Лестницы

— Твой ниффлер опять стащил мои ложечки, — с ноткой веселья в голосе сказал Дамблдор, наблюдая, как хитрая мордочка скрывается под шкафом, предварительно прибрав к лапам половину чайного сервиза. — Он никогда не может от этого удержаться. Я до сих пор не понимаю, почему вы не хотите, чтобы он сидел в чемодане, — задумчиво ответил Ньют, помешивая свой чай единственной уцелевшей ложкой. — Ну, он очень помог мне, принеся клятву на крови, а теперь я помогаю ему. За пределы кабинета он не выйдет, а тут ему интересно и есть, чем заняться. А все вещи, которые он утаскивает, ты все равно возвращаешь. Так почему бы не дать ему повеселиться? — Наверное, это имеет смысл, — медленно кивнул Скамандер, продолжая смотреть в свою чашку. Такое поведение бывшего ученика не могло не насторожить Дамблдора. — Ньют, у тебя все хорошо? — А? — тот непонимающе посмотрел на профессора, не сразу поняв смысл вопроса. — А, да, все хорошо. Я просто задумался. — Позволь узнать, о чем же ты задумался. Конечно, если это не секрет. — Я думал о… — но Ньют не смог закончить предложение, слова словно застыли у него внутри, заставляя снова задуматься. Как часто он стал думать о них? Но Дамблдор и так все понял. — Ты думал о Лете и Тине, — завершил он мысль за Скамандера. Профессор встал из-за стола и неторопливо подошёл к окну, наблюдая за январским снегом, падающим с неба на промерзшую землю. — И за это ты чувствуешь себя виноватым. Виноватым потому, что думаешь о мёртвой Лете, когда стоит думать о живой Тине, и виноватым потому, что думаешь о Тине, когда Лета погибла. — Откуда вы знаете? — после минутной паузы спросил Ньют, понимая, что отрицать это бесполезно. — Когда-то я был в подобной ситуации, — туманно пояснил Дамблдор. — И даже сейчас во мне происходит борьба прошлого и настоящего. И от этого моего выбора зависит, возможно, вся моя жизнь, да и не только моя. Но так сложно, когда разум и чувства сражаются друг с другом, не так ли? У Ньюта сложилось впечатление, что Дамблдор говорит не столько о нем, сколько о себе, так что не посчитал нужным отвечать на явно риторический вопрос. А тот как будто опомнился и повернулся к магозоологу, грустно улыбаясь. — Но прошлое — это всего лишь ступень на длинной лестнице нашей жизни. Нельзя позволять себе останавливаться на одной ступени, делать из неё крайний рубеж, когда впереди ещё столько шагов. Нельзя жить прошлым, потому что прошлое — лишь часть нас настоящих. И только от нас самих зависит, каким будет будущее. — Вы ведь только что сделали свой выбор? — негромко спросил Ньют, неожиданно проницательно глядя на человека напротив. — Ты прав, Ньют. Я сделал свой выбор. Я не могу отказаться ни от разума, ни от чувств, но я могу попробовать сделать так, чтобы они работали вместе. А ты не должен чувствовать себя виноватым за то, что когда-то любил Лету, а теперь любишь Тину. К сожалению, Лета навсегда осталась в прошлом, но Тина может стать твоим настоящим и будущим. Ньют молчал, но через какое-то время вдруг усмехнулся, поднимая глаза на своего бывшего профессора. — Говорите, жизнь — это лестница? Пожалуй, мне нравится это сравнение. — Я очень рад, Ньют, — усмехнулся в ответ Дамблдор, уже не так печально, как минуту назад. — Но проследи, пожалуйста, чтобы на следующую ступень своей жизни я встал с полным набором ложечек. И чашек, — кивнул он в сторону шкафа, под которым только что скрылась позолоченная чашка, утянутая туда проворными лапами. Словно почувствовав прикованное к себе внимание, из-под шкафа высунулась чёрная мордочка ниффлера. Но, оценив обстановку и поняв, что его пока не собираются ловить, зверёк медленно отступил назад, прихватив с собой блестящий фантик, который он уронил со стола, воруя оттуда посуду. — Но кто-то не меняется на любом этапе своей жизни. Ньют и Дамблдор, переглянувшись, не смогли сдержать негромкого смеха.