Тень

— Эм… Здравст-вуй-те, — затушевавшись, протянул Наруто, и быстро заморгал, когда на звон дверного колокольчика из подсобки выглянул мужчина со стопкой бумажных стаканчиков. Приветливо улыбнувшись и немного вскинув брови, Шикамару поправил фартук и встал у стойки. — Добрый день, — поприветствовал посетителя Нара, с интересом рассматривая его, — я могу вам чем-либо помочь? — как можно доброжелательнее спросил хозяин кафетерия, заглядывая в удивительно яркие голубые глаза. Наруто напомнил ему голливудскую звезду с обложек журналов из-за своей широкой чарующей белоснежной улыбки, высокого роста и копны светлых, слегка растрёпанных волос. На мгновение Шикамару растерялся, не зная, что ему предложить. Он тут же подумал об Ино, которая кокетливо выгнула бы бровь и, прищурившись, быстро сообразила бы, что молодой крепкий мужчина — в душе любитель ванильных эклеров и горького чёрного кофе с нотками шоколада. И даже если бы она не попала в точку, клиент, поддавшись её очарованию, купил бы всё, что она предложила. В нём же не было и грамма той харизмы, которая была присуща ей. Общение с посетителями давалось с трудом, так как он не любил нравиться кому-то. Ему по душе было сидеть в своём кабинете, в тишине выкуривать сигарету, анализировать доходы, искать новых поставщиков кофе и мечтать о расширении кофеен. Именно мечтать, поскольку доходы шли только вниз. Мать не раз говорила ему завязывать со всем этим, найти нормальную работу, а не продолжать тянуть старую лямку, которую тянул отец. Жизнь, где всё расписано и нужно следовать чужим указаниям и правилам — не привлекала. Окончив университет с отличием, Шикамару закинул свой диплом на книжную полку, выбросил несколько приглашений в крупные банки страны в урну и с радостью взял на себя управление старой кофейней. Когда отца не стало, лишь тихий шёпот посетителей, позвякивание ложек и звук кофемашины возвращали его в детство (ещё мальчишкой он любил усаживаться за столик и, покачивая ногой, наблюдать за посетителями — за короткими моментами их жизни, что проходила за чашкой кофе или кусочком торта с воздушной кремовой начинкой). Кто-то решался на поцелуй, у кого-то выпадал молочный зуб, некто плакал, заедая недавнее расставание сладким. И каждый раз, находясь в кофейне, Шикамару словно проживал моменты счастья заново, когда жизнь казалась до одури простой, а за неспешными разговорами с отцом вперемежку с запахом табачного дыма можно было обсудить все темы на свете. — Эм, да, наверное… — окончательно растерявшись, произнёс Наруто и слегка взъерошил волосы на затылке. — У нас сегодня новые… — Нет… Нет, я не… покупать, — прервал его незнакомец, смущаясь. — Извините… Тут работала девушка: блондинка, высокая, — парень начал краснеть, нервно потирать шею, ясные глаза забегали по столикам, стенам. Кажется, он уже жалел, что вообще начал этот разговор. Шикамару тихо вздохнул, приняв его за очередного поклонника своей непутёвой сотрудницы. Посетители часто спрашивали о ней, пытались узнать о личной жизни, кто-то даже оставлял скромно цветы. — Да, Ино. — Она сегодня придёт? — Нет, — отчеканил Шикамару, протерев стойку и поставив пачку салфеток перед собой. Он вспомнил побелевшую Ино, почти в предобморочном состоянии. Испугавшись, что она тоже подхватила какой-то вирус, он отправил ее домой, оплатив такси. Выглядела она неважно, и он все время переживал за её состояние. Даже звонил пару раз, но девушка не брала трубку — наверняка, уснула. — Вот как. Случаем, не знаете, где она живёт? — улыбнулся безоружно парень. Шикамару тотчас насторожился, ещё раз окинув (уже оценивающим) взглядом незнакомца. В действительности, где живёт его сотрудница, он понятия не имел, знал только примерный район. Все его попытки выведать эту информацию терпели крах — Ино заговаривала зубы и ловко уходила от ответа. — А вам зачем? — По правде говоря, я понимаю ваши подозрения на мой счёт… Но мы с Ино знакомы и… — Знакомы? А где живёт, не знаете? — прищурился Шикамару, сложив руки перед собой. Этот парень начинал раздражать, несмотря на то, что выглядел добродушным и приветливым. — Я понимаю, звучит странно, но я полицейский, — расстегнув куртку, Наруто достал значок и положил на деревянную столешницу. — Откуда мне знать, что вы не купили его в подворотне? — Что?! Нет, я правда из полиции. Можете позвонить в отделение. Пробить номер, — ответил Узумаки, продолжая улыбаться. — По номеру, который дадите вы? — Так точно, — просто улыбнулся он. — Я не идиот. — Я не вру, — покраснел полицейский, отчего-то смутившись. — Ино, — Нара перешёл на шёпот, слегка нагнувшись, — во что-то влипла? Я, как работодатель, должен знать. Подозрения, что девушка скрывается от кого-то, уже давно беспокоили его. Он предполагал, что она сбежала от богатого, влиятельного мужа, который по всей стране рыщет свою ненаглядную жёнушку. Уж больно она любила дорогие вещи, роскошную жизнь и отлынивать от работы. — Так вы её сварливый начальник! — выпалил Наруто, но улыбка тут же сошла с лица, когда он понял, что сказал. Он нервно потёр шею, взъерошил волосы и отступил на шаг назад. — Сварливый начальник? — брови Шикамару поползли вверх. Вот что-что, а сварливым он себя не считал. Ему стало как-то обидно. Может, он и не лучший, но, по его мнению, самый понимающий. Ведь кто ещё отпустит своих сотрудников раньше времени, не уволит за разбитую посуду, и, тем более, самолично встанет за стойку? Вероятно, в словах Сасори крылась правда: «Чем больше делаешь для женщин, тем меньше это ценится». — В общем, забудьте. Хорошего дня, — спохватился Наруто и пулей вылетел из кафе. «Ну это же надо было ляпнуть такое, — корил себя Узумаки, быстро шагая по тротуару. — Надеюсь, у Ино из-за меня не будет проблем». Он стукнул себя по лбу и поймал такси. Решив, что подруга Ино уж точно должна знать место ее проживания, Наруто поехал к Хинате.

***

Хината сквозь сон не сразу поняла, что звонили в дверь. Несколько раз попыталась отмахнуться от навязчивого звука, а затем резко встала, скинув с себя одеяло. В комнате было невыносимо жарко, сухой воздух вызывал жжение в носу и першение в горле. Майка под флисовой пижамой была мокрой от пота, к влажному лбу прилипли волосы. Откашлявшись, она спустилась с кровати, выключила раскалённый радиатор и, посмотрев в зеркало, ужаснулась своему отёкшему лицу. «И как я не заметила подачи отопления? — подумала Хината, пытаясь отыскать тапочки. — Все же эти таблетки от простуды напрочь вырубают». Слабость ощущалась во всём теле, мышцы немного ныли от недавней температуры, а голова, казалось, сейчас взорвётся от соплей. Потянувшись к салфеткам, она высморкалась и протёрла стекающие слезы. И где только она успела подхватить грипп? Помнится, в седьмом классе она как-то принесла со школы новый штамп и заразила отца — оба слегли с температурой. Только отец лишь день позволил себе отдохнуть, а всё остальное время провёл на ногах и получил осложнения в виде неприятного затяжного кашля и насморка. Перед работой он заходил к ней в комнату и, прислонив свою прохладную ладонь ко лбу, недовольно цокал. После — протягивал чашку с кислющим чаем и давал жаропонижающее. Правда чаем это было трудно назвать: в кипятке плавали лишь куски лимона. В те дни он старался возвращаться пораньше домой и, ставя в микроволновку куриный суп, купленный в соседнем магазине, заходил к ней, спрашивал о самочувствии и беспокойно смотрел на неё своими серыми глазами, а потом заставлял её есть лук и чеснок в таких количествах, что во рту и в желудке всё горело, а едкий запах въедался, казалось, в стены. С тех самых пор её буквально выворачивает от вида этих овощей. Но если исключить пытку чесноком, болеть ей нравилось, так как отец был на удивление мягок, хоть и немногословен. В те самые моменты, когда он заходил к ней ночью, поправлял подушку, натягивал съехавшее одеяло и просто сидел в темноте, она чувствовала его любовь. Она чувствовала себя его дочерью. Звонок снова раздался, нарушая тишину, и тут Хината поняла, от чего, собственно, проснулась. Набросив махровый халат поверх плеч, девушка направилась к двери и, посмотрев в глазок, с удивлением открыла дверь. — Привет! Как самочувствие? — начал следователь, слегка приподняв правую руку в знак приветствия. Посмотрев на него, Хината улыбнулась, отмечая про себя, что у него удивительно заразительная детская улыбка. — Привет, — сдавленно просипела Хината, больно сглотнув слюну, и укуталась в халатик — по ногам бил холод, — проходи. — А… Нет, я ненадолго… — отмахнулся он. — Извини. Ты не знаешь, где живёт Ино? — Знаю, — потерев и без того покрасневшие глаза, ответила девушка. — Что-то случилось? — Она кое-что оставила у меня… дома. — У тебя? — с нескрываемым удивлением спросила Хината, не понимая, что произошло. Как Ино оказалась у Наруто дома? — Да, кое-что…— замялся Узумаки. — На работе её нет. — Её нет на работе? — спохватилась она, подпрыгнув. — А как же кафе?! Неужели проспала? — Не беспокойся, там ваш начальник, — решил успокоить её Наруто, однако своими словами добавил лишь паники. — Шикамару? — в ужасе распахнула глаза девушка. — Теперь меня точно уволят. Нужно было ему позвонить и сказать, что заболела. Теперь это будет выглядеть отмазкой, и он подумает, что я ненадёжный человек, — она завертелась на месте, бубня себе под нос. — Кафе работает, не переживай. Так ты дашь мне адрес Ино? — Да, сейчас. Я так не помню, но записывала, подожди минуту, — она повернулась и, зайдя в комнату, открыла записную книжку и выписала. — Вот, держи. — Спасибо большое. Тебе что-нибудь нужно? — спросил следователь, рассматривая листок. — Таблетки или еда? Я передам ребятам, они купят. — Нет, спасибо, — кротко улыбнулась она. — Не стоит их беспокоить. — Я уверен, им это не составит труда. Может, они и кажутся такими хмурыми, но ребята они не плохие. — Я знаю, — кивнула девушка, соглашаясь с каждым словом. — Так что проси их, если возникнут трудности. Всегда помогут… Ну, могут немного поворчать, особенно Саске. Хината хихикнула, закрыв за ним дверь и решив, что всё же нужно объясниться с Шикамару. И лучше не по телефону, а лично, чтобы не выглядеть выдумщицей. Быстро умывшись и наспех одевшись, выбежала из дома и села на так вовремя подъехавший автобус. Шикамару как раз отпускал клиента, когда она вошла в кафе. — Ино сказала, что ты болеешь. — Ино вам сказала?! — прохрипела Хината, с облегчением вздохнув. — Ты чего пришла? — нахмурился он, когда понял, что сотрудница действительно больна. — Я подумала, что Ино вас не предупредила… Просто Наруто сказал, что вы здесь, а Ино нет. Я и подумала, что она вам забыла сказать и вы теперь считаете меня… — Да что вы из меня какого-то изверга делаете?! — перебил её Шикамару, закатывая глаза. — Ино была с утра, но ей стало плохо. Сказала, что отравилась. И кто такой Наруто? — Он следователь, или начальник отдела. Отравилась? — тихо проговорила девушка. — Ну, точно не знаю, отравилась ли она… Была бледная как поганка, руки тряслись, тошнило. — Неужели…— почему-то у Хинаты возникла странная мысль, что подруга беременна. Но когда они успели так сблизиться с Наруто? — А что хотел этот самый Наруто? — Узнать, где она живёт. Она оставила кое-что у него дома. — У него дома? — чуть не уронил тарелку Нара. — Она с ним встречается? — Не знаю, — пожала она плечами. — Я сама многое не понимаю. — А Наруто можно доверять? — Думаю, да. Он кажется хорошим человеком. — Можешь дать адрес Ино? А то я потерял. — Да, конечно, господин Нара. — Ты что, собралась работать? — с подозрением спросил он, наблюдая, как девушка снимает пальто. — Да. — Дурью не майся и поезжай домой. Клиентов голосом и соплями распугаешь. — Но вы же один. — Справлюсь, не в первый раз, — махнул он и, открыв холодильник, достал несколько пирожных. — Это тебе к чаю. — Не стоит, господин Нара. — Бери, пока добрый, — нахмурился он, пытаясь придать серьёзный вид. — Спасибо большое. Вы самый лучший, — улыбнулась девушка, завязывая шарф. — Ну, хоть кто-то обо мне хорошего мнения, — выдохнул он, когда девушка ушла.

***

Когда Шисуи вышел, журналистов и след простыл. Автомобили выезжали с подъездной дороги и, спустя несколько минут, их места занимали новые. Он взглянул на небо, которое было удивительно голубым, и, если бы не мороз, то можно было бы сказать, что весна на подходе. По небосводу пролетела стая воробьёв, и хрупкую тишину нарушил чей-то вопль. Повернув голову в сторону, мужчина заметил ребёнка лет шести. Тот, судя по всему, поскользнулся и упал, разбив губу. Молодая женщина в тонкой серой куртке присела на корточки и осмотрела лицо малыша, затем достала из кармана платочек, захватила горстку снега и приложила к губе, ласково поцеловав в лоб. Шисуи сглотнул ком в горле и отвернулся. После смерти Тен-Тен и ухода Саске, в отделе наступили тяжёлые времена. Начальство говорило, что приход новых сотрудников — вопрос времени, и им нужно как никогда сплотиться и немного подождать. Под громкие и ободряющие речи, каждому на стол подсунули документ на подписание, где они давали «добровольное согласие» на переработки без надбавки за сверхурочные. Тем, кто был недоволен нынешним положением дел, указывали на дверь, хорошо зная, что обычному следователю работу в этом городе не найти, кроме как охранником в торговом центре, а это было ниже собственного достоинства. Скрипя зубами, каждый в итоге подписал документ и молча выходил в смену. Изуми поставили в пару с Итачи, а Шисуи перебросили к Аджиро, пожилому следователю со скверным характером, видимо, посчитав, что только он сможет с ним ужиться. Аджиро был матёрый следователь, и работать с ним было не так-то плохо, если исключить чрезвычайно сильное самомнение и частые отлучки на перекур, после которых весь кабинет пах как пепельница. С графиком два на два, где второго выходного даже не предполагалось, так как их постоянно дёргали и вызывали (то на полдня, то в ночь), он с Изуми почти не пересекался. Ни о каком сексе не могло быть и речи, когда он буквально доползал до кровати, тут же вырубаясь, и просыпался от звонка начальства, которое просило снова подменить кого-то. Встретив девушку на пересменке или в коридоре, он понимал, как соскучился по ней, ему хотелось прижать её к себе, положить голову на её живот, робко поцеловать, ощутить её руки на своих волосах и почувствовать губами лёгкую пульсацию вдоль шеи. Она, натыкаясь на него, робко поднимала голову, приветливо улыбалась и опускала взгляд, стоило ему чуть дольше удержать зрительный контакт. Стоило протянуть к ней руку, кто-нибудь обязательно окликал его. Поэтому, проходя мимо, он лишь задевал кончиками пальцев её плечо, и этого было достаточно, чтобы по спине пробежала дрожь. Недосып и выматывающая, казалось, бесконечная работа, сильно сказывались на физическом состоянии. Приступив сегодня в ночь, послушав пару анекдотов от своих коллег, которые, как могли, пытались скрасить нарастающие в коллективе напряжение, Шисуи вскоре скрылся в кабинете, надеясь урвать хотя бы пятнадцать минут сна. Глаза слипались, то ли от монотонно барабанящего дождя за окном, то ли от усталости. Прежде, чем положить голову на стол, заваленный бумагами, он взглянул на часы. Аджиро опаздывал и это было странно, однако докладывать начальству Шисуи не пошёл. Следователь проснулся от тихого шороха за соседним столом. Приподняв голову, отлепил от щеки приклеившую намертво бумагу и прищурился. Ему показалось, что там Изуми —роется в папках. Встрепенувшись, потёр глаза и отёкшую шею. Сердце забилось сильнее. — Ты… Что ты… тут делаешь? — Разбудила, извини. Я старалась как можно тише работать, — девушка взглянула на него, мягко улыбнувшись, и подпёрла подбородок рукой. Зажатая между пальцами ручка чиркнула по коже чернилами. — У Аджиро давление, попросили подменить. — Попросили или приказали? — ухмыльнулся Шисуи, подмигнув ей. Она слабо улыбнулась в ответ, тень усталости промелькнула во взгляде. — Давно ты здесь? — потирая помятое лицо, спросил он, откинувшись на кресло. Его переполняли чувства и, пытаясь сдержать рвущуюся наружу радость, он делал долгие паузы и временами поглядывал на потухший монитор. — Минут…— протянула Изуми, а затем взглянула на часы. — Полтора часа. — Ничего себе я отключился, — присвистнул он, потянувшись. Широко зевнув, встал со стула и, подойдя к ней, взял папку со стола. — Удивительно, что проснулся. Ты с ночи? — Да из ночи в ночь, — выдохнула девушка, опустив плечи. — Успела поспать? — Пару часиков. — Надеюсь, скоро этот дурдом закончится, а то и смысла домой не будет возвращаться. Поставим здесь кровать и будем работать круглосуточно. Итачи не обижает? — Нет, — мотнула она головой, — но то, что случилось…— она притихла, сглотнув. — Он не показывает, но ему тяжело. Мне бы хотелось чем-то помочь, но я не знаю, как… Может нам его как-то отвлечь? Голос её звучал так нежно и участливо, что он почувствовал укол ревности. Вернув папку на стол, сел на подоконник и запустил руки в карманы брюк. Он понимал, что не имел никакого права ревновать или что-то выяснять, но внутренне всё в нём горело оттого, что она так волнуется о напарнике. О мужчине, который даже не смотрит в её в сторону. — Итачи не тот человек, который нуждается в поддержке. Он не любит, когда лезут с ненужным сочувствием. Лучше сделай вид, что всё нормально. Он сам разберётся со своими проблемами. Повернувшись к нему, Изуми нахмурилась и хотела было что-то возразить, но тут дверь распахнулась. Масуми, полная женщина, страдающая диабетом, улыбаясь, вошла в кабинет. Ей нравился Аджиро, но тот и бровью не вёл на все её знаки внимания. — Ой, — тут же замялась она, держа в руках коробку с ужином, — я думала… — У Аджиро давление, — приветливо улыбнулся Шисуи. Женщина побелела, чуть не выронив ужин. — Давление, — прошептала, еле двигая губами. — Не переживай, с ним всё в порядке. — А… Ну, хорошо. — Шисуи, прими вызов. Прошу. Походу, к Кобаяси вернулся её ненаглядный. Я не могу с этой ненормальной женщиной разговаривать, — сказал неожиданно появившийся за спиной Масуми коллега. Они изрядно промокли, пока добежали до машины (впопыхах совсем забыв про зонт). Автомобиль капризно заурчал, выехал на дорогу, рассекая лужи. Изуми, порывшись в бардачке, нашла бумажные салфетки, протёрла мокрое лицо, шею. — Чёрт. — Что такое? — обеспокоенно спросила девушка, заёрзав на сиденье. — Забыл сигареты. А после Кобаяси хочется курить. — А что не так с этой Кобаяси? — Баба-дура, вот и весь рассказ, — сказал он, включив поворотник. — Вроде с мозгами, а когда дело касается её мужа, то мозг отключается. Почти каждые два года он попадает в тюрьму — то за воровство, то из-за своего буйного характера. Он её поколачивает частенько, как возвращается, грозится убить. Как-то сосед хотел его успокоить, но бедняге не повезло — сломали три ребра. Заявление она на него не пишет и ждёт каждый раз этого придурка. Мальчишку только жалко. — Мальчишку? — У неё есть сын, примерно семи лет. Отец его пока не трогает, но парень растёт. Чувствую, ничем хорошим эта история не закончится. Шисуи припарковал машину чуть поодаль, чтобы не испортили или, не дай бог, не спустили шины. Дождь согнал с узких улиц неприкаянную молодёжь, и лишь бомжи, накинув на себя плащи из мусорных мешков, ошивались по углам, роясь в урнах. Находясь в двадцать пятом, следователь всегда чувствовал себя уязвимым, поэтому постоянно оборачивался, стоило услышать звук. Опасность была повсюду, и неясно, с какого угла её ожидать. — Встань за мной, — приказал он Изуми, прежде чем постучать в дверь, за которой доносился грохот, крики и детский плач. — Кто?! — Полиция. — Дрянь! Ты вызвала?! — Сато! Раздался оглушительный грохот, дверь открыли и со всей силы ударили по лицу. Шисуи чуть не упал, но вовремя опёрся о стену. Кобаяси сбежал по лестнице, перескочив пролёт, Изуми сорвалась с места, пытаясь его догнать. — Изуми, стой! — крикнул напарник, вытирая кровь с рассечённой губы. — Вернись! — она нехотя остановилась. — Ты его не догонишь, а бежать по району одной — опасно. Детский плач в квартире усилился и Изуми вошла в дом, следователь последовал за ней. Под ногами захрустело стекло. Мэй Кобаяси стояла у стены, кутаясь в тонкий кардиган. Щёки её были алыми и мокрыми от слёз, правый глаз начинал оплывать. Девушка подошла к сидящему на полу ребёнку и, взяв его на руки, усадила на потрепанный диван. Утёрла ему слёзы, поцеловала в лоб и что-то шепнула на ухо, а затем серьёзно посмотрела ему в глаза. Он поспешно закивал и, обняв его, она погладила по спине, что-то говоря. Ребёнок вскоре успокоился, и это было удивительно. — Я не буду писать заявление, — прошипела Мэй, грозно посмотрев на Шисуи. — Да чёрт тебя побрал! Посади его на пару лет и живи спокойно, — взвыл следователь, протирая тыльной стороной ладони кровь. Металлический вкус заполнил рот и, зайдя в туалет, он сплюнул в раковину. — Он запаниковал, вот и сорвался. Подумал, что я вызвала. Он хороший, ты его не знаешь… Он не всегда был таким. — И глаз тебе подбил из большой любви, — ухмыльнулся Шисуи, снял полотенце с петли и, промочив, приложил к губе. — Я люблю его, у него кроме меня — никого! — Он однажды убьёт вас или ребёнка. Вы этого хотите? — холодно отчеканила появившаяся в дверях Изуми. — Он его не тронет… И меня не тронет. Он хороший, ты его не знаешь. — Подумайте о ребёнке, — в её голосе зазвучали несвойственные ей стальные нотки. — Много ты знаешь?! Не учи меня жить. Соплячка, — огрызнулась женщина. Следователь быстро встал между ними. Казалось, они вот-вот вцепятся друг другу в волосы. — Следи за языком, — вмешался Шисуи, предупредительно посмотрев на Мэй. — Пусть не учит меня жить. Откуда этой холеной девке знать, как мне живётся? Вышли вон из моего дома. Я вас не вызывала! Шисуи возвёл глаза к потолку — каждый раз одно и то же. — Дай посмотреть, — сказала Изуми, когда они сели в машину и, обхватив ладонями лицо, повернула к себе. — Нужно обработать перекисью, — слегка прикоснувшись холодными пальцами к ране. — Заедем в аптеку. — Не стоит. Заживёт. На мне всё всегда заживает, как на собаке. — Шисуи, — встревоженно сказала она, — заедь в аптеку. — Беспокоишься, что целовать не сможешь? — Дурак ты, — буркнула девушка, тут же от него отпрянув. — Может быть. Хорошо, заеду. Перекись пощипывала кожу, а он жадно ловил её напряжённый взгляд, подрагивание ресниц, наслаждался едва ощутимыми касаниями. — Чему ты улыбаешься? — У тебя тут чернила, — прошептал, дотронувшись до её подбородка. — Ну и ладно. Всё равно ночь, никто не видит. Как ты думаешь, с ними всё будет в порядке? — испытующе смотря на него, спросила она. — А что, если однажды он её… убьёт прямо… А мы ничего не сделали… Может, нам стоит… — Невозможно спасти того, кто не хочет спасаться. Что ты сказала мальчонке? — Бояться — это нормально. Он непонимающе уставился на Изуми, она быстро убрала ватный диск и, открыв окно, бросила на дорогу. Ему хотелось спросить её, но он остановил себя, боясь погрузиться в неё сильнее. — Саске, — окликнул Шисуи, заметив бывшего коллегу около серого автомобиля. Тот ковырял носком снег, покашливая. Подойдя к нему, пожал руку. — Извини, я всё испортил. Мне не стоило рассказывать Итачи, — протянул он. — Всё нормально, — махнул рукой, почесав нос, — я тоже сглупил. Если бы поговорил с ним раньше, этого можно было бы избежать. Когда заехать к тебе за документами? — Так ты продолжишь? — удивился следователь, вытянув из пачки сигарету. — Продолжу. — С-саске, — раздался тихий шёпот позади. Шисуи обернулся, заметив красивую женщину с букетом алых камелий. Губы её дрожали, с лица сошла вся краска. Она показалась ему знакомой, но он не мог припомнить, где видел её. — Ма-ма. Это была мать Итачи и Саске, она как-то заходила к ним в отделение — искала старшего сына. В тот день её глаза были опухшими от слёз, полными отчаянья. Шисуи сделал шаг назад и молча удалился, решив не мешать долгожданному воссоединению матери и сына. Им о многом нужно поговорить, простить старые обиды, чтобы двигаться дальше. А ему пора сделать шаг к будущему, в котором не будет даже призрачной надежды услышать тихий смех Изуми.

***

Когда Микото проснулась, Фугаку уже не было. Она провела рукой по постели — его сторона была холодной. Он покинул её давно. Голова неприятно гудела и, пошарив в тумбочке, она высыпала в ладонь горсть таблеток, отсчитав три, заглотнула и поморщилась от горечи. Мигрень в последнее время беспокоила чаще, врачи на жалобы разводили рукой, говоря, что всему виной климакс, и с этим уже ничего не поделаешь. Старость медленно подкрадывалась к ней, и изменения порой пугали. Тело, словно старый каркас, потихоньку усыхало, и винтики, что держали конструкцию, поочерёдно вылетали. Заправив постель, женщина заполнила ванну горячей водой и, смазав виски маслом лемонграсса, погрузилась и откинула голову на подушку для ванны. Прикрыла глаза и уснула. Ей снился дедушкин дом. Она, босая, скользила по сочной зелёной траве, спугивая затаившихся луговых мотыльков. Солнце ослепляло, опаляло кожу, и в какой-то момент стало невыносимо жарко — захотелось раздеться. Мёртвую тишину нарушило шуршание в кустах, и белоснежный кролик размером с теннисный мяч, выпрыгнул на лужайку. Крохотные ушки дрожали, в то время как он замер, завидев человека. — Ми, лови его! — раздался задорный голос давно умершей подруги. — Ну же, Ми! — Микото резко обернулась, не веря своим ушам. Заметив за углом дома Хазуки в строгом бордовом брючном костюме, она замерла. Красивые выразительные глаза подруги встретили её теплотой, несмотря на хищный макияж; волосы, уложенные набок, в тени отливали тёмным шоколадом, и губы, вымазанные алой помадой, расплылись в наивной детской улыбке. Подруга сняла туфли на высоком каблуке и, покачивая бёдрами, направилась к ней. Хазуки обладала необычайно дерзкой красотой, и умело пользовалась ею, притягивая внимание. Всегда яркий тяжёлый макияж сильно контрастировал с деловыми брючными костюмами и, порой, грубыми мужскими пиджаками, тем самым бросая вызов сильному полу, провоцируя. Микото сравнивала её с дикой кошкой — грациозной, манящей и опасной. Терпкие, почти горькие духи, алая помада — все это лишь раззадоривало мужчин, а подруга веселилась, покусывая нижнюю губу, ловила их заинтересованные взгляды. Микото завидовала её свободе, и хотела также уверенно себя держать при людях, но с этим нужно было родиться. Она любила Хазуки искренне: за честность по отношению к ней, за несгибаемую волю и необузданность. Микото считала её самым близким человеком и делилась с ней сокровенными желаниями, мечтами и планами. Она думала, что их дружба, зародившаяся ещё в раннем детстве, продлится всю жизнь, и они будут вместе проводить время под старость лет в окружении внуков. — Ха-зу-ки, — ошарашенно произнесла Микото, — ты жива… — глаза её тут же наполнились слезами. — Я так рада, что ты жива, — рыдания сдавили горло. Она бросилась ей на шею, а почувствовав тепло и знакомый запах, прижалась сильнее. — Ми, ты чего? Я, конечно, понимаю — мы давно не виделись, но зачем меня хоронить раньше времени? — с появившейся в голосе хрипотцой от курения сигарет, сказала подруга, беззвучно рассмеявшись. — Я так рада тебя видеть… Так рада, что ты жива, — Микото тронула её лицо, убрала за ухо волосы, а после— нахмурилась. — Почему ты совсем не постарела? — Боже, Ми, вот ты чудачка. А отчего мне быть старой? Ей-богу, на солнце перегрелась. —Я, — всхлипнула она, — я… та-а-ак скучала… Если бы я могла… Если бы только могла всё исправить. Я не хотела в тот день… Не хотела, чтобы так получилось. — Разве? — засмеялась Хазуки. Но звонкий голос охрип, смех стал булькающим. По ногам прошёл холод и Микото тут же расцепила объятия. Подруга стояла с пробитой грудью, и кровь стекала по подбородку, шее. Солнце светило, но его лучи не грели, и с каждой секундой становилось всё холоднее и холоднее. — А ведь ты могла всё исправить, но ты всегда была врушкой. — Нет, нет, нет, — вскрикнула женщина. — Ты хотела… чтобы я исчезла. Но почему она… Почему её? Она была невинна. — Я не убивала твою дочь, — сорвалась Микото, делая шаг назад и смотря на свои руки, вымазанные кровью. — Ты сказала ему… Сказала же, чтобы он решил проблему. Боясь, что твой секрет выплывет наружу, — приближаясь к ней, цедила Хазуки и, схватив за локоть, потянула на себя и больно впилась ногтями в кожу. — Боясь, что всё от тебя отвернутся. Ты сказала избавиться от неё. — Это неправда! — замотала головой. — Ты хотела, чтобы его ошибка навсегда исчезла. — Зачем ты снова это делаешь?! — рыдая, крикнула Микото, пытаясь вырваться. — Хочу показать твоё гнилое нутро. — Хочешь сказать, что ты лучше меня? Но это не я, а ты меня предала. Ты! — выплюнула она ей в лицо. — Ты! Ты! Ты! — Я не лучше, — кротко улыбнулась Хазуки, и её взгляд стал стеклянным, тусклым, покрытым белой пеленой, как у покойника. — Но я никого не убивала, не оставила ребёнка без матери. Я не бросила на произвол судьбы и лицемерно не заливалась слезами, обнимая девочку, чью мать убила. — Я хотела её забрать… Правда хотела, но когда увидела, поняла, что не смогу… Не смогу смотреть в её глаза. Она бы свела меня с ума! — И ты предпочла отгородиться. Предпочла забыть. Скоро он заберёт у тебя всё… Всё, что ты так сильно любишь, — мечтательно произнесла Хазуки. — Совсем скоро. — Кто заберёт? — непонимающе спросила Микото, смотря на мертвеца. — Твой самый большой кошмар, — подруга зловеще улыбнулась и расхохоталась. Микото чертыхнулась, чуть не захлебнувшись водой, которая стала ледяной. Её всю трясло и женщина долго не могла согреться. Даже выпив третью кружку горячего чая и надев тёплый шерстяной свитер. Сон был настолько реально пугающим, что она постоянно оборачивалась в комнате на любой стук, в страхе увидеть подругу. Микото долгие годы пыталась заглушить свою совесть, забыть тот день, но её грех всегда был с ней, что бы она не предпринимала. Могилу Хазуки она ни разу не посетила, только знала, что на её похоронах и мужа не было никого, кроме маленькой девочки с букетом розовых тюльпанов и сотрудника из органов опеки. Она зачем-то сохранила эту фотографию, которую передал в белом конверте её отец, с подписью: «Помни». Образ маленькой девочки в тонком сером платьице и белых колготках резанул по сердцу и Микото заплакала. Решив пойти к могиле дочери бывшей подруги и возложить цветы, стала собираться. В дверь позвонили, когда Микото разделывала курицу на кухне, поливая соусом. Она с удивлением выгнула бровь, не понимая, кто же это мог быть. Гости всегда предупреждали, а незваных у них никогда не было. Такеру сегодня отсутствовал, его сына снова положили в больницу. Обтерев руки о полотенце, она вышла в коридор и посмотрела на монитор видеодомофона, нахмурившись: девушка в чёрном костюме, переминаясь с ноги на ногу и прижимая папку к груди, испуганно оглядывалась, как только слышала лай Герды. — Кто вы? — Добрый день, — раздался мягкий голос через динамик. Я коллега Итачи, он должен подписать кое-какие документы. Итачи уже давно не жил с ними, но, видимо, на работе не были в курсе его нового адреса. Женщина решила не держать девушку на улице, а угостить чаем, прежде чем огорчить новостью, что та проделала этот путь зря. Она позвала собаку и закрыла в вольере, прежде чем отворить дверь. Герда лаяла, пуская пенистые слюни. — Не бойся, она не выпрыгнет. — Ротвейлеры всегда внушают страх, даже если за сеткой, — испуганно прошептала девушка. — Наверное, но щенком она была довольно милым. Так ты работаешь с Итачи? — спросила Микото. Девушка была миловидной и кроткой, и на мгновение женщина подумала, что она была бы хорошей парой её молчаливому и замкнутому сыну. — Эм, да. Я понимаю, у него сегодня выходной, но я совсем забыла об этих документах, а мне нужно сдать отчёт к четырём. — Я, наверное, огорчу, но он уже давно переехал. — Что? — округлила она глаза. — Но секретарь дала именно этот адрес. Я тогда пойду… и, если нетрудно, скажите, где он живёт. — Ты зайди, выпей чаю, прежде чем уехать. — Спасибо, но мне правда срочно нужно найти его, — ветер приподнял волосы, и на мгновение показалась крохотная родинка под глазом. Микото словно током ударило и эти большие глаза вдруг показались знакомыми. Улыбка тут же сошла с её лица, руки задрожали. — Вам плохо? — обеспокоенно спросила девушка, коснувшись её плеча. — На вас лица нет. — Всё хорошо, — еле шевеля губами, произнесла Микото, пытаясь отогнать от себя навязчивую мысль: «Она не может быть дочерью Хазуки». — Как тебя зовут? — Изуми. На короткий миг Микото оглохла. — Может, стоит вызвать скорую? — придерживая её, встревоженно сказала девушка. — Всё хорошо, такое уже бывало, — кое-как процедила Микото. — Адрес сейчас напишу. Всучив в руки клочок бумаги с криво выведенным адресом сына, она смотрела вслед уходящей девушке. Та, словно почувствовав чужой взгляд, повернулась, улыбаясь, как её покойная мать. — Извините… Возможно, прозвучит глупо, но мы с вами, случайно, до этого не встречались? — Не думаю, — её сердце пропустило удар. — У меня хорошая память на лица, — девушка мотнула головой и пожала плечами. — А почему ты спросила? — Вы напомнили мне женщину, — в её словах прозвучала грусть, — которая подарила мне это, — она спустила немного воротник белой блузки, и золотая цепочка сверкнула на солнце. — До свидания и извините, что побеспокоила. Почву словно выбили из-под ног и Микото полетела в пропасть. — Так какие вам цветы? — Бегонии, — Хазуки любила эти цветы, и в детстве говорила, что, когда у неё будет сад, то она засадит его бегониями. Почему-то решив, что её дочь тоже их любила, она обошла уже третий магазин в поисках цветов. — Нет, есть красные? — сказала женщина, когда флорист достал горшок с розовыми. — Да. Минуту. — Сделайте букет. — Но… они только в горшках продаются. Из бегоний никто не делает букеты. — Значит, вы будете первым, кто сделает, — сказала она, положив на кассу крупные купюры.