Тень

— Вы как всегда допоздна, господин прокурор, — сказала пожилая женщина, закрывая кабинет. Положив ключи в карман небольшой кожаной сумки, она поправила ремешок и довольно улыбнулась. После она повернулась к своему коллеге и бывшему студенту. — Как и вы, госпожа Ватари, — мягко ответил Фугаку, рукой зачесав назад волосы с проседью. Ватари Сацуко было под семьдесят, и в должности судьи женщина проработала без малого сорок лет. Несмотря на преклонный возраст, выглядела она прекрасно. В ней была особая благородная красота, которая раскрывалась с годами. Седые волосы, выкрашенные в пепельный блонд, аккуратно собранные в низкий пучок; тёмно-карие миндалевидные глаза, обведённые чёрным карандашом, светились мудростью; тонкие губы, подкрашенные красной помадой, не делали её вульгарной, а наоборот, выгодно сочетались со строгим костюмом, дополняли образ непреклонной судьи. Фугаку был на втором курсе, когда познакомился с Сацуко. Стройная, высокая женщина в чёрной блузке и тёмно-синей юбке карандаш, вошла в аудиторию, громко цокая каблуками. Парни сразу притихли, выпрямив спину, девочки приподняли брови, критически её оглядывая. Она любила подшучивать над ошибками студентов, и была самой настоящей стервой, доводила некоторых до слёз на экзамене. Хотя Фугаку сдал её экзамен со второй попытки и довольно долго бегал за ней по кабинетам, проклиная, она ему нравилась — из-за внутреннего железного стержня, который и привёл её к долгожданной должности судьи. Через несколько лет они встретились в здании суда, он был тогда лишь помощником прокурора, но Сацуко сразу его узнала и, прищурив глаза, задала пару вопросов по семейному праву из университетской программы, а затем рассмеялась звонким смехом, когда он начал отвечать. Пересекаясь часто на лестнице и в коридоре, они начали обмениваться короткими диалогами, а затем ходить на обед или в коротких перерывах пили чашечку крепкого кофе. Он часто с ней консультировался в тот период, когда хотел развестись с Микото и подать на опеку над Итачи, но она, взяв его за руку, с грустью в глазах сказала, что Рю Учиха никогда не отдаст внука ему, и стоит хорошенько подумать, прежде чем подавать заявление, потому что дело это заведомо проигрышное. Сацуко была единственным человеком, который был в курсе всей его семейной тайны. Женщина она была неболтливая и надёжная, поэтому доверял он ей безоговорочно. — Будет тебе, — махнула она рукой и её лицо пошло морщинами, стоило улыбнуться. — Ты же знаешь, что можешь звать меня по имени. — Только не в стенах этого здания, — посмеялся он, пропуская женщину вперёд. Длинный, широкий коридор был пуст, и цокот каблуков отдавался эхом по всему этажу. Яркий свет погас позади них, как только они подошли к лестнице, и зажёгся снова, освещая путь. — Я давно тебя не видела. Ты прописался в своём кабинете? — Ты преувеличиваешь, — ухмыльнулся он, почесав ухо. — Мы просто с тобой не пересекаемся. Да и дел, по правде говоря, в последнее время много. — А когда их было мало? — тихо захохотала судья в кулак и запахнула пальто плотнее, когда они вышли на улицу. — Это уже возраст — всё в тягость и идёт медленно. — Я ещё не так стар, и могу дать фору молодым, — она хлопнула его по спине. — И ты тоже… — сказал Фугаку, немного наклонившись. — И когда ты успел стать таким льстецом! — В моей памяти ты молодая и злая как фурия, а я вечный студент, который бегает за тобой по кабинетам, чтобы пересдать экзамен. Скажи хоть, что нравился тебе, поэтому заставила столько мучиться, — мужчина взял её под локоть, помогая спуститься с лестницы. Она немного облокотилась о него, осторожно ступая. — У тебя был потенциал, вот я и мучала. — Я мог слететь со стипендии и вылететь с университета, так и не реализовав свой потенциал, — иронично возмутился он. — Не слетел же. Зато кем стал! — посмотрев вверх, улыбнулась Сацуко. — Есть ли в этом моя заслуга? — выдохнул он, и облачко пара затмило его лицо. — Отбрось свои сомнения. Ты же знаешь, что хорош в своём деле. Рано или поздно ты бы и сам к этому пришёл — без помощи Рю. — Ты на машине? — поинтересовался Фугаку. Три месяца назад Сацуко врезалась в новенькую ауди, и хоть авария была не сильная, но её бросало в дрожь, стоило сесть за руль. — На такси. — Я подвезу, ты же знаешь — мне не трудно. — Не стоит. — Ты всё так же непреклонна. — Какая уж есть, — пожала она плечами, отпустив его руку. — Доброй ночи. Надеюсь, увидимся завтра, — сказал он, повернувшись в сторону пустой парковки, где, покрытая шапкой снега, одиноко стояла его машина. Подсвеченные жёлтым фонарным светом белые кучки расположились в ряд, и бездомный пёс, проходя мимо одной, пометил территорию и быстро убежал. — Фугаку! — окликнула его Сацуко. Мужчина обернулся и, переложив деловой портфель из руки в руку, вопросительно на неё посмотрел. — Всё хотела тебе сказать и забывала. Твой сын. Саске. Мужчина сразу напрягся, изменился в лице, нахмурившись. — Он мне не сын, — твёрдо произнёс он, посмотрев в сторону. — Фугаку, ты можешь это говорить сотню раз, но он всегда будет твоим сыном! Ты хоть и отрицаешь, но глубоко внутри беспокоишься о нём, — спокойно произнесла женщина, подняв указательный палец вверх. — Для человека, который отрёкся от сына, ты слишком эмоционально реагируешь на его имя. Твои глаза тебя выдают. — Хорошо, Сацуко, что там с Саске? — обречённо спросил он, засунув одну руку в карман пальто. Найдя там скрепку, он нервно стал перебирать её пальцами и, больно надавливая острым концом, протыкать кожу. — Он подал на опеку. — Вот как, — приподнял он густые брови и, поперхнувшись, откашлялся. — Надеюсь, ты не одобришь. Отец из него никудышный… Как, собственно, и из меня… — Сейчас он дело точно проиграет. Но через год вполне может выиграть. Он чист, исправно соблюдает условия, вернулся к работе и пока нет ни одной жалобы в его адрес. — Зачем ты мне это говоришь? — Думала, ты хочешь знать, — она мягко улыбнулась, поёжившись от холодного ветра, дующего в спину. — Он начал всё сначала. Может быть, и ты начнёшь. Порой для преодоления расстояния достаточно и одного шага. — А если между нами пропасть? — ухмыльнулся он. — Можно начать строить мост. Он мне напомнил тебя и тот день, когда ты пришёл ко мне за консультацией. — Может, ты и вправду стареешь. — Как грубо, Фугаку. Случаи разные, но вот решительный взгляд… — Доброй ночи, Сацуко, — прервал он её. Что-что, а решительности у Фугаку никогда не было. Он сдался, даже не начав бороться, испугавшись, что потеряет своего мальчика раз и навсегда. Кто знает, может, если бы он подал на развод, смог отсудить ребёнка, доказав психическое расстройство жены и опасность для окружающих, или забрав сына, сбежал бы с Хазуки, и они сейчас жили бы счастливой семьёй. Но он струсил. — Доброй, Фугаку. Может, стоит сказать мальчикам правду. Они уже большие, справятся. — Слишком поздно для правды. Как ты и сказала, мальчики уже большие. Всё уйдёт со мной. — Как знаешь, — печально выдохнула женщина и, увидев жёлтую машину, махнула. Открыв дверцу, она назвала адрес и уселась на заднее сиденье, хлопнув дверью. Подойдя к автомобилю, Фугаку провёл рукой по корпусу и крыше, смахивая снег, а затем со всей силы пнул пару раз по колёсам. Грудную клетку сковал спазм и, упав на колени, он обхватил голову руками и заплакал. — Господи, что я наделал? — задрожал он всем телом, утирая слёзы. — Что я наделал… Во что превратился…— облокотившись головой о дверь машины, мужчина начал биться лбом о метал, стискивая зубы. Последние дни он провёл в чудовищном напряжении, ожидая звонка от старшего сына. Мужчину преследовало лицо истощённой девушки и глаза, полные ненависти к нему. Он хотел поскорее избавиться от ошибки прошлого, раз и навсегда замуровать и жить дальше — свободно, без страха, что в один момент всё вскроется. Тем не менее, в глубине души тлела надежда, что Итачи поступит иначе и он освободится, понеся наказание. Странно, но ему хотелось быть наказанным. Когда сын позвонил вечером, прося ускорить опознание тела и привлечь проверенных людей, которые закроют глаза на некоторые несостыковки, Фугаку побледнел как полотно и замолчал на полуслове, не ожидая, что новость его так потрясёт. Он старался не думать, что Изуми могла быть его дочерью, но неоспоримый факт, что Саске являлся его сыном, заставляло порой его непоколебимую веру пошатнуться, и тогда он доставал мятую фотографию и вглядывался в черты улыбчивой девочки на снимке, ища хоть какое-то сходство. После долгих часов он видел в ней свои губы, нос, лоб, а затем ему всё казалось надуманным. Встретив её уже взрослой, стоя напротив, на лестничном пролёте около квартиры, он не видел в ней ничего от знойной красоты Хазуки и от него самого, а может, не хотел подмечать сходство. Была ли Изуми его дочерью или не была, не играло роли, он не имел права забирать её жизнь, и, тем более, толкать к убийству собственного сына. Любой другой нормальный человек на его месте в тот день вытащил бы из подвала девушку, вызвал полицию или попытался образумить сына, но он уже давно нормальным не был. Честный и принципиальный Фугаку постепенно умирал в холодных стенах роскошного дома, и окончательно исчез со смертью Хазуки. Сам того не замечая, мужчина стал тем, кого всю жизнь ненавидел и призирал. Защищая семью, он проглядел, как толкнул всех к пропасти и взрастил в себе чудовище — то самое, с которым хотел бороться. Такие ли уж они были разными с Рю, его вечным врагом? Нет. Ради того, что было им дорого, оба жертвовали чужими жизнями и судьбами. Были ли для их действий оправдания? Определенно, нет. Могли ли они поступить по-другому? Могли, но для этого пришлось бы пожертвовать всем. Вытащи он тогда Изуми, то Итачи, он и Микото оказались бы в тюрьме, а Саске снова подсел бы на иглу, и спасти его уже было бы некому. Поэтому, оправдывая свои действия, как когда-то оправдывался перед ним Рю, он спас три жизни, забрав всего лишь одну. Как говорила его мать: «За одной ошибкой следует вторая, а потом ты перестаёшь их замечать». Сердце Фугаку пекло и на холоде ему стало невыносимо жарко. Расстегнув пальто, он потёр грудь, достав из кармана пиджака валидол, положил под язык. Постепенно сковавшее спазмами сердце стало отпускать. Телефон завибрировал в брюках и, взяв его, он прищурился, разглядывая номер. Звонил главный прокурор, с которым у него на вечер была назначена встреча. — Да, господин Ичиро. Только хотел вам позвонить и отменить встречу. Сердце немного шалит. Спасибо, обязательно. Извините, что так получилось, — Фугаку отключился и, схватившись за боковое зеркало, осторожно поднялся, открыл дверь, с трудом уселся и, заведя мотор, стал прогревать машину и приходить в себя.

***

С тестем Фугаку пересекался только по ночам, когда спускался на кухню приготовить детскую смесь для Итачи. У Микото не было молока и поэтому она находилась на взводе, впадала в истерику и, уткнувшись в подушку, плакала, говоря, что не следовало рожать, что всё в ней отторгает ребёнка и она не может быть ему матерью. Он всячески пытался её успокоить, но она пуще прежнего начинала реветь. Фугаку понимал жену: её привычный мир и планы на будущее рушились. Если у него с появлением малыша по большей части ничего не изменилось, то у неё не только жизнь повернулась на сто восемьдесят градусов, но и тело потеряло привычную форму, перестраивался гормональный фон и психологически её штормило, как лодку в бурю. Няня, нанятая Рю, помогала первое время молодой маме, но затем была уволена из-за того, что стала раздражать Микото. Слишком уж ущербной она себя чувствовала рядом с человеком, который помогал по дому и уходу за ребёнком. На работе Фугаку проводил целый день, освобождался к десяти и со всех ног спешил домой. Даже не ужинав, он поднимался к жене и укладывал её спать, а после шёл к Итачи. Тот в это время всегда лежал в кроватке, сладко почмокивал, и сжимал пелёнку крохотными пальчиками. Он был таким чудным и махоньким, что Фугаку мог часами сидеть у колыбели и рассматривать миниатюрные губы, кукольный носик, розовые пухлые щёки, чёрные ёжиком волосы. Смотря на своего беспомощного малыша, ему трудно было поверить, что в скором времени он станет большим и самостоятельным. А время пролетит — не успеешь и глазом моргнуть. Итачи когда-нибудь вырастет, станет мужчиной. За этот короткий промежуток Фугаку так хотелось подарить ребёнку любовь, которую он в своё время не получил от отца, обеспечить будущее, воспитать честного человека. Посмотрев на часы, мужчина тихо поднялся и, последний раз взглянув на мальчика, на носочках вышел из комнаты. Свет на кухне горел, и тесть неизменно сидел за столом и пил чай, читая книгу. Его очки сползли с переносицы, когда он, оторвав взгляд, посмотрел на зятя. — Доброй ночи, господин Рю, — как можно доброжелательнее сказал Фугаку, подойдя к кухонному гарнитуру. Он знал, что отец Микото его ненавидел и не мог смириться с тем, что его драгоценная дочь родила непонятно от кого и этот кто-то ходит теперь по его дому. При Микото тесть держал себя в руках и был благосклонен, но когда её не было рядом, распускал язык, едко указывая зятю на его место. Фугаку сдерживался, сжимая зубы, и терпел, не поддаваясь на провокации: ему не хотелось расстраивать жену и, тем более, говорить, что на протяжении года они так и не нашли общий язык. — Ребёнок ещё не проснулся, — раздражённо бросил Рю, захлопнув книгу и сняв очки, — ты возишься с ним как баба. — Он проснётся через тридцать минут, — спокойно ответил Фугаку, отмерив мерной ложечкой сухую смесь и высыпав в бутыль с тёплой водой. — Просыпается ровно по часам, всегда в полночь, — плотно закрыв крышку, он повернулся к Рю. — Мне нетрудно покормить собственного ребёнка. Я его и так целыми днями не вижу. — Я нашёл новую няню, надеюсь, она продержится чуть дольше. — Не нужно, Микото справится, я ей помогу. Просто всё произошло так внезапно, что она не успела свыкнуться с мыслью, что стала матерью. — Будущее моей дочери — это не памперсы, сопли и бутылочки. Она должна быстрее восстановиться и начать работать. — Господин Рю, я не против этого, но на этом этапе ребёнку нужна мать. Микото это тоже нужно. Мы планировали сначала встать на ноги, а потом заводить детей, но не всё в нашей жизни идёт по плану. — Для того, чтоб всё шло по плану — нужно предохраняться, — рявкнул Рю, вставая с места. — Встать на ноги он хотел! Твоя зарплата никогда не позволит нормально обеспечить свою семью. — Господин Рю, — сдерживаясь, протянул Фугаку, — я могу обеспечить Микото и сына. Я взял бы дополнительную работу, но вашим условием было жить в вашем доме. Я знаю, что вам не нравлюсь и понятия не имею, что мне сделать, чтобы добиться вашего расположения, но, если вам неприятно, позвольте нам съехать. — Ты смеёшься, — фыркнул тесть, хлопнув по столу. — Этому не бывать. Мало того, что ты оприходовал мою дочь, так хочешь её ещё и в нищету погрузить! Поселить в задрипанной квартире, где дышать нечем от тесноты. Чтобы моя дочь в таких условиях? Да никогда. Хочешь добиться моего расположения — так иди завтра на собеседование в прокуратуру. Главный прокурор — мой друг, и тебя примут помощником. — Я не могу. — Почему же? — Это неправильно. — А правильно ли было спать с девушкой не по статусу? Такие как ты должны знать своё место. — Такие как я? Что вы имеете в виду? Я такой же человек как вы, у меня сердце с левой стороны, нос и уши, мы дышим одним воздухом, ходим по одной земле… — Ты отлично знаешь, о чём я. Меня спрашивают, кто мой зять. Я не могу сказать, что он работает социальным адвокатом. Второсортный юрист, работающий с маргиналами, неспособными найти себе лучшую защиту. Сказать, кто ты? — он подошёл к нему вплотную и ткнул пальцем в грудь. — Ты грязь, которая въелась в ткань и распространяется, плодя ещё большую грязь. — Вы только что назвали внука грязью, — выплюнул Фугаку, сжав пальцами столешницу. — Если породистая сучка случилась с дворнягой, то весь помёт испорчен. — Вы отвратительны. — Я терплю тебя в своём доме только из-за Микото. — Да что вы за человек? — Ты сначала стань таким, как я, а потом говори, что я за человек. Иди, твой паразит вот-вот проснётся. Схватив смесь, Фугаку рванул наверх, пытаясь совладать с возрастающей злостью. Он мог снести оскорбления в свой адрес, но оскорбления в сторону ребёнка приводили в бешенство, и он еле сдерживал себя, чтобы не ударить пожилого человека. Ему хотелось бежать из этого дома, который с самого первого дня его отторгал. Уж лучше жить в маленькой квартире, но свободно, не оправдывая своё существование. Если бы он только был уверен в том, что Микото справится, тотчас бы собрал все вещи и переехал, но подвергать жену ещё большому стрессу Фугаку не мог, поэтому терпел, сжимая кулаки. Ударив по стене, стиснув в руке стеклянный бутылёк, он ступил на последнюю ступень. К его удивлению, дверь была открыта и мягкий свет падал на паркет. Бесшумно преодолев расстояние, он замер, выронив смесь, а затем сорвался и, за долю секунды оказавшись подле колыбели, со всей силы оттолкнул жену. Микото упала на пол, малыш заплакал. Взяв на руки младенца, мужчина прижал его к себе, поддерживая голову. Женщина переводила взгляд с подушки возле себя на мужа и вся тряслась. — Микото… Что… тут происходит? — прибежавший на шум, растерянно спросил Рю, застыв в проёме. Задержав взгляд на дрожащей дочери, а затем посмотрев на зятя, в полные ошалелого ужаса глаза, он всё понял. Микото обхватила себя руками и тряслась, как будто долго находилась на холоде, клацала зубами. Он подошёл к дочке, взяв под локоть, и поднял. — Микото, — прошептал он, обхватив лицо ладонями и заглянув прямо в глаза, повторил. — Микото, — сознание дочери было сейчас далеко. Эти пустые, остекленелые глаза он видел уже однажды у её матери, и молился не увидеть их никогда у своей доченьки. Он нежно огладил пальцами лицо, и снова, но чуть громче, прошептал. — Микото, — она заморгала и взяла отца за руку. — Папа? — удивлённо спросила дочь. — Что ты тут делаешь? —обернувшись на детский плач, она двинулась в сторону мужа, тот тут же отшатнулся. — Он разбудил всех, — улыбнулась Микото, протянув руки. — Идём к мамочке… — Не подходи! — крикнул Фугаку, уперевшись в стену, не понимая, что происходит с женой, почему она ведёт себя так, словно ничего не произошло. — Да что с тобой, милый? Почему ты на меня так смотришь? — Ты… хотела его убить! — Фугаку! — крикнул Рю, грозно посмотрев на зятя. — Папа, я… хотела, — прошептала в ужасе Микото, посмотрев на свои руки, вскрикнула. — Папа, я… — слёзы застилали глаза, губы подрагивали. Посмотрев на Рю, она вся сжалась, ища опровержение слов мужа в глазах отца, но тот с сожалением на неё посмотрел. Вовремя схватив падающую без сознания дочь, он отнёс её в спальню. Взбив подушку и накрыв одеялом, присел на край кровати, опустив руки на колени. Рю взглянул на дочь, и лицо его исказилось гримасой отчаянья и боли. За долгие годы впервые он не знал, что делать и как поступить. Однажды, думая, что спасает, он потерял Мари, сейчас он не мог позволить потерять то единственное, что осталось от жены. Он не мог загубить свою дочь. Встав с постели, мужчина подошёл к изголовью и, убрав спутанные волосы со лба дочери, поцеловал, мягко огладив щёки. — Всё будет хорошо, моя малышка. Спи. Рю вышел, мягко ступая, закрыл дверь и, пройдя в детскую, посмотрел на Фугаку. Зять сидел около колыбели, не отрываясь смотрел на младенца: ребёнок, крепко обхватив крохотными пальчиками палец отца, сладко причмокивал, лёжа на животе. — Нам нужно поговорить, — сказал Рю, скрестив руки на груди. —Пройдём в мой кабинет. — Я никуда не пойду, — процедил сквозь зубы Фугаку. — Я не оставлю Итачи. — С ним ничего не случится. Микото спит, она не причинит вреда. — Не причинит вреда, — чуть громче прошептал Фугаку. — Она хотела задушить его подушкой! Если бы я не вошёл… — Успокойся! — прикрикнул на него Рю. От резкого звука младенец открыл глаза, но не заплакал. Причмокнув, он разомкнул пальчики, исподлобья взглянув на отца, и снова сомкнул веки. — Возьми себя в руки и будь мужиком, в конце-то концов. — Успокоиться?! Вы в своём уме? — зло прошипел Фугаку. — Моя жена чуть не убила моего сына. — Выйдем и поговорим, сейчас ребёнка разбудим. — Вы знали, — произнёс в ужасе Фугаку, остановившись у массивной двери кабинета тестя. Только теперь до него дошло, почему Рю, скрипя зубами, согласился на этот брак. Микото была психически нездорова, и если бы вся правда вскрылась, то влиятельную семью не удалось бы заткнуть. —Вы знали, что так будет, поэтому разрешили нам пожениться. — Проходи, — холодно сказал Рю, открыв дверь, пропустил вперёд. Фугаку был там лишь раз, когда пришёл просить руки его дочери. Комната показалась ему необычайно огромной, внушительной, и была пропитана атмосферой власти. Дорогие картины в позолоченных рамках, массивный письменный стол из чёрного дерева, дизайнерские кресла, обитые тёмной кожей, и предметы декора из серебра и малахита подчёркивали социальный статус и морально давили на постороннего человека. Ему было некомфортно сидеть в кресле, которое было чуть ниже, чем у господина Рю. Тот восседал, словно на троне и смотрел на него свысока. Включив свет, тесть прошёл к барному шкафу и, достав два бокала и дорогой виски, поставил на письменный стол. Фугаку не решался сесть, и смотрел на плотно задёрнутые тяжёлые портьеры. — Я не знал, но всегда боялся, что это произойдёт. Её мать, Мари, — открыв бутылку и разлив спиртное, он протянул зятю, — была чудесной женщиной. Я её очень любил, а она меня любила безумно. Её семья была против нашего брака, и когда мы тайно поженились, то её родня от неё отреклась, оставив без гроша и поддержки, — он сделал глоток, взглянув на Фугаку. Тот молча смотрел на него, не притрагиваясь к бокалу. — Мой отец говорил мне, что такая любовь до добра не доводит, но я не понимал его слова. Ровно до того момента, пока не появилась в нашей жизни Микото. Мари стала ревновать меня к дочери и однажды чуть не столкнула её с лестницы. Я понимал, что подтолкнул её ко всему. Отняв у неё родных людей, привычную жизнь, я стал для неё целым миром, и она теперь видела угрозу в ребёнке, которому я стал уделять больше внимания. Это было моей ошибкой, но расплатилась она. Мой отец нашёл проверенных врачей, и мы поместили её в клинику. Пробыв там около года, она вернулась домой, но уже не была прежней Мари: из неё словно высосали жизнь, и с каждым годом ей становилось всё хуже и хуже. Боясь, что такое состояние негативно скажется на дочке, я поместил Мари в клинику, сказав, что мы развелись. Через два года её не стало, — Рю осушил бокал и сел в кресло. — Когда появился ты и сказал, что Микото ждёт ребёнка и вы хотите его оставить, я испугался, что история может повториться. Я согласился на брак не потому, что тебя будет легче заткнуть, а потому, что я люблю свою дочь. Она могла бы уйти из дома, оборвав все связи, как когда-то сделала её мать. Я подумал, что лучше потерплю тебя, чем потеряю дочь. — Микото чуть не убила Итачи, она опасна, — прошептал Фугаку, направившись к двери. — Ей нужна помощь, и вы это знаете. — Она не опасна, опасны твоя нелюбовь и привязанность к ребёнку. Ты виновен в её нынешнем состоянии. Она не готова была стать матерью, ты настоял. Ты говорил, что любишь её, так куда твоя любовь делась? Улетучилась с первой проблемой? — хлопнул по столу Рю. — Я люблю её, но ей нужна помощь психиатра, это ненормально! Я не оставлю её, и мы пройдём через всё вместе. — Я не позволю упечь мою малышку в клинику! Не позволю, понятно? Если ты хочешь видеть каждый день своего мальчика, то останешься здесь на моих условиях, — грозно сказал Рю и, подойдя к зятю, посмотрел надменным взглядом победителя. — Я уничтожу всю твою карьеру, ни одна собака не примет тебя на работу. Я отберу у тебя сына и добьюсь того, что ты даже на сто метров приблизиться к нему не сможешь. — Вы не посмеете, — с ужасом в голосе прошептал Фугаку, и тут же сглотнул, когда увидел непоколебимую решимость во взгляде, ярость отца, готового защитить своего ребёнка любой ценой. — Не посмею, — ухмыльнулся тесть, с издёвкой смотря на него. — Игры закончились. Я думаю, ты и сам всё понял. Завтра, когда Микото проснётся, ты сделаешь вид, что ничего не произошло. С ребёнком ты больше не носишься, я приглашу Хазуки, она поможет. — Кто такая Хазуки? — Её подруга детства, она разрядит обстановку и поможет с малышом. А ты пойдёшь и сделаешь вазэктомию. — Что? — с ужасом округлил глаза Фугаку, не веря своим ушам. — Если однажды появится второй ребёнок, то это её убьёт. Твоя жизнь больше не принадлежит тебе, Фугаку. И ты устроишься в прокуратуру, это больше не обсуждается, — торжествующе сказал Рю, поняв, что победа на его стороне. — Вы чудовище, — выплюнул мужчина. — Чудовище в каждом из нас, мой дорогой зять, — холодно сказал Рю, открыв дверь.

***

Подъезжая к дому, Фугаку заметил, что свет не горит ни в одной комнате, и это его сильно обеспокоило. Ожидая поднятие двери гаража, он нервно постукивал по рулю. Микото ложилась ровно в одиннадцать и ни разу за последние десять лет не изменила своей привычке. Встречи с подругами обычно заканчивались в пять часов — так было заведено в их обществе — если кто-то ходил к кому-то в гости, то только пока муж на работе, а дети в школе. Раньше он и представить не мог, что станет частью этого мира и все эти люди, смотрящие на него свысока, примут в свой круг. Не думал, что уподобится им и будет хвалиться перед всеми новой приобретённой машиной, недвижимостью, достижениями своих сыновей и прекрасной, покладистой женой. Не предполагал, что заведёт любовницу и будет тайно встречаться в отелях, приходить домой и ложиться в кровать к жене, лицемерно её целуя. Не верил, что будет давать кому-то взятку или оказывать услугу, закрывая глаза на неоспоримые доказательства в деле, тасовать факты, чтобы замять грешки своей семьи. Медленно, но верно, он становился циничным чудовищем, готовым идти по головам. Ему хотелось бы верить, что в нём осталось хоть что-то светлое и хорошее, за что его любили Микото и Хазуки. Но он окончательно умер, попросив сына избавить его от незаконнорождённой дочери. Заглушив мотор, Фугаку вышел из машины и, проходя мимо сторожки Такеру, седовласого старика охранника и помощника по хозяйственным делам дома в одном лице, махнул рукой в приветствии. Старик жил здесь со времён Рю, перенёс две операции по удалению катаракты и шунтирование, и был так стар, что, казалось, сейчас посыпется труха. Его бы уволить, всё равно от него не было никакой пользы, но у Фугаку язык не поворачивался: он столько служил этому дому, что увольнение его бы убило. К тому же, у Такеру был сын инвалид, которому нужны деньги на лечение. Фугаку помогал как мог, положив в лучшую клинику. Иногда Учиха задумывался, почему мог сочувствовать чужому ребёнку и всячески помогать, а от своих открещивался. — Господин, — сказал Такеру, выйдя из сторожки, — доброй ночи, извините, что беспокою вас. — Ничего, Такеру, что-то случилось? Что-то с Юзу? — Нет, господин. С Юзу всё хорошо. Госпожа сказала не говорить вам, но я не могу, беспокоюсь. Она сегодня упала прямо в снег, я нашёл её без сознания. Если бы я случайно не вышел, даже не знаю, чем бы всё закончилось. Я хотел вызвать скорою, но она не дала и плакала. Она так плакала, господин Фугаку, у меня аж сердце разрывалось. Не знаю, что стряслось, но у госпожи на душе тяжело. Она просила не говорить, но как бы чего дурного не случилось. — Спасибо, Такеру. Если проблемы с Юзу, говори, не стесняйся. Я помогу. — Спасибо, господин, вы всегда так добры, — прокряхтел старик. — Микото, что же с тобой на этот раз? — прошептал он, перешагнув порог уже своего дома. Раздевшись, он прошёл в зал, залитый светом. Пройдясь по нижнему этажу, не найдя жену, поднялся наверх в спальню, но не успел включить ночник, как до его ушей донёсся всхлип. — Не включай. — Микото, что случилось, дорогая? — на ощупь дойдя до кровати, пару раз споткнувшись и ударившись о пуфик, Фугаку сел на кровать. — Это ты сделал, — всхлипнула она, коснувшись его руки. Он вздрогнул. — Что сделал? — Я смотрела новости. Та девушка, дочь Хазуки, мертва. Её убили. — Я говорил не смотреть новости, они тебя расстраивают, — сжал он её ладонь. — Так это ты? — Нет, за кого ты меня принимаешь? — Точно? Фугаку, пожалуйста, скажи мне, что это не ты, — обняла она его и прошлась влажной щекой по его скуле. Он сомкнул объятья, проведя рукой по её спине. Он ненавидел и одновременно любил эту женщину, хотел пристрелить и готов был убить любого, кто посмел бы обидеть её. В отличие от Хазуки, она приняла всю его грязную изнанку и полюбила заново, таким, каким он являлся сейчас, отбросив былые воспоминания. — Разве ты не хотела, чтобы она исчезла? — Я, — затихла она, обмякнув в его объятьях, — не желала ей смерти. Не желала… — Тише, — зашептал он ей в ухо, пройдя по волосам. — Я знаю… Ни ты, ни я не виноваты в её смерти, это просто стечение обстоятельств. — Мы должны похоронить девочку рядом с матерью. При этих словах Фугаку соскочил с кровати и, включив светильник, посмотрел на заплаканную жену, которая прикрыла глаза рукой, спасаясь от яркого света. — Ты с ума сошла! Думай, о чём говоришь! Хочешь, чтобы все узнали, что ты убила её мать?! Хочешь остаток жизни провести в тюрьме?! Чтобы все наши усилия с Рю пошли коту под хвост? — Я её не убивала, — заревела она, упав на постель и стала барабанить по ней кулаками. — Не убивала… Я не хотела. Х-хазуки, — задыхаясь, шептала женщина. Впившись в простыню, сквозь зубы процедила. — О-она говорила… Говорила гадости про мою семью… Говорила, что спала с отцом… Говорила, что ты любил её, а меня никто не любит… Я не могла это слушать, больше не могла… Я случайно, я не хотела… Фугаку, я не хотела её убивать, я просто хотела, чтобы она замолчала… Я не убийца! — замотала она головой и задрожала всем телом. — Не убийца… — Посмотри на меня, Микото, — сказал он, подняв её с кровати, и обхватив руками лицо, стёр дорожки слёз. — Обещай, что не наделаешь глупостей. Обещай мне. — Тогда верни домой наших мальчиков, я по ним скучаю, — она нежно коснулась его руки. — Я постараюсь, — прошептал он, прижавшись к её лбу.