? — Шисуи поцеловал тонкую бледную полоску на запястье. — Ты не похожа на ту, что режет вены.       — В детстве по глупости порезалась, ничего необычного.       — Расскажи мне, — приподнявшись на локте, прошептал он и поддел мизинцем тонкую бретельку, спуская её с плеч.         — Что?       — О себе, о детстве, да хотя бы об этом шраме.       — Зачем? — слегка нахмурившись, спросила она и Шисуи почувствовал напряжение в женском теле.       Хоть они условились, что связывать их будет только секс, ему хотелось большего. Он нежно провёл шершавым пальцем по линии подбородка и поцеловал ниже губ, пытаясь её расслабить.       — Хочу знать тебя.       Изуми потёрлась о слегка колючую щёку, обнимая крепкое тело одной рукой. Вторая, рисуя узоры на мужском животе, уверенно спускалась вниз. Когда тонкие тёплые пальцы поддели резинку трусов, он болезненно простонал, а она горячо прошептала ему на ухо:       — Разве тебе недостаточно тех знаний, что уже есть?       — Хотелось бы больше, — игриво сказал он, перехватив её волосы и перебрасывая через плечо. Оголив тонкую шею, он провёл по коже языком, оставляя влажный след и пробуя на вкус. Прям как сливочное мороженое.       — Тот, кто хочет больше, в итоге всё теряет.       После секса они обычно подолгу нежились в постели: он любил целовать её упругий живот, водить пальцами по выпуклой бедренной кости. Ему нравилась, как бездумно она перебирала его жёсткие волосы и тихо хихикала, когда они щекотали кожу. Но в тот раз всё было по-другому: словно резко что-то вспомнив, она выползла из-под одеяла и, прикрывая маленькую грудь рукой, стала искать бюстгальтер. Дурацкая привычка прикрываться всегда забавляла Шисуи – её тело было изучено им вдоль и поперек, он поцеловал каждый его сантиметр. Мужчина не дал натянуть ей футболку, провёл ладонью вдоль позвонков и стал целовать родинки, требуя продолжения.       — Шисуи, мне надо идти.       Он ухватил её за талию и повалил на кровать, игнорируя напряжённый взгляд девушки.       — Ещё немного. Давай полежим, вот так.       Изуми обречённо вздохнула, но переменилась в настроении и расслабилась под тёплыми руками, что приятно согревали тело.       — Меня не одобрили, — с грустью в голосе произнесла девушка и уткнулась в подушку. — Отправляют в третий. Скорее всего, Итачи решил.       — Это я попросил о твоём переводе в третий.       — Что? Зачем? — возмущённо произнесла она, скинув с себя его руки.       — Восьмой не место для тебя.       — Что? Я не понимаю...— Изуми соскочила с кровати и заходила из стороны в сторону, на глазах у неё проступили слёзы и она стала нервно покусывать свои губы, — значит я, по-твоему, способна только чай попивать да бумажки сортировать?       — Нет. Я ни разу не думал в этом ключе. Ты способная, но мне будет спокойно, если ты будешь в безопасности.       — А меня ты не хотел спросить? Чего хочу я? — прокричала она, ткнув пальцем себе в грудь. Девушка схватила джинсы со стула, и, нелепо прыгая на одной ноге, стала натягивать их.       — Я знал, что ты будешь против. Но я волнуюсь каждый раз, когда ты берёшь наряд.       — Ты не имел права! Я знала... знала, что этим всё закончится. Не нужно было всё начинать. Мы договорились не лезть в жизнь друг друга, ты обещал!       Он подошёл к ней и хотел было обнять, но она оттолкнула его.       — Отойди.       — Изуми, ответь честно! Ты хочешь остаться в восьмом из-за него? — зло прокричал мужчина, выходя из себя.       Лицо её изменилось в удивлении и, утерев слёзы, она схватила куртку и выбежала из квартиры. Прежде, чем дверь закрылась, девушка гневно бросила: — Ты идиот, Шисуи!