***
Надевая конусную шляпу с зелёным помпоном с надписью «Happy Birthday» на голову Итачи, поцеловав сынишку в обе щёки, она поставила перед ним шоколадный торт с тремя свечами. Свет выключили, и вся семья замерла в ожидании. Даже Рю пристально следил за внуком, слегка прищурив глаза. Мальчик встревоженно смотрел на подрагивающее пламя, ресницы его дрожали, отбрасывая длинные тени на бледной коже. Он заёрзал на коленках папы и пугливо сжал его руку. — Загадай желание и задуй свечи, сынок, — шепнул ему Фугаку на ухо. Итачи моргнул и, решительно сведя брови, надул щёки. Когда пламя погасло и в комнате запахло парафином, Микото осознала, что хочет второго ребёнка. На этот раз она готова была стать хорошей любящей матерью. Чувствовала — в ней была любовь, которую она могла бы подарить другому ребёнку, но не Итачи. Как бы ни старалась — сын был ей чужд. Если бы не видела, как он вышел из неё с душераздирающим криком, если бы он не был так похож на неё внешне, то, не сомневаясь, сказала бы, что ребёнка подменили в роддоме. Фугаку аккуратно снял шляпу и, осторожно пригладив тёмные волосы сына, поцеловал в темечко. И в этом движении было столько любви, что её охватила злость и ревность, ведь муж в последнее время был с ней холоден и отстранён. Он всё чаще задерживался на работе и, возвращаясь поздно ночью, ложился в комнате для гостей, а если и приходил к ним в спальню, то сразу засыпал, стоило его голове соприкоснуться с подушкой. Мало говорил и скупо целовал, почти не соприкасаясь губами. Если и случалась между ними близость, то он старался побыстрее закончить и отодвинуться. Словно почувствовав её нарастающее недовольство, Фугаку приподнял сына и, усадив на стул, встал позади. — Мама, — сказал Итачи, отломив ложкой кусочек торта, протянул ей, — попробуй. От звука его голоса её передёрнуло. Пересилив себя, Микото натянула улыбку, наклонилась и наигранно причмокнула. Итачи взглянул на неё своими не по годам серьёзными прозорливыми чёрными глазами, словно уличил её во лжи, и как-то странно, криво улыбнулся. Приторная сладость заполнила рот и ей захотелось быстрее побежать в туалет и выблевать этот злосчастный кусок, который она проглотила. Рю посмотрел на внука, затем на дочь и, что-то для себя отметив, достал из-под стола коробку. — Что ж, самоё время для подарков. Ребёнок на мгновение оживился, как обычно бывает свойственно детям, но, развернув обёртку, интерес тут же стих и на его лице не проступило ни малейшей эмоции, когда он поблагодарил дедушку, подойдя к нему. Отец скупо улыбнулся и, посмотрев на свою тарелку, разрезал стейк. Ребёнок некоторое время стоял возле старика, явно надеясь, что его обнимут или потреплют по волосам, но, быстро сообразив, вернулся на своё место. Для Рю внук тоже был чужаком, инородным предметом, который не вписывался в их дом. — Давай заведём ещё одного ребёнка, — сказала Микото, положив голову на грудь мужа. При этих словах женщина почувствовала, как напряглись его мышцы. — На этот раз всё будет по-другому. — Я не хочу, — отстранённо ответил, приподнявшись на локтях, включил светильник. Они оба зажмурились, привыкая к неяркому свету. — Ты же всегда хотел много детей. — Хотел, — проглотив ком, ответил он, и чуть тише добавил, — когда-то… — Было бы хорошо, если бы у Итачи появился брат или сестра. Он не был бы одинок, — прошептала она, водя рукой по его крепким плечам, отлично зная его слабое место. Ради счастья своего ребёнка Фугаку был готов на многое. И, возможно, появление второго в семье восполнило бы образовывающуюся между ними пустоту. Муж тяжело вздохнул, встал с постели и, выдвинув ящик, достал пачку сигарет с зажигалкой. Эта пагубная привычка появилась у него с момента появления Хазуки, на этой почве они с подругой чуть не рассорились. — Это ты дала ему, — раздражённо сказала Микото, бросив на стол пачку сигарет. Хазуки взяла её в руки, покрутила и вернула на место. — Ну, дала. — Зачем? — запахнув халат потуже, она сердито смерила подругу взглядом. — Он попросил, я и дала. По-твоему, я должна была прочесть лекцию о вреде курения и зажать сигареты? — ухмыльнулась Хазуки. — Боже, Ми, успокойся! А то сейчас испепелишь меня своим взглядом. Он же не маленький мальчик! Не паси ты его каждую секунду и не ройся в его вещах, если не хочешь потерять. Мужчины любят свободу, контроль раздражает. — Может ты не будешь лезть с непрошеными советами? Я сама разберусь со своим браком! — прыснула она, достав из холодильника бутылку апельсинового сока. — Спишу всё на бушующие гормоны и недосып, — вставая со стула, проговорила подруга и, выйдя в гостиную, потрогала пузико спящего в коляске Итачи. Малыш зажал губу и повернул голову вправо. — Всё со мной в порядке, просто не подсовывай всякую дрянь моему мужу. — Как скажешь, — подняла она руки, улыбаясь. Ямочки на щеках проступили, добавляя озорство. — Так и сообщу, чтобы спросил сначала разрешение у тебя, ну, или принёс записку. Пойду подышу свежим воздухом, а то дома невыносимо душно. Фугаку вышел на балкон, плотно закрыв дверь. За стеклом не было видно ничего, кроме крошечной горящей точки. Микото села в постели, чувствуя себя потерянной, перевела взгляд на свадебную фотографию, где они со счастливыми улыбками держат друг друга за руки. Ей хотелось поделиться своим смятением и тревогой по поводу разваливающегося брака со своей подругой, но та, как назло, уехала за границу и перестала выходить на связь. Встав с кровати, накинула тонкий кардиган и вышла следом за мужем. Ветер трепал его волосы, тусклый свет оттенял кожу. Он затушил сигарету. — Фугаку, что с нами происходит? — Я не знаю, — опираясь на перила руками, ответил муж, и она увидела, как слеза сорвалась и полетела вниз. — Мы стали друг другу чужими. Живём так, словно мы друг другу опротивели, — жилки заходили на его уставшем лице, но он продолжал молчать. — Скажи, Фугаку, ты меня ещё любишь? — муж повернулся с глазами, полными слёз. — Люблю, — сдавленно произнёс он, притянув к себе. — Люблю, — поцеловал в макушку, провёл нежно рукой по спине. Она с облегчением выдохнула, потому что, если бы не любил, то незачем было бы жить. Микото забеременела лишь тогда, когда практически дошла до отчаянья. Тянущие боли внизу живота беспокоили на протяжении трёх недель. Испугавшись, что начинается какое-то воспаление или, не дай бог, растёт опухоль, женщина побежала на приём к врачу. Когда ей сообщили о беременности, она долго молчала, рассматривая почётные грамоты и дипломы на стене в кабинете врача, пытаясь осознать сказанное. А затем слёзы потекли по щекам, и радость переполнила её всю настолько, что она чуть не упала в обморок от счастья. Муж тоже не мог поверить её словам, растерянно смотрел на результаты анализов, читал заключение и скрупулёзно рассматривал снимок УЗИ, словно не мог вообразить, что такое возможно. Проведя рукой по лицу, как бы приходя в себя, он застыл, на его лбу проступила испарина. Фугаку что-то шепнул себе под нос, но жена не смогла разобрать, настолько тихо было сказано, а после — странно улыбнулся, поцеловав её целомудренно в лоб. На этот раз беременность не была в тягость, не пугала её. Микото радовалась растущему животу, полноте, она находила это удивительно прекрасным и милым. Даже к Итачи стала проявлять нежность, особенно в те моменты, когда они вместе перебирали детские вещи. А после его слов, что он подарит братику все свои игрушки, покрывала поцелуями и улыбалась искренне, мягко. Когда сын рисовал рисунки, на которых была изображена она вместе с ребёнком в животе, и держала за руку Фугаку, Микото гладила сынишку по волосам и хвалила, однако у неё ни разу не возникло мысли, почему её пятилетний сын рисует себя поодаль ото всех — крошечным и маленьким. Фугаку словно подменили, он оставался холоден, всё так же засиживался на работе и, приходя домой, зарывался в бумаги до утра. Его руки почти не притрагивались к ней, и даже когда она радостно охала, говоря, что мальчик пинает её изнутри, хватала мужа за руку, чтобы почувствовал движение, он отдёргивал руку и уходил. С рождением Саске дом оживился, наполнился пронзительными криками, но ей не в тягость было встать посреди ночи: кормить его молоком, менять пелёнки, укачивать. Все, что её раньше раздражало, сейчас наоборот питало энергией, придавало сил, и она ещё никогда не чувствовала себя такой бодрой и живой. Саске был прелестным малышом с пухленькими розовыми щёчками, чёрными озорными глазами и аккуратным маленьким носиком. Он пах по-особенному сладко, отчего всё её существо тонуло в нежности к нему, и не хотелось выпускать из рук целый день. Саске был подвижным и любопытным мальчиком: стоило положить его в манеж, как он, каким-то чудом, из него вылезал и полз к понравившейся вещи, нещадно пытаясь её проглотить. Однажды он заглотнул не пойми откуда выпавшую пуговицу, тем самым поставив весь дом на уши. Его полюбили все, в особенности дед, который души не чаял во внуке, и покупал буквально всё, на что укажет ребёнок. И лишь Фугаку держался отстранённо, изредка одаривая сына вниманием. Когда сын в первый раз поднялся на ноги и, сделав два шага, упал на пятую точку и расплакался, у Микото чуть сердце в пятки не ушло от страха, а затем её охватила гордость, и она разрыдалась от счастья. Ничто не радовало так, как успехи младшего сына, она буквально расцветала на глазах, когда его хвалили в школе, или когда он выигрывал олимпиаду. Несмотря на то, что Итачи постоянно был лучшим, занимал призовые места, ей было всё равно на его победы, они не дарили чувства эйфории, как победы Саске. И пусть она старалась не выдавать своё безразличие, маскировала всё за объятьями, поцелуями и приторно-сладкими поздравлениями — Микото знала, что Итачи видит всё своим прозорливым взглядом. Ей так хотелось, чтобы однажды он сказал о том, насколько она ужасна и отвратительна, чтобы наконец-то снять осточертевшую маску заботливой матери. Однако сын продолжал молчать и по-щенячьи смотреть на неё, требуя внимания и любви (пусть и не настоящей). Новость о том, что младший пристрастился к наркотикам, повергла её в шок. Она не могла поверить, что мальчик, росший в заботе и любви, мог искать непонятное счастье в синтетических веществах. Это мог бы быть Итачи, но никак не он, ею любимый сын — Саске.***
— Что ты здесь делаешь? — спросил Саске, недоверчиво смотря на мать. — Я… — спохватилась Микото, пытаясь побыстрее что-нибудь придумать. Ведь в действительности было странно прийти на католическое кладбище средь бело дня. — Моя давняя знакомая похоронена здесь. Каждый год прихожу сюда в этот день, — сын нахмурился, между бровей залегла глубокая складка, как у его отца. Сейчас он был похож на Фугаку в молодости, такой же красивый и притягательный. — Мы учились вместе, на втором курсе её сбила машина, — быстро добавила Микото, понимая, что сын перебирает в уме всевозможных знакомых. Лицо тут же разгладилось. Ворот его пальто оттопырился, и её руки потянулись, чтобы поправить. Сын посмотрел в сторону и резко отшатнулся от неё, она проследила за взглядом и заметила у ворот кладбища молодого человека, возможно, его нынешнего напарника. Ей сразу стала понятна его скованность: мальчишки ведь не хотят, чтобы кто-то видел их слабыми. — Ты так изменился, мой мальчик, совсем взрослый, — улыбнувшись сквозь боль, прошептала женщина. С их последней встречи сын выглядел почти здоровым, но всё же от вида его осунувшегося лица сердце кровью обливалось. Слёзы вновь накатили на глаза. — Я думала о тебе… Всё время, — голос дрожал, и Микото силилась не разрыдаться. — Слышала, ты вернулся в полицию. — Мам, — сдавленно произнёс Саске. Слова не лезли, и он в бессилии сглотнул. Много раз он прокручивал их встречу, просил прощения, рыдал, стоял на коленях, но даже и представить не мог, насколько в действительности это будет сложно. Мать смотрела ему в глаза, а он пытался избегать этого любящего, всепрощающего взгляда. Ему было стыдно за себя, за то, во что он превратил её жизнь, за причинённую боль и разочарование. Разве за такое прощают? Он не был достоин её любви. — Дом так опустел без вас, — проговорила она, утерев слёзы. — Но я иногда слышу ваши голоса, захожу, а вас нет. Только потом осознаю, что вас давно уже там нет. — Мама, — если она не прекратит, он тоже разревётся, — прости меня, — она сморгнула, рука её застыла возле рта. — Прости меня… мам… За всё… прости. — Мне нечего тебе прощать. Это ты прости меня, сынок, — она схватила его за руки и стала целовать. — Прости, что сдалась и не боролась до самого конца. — Мама, — он обнял её крепко-крепко. Она была такой маленькой в его руках, как когда-то он в её. — Я так виноват, мама. Так виноват, — горло схватил спазм от рвущихся наружу слёз. Она утирала его влажные щёки, целовала и шептала на ухо успокаивающие слова, как в детстве, стоило ему проснуться среди ночи, или разбить коленку. Мама всегда была рядом с ним. — Теперь, когда ты здесь, нам нужно собраться всем, как раньше, за обеденным столом, — она прошлась по его широким плечам, смахнула волосы с глаз. — Он в этом никогда не признаётся, но он скучает по своим мальчикам. Саске словно током ударило, он тут же сделал шаг назад, лицо стало серьёзным и холодным. Он не был готов к встрече с отцом, не выдержал бы его осуждающего взгляда, презрения. Отец сломает его одним своим равнодушным тоном. Тогда, в клинике, он ясно дал понять, кем его считает. И пока он не докажет ему обратное — не перешагнёт порог дома. — К вам пришли, — сказала медсестра, заходя в его палату. От неё несло медикаментами и спиртом. Этот запах напомнил ему о Сакуре. Он часто заходил за ней на работу и они по-быстрому трахались в машине, заезжая в безлюдный переулок, или в пустом кабинете. Им обоим нравилась эта игра — не быть пойманными. Наркотики добавляли больше остроты, и от такого секса крышу сносило напрочь. — Я же сказал не впускать никого, — не отрываясь от чтения книги, недовольно буркнул он. — Мне не нужно твоё разрешение, чтобы поговорить. Для такого, как ты, — Фугаку замолчал, пытаясь подобрать слова, но, не найдясь, продолжил, — слишком много чести. — Ты хотел сказать — для такого дерьма, как я, — тут же подскочил с кровати, бросив книгу на постель. Отец ни разу к нему не пришёл, последний раз они виделись в здании суда, когда он, стоя на расстоянии вытянутой руки, разочарованно вздохнул, и, не сказав ни слова, развернулся и ушёл. — Если ты себя таким видишь, я не вправе тебя разубеждать. — Ты всегда меня таким видел. С самого детства я должен был заслужить твоё внимание. Словно я был недостоин даже маленькой похвалы. Чем же я мог насолить тебе тогда? Скажи мне, папа! — прыснул Саске, не сводя взгляд с отца. На его лице не дрогнула ни одна жилка, он лишь ослабил галстук и откашлялся. — Ты рос в любви, Саске. — Но я хотел твоей любви! Фугаку посмотрел на решётчатые окна, прищурился, затем, достав из кожаного портфеля документы с ручкой, поставил на стол. — Она была. — Чёрта с два! — усмехнулся сын, взяв лист. — Что это? — Отказ от наследства и акций компании. — Дедушка завещал это мне, и ты не вправе у меня отнимать. — Твой дед не знал, что его любимый внук уничтожит его доброе имя и пустит дело его жизни коту под хвост. Если ты откажешься от акций, то компанию — её малую часть — можно будет спасти. Я прошу тебя не упрямиться и подписать. Не ради меня, а ради матери. Компания — это единственное, что у неё осталось. Она не заслужила всего, что на неё свалилось. — А дом? — Чтобы ты продал его и купил наркоту? — То есть ты считаешь меня конченым наркоманом и убийцей? — Я всегда говорю на языке фактов, Саске. Бывших наркоманов не бывает, всегда будет соблазн вернуться, забыться. И однажды ты сорвёшься. Убийцей? Да, я считаю тебя убийцей, и ни один рикошет не оправдает то, что ты вышел в наряд под кайфом. Я всегда боролся с такими, как ты, и даже в страшном сне не мог предположить, что собственный сын станет одним из них. — Ты тоже не святой. Я видел те бумаги в сейфе, видел эти суммы. Честный прокурор, ха! Не смеши меня. — Ты многого не понимаешь, — отчуждённо произнёс Фугаку. — Порой, чтобы прощупать дно, нужно окунуться в грязь. — Подписал. Всё, теперь нас ничего не связывает. Как ты однажды мне сказал: «У меня нет больше сына», теперь я могу сказать: «У меня больше нет отца», — он бросил ручку на стол, та покатилась и упала, Фугаку нагнулся и поднял. — Но я хочу, чтобы ты знал — я докажу, что не убийца и не конченый наркоман, и ты возьмёшь свои слова обратно. — Что ж, буду ждать, — сказал Фугаку, запихивая бумаги в портфель. Поднявшись со стула, он оглядел палату и, дойдя до двери, замер в проёме. — Мне от отца достался только шрам на спине. Он как-то разбил об меня пустую бутылку за то, что я не пошёл в магазин покупать спиртное, а продолжил делать уроки. Мне не было больно, обида и злость на его слова действовали как обезболивающее. Он сказал тогда, что всё это «хрень полнейшая», что, как бы я не старался, мне никогда не выбиться из этого дерьма, и что дорога у нас одна. Тогда я сказал, что докажу ему, что он ошибается. Расшибусь, но докажу. Отец умер, когда я был в седьмом классе, он так и не увидел свою неправоту. Так что не затягивай с доказательствами, Саске. Я могу и не дожить. Стоять становилось холодно, и они вдвоём поёжились от внезапно поднявшегося ветра. Подъехал катафалк, и несколько парней вытащили чёрный гроб. Микото быстро отвела взгляд от лиц, полных скорби, и вновь посмотрела на сына. — Он не зол на тебя, — сказала она, поглаживая его колючую скулу. — Я не вернусь… Не сейчас. — Милый… — Мама, — он перехватил её руку и поцеловал запястье, — когда-нибудь мы сядем все вместе за одним столом, обещаю. А сейчас мне нужно на работу. — Да-да, — шепнула с грустью Микото, ещё раз обняв и поцеловав его. — Твой напарник, наверное, совсем замёрз. Ты можешь звонить мне хотя бы иногда? — Я буду… Теперь буду, — сказал он, и ему в этот миг стало легче дышать. Мать подняла помятый букет, несколько алых лепестков остались на снегу, словно капли крови. Саске смотрел матери вслед, до тех пор, пока она не скрылась из виду. Он даже не заметил, как Неджи подошёл и завёл машину. — Ты едешь или остаёшься? Учиха тут же встрепенулся и, открыв дверцу, залез в автомобиль. От их дыхания запотели стёкла. Хьюга протёр их рукавом и шмыгнул носом. — Мама? — осторожно спросил он, выруливая. Эта сцена встречи матери с сыном потрясла Неджи. Глаза напарника всё ещё были мокрые от слёз. Он и подумать не мог, что Саске может быть таким ранимым, что он может кого-то любить. Учиха всегда казался холодным и чёрствым, а порой даже неприятным и заносчивым, но сегодня он увидел его с другой стороны, с той, с которой, может быть, он и не хотел его видеть. — Да. — Я бы многое отдал, чтобы тоже вот так обнять маму, — грустно произнёс Неджи, посмотрев в боковое зеркало. — Твоя… — Умерла, когда я был ребёнком. Точнее — её убили. — Мне жаль, я не знал… Что произошло? — с интересом спросил он. Жизнь напарника ему была неизвестна, и раз уж тот сам начал разговор, почему бы не узнать друг друга лучше. — Ты же видел, где живёт мой отец, — Саске кивнул. — Райончик так себе. Однажды в дверь позвонили, мать открыла машинально, даже не посмотрев в глазок. Думала, наверное, что отец что-то забыл и вернулся. Он вечно что-то забывал. Парень этажом выше сидел на наркоте, он стал угрожать матери, приставив к шее нож. Жили мы небогато, те деньги, что она дала, лишь разозлили его и он толкнул её со всей силы. Мама ударилась о косяк, неудачно. Рассекла висок. Странное совпадение, правда, — горько усмехнулся он. — Она умирала на моих глазах, истекая кровью. Я не мог ничего сделать, не мог остановить её. Когда приехала скорая, было уже поздно, — он сглотнул, нажимая на газ. Их резко откинуло назад. Саске посмотрел на спидометр — стрелка достигла ста сорока и колебалась. — Сбавь скорость, Неджи! — прикрикнул Учиха, понимая, что сейчас напарник не в машине, а в далёком детстве рядом с истекающей кровью мамой. — Чёрт возьми, Неджи! Приди в себя. Ты можешь сбить кого-то! — тот резко затормозил и, если бы не ремни, они поцеловались бы со стеклом. — Прости, не знаю, что на меня нашло, — часто задышав, заморгал напарник. Открыв бардачок и достав жёлтый пластиковый бутылёк, закинул две таблетки в рот. Саске хрустнул пальцами и сглотнул, когда прочёл название. Это было сильное успокоительное, и он сидел на нём, когда не хватало денег. Приобрести его в двадцать пятом было проще простого. — Тебе нельзя за руль, — констатировал Учиха, когда Неджи потянулся к ручнику. — Всё нормально, я доеду. — И часто ты так делаешь? — Я не наркоман, — серьёзно сказал Неджи, тряся склянкой перед глазами, таблетки соблазнительно загремели. — Видишь? Тут ещё куча, а им уже полгода. Цунаде сказала принимать при острых приступах. — Я не говорю, что ты наркоман. Я спрашиваю, часто ли ты садишься за руль, принимая их. Ты же отлично знаешь, что нельзя водить. Или Цунаде тебе не объяснила, как они действуют? Я поведу. — Тебя же лишили прав! — Лучше я оплачу штраф или отсижу пару дней, если нас остановят. — Вообще-то я тоже понесу наказание вместе с тобой, — ехидно улыбнулся Неджи. — Но это лучше, чем сбить кого-то. Будем надеяться на нашу удачу. — А ты удачлив? — Судя по моей жизни, я бы так не сказал, — ухмыльнулся Саске, выходя из машины. — И по моей тоже, — горько улыбнулся Неджи, уступая место. — Ну хоть в чём-то мы с тобой сошлись.