1 сентября 20ХХ года.
06:45
Будильник противно звенит под самым ухом, раздражая сонный мозг искусственной трелью птиц, которая изначально наверняка задумывалась как что-то спокойное и ненавязчивое, способствующее лёгкому пробуждению. Но у Минхо в ответ на это только пульсирующее покалывание в висках и чистейшая ненависть к абсолютной несправедливости в лице рабочего режима, созданного исключительно для удобства жаворонков. Он на ощупь находит телефон под подушкой и без разбора много раз тыкает по экрану, лишь бы только поскорее отключить эту надоедливую мелодию. Будильник, наконец, сдаётся под напором и замолкает, позволяя Минхо завернуться в одеяло с головой и тут же упасть обратно в пучину сна.06:50
Он определённо ненавидит гадскую систему, прогнувшуюся под жаворонков (нет, ну правда, чем они лучше несчастных сов, обречённых на вечные страдания в течение жизни?), но ещё больше он ненавидит только всё то же активное механическое щебетание птиц, звучащее уже как будто в самой голове. Телефон после предыдущего раза лежит уже рядом с рукой, так что обезвреживание звуковой бомбы (как мысленно прозвал будильник Минхо) проходит на несколько секунд быстрее. Юноша думает о том, что всего пять минуточек ему не навредят, и возвращается к манящему теплу постели, клятвенно обещая себе, что ну вот со следующим будильником он уже точно встанет.06:55
Что ж, во-первых, сила воли никогда не была сильной стороной Минхо, поэтому ему почти не стыдно за то, что он игнорирует свои прошлые обещания самому себе и даже не предпринимает попыток встать. Во-вторых, это точно сродни проклятию или худшей человеческой пытке всех времён и народов, потому что стоило только ему провалиться в приятно обволакивающую дрёму с проблесками возобновления так грубо прерванного сна, как телефон снова начал противно вибрировать и трезвонить где-то справа от подушки. Раздражённый вздох срывается с губ и раскрытая ладонь почти безвольно падает на гаджет, вслепую нажимая на боковые клавиши с целью отключить уже поднадоевшую мелодию, возможно сделав это чуть резче, чем стоило бы. По подсчётам Минхо это третий звонок и на часах сейчас должно быть без пяти минут семь, а значит, чтобы вовремя успеть к классному часу, ровно в семь утра он должен сжать всё своё существо в кулак и выбраться из пленительной постели. Именно после такой установки веки, наконец, не выдерживают и устало прикрываются, оставляя Минхо нежиться последние и самые желанные минуты дрёмы.??:??
— Минхо? Почему ты не встаёшь? Если тебе нужна ванная, то давай вставай быстрее, иначе отец займёт её первым. Минхо подрывается на кровати и начинает судорожно искать телефон в складках одеяла, выглядя ужасно перепуганным. Экран в руках загорается и показывает ни разу не обнадёживающее «07:17», пока в голове проносится поток нецензурных выражений. Отлично, просто отлично, он проспал в первый же учебный день, и если бы не мама, положение дел обстояло бы ещё хуже. Минхо многострадальчески стонет и нехотя, но всё же достаточно бодро вылазит из тёплой постели, успев проскочить в ванную аккурат за секунду до того, как её бы заняли, с абсолютно пакостной ухмылкой и высунутым кончиком языка захлопывая дверь прямо перед носом отца. «Ладно, не паникуй, Минхо, у тебя ещё достаточно времени до выхода, от опоздания на классный час всё равно никто не умрёт, — мельком проносится в голове у юноши, пока он спешно размазывает пенку для бритья по нижней части лица. — Разве что эта мегера четвертует меня в первый же школьный день», — кончики пальцев тянутся к стакану на подставке и обхватывают бритвенный станок.±±±
Дисплей часов то и дело загорается от постоянной тряски, в очередной раз назойливо напоминая Минхо, что он уже как д̶в̶е три минуты назад подписал себе смертный приговор, пока всё тот же Минхо, с раскрасневшимся лицом и чуть растрепавшимися волосами, уже на грани выплюнуть свои горящие лёгкие. Похоже, всё-таки не зря все вокруг твердили о том, что ему стоило бы хоть иногда выползать из дома, или, ещё лучше, записаться на какой-нибудь факультатив типо лёгкой атлетики. Может, в таком случае прямо сейчас он был бы в прогретом солнцем классе, вальяжно расположившись за своей излюбленной партой в среднем ряду, а не бежал сломя голову к виднеющимся за кронами деревьев очертаниям школы, в очередной раз жалея, что не обладает суперспособностью контролировать время. Нет, серьёзно, телепортация, невидимость или чтение мыслей? По скромному мнению Минхо, к ним слишком много внимания по сравнению с недооценённым управлением временем (хотя, стоит признать, в данный момент вариант с мгновенным перемещением всё же звучит достаточно заманчиво). Успевшая стать влажной от бега рубашка неприятно липнет к коже, новенький пиджак внезапно стал жутко неудобным и будто узким в плечах, бежевый шоппер с нарисованными акрилом котами периодически сползает и путается под ногами, а ранее одна из самых любимых длинных серёжек, из разряда тех самых, которые для особых случаев, при каждом резком движении бьётся кольцом о левую щёку (всё ещё слегка раздражённую после спешного и не очень аккуратного бритья), вызывая только зудящее желание сорвать её к чертям собачьим. Но даже такое секундное промедление поставило бы под угрозу всю накопленную за долгие годы репутацию прилежного ученика перед классной руководительницей, так что Минхо стискивает зубы покрепче и, завидев перекрёсток у самой школы, делает последний рывок. Пробежка в восемь утра в абсолютно не предназначенном для этого школьном костюме не то, с чего хотелось бы начинать новый учебный год, но кто и когда вообще спрашивал Минхо? Цифры на часах сменяются непозволительно быстро пока перед глазами мелькают уже приевшиеся локации, толком не задерживаясь в сознании: вот остаётся позади перекрёсток с удачно совпавшим таймингом зелёного света, вот давно облезлые ворота так и норовят оставить на идеально чёрном пиджаке корочки засохшей краски, вот злобная пожилая вахтёрша кричит в след что-то о том, что посторонним вход воспрещён (можно ли считать это апгрейдом, если он теперь выглядит как «посторонний»?). Остаются только четыре несчастных лестничных марша, ступеньки которых Минхо перепрыгивает через одну, ощущая, что после такого марафона его сердце либо выпрыгнет из груди, либо попрощается с ним и остановится. В следующее мгновение перед глазами оказывается уже закрытая дверь в классный кабинет, а на телефоне, пару раз чуть благополучно не вылетевшем из кармана, горит «08:13» эквивалентное «казнить, нельзя помиловать». Минхо нервно сглатывает раз, два, шумно вздыхает, мысленно считает до пяти и только тянется влажной ладонью к дверной ручке, как дверь с силой распахивается, чудом не впечатавшись в лицо юноши, и мимо него с вихрем проносится пара его одноклассников, весело гогоча на весь коридор. Ступор сходит на нет только спустя несколько секунд и, недоумённо выгнув бровь, Минхо заглядывает внутрь класса. На осознание того, что помимо молодых людей в классе никого нет, уходит ещё несколько секунд, после чего, возможно, у него почти дёргается глаз. С одной стороны, вздох облегчения невольно срывается с губ, ведь ему крупно повезло даже несмотря на существенное опоздание прийти раньше классной руководительницы. Но с другой стороны, прямо сейчас Минхо стоит на пороге класса, запыхавшийся, растрёпанный и совсем немного раздражённый, что никак не добавляет настроение в и так не самый приятный день в году. Он бы обязательно мысленно попричитал ещё дольше, не забыв при этом закатить глаза в своей фирменной манере, но боковое зрение случайно цепляется за знакомую чёрную макушку за последней партой у самого окна, так что планы кардинально меняются и Минхо, резко сдув упавшую на лоб прядь волос, хитро и почти коварно улыбается. Юноша сидит особняком ото всех, потупив взгляд в телефон и слегка покачивая головой в такт музыке в массивных накладных наушниках, выглядя при этом абсолютно очаровательно и беззаботно. «Красивый», — проносится одна единственная мысль в голове Минхо, пока он неспеша по краю огибает класс, чтобы как можно незаметнее подобраться к чужой парте. Чем короче становится расстояние до намеченной цели, тем выше поднимаются уголки губ, ведь юноша, что-то увлечённо печатающий в телефоне и явно находящийся в своём собственном мире, будто и вовсе не замечает происходящего вокруг, что и позволяет Минхо подобраться сзади максимально близко, удобно расположившись за чуть сгорбленной спиной одноклассника. Он достаточно уважает чужое личное пространство, чтобы не подглядывать за активностью в телефоне, но и в равной мере достаточно пакостный, чтобы отправить короткое сообщение «обернись», с предвкушением ожидая ответной реакции. Он не видит чужое лицо, но может отчётливо себе представить, как юноша читает уведомление и хмурится в непонимании, возможно даже поджимает пухлые губы по привычке. Так что стоит только последнему перейти к физической части реакции и начать медленно поворачиваться назад, как Минхо делает короткий, но резкий выпад торсом вперёд, сжав руки на манеру кошачьих и выкрикнув слегка громковатое «сюрприз!», привлекая этим внимание ещё нескольких молодых людей в классе. Одноклассник дёргается всем телом и (абсолютно не по-мужски) взвизгивает несвойственным ему высоким голосом, едва не выронив телефон из рук, выглядя теперь ещё более очаровательно с этими съехавшими на бок наушниками и глазами по пять копеек. — Твою мать, Минхо! Кто так вообще людей пугает? — в глубине зрачков плещется наигранное недовольство и порицание, в противовес которым на лице расцветает яркая улыбка, обнажающая ямочки на щеках. Так и хочется тыкнуть, ей-богу. — Не надо мою мать, и очевидно же, что я, — Минхо кривит губы в самодовольной усмешке, едва успев увернуться от лёгкого толчка в плечо. — Придурок. — Я тоже рад тебя видеть, Чан-и. Внезапно они оба замолкают, не находя больше слов, чтобы сказать что-то ещё кроме такого несуразного приветствия, и так и остаются каждый на своих местах, даже не шелохнувшись. Но эта тишина между ними такая привычная и комфортная, в ней ни капли неловкости или натянутости, наоборот, она наполнена приятным чувством лёгкой тоски, что теперь постепенно отступает после долгожданной встречи спустя долгое время. Минхо вязнет в своих мыслях, воспоминаниях, и тонет, тонет тонет, из-за чего упускает момент, когда Чан приподнимается со старого, потрёпанного жизнью (учениками) стула, на что тот отзывается жалобным скрипом, и становится вплотную к юноше, по привычке чуть прищурив глаза, чтобы рассмотреть что-то совсем мелкое на чужом лице. По телу Минхо пробегает дрожь от подзабытого чувства такого бесцеремонного нарушения личного пространства. — У тебя кровь идёт, — Чан аккуратно обхватывает пальцами край подбородка и слегка надавливает, заставляя повернуть голову вправо. — Кровь? — Минхо непонимающе хмурится, прокручивая в голове события сегодняшнего утра в попытке понять, в какой момент он успел пораниться. — Ага, вот здесь, на левой щеке. Когда ты уже умудрился? — Ммм, наверное поцарапался когда брился, а потом серёжка зацепила ранку пока бежал в школу, — юноша слегка дёргает головой, чтобы привлечь внимание к достаточно длинной серьге в левом ухе. — Ты стал слишком помешанным на аксессуарах, — Чан едва сдерживает смешок, не упуская возможность в очередной раз подколоть друга. — Ну и? Что, тоже считаешь меня слишком феминным? — Минхо самоуверенно хмыкает на замечание, выгнув бровь вверх. Выглядело бы устрашающе, не знай его Чан как свои пять пальцев. — Конечно нет, идиотина, я же вместе с тобой уши прокалывал. И не дёргайся, у меня где-то в рюкзаке пластыри были. — Да ладно тебе, само заживёт. — Мелким слова не давали. Минхо беззвучно передразнивает последнюю фразу и капризно язык высовывает за спиной Чана, склонившегося над рюкзаком в поиске несчастной полупустой пачки пластырей, ведь, несмотря на долгие годы дружбы, он всё ещё рискует делать это в открытую: шутки про то, что Чан может абсолютно по-дружески надрать ему зад, совсем и не шутки так-то. Проверено опытом. Взгляд Минхо расфокусировано блуждает по ближайшему окружению и случайно натыкается на едва живой, потёртый скейтборд, тактически спрятанный между стеной и партой, из-за чего его невозможно заметить с дальнего расстояния. Практически идеальная нычка, девять баллов из десяти за сообразительность. Минус один за то, что с вероятностью в 99,9% классная руководительница, проходя по рядам, всё же спалит скейтборд и вынесет Чану мозг за «лишние и несоответствующие учебному заведению вещи в классе». — Я смотрю ты скейт притащил, значит мы сегодня всё-таки идём в скейтпарк? — Ага, как и договаривались. Чанбин тоже подтянется как только их англичанка наговорится. А то это надолго, ты же её знаешь. Минхо кивает на это, молча соглашаясь, и пытается восстановить в памяти образ Чанбина. Они пару раз основательно пересекались, в основном это было на днях рождения Чана, но по большей части они просто сталкивались в коридорах школы, когда расписание кабинетов совпадало, и ограничивались незамысловатыми приветственными кивками друг другу. Положа руку на сердце, Чанбин ему не особо нравится (он будто хуманизация пасмурной погоды – не самой приятной вещи в жизни Минхо), но, насколько последний знает, раньше они с Чаном были одноклассниками и хорошо дружили, так что Минхо, исключительно из уважения к старшему, держит своё субъективное мнение при себе. А ещё с торжествующей улыбкой на лице отмечает, что теперь он лучший друг Чана. Мелочь, а приятно. — О, кажется, нашёл. Чан победоносно трясёт помятой коробочкой перед чужим лицом и сияет как медный таз, будто бы не пачку пластырей откопал, а сундук с сокровищами, не меньше. Из общей упаковки на парту вываливаются оставшиеся две штуки и Минхо едва слышно хихикает с оформления индивидуальных упаковок, тактично прикрыв рот ладонью, чтобы позже шутливо (но ощутимо) не огрести от старшего. — У тебя даже пластыри чёрные. — Ну да, а у тебя с кошаками, из одного магазина на алике заказывали же, — Чан игнорирует мысленное предсказание того, какая фраза прозвучит следующей, и с на сто процентов безэмоциональным выражением лица распаковывает пластырь, чтобы уже в следующую секунду наклеить его поверх небольшой ранки. — Ты такой дед инсайдик. — А ты такой красивый. За лето вон как похорошел. Последнее срывается с губ абсолютно случайно, обнажив то тайное и сокрытое, что давно на кончике языка вертелось и всё никак не могло сказаться, и Чан уже мысленно четвертует себя за своё неумение держать язык за зубами. Потому что это неправильно. Потому что в окружающем их обществе не приняты комплименты между парнями. Потому что за такие проявления близости в дружбе можно заработать не самую лучшую репутацию (по меркам всё того же общества), нередко являющуюся прямой угрозой для жизни и здоровья. И в первую очередь потому, что это неуместно в их с Минхо ситуации. Но последний как будто читает мысли и, незаметно кивнув самому себе, во благо обоих принимает позицию игнорирования скрытого смысла, не усложняя сложившуюся ситуацию чтением между строк. Что-то вроде удобного образа наивного дурачка, так? — От первого красавчика в классе слышу. Тем более виделись же недавно, ни на каплю ведь не изменился с того раза. Врунишка. — Имеешь в виду тот раз, когда мы... — Когда мы книжки получали в начале августа. Минхо грубо перебивает, не давая договорить фразу до конца, и видит, как в Чане что-то обрывается. Не может не. Вроде как он и не показывает этого, не показывает, что расстроен и, возможно, даже разочарован, лишь понимающе мычит в согласии и принимает такое развитие событий. Такую хронологию, последовательность. Образ наивного дурачка всё такой же удобный, вот только теперь на душе кошки скребут, ведь Минхо, сам того не осознавая, в этот момент собственноручно начертил и обозначил чёткую грань в их взаимоотношениях. В их так называемой дружбе. — А. Ну да, точно. Книжки. А что остаётся Чану? Понять и принять. Рано или поздно эта тема должна была всплыть, её невозможно было бы избегать до бесконечности. И раз Минхо решил сделать вид, что ничего не было, что ничего не произошло, то кто такой Чан, чтобы настаивать на обратном? Возможно, так даже будет проще им обоим. И, наверное, Минхо правильно поступил, расставив таким образом все точки над «i». Поэтому Чан во имя общего блага принимает решение тоже вжиться в роль ни о чем не сведущего человека, хоть и по ощущениям у него будто насильно отобрали важную частицу воспоминаний. Как если бы вырвали с корнем без анестезии. Но когда дело касается Минхо и его чувств, он бессилен перед решениями, в первую очередь обращёнными на ментальное благополучие младшего. Чан ведь как никто другой знает, с каким трудом Минхо удаётся держаться и делать вид, будто всё в порядке, когда на самом деле всё совсем не так. Внезапно окружающая их атмосфера меняется и старший, запихнув поглубже в себя все неуместные и осложняющие сейчас эмоции, мягко и так понимающе улыбается, снова обнажив привлекающие внимание ямочки. Внутри Чана прямо в этот момент развивается месиво из чувств, но ничего из этого не вырывается наружу, и вместо этого он ненавязчиво раскрывает до этого скрещенные на груди руки, предлагая свои тёплые объятия взамен неловких переглядываний и отстранённости. Будь Минхо чуть более открытым в проявлении своих эмоций, он бы уже точно прослезился или даже расплакался, потому что нельзя быть таким. Как будто всё хорошее в этом мире собрали и вложили в одного единственного Чана. Минхо ужасно повезло иметь такого лучшего друга и он обязательно ещё поблагодарит его маму за то, что она воспитала такого чудесного сына. Но пока что Минхо, потупив взгляд, неуверенно подходит ближе, как будто всё ещё решаясь, имеет ли он вообще право на такую бескорыстную заботу, но его уже бесцеремонно тянут за запястье ближе к себе, захватывая в кольцо крепких тёплых объятий. Минхо чувствует себя безопасно и любимо в этих сильных руках, по ощущениям все страхи и переживания сразу отступают, оставляя внутри только приятное чувство забытья и расслабленности. Наверняка на них собралось уже несколько косых взглядов, но им плевать, так плевать, потому что этот момент неожиданно для них обоих становится одним из самых драгоценных в копилке общих воспоминаний. Чан прижимает юношу ближе к себе, позволяя тому уткнуться лицом в плечо и, слегка вздрогнув, наконец-то расслабиться под успокаивающими поглаживаниями по спине, так что в итоге над ними повисает уже не неловкая, а снова умиротворённая тишина, обеспечивающая им немного времени на обдумывание беспорядка в голове. Минхо хочется прервать это молчание, хочется озвучить назойливые мысли, хочется сказать о многом. О том, что Чан красивый. О том, что ему безумно идёт расстёгнутая верхняя пуговица рубашки. О том, что у него криво и неправильно затянут галстук (наверняка сам пытался завязать этим утром). О том, что парная серёжка в правом ухе (точно такая же, как и у Минхо) заставляет последнего хотеть глупо хихикать, потому что это самая идиотская и одновременно самая лучшая идея за всё время их дружбы. О том, что Минхо жаль, искренне жаль. Но ничто из этого так в итоге и не звучит вслух, а вместо этого их небольшой момент комфорта и тишины прерывается громким распахиванием двери, за которым следом в класс влетает миниатюрная, но грозная с виду женщина, явно находящаяся не в лучшем расположении духа. Минхо скомкано шепчет тихое «спасибо», так, чтобы только Чан услышал, и тут же отстраняется, чтобы легонько приподнять уголки губ в ответ на чужой взгляд, полный нежности. Они по очевидной случайности одновременно кивают друг другу в утвердительном знаке, что всё в порядке, и расходятся каждый по своим местам, пока на фоне, словно сквозь толщу воды, слышится противный голос классной руководительницы, уже о чём-то (или о ком-то) громко причитающей. Минхо плюхается за свою парту, расслабленно откинувшись на спинку стула, и погружается глубоко в свои мысли, раздумывая о только что произошедшем. Сквозь полуприкрытые старые жалюзи пробивается ещё по-летнему тёплое солнце, и его лучик падает ровно на лицо Минхо, заставляя смешно жмуриться в попытках спрятаться от назойливого освещения. Сосед по парте тоже мостится рядом, задаёт какие-то вопросы о прошедшем лете и в целом ведёт себя достаточно назойливо и шумно, но у Минхо внутри приятный вакуум, который не способна прервать даже запоздалая трель звонка (когда они уже наконец-то починят расписание?). Солнечные зайчики прыгают по бледному умиротворённому лицу, разодранный и порядком выцветший линолеум под партой бесцельно ковыряется носком новых конверсов, а на губах играет незаметная простому обывательскому взгляду усмешка.Этот учебный год обещает быть запоминающимся.