Honey we ran from the country When we rushed to the city And now there's nothing to be done There's nothing to be done There's nothing to be done There's nothing to be done
±±±
Их догонялки прямиком из детства подходят к своему логическому завершению у кофейни на углу, что всего лишь через перекрёсток от их школы. Они частенько на переменах бегают к этому ларьку за кофе, иногда даже опаздывая на добрые 5-10 минут от начала урока, и им бы точно уже давным давно прилетело от завуча по воспитательным работам за такое халатное отношение к расписанию, если бы не добрейшей души учительница истории, так благосклонно относящаяся к их выходкам. Так что в итоге они вновь находят себя у потёртой и хорошо знакомой вывески «Lavazza», запыхавшиеся и изрядно пропотевшие, с неприятно липнущими к коже футболками, но с ярчайшими улыбками на лицах. Чан, уже словно по привычке, жмётся спиной к холодной бетонной стене позади себя, к которой всего с десяток секунд назад его победоносно прижал Чанбин, катающийся на скейте намного больше чанова и успешно догнавший его, будто это и вовсе труда не составило (и, конечно же, он не расскажет, что ещё в самом начале дал ему фору оторваться). Самым недовольным из всех выглядит Минхо, которому, к слову, таки пришлось весь этот путь бежать на своих двух за неимением лучшего-в-мире-транспорта-для-передвижения-по-городу (по скромному мнению старших). Он, если хотите знать, с куда большим желанием прокатится на стабильном велосипеде, чем на этих неустойчивых развалюхах. После такой изнурительной пробежки в горле разворачивается не иначе как самая настоящая Сахара, усугубившаяся жаркой погодой вокруг, так что первым собирает всю свою волю в кулак Минхо, подходя поближе к вывескам по бокам от прикрытого окошка, с притворным интересом разглядывая представленное меню. Они ведь уже не первый год сюда залетают на кофе или что-нибудь прохладительное, хоть это и по праву можно считать их первой совместной вылазкой. В любом случае, уже через несколько секунд рядом оказывается пышущий жаром Чан, точно так же поглощённый вывешенным списком напитков. Между парнями даже успевает завязаться дискуссия по поводу того, стоит ли остановиться на привычном выборе или попробовать что-то из новинок. Со стороны они выглядят так по-родственному близкими, с этими внезапно загоревшимися глазами и активной жестикуляцией; Чан этим летом успешно устроился на подработку в качестве бариста, только в чуть более захудалую кофейню, чем эту, и теперь часами мог говорить на тему кофе и кофейных напитков, а Минхо, кажется, готов слушать даже про умом недостижимую квантовую механику, если только это будет объяснять Чан. Как бы там ни было, Чанбину очень хочется верить, что у этих двоих всё же есть шанс на счастливый конец без постскриптумов и эпилогов с надоедливым «но». В то же время, развернувшаяся картина кажется такой смутно знакомой, мысль о ней вертится на кончиках нейронов так, что даже виски начинают гудеть от напряжённых попыток вспомнить. Дежавю будто играет с ним в свои злые игры и… Внезапно простреливает. ( — Я хочу купить тебе что-нибудь, но… чёрт, у меня совсем нет денег. ) Чанбин мысленно признаёт, что лучше бы не вспоминалось. На душе ведь одновременно и теплеет безгранично, и дрянные кошки начинают скрести и без того израненное сердце. Вроде и лёгкая улыбка трогает сухие губы, но она такая вымученная и с уже привычными отголосками грусти, что холодок по коже пробегает. Но эти истончившиеся линии красной нити по коже может заметить только острый взор, так что всё в порядке, правда ведь? Можно особо и не притворяться, если никто внимание не обратит. Только вот обращают. — Хм, я не знаю… Я вообще кофе не люблю, но тут новое сезонное меню… Может, стоит раф попробовать? — Минхо задумчиво блуждает глазами по уже почти выжженным на сетчатке глаза строчкам, в очередной раз сталкиваясь с проблемой выбора. О, как же он ненавидит выбирать. — Да, это хорошая идея, там бо́льшая часть – это взбитые сливки, так что сам кофе особо и не почувствуешь. Тебе понравится, горько совсем не будет, обещаю, — Чан даже кивает пару раз для пущей убедительности. — Кстати, раф-кофе появился в конце девяностых и очень популярен в постсоветских странах, ты знал? — Ммм, теперь знаю. Не думал, что такое утончённое пойло будет популярным у нас, — Минхо негромко ругается от подзатыльника не в полную силу, сопровождаемого чановым «не пойло, а кофейный напиток!», но тут же снова переключается на меню, терзаемый муками выбора. — А какой брать? Арахисовый? Или вон тот второй? — Доверься мне и бери лучше банан-кардамон, который «вон-тот-второй», — Чан снова дразнится, но, благо, получает в ответ только предупреждающий взгляд, отделавшись лёгким испугом. — А я, наверное, возьму каскару. Это кстати высушенная мякоть кофейных ягод и– — Да-да, я уже понял, что ты теперь помешан на кофе, давай лучше размер выбирать. Хоть и прерывают его достаточно резко, Чан знает, что это не имеет никакого негативного подтекста — на улице жара несусветная, а они, как самые извращённые мазохисты, всё равно заказывают себе горячие напитки. Проблема только в том, что Минхо жару переносит крайне тяжело, так что старший почти на сто процентов уверен, что как только они получат свой заказ, их с Чанбином утащат куда-нибудь в торговый центр, где попрохладнее и дышится легче. В конце концов, Чан точно знает, что при любой другой обстановке, а особенно у него или у Минхо дома, последний бы уже разморенным комком лежал у него на коленях, сквозь дрёму слушая очередные особенности техники приготовления того или иного напитка под аккомпанемент поскрипывания старого вентилятора, пока рука со вздувшимися от жары венами перебирала бы его чуть влажные волосы. Так что Чан не обижается, вовсе нет, — он всё прекрасно знает. Что ж, как говорится, у каждой медали есть две стороны, и Чан, витая где-то далеко в своих мыслях и воспоминаниях, внезапно оказывается по ту самую другую сторону — он определённо пропустил какой-то кусок сплошного монолога Минхо, так что теперь откровенно не улавливает нить разговора. — …да, у меня точно не хватит денег на это. Ладно, неважно. Чанбин, а ты чего молчишь? Что будешь бра– — Каскара и раф банан-кардамон максимальных размеров. И обычный американо, тоже максимальный. Ну, теперь на обратной стороне медали зависли и Чан, и Минхо. Они оба каким-то образом умудрились упустить тот момент, когда Чанбин оказался у окошка заказов, диктуя их совместный выбор (как только смог выудить нужную информацию из всего того словесного потока?) и, о, оплачивая общий чек своей картой. Им не нужно поднимать глаза вверх и смотреть на цены максимальных размеров в меню, чтобы прикинуть финальную стоимость — они и без того знают, что вышло дорого. Конечно, Минхо предполагал, а Чан и не понаслышке знал, что у чанбиновой семьи денег куры не клюют (в то время как им двоим приходится взвешивать все за и против любой не жизненно необходимой покупки), но такие спонтанные траты не могут не оставить какой-никакой отпечаток. Минхо поворачивается к Чану и своим озадаченным выражением лица передаёт безмолвный вопрос о том, что вообще только что произошло, на что тот лишь слабо мотает головой, мол, «не задавай лишних вопросов». Минхо и не задаёт, он никогда не был сторонником наведения порядка в чужих чердаках.±±±
По итогу в торговый центр они не идут: Минхо всё не прекращал ворчать о том, что скоро уже как полудень наступит, а они ещё и близко к скейтпарку не подошли, и уж лучше он немного пострадает сейчас, чем позже будет несколько часов подряд жариться под палящим осенним солнцем. Ни Чан, ни Чанбин не спорят с ним, ведь и самим хочется уже поскорее полноценно встать на доски и с ветерком прокатиться по площадке (никто из них не призна́ется, что, на самом деле, хочется повыпендриваться недавно выученными трюками). Так что теперь они вразвалочку плетутся по направлению к парку, неспешно потягивая обжигающий язык кофе. Периодически, пока людей на тротуаре вокруг них не особо много, Чан и Чанбин всё же бросают скейты перед собой и проезжаются с несколько десятков метров, чувствуя приятно покалывающее возбуждение перед встречей с трамплинами (и Минхо ни за что в жизни не сознается, что пока парни отъезжают от него, заблаговременно отдав свои стаканчики, он по чуть-чуть отпивает от каждого). Роковой ошибкой становится тот момент, когда все наконец допивают свои напитки и Минхо, как ответственная единица общества, выбрасывает опустошённые стаканчики в ближайшую урну. Именно в этот момент Чан, оставив Чанбина где-то впереди в одиночестве, подъезжает к младшему и тормозит слегка неуклюже прямо подле. На его губах играет лёгкая улыбка, глаза искрятся чем-то озорным, и весь он будто переполнен неуёмной энергией, вплоть до подрагивающих конечностей. Минхо с удовольствием признал бы эту картину самой очаровательной в мире и выкупил для неё место где-нибудь в Лувре, если бы не одно единственное но. Если Чан так нетерпеливо себя ведёт и аж будто бы весь искрится нескончаемым потоком энергии — пиши пропало, этот чертёнок-переросток точно что-то задумал. И согласно безошибочному предчувствию Минхо, ему эта идея вряд ли понравится.Before I die I'd like to do something nice Take my hand and I'll take you for a ride
— Эй, Минхо, хочешь научу кататься на скейте? Впервые в жизни Минхо захотелось, чтобы он ошибся, и эта закономерность с треском провалилась. — Ну нет, мы же уже проходили это, не хочу, — Минхо даже не стыдно за то, что он начинает буквально ныть, многострадальчески заламывая брови и своим поведением напоминая скорее пятилетнего ребёнка, чем шестнадцатилетнего молодого человека. — Да ладно тебе, не будь занудой, я же здесь, рядом, подхвачу если что, — Чан так заискивающе вьётся вокруг с этими горящими задумкой глазами, что для полного образа щенка не хватает только виляющего хвоста и прижатых к голове ушек. Минхо тихо ненавидит себя за это сравнение и мысленно прописывает себе звонкую пощёчину. — Ты знаешь, что я тебя ненавижу, да? И скейт твой треклятый ненавижу. Ой дурак, зачем только подарил его тебе год назад. Минхо честно пытается игнорировать отчаянные попытки привлечь его к скейтерской тусовке, всё ещё условно считая себя выше этого (спойлер: он просто боится этой до безумия простой, но безусловно пугающей адской вещи), но Чан ненавязчиво подталкивает скейт ближе к нему с такой педантичной точностью, что доска аккурат касается носков кед, и Минхо слабый, такой слабый перед ним. По крайней мере именно этим он оправдывает себя, когда отдаёт свой шоппер Чанбину, подъехавшему взглянуть на намечающееся представление, и неуверенно становится одной ногой на шершавую поверхность. Тот ужас в глазах Минхо, резко осознавшего уровень неустойчивости скейта, тяжело передать словами, и что Чан, что Чанбин едва сдерживают смешки, хотя сами уже благополучно забыли, сколько успели набить шишек, пока научились хотя бы более-менее ездить по ровным дорогам. Рука непроизвольно, как на автопилоте, сразу же панически тянется в сторону Чана, ища опору хоть в чём-нибудь, и находит её в тёплом предплечье, моментально обхватывая его так, будто бы это вопрос жизни и смерти. Чан украдкой уголки губ приподнимает, наблюдая за нервозностью Минхо, позволяя тому делать (со своим телом в том числе) всё, что только заблагорассудится — в конце концов, он спрашивал скорее шутя и не всерьёз, никак не ожидав реального соглашения на эту спонтанную авантюру. В итоге пострадавшей от чановой идеи стороной становится Минхо. Кстати говоря о нём: невооружённым глазом можно заметить, как лёгкая дрожь то и дело пробегает по всему его телу, а глаза судорожно мечутся от скейта к Чану, от Чана к Чанбину, от Чанбина обратно к скейту, и так по кругу. Если быть до конца честным, это было действительно такой себе затеей, и Минхо уже сто раз успел пожалеть о том, что вообще согласился на это. Но внезапно его настрой меняется на все сто восемьдесят, ведь эй, он же умеет ездить на велосипеде, верно? Даже без рук может с лёгкостью проехать около десятка метров, так почему его так знобит из-за какого-то там простенького скейта? Да и в глазах новоиспечённого знакомого (язык не поворачивается сказать слово «друг») в лице Чанбина не хочется выглядеть как-то совсем уж жалко. Так что вся эта мгновенно выстроившаяся цепь умозаключений медленно, но верно приводит Минхо к тому, что тот, сжав челюсть до проступивших тонких венок по всему лицу и кулаки до побелевших костяшек, резким движением переставляет вторую ногу с асфальта на доску и… Что ж, по крайней мере, он может стоять. Даже почти что ровно. Внутри появляется какое-то странное чувство желейности из-за того, что становится намного тяжелее пытаться поймать равновесие всем телом, а не только корпусом, как на всё том же привычном велосипеде. По крайней мере это хорошее начало для такого профана в скейтбординге, как Минхо, и он мысленно хвалит самого себя за смелость и решительность. Чувство гордости и приятное послевкусие маленькой, но значащей победы дурманит голову, поэтому Минхо решается перейти к следующему шагу. Оторвав взгляд от земли, он пересекается глазами с Чаном и делает несколько кивков головой, мол, всё в порядке, чтобы после всё ещё слегка неуверенно отпустить его предплечье (в которое, кстати, успел впиться до белесых лунок от ногтей). Минхо окончательно выпрямляется из полусогнутого состояния и теперь контролирует баланс уже обеими руками, с этого момента полагаясь только на свои собственные силы. Это ощущается… интересно. А ещё необычно и непривычно. Минхо всё также не фанат скейтов и не признаёт весь этот фанатизм по ним, но теперь, возможно, будет по-тихому заимствовать доску у Чана для тайных тренировок (его гордость просто не позволит признать напрямую, что ему, вроде как, понравилось). Конечности периодически подталкивает ветром из стороны в сторону, так что доска незначительно ёрзает туда-сюда, всё никак не решаясь сдвинуться. Минхо не видит, но за его спиной Чанбин стоит с едва заметной улыбкой, выраженной одними уголками губ, и хоть ему должно быть откровенно плевать на младшего (Чанбин всё ещё относится к нему с толикой презрения по собственным весомым причинам), но эти неуверенные пробы пера в скейтбординге почему-то выглядят… не такими уж и раздражающими, как он ожидал? Внезапно, по какой-то необъяснимой причине, Минхо захотелось понять. — Как думаешь, я могу… попробовать проехаться? — мнётся, взвешивая все «за» и «против» спонтанного решения. — Учитывая, что ты вряд ли ещё когда-нибудь захочешь встать на скейт, то попробуй. Была не была. В подтверждение своих слов, Чан одобрительно кивает головой пару раз и поднимает вверх сжатые кулаки в поддерживающем жесте, не забыв одарить Минхо фирменной улыбкой с ямочками и во все тридцать два. Со стороны Чанбина, до этого предпочитающего молча наблюдать со стороны, также слышится ободряющий восклик (последующее за ним немного неловкое «будь аккуратнее» на грани слышимости, похоже, так и остаётся вне внимания). Возможно, это даже к лучшему, ведь это неожиданное и необъяснимое беспокойство за целостность задницы Минхо вводит в ступор и, если быть совсем уж честным, слегка тревожит. Чанбин не хочет иметь хоть какое-то отношение к нему помимо нейтралитета, но что-то внутри всё равно упорно сподвигает его на такие нелогичные действия и чувства. Глубокий вдох. Шумный выдох. Кожа покрывается мурашками с головы до пят, а к горлу подкатывает тошнотворный ком, потому что страшно, без шуток страшно, до лёгкой дрожи в коленях. Минхо ведь не рос с дворовой шпаной, к травмам и ранам не особо привыкший. Как в детстве научился на велосипеде ездить, так больше ничего нового и не пробовал, так что вполне реальная возможность кубарем слететь со скейта абсолютно не прельщает. Не зря ведь говорят, что самое главное в любом новом деле — начать. У Минхо вот всё никак не получается, всё тело будто бы заклинило или парализовало. Страх физической боли пробирается по нервным окончаниям прямиком к головному мозгу, и юноша уже почти сдаётся, почти спрыгивает со скейта и почти принимает своё жалкое поражение. Почти, потому что не успевает он оторвать ногу от шершавой поверхности доски, как Чанбин, подстрекаемый всё теми же странными противоречиями внутри, бесшумно сзади подкрадывается и слабо, всё ещё давая шанс на побег, толкает Минхо в спину, приводя скейтборд в движение. Минхо натурально и совсем «не по-мужски» взвизгивает едва ли не на всю улицу. Он почти теряет баланс и клюёт носом вперёд, но вовремя расставляет руки в стороны для баланса и возвращается в строй, в панике успев мысленно попрощаться со всеми знакомыми. Скорость совсем небольшая, ведь Минхо не настолько смелый, чтобы оттолкнуться ногой и проехаться немного дальше, так что скейтборд едет ещё по инерции от толчка Чанбина, но и так с головой хватает. Этого слабого импульса вполне достаточно для того, чтобы полы пиджака немного колыхались на встречном ветру, а на лице расцвела беспечная возбуждённая улыбка. Такая мелкая проделка, хоть и чуть ли не до смерти напугавшая, отзывается в теле всплеском адреналина и эндорфина, и это чувствуется так легко и прекрасно, что с губ слетает заливистый радостный смех. Минхо в порыве чувства гордости собой даже умудряется обернуться назад к парням, чуть поодаль следующим за ним для подстраховки, и так умилительно машет им аккуратной ладонью, излучая полный спектр позитивных эмоций, что даже холодное сердце Чанбина даёт трещину во льду (о дрогнувшей душе Чана ничего и говорить не стоит: он смертельно влюблён в этот огонёк внутри младшего). Внезапно Минхо замечает резкую перемену выражения лица Чанбина, исказившееся теперь в беспокойстве, за которым следует чаново испуганное, почти на грани истерического: — Минхо, сзади! А дальше только перевернувшийся скейтборд и трёхэтажный мат грубым мужским голосом.±±±
Лучи полуденного солнца заставляют болезненно жмуриться, пока перед глазами пляшут тёмно-фиолетовые и бензиново-зелёные пятна, выжженные ярким светом на сетчатке. Кожаная поверхность чановых наушников неприятно липнет к влажной шее, натирая её наравне с жёсткой стойкой пиджака, так что приходится ослабить узел галстука и слегка растянуть воротник рубашки, уменьшая площадь соприкосновения с кожей. Помимо щеки, чёрные пластыри (тоже чановы) теперь красуются ещё и на обеих ладонях, превратившиеся в новёхонький трофей за одновременно самое неловкое столкновение с незнакомцем и самую неудачную первую езду на скейтборде. У Минхо вообще складывается ощущение, что всё в нём — чаново. Куда ни глянь, то тут, то там маячат пазлы воспоминаний с Чаном, какие-то старые и укоренившиеся, как выпирающий шрам на левой коленке после первого совместного похода в бассейн, а какие-то совсем новые и свежие, как розовые покраснения от неслучившихся ссадин вокруг пластырей. Не то чтобы Минхо был против, нет. Только пугают эти прочно вросшие чановы корни до чёртиков. Кстати, вспомнишь солнце — вот и лучик. Чан, ни сном ни духом не сведущий о мысленных тяжбах Минхо, во время одного из разогревочных прокатов по всей площадке цепляется за него взглядом и так же, как и Минхо с полчаса назад, машет ему рукой. Только, в отличие от некоторых невнимательных неудачников, не врезается ни в кого и не падает позорно на асфальт, а вполне себе спокойно проезжает мимо и под конец даже успешно встаёт на идеально чистый мэнуал. Подумаешь, Минхо, вообще-то, тоже умеет ставить велосипед на дыбы, а уж он-то явно потяжелее этой несчастной дощечки на колёсиках. Или, возможно, Минхо просто не может примириться со своим тотальным поражением скейтборду. Чуть поодаль в гордом одиночестве наматывает круги Чанбин, облюбовав себе единственную в парке рампу и оттачивая на ней стеллы или стенды, а может и то, и другое, Минхо не особо стремился запомнить все эти новомодные специфические словечки. Вообще, стоит признать, Чанбин выглядит неебически горячо: он всегда одет как с иголочки (достаток, очевидно, поспособствовал этому) и любая вещь сидела на нём непозволительно хорошо, подчёркивая все преимущества посещения спортзала. Если зачастую Минхо цеплял людей своими точёными чертами лица, а Чан — душой нараспашку и необъятной любовью ко всему миру, то Чанбин, безусловно, покорял сердца своей превосходной физической формой. Надо отдать должное, по этому параметру ему уступал даже Чан, тело которого являлось номером один в списке Минхо (и нет, никакой похабщины, у него было достаточно цензурных возможностей изучить его вдоль и поперёк). Но, возвращаясь к событиям настоящего момента, именно сегодня Чанбин выглядит по-особенному хорошо: его любовь к чёрному полностью оправдывала себя, этот цвет шёл ему как ничто иное лучше, а ещё Минхо впервые видит, чтобы простую, казалось бы, неказистую кепку так нестандартно модернизировали, добавив к ней полуметровый платок в тон. Наверное, где-нибудь в столице это было писком моды, и многие молодые люди таким промышляли, но куда уж их провинциальному городку угнаться за западными тенденциями — тем удивительнее было видеть такое утончённое чувство вкуса у жителей глубинки. Из размышлений о высоком мире моды и недостижимого уровня столичной жизни вырывает далёкое карканье вороны, где-то на нижней границе уровня слышимости. Наконец выныривая в реальный мир, Минхо краем глаза успевает уловить, как Чан после большого круга по всему скейтпарку заезжает на ближний фанбокс. Он сразу же подкатывает на правую сторону к перилам — наверняка сейчас будет в очередной раз пытаться сделать что-то вроде слайда или грайнда, Минхо всё так же с трудом разбирался в тонкостях этих терминов. С первого раза, ожидаемо, ничего не выходит: доска соскальзывает с металлической трубы, не задержавшись и несколько секунд, и Чану одним только чудом удаётся удержать над ней контроль, хоть и приземление получается довольно жёстким. Минхо остаётся только гадать, какая у скейтеров ситуация с суставами после таких-то развлечений, не самых полезных для опорно-двигательной системы. Они случайно пересекаются взглядами, успевают до того, как Чан разворачивается и едет на вторую попытку, и Минхо был бы полным мудаком, если бы не улыбнулся поддерживающе и не поднял высоко над головой пальцы вверх. Казалось бы, такая незначительная мелочь, только вот старший в ответ сияет улыбкой до дёсен и, воодушевлённый внезапным зрителем, снова заезжает на фанбокс. Итак, вот он подъезжает к перилам, делает идеальный олли, закидывает переднюю часть скейта вместе с колёсиками на металлическую трубу и… Ох, чёрт, всё идёт совсем не по плану. Чан снова теряет равновесие, но в этот раз удержать доску под ногами не получается. Она предательски соскальзывает и отлетает куда-то в сторону, из-за чего столкновение с грубой поверхностью ДСП приходится уже на чановы предплечье, бедро и колено. С губ Минхо неосознанно срывается болезненный вздох и глаза прищуриваются от пробежавших по коже мурашек одновременно с тем, как Чан по инерции перекатывается пару раз по площадке и окончательно замирает, упав на спину абсолютно неподвижно. Поначалу у Минхо даже вырывается парочка беззвучных смешков, он достаёт телефон и щёлкает пару увеличенных снимков с мыслями вроде «жаль, что не успел заснять это на видео». Он не первый раз наблюдает за такими тренировками, и это далеко не впервой, когда старший претерпевает поражение, калечясь от неудачных трюков. В прошлом у него были и куда более травматичные приземления, но ничего, дожил же до 16 лет. Только вот Чан так и остаётся лежать безвольной тушкой, не подавая вообще никаких признаков жизни, и в этот момент что-то внутри, скорее всего желудок, неприятно скручивает назойливым чувством тревоги. Минхо нервно, с предательски вырвавшейся дрожью в голосе окликает по имени, но Чан не реагирует ни вербально, ни даже простейшими жестами, и теперь уже сердце ухает куда-то глубоко вниз: даже Чанбин, находящийся прилично дальше их обоих, услышал оклик и теперь в той же мере вопросительно переглядывался с младшим. Горло сводит неконтролируемым спазмом, так что с губ вместо членораздельных слов срываются разве что неразборчивые хрипы. Минхо бросает попытки вербальной коммуникации и моментально срывается со своего места в сторону фанбокса, преодолевая расстояние в десяток метров за считанные секунды одновременно с мозговым штурмом оказания первой помощи. На глазах успевают выступить слезинки панического страха, размывая и без того нечёткую картинку мира перед собой, а желание отойти проблеваться набатом бьёт в голову. Проигнорировав всё позывы, Минхо, не раздумывая, падает незащищёнными коленями на всё тот же избитый ДСП, даже не почувствовав в моменте жгучей боли сквозь брючную ткань. Всё ещё повреждёнными после собственного падения ладонями он упирается по бокам от головы Чана, чтобы с отчаянной паникой заглянуть в его лицо, выискивая малейшие признаки нахождения в сознании. Каким же удивлённым оказывается Минхо, когда Чан, вполне себе живой и, кажется, даже в почти полном здравии, переводит расфокусированный взгляд на него, будто с трудом концентрируясь на привычных чертах лица прямо над собой, и вяло шевелит губами. У Минхо уши до сих пор заложены из-за такого резкого скачка стресса и, возможно, давления, так что он сглатывает удушающий ком в горле и выдаёт первое, что приходит в абсолютно пустую сейчас голову: — Что? — Говорю, небо такое красивое сегодня. А ты ещё красивее, — и расплывается в такой влюблённой улыбке, что аж скулы слащавостью сводит. — Ты, блять, совсем больной?! Минхо пиздец как хочется врезать Чану.You hit me yesterday Because I made you cry
Если бы эмоциональный взрыв мог быть ощутимым на физическом уровне, то его ударной волной уже окатило бы всё окружающее в радиусе километра от скейтпарка; эффект был бы ничуть не хуже, чем от современных атомных бомб. Минхо к концу предложения срывается на крик и разве что выть не начинает, потому что внутри бушует целый ураган из чувств, вмещая в себя спектр от тотального облегчения, что этот придурок не убился к чертям собачьим, до кипящей злости и разъярённости, ведь Минхо так сильно испугался, чтобы в итоге оказалось, что всё это было беспричинным. Нет, конечно же он безмерно счастлив, что с Чаном всё в порядке и он только зря накрутил себя, но почему он внезапно повёл себя как самый отвратительный детсадовец? Прокручивание всех этих мыслей заставляет Минхо оказаться на очередном кругу ада чрезмерной эмоциональности, и он правда старается сдержать всю вселенскую обиду в себе, но чувства снова берут верх над здравым смыслом, а непрошенные слёзы окончательно застилают взор перед собой, так что у Минхо не остаётся ни единого шанса против накатывающей истерики. — Ты ёбаный эгоист! Эгоист, слышишь? Ты вообще понимаешь, как я испугался за тебя?! — руки неконтролируемо трясутся, как и всё тело Минхо в целом, так что ему с трудом удаётся схватить Чана за грудки, грубовато встряхивая. — Я думал, ты уже отъехал в мир иной, а ты… — он знает, что гиперболизирует, что конкретно так преувеличивает, но это не даёт ни малейшего права Чану прыскать от случайно сказанного каламбура, ведя себя так беспечно и окончательно доводя этим Минхо до точки кипения. — Блять, да нихуя смешного, Чан! Ненавижу тебя! Ненавижу! Возможно, они ведут себя не слишком уместно, и их ссора переходит все допустимые нормы децибел для общественных мест, потому что с некоторых деревьев поблизости даже срывается несколько ворон с недовольным карканьем, но, похоже, что Минхо даже не слышит этого: в ушах снова высокочастотный писк, заглушающий все звуки вокруг, а перед глазами мутное месиво из неконтролируемо вытекающих слёз. Он будто бы теряется в пространстве и чувствует себя окончательно дезориентированным — неудивительно, что Минхо даже не замечает, в какой момент к ним вдвоём подлетает перепуганный до смерти Чанбин, откровенно больше переживающий за внезапную истерику младшего, чем за чаново разодранное до крови колено. Он силком оттаскивает Минхо, всё это время обессиленно колотящего ладонями по груди Чана, нервно подрагивающими руками протягивая бутылку воды из предусмотрительно захваченного шоппера. Чанбин едва ли не собственноручно заставляет сделать хотя бы несколько глотков и неуклюже, с непривычки, приглаживает чужие растрёпанные волосы в единственно доступной попытке успокоить. Рука было потянулась, чтобы приобнять нехило так дрожащего Минхо, но что-то внутри замирает против, так что ладонь останавливается на полпути, мягко похлопывая по плечу. Чанбин украдкой кидает свирепый взгляд на пострадавшего, и чего выпавший из момента Минхо также не видит, так это уже несколько минут как кардинально переменившийся взгляд Чана, наполненный в равной степени сожалением и раскаянием.±±±
Последний десяток минут прошёл буквально как в тумане. Минхо помнит события отрывками, будто бы всё это вовсе и не с ним происходило, а он был так, лишь незначительным третьим лицом в этой истории, не больше, чем наблюдателем со стороны. Вот мелькает обрывок, где Чанбин деликатно, но достаточно настойчиво вытягивает из слабой хватки Минхо бутылку, выливая остатки воды на всё ещё кровоточащее колено Чана, чтобы промыть рану от прилипших пыли и грязи. А вот всё тот же Чанбин срывается на откровенную ругань, потому что чановы школьные брюки в районе колена разодраны без шанса на восстановление, а оставлять кровавое месиво открытым для инфицирования как-то уж совсем не комильфо. В какой именно момент старшему в голову приходит цепочка гениальных идей — Минхо в душе не чает, но теперь они все трое сидят друг напротив друга на всё том же неизменном ДСП, каждый кто в чём хорош: Чан с перемотанным вокруг колена чанбиновым платком, Минхо с припухшим и покрытым красными пятнами лицом на пару с раздражающей икотой, а Чанбин… Чанбин, кажется, преисполнился в своём сознании. Атмосферка вокруг парней не то чтобы хоть ножом режь, но назойливое ощущение недосказанности и неловкости настойчиво зажимает их в свои объятия, не позволяя продохнуть. Минхо старается не думать вообще хоть о чём-то серьёзном, отдавая приоритет тоскливым мыслям о том, что ему действительно нравилось, как смотрелся чанбинов платок в комбинации с кепкой. Но Чану нужнее, и, возможно, Минхо уже отошёл от истерики и теперь не так сильно сердится на него. В конце-концов, лежачих же не бьют, да? — Выглядит так, что мне лучше сегодня не возвращаться домой, — попытка разбавить гнетущую атмосферу оказывается успешной, судя по тому, как со стороны двух других парней слышатся негромкие смешки. — Можно мне перекантоваться у кого-нибудь из вас, пока я не зашью джинсы или не найду способ создать машину времени, чтобы вернуться назад в прошлое? Если быть честным до конца, то даже если бы Минхо хотел, он всё равно не смог бы долго злиться, хоть как сильно не ранило его такое безответственное поведение, потому что Чан, пусть и всё так же остаётся полнейшим кретином, но он, стоит признать, очень забавный кретин с неплохим чувством юмора. Так что, пожалуйста, не осуждайте Минхо за вырвавшееся хихиканье: он правда старался оставаться сдержанным и, вроде как, обиженным. — Даже не знаю, какой из этих вариантов звучит реалистичнее, — он нарочито долго протягивает гласные, всё ещё делая вид, что не слишком-то и заинтересован в диалоге. — Хм, но если ты вернёшься назад в прошлое и не разобьёшь колено, значит, у тебя не будет причин создавать машину времени, так что тебе некуда будет возвращаться. Итого вселенная схлопнется, — негромко рассуждает Чанбин, скорее озвучивая мысли вслух. — О, ну уж нет, я не хочу умирать только из-за того, что дома тебе надерут зад за порванные штаны. — Ого, да ты, оказывается, в умные мысли о великом умеешь. — А нахуй тебе не сходить? На пару секунд после короткой словесной перепалки воцаряется абсолютная тишина, которая тут же сменяется заливистым смехом всех троих. Минхо буквально смеётся до слёз в уголках глаз, всё ещё не переставая икать, из-за чего на выходе получается адская смесь из прерывистых смешков, вызывающая новый приступ истерического смеха. Внезапно вся эта ситуация кажется такой глупой и бессмысленной, осознание этого окончательно разрушает ауру неловкости, и Минхо решает поставить точку в этом на сто процентов абсурдном дне. Он поднимается с насиженного места, не забыв предусмотрительно отряхнуть школьные брюки от пыли, подходит к Чану и неуверенно протягивает руку с едва слышным: — Давай, вставай, надо отвести тебя домой и обработать колено. Я, вроде как, не хочу, чтобы ты умер раньше времени от столбняка. Чану требуется определённое количество времени для обработки реплики и вложенной в неё интонации, но уже через несколько мгновений он расплывается в однозначно радостной улыбке, принимая руку помощи и рывком подтягиваясь наверх. Да, возможно, это было необдуманным решением, потому что в колене простреливает болью и Чан не по своей воле заваливается на Минхо, но его с готовностью встречают как никогда родные объятия, и чёрт. Похоже, что именно так и выглядят настоящие, почти семейные отношения. — Прости, мне правда так жаль, что я заставил тебя волноваться, я не подумал, что ты так отреагируешь, и я просто… — «влюблённый придурок» так и остаётся невысказанным, потому что совесть не позволяет. Ну и может совсем немного мешает рука Минхо, резко заткнувшая его (всё ещё достаточно аккуратно и без реального насилия). — Всё нормально. Я уже не злюсь, но ты точно нанёс мне психологическую травму. И я больше ни за что в жизни не пойду с вами в скейтпарк. И подкаты у тебя хреновые, Чан. Из общего с небом у нас только голубизна, иф ю ноу вот айм толкин эбаут, — Минхо абсолютно отвратительно играет бровями, но старший просто не в силах не рассмеяться из-за очередного каламбура, так что да. У них определённо всё налаживается. — Вы всё ещё самая отвратительная парочка типичных мы-не-встречаемся из всех, которых я только знаю. Какого чёрта я с вами вообще дружу, — доносится откуда-то снизу ворчание Чанбина. — Потому что ты меня очень любишь, хоть и находишься в стадии отрицания, — Чан подмигивает в самой неудачной манере из всех возможных, но Чанбин не жалуется, потому что и правда любит этого непутёвого придурка. — И спасибо большое за платок, я обязательно верну его как только постираю или сдам с химчистку. — Да не парься ты. Останется тебе в качестве трофея за самый непрофессиональный слайд в мире. Но тебе реально стоит постирать платок, если только не хочешь прослыть кем-то типа вампира. — Я, конечно, очень ценю ваши тонкие душевные разговоры, но у нас тут всё ещё пострадавший, истекающий кровью, так что как насчёт продолжить обмен любезностями дома? Сквозь всю реплику сквозит нотками раздражённости, но не то чтобы из-за дружеской ревности или чего-то такого, нет. Минхо вполне, даже с головой хватает внимания со стороны Чана, уж на это он действительно не жалуется. Только вот он действительно переживает за старшего, а если быть точнее, то за его открытую ко всем мерзким инфекциям рану, и Минхо крайне не хотелось бы, чтобы впоследствии Чан слёг с воспалением или, чего хуже, с заражением крови. Сепсис в равной степени распространённый и смертельный, так что у Минхо были серьёзные и обоснованные причины для беспокойства за жизнь этого беспечного придурка. — Окей, тогда предлагаю всем втроём ко мне домой. По крайней мере, при вас мне не оторвут уши за порванные джинсы.±±±
В квартире Чана пахнет свежестью и комнатными растениями. С кухни тянется тёрпкий шлейф жареной рыбы (Чан без ума от морской кухни, и его мама по возможности старается радовать сына какими-нибудь морскими обитателями к обеду), и Минхо даже не пытается скрыть жалобное урчание живота. Не то чтобы он был так сильно голоден или в восторге от чего-то рыбного, скорее с точностью да наоборот по обоим пунктам, но именно с этой просторной квартирой у него связаны все самые драгоценные воспоминания под грифом «особенное». А ещё Минхо слукавит, если скажет, что хоть раз отказывался от стряпни чановой мамы: по его подсчётам, именно из-за аппетитной выпечки этой щедрейшей женщины этим летом он понравился на добрые пару килограмм. Но он не жалуется, разве что Чан теперь слишком много внимания уделяет его округлившимся щёчкам. Цепочку мыслей прерывает уже вышеупомянутая женщина, выскочившая в коридор со слегка растрёпанными волосами в пучке и мукой на фартуке. Стоит признать, она выглядит просто очаровательно с этим рассеянным взглядом, блуждающим от Чанбина и Минхо до подозрительного, явно не чанова платка на его колене. Даже если она что-то и хотела сказать или спросить, возможно даже сразу огреть сына полотенцем, так удачно оказавшимся в её руках, вместо этого она расплывается в приветливой улыбке (практически идентичной чановой) и, как и положено, оказывая самый дружелюбный приём гостей в мире. — О, мальчики, вы чего так рано? Чан говорил, что вы до вечера гулять будете. Что-то стряслось? — о, все прекрасно поняли этот очевидный намёк, но никто не осмелился сказать правду. — Ладно, чего это я с расспросами пристаю. Пожалуйста, проходите, не стесняйтесь, чувствуйте себя как дома. Я как раз закончила с обедом, так что приглашаю всех к столу. — Я бы с радостью, но мне нужно скоро уходить на допы, так что… Я обязательно заскочу к Вам в следующий раз! И на обед, и на ужин, и на чай, вы же меня знаете, — негромко смеётся Минхо и встречает в ответ такую же улыбку со слабыми кивками головы в знак понимания. — Да, конечно, Минхо, удачи тебе в новом коллективе. Что насчёт тебя, Бинни? Ты же не откажешь старой одинокой женщине в компании? — она с притворной грустью вздыхает, явно зная, как очаровать кого угодно всего за несколько секунд. — Мааам, да ладно тебе, не такая уж и старая и одинокая, не выдумывай! Но да, вы можете ненадолго оставить нас с Минхо наедине? Хочу приободрить его перед первым занятием. Просьба встречается согласным мычанием со стороны мамы, а Чанбин, уже успевший заранее стянуть кроссовки и прилежно оставить их на подставке для обуви вдоль стенки, пересекается своим обеспокоенным взглядом с чановым. На душе кошки противно скребут из-за непонятных (вполне понятных, правда только одному Чанбину) переживаний, но он с лёгкостью распознаёт нужду и искренность в просьбе, так что не вмешивается и покорно следует за женщиной на кухню. Минхо и Чан остаются одни. — Волнуешься? — для старшего не составляет труда заметить покрасневшую из-за нервных покусываний нижнюю губу и содраную почти до крови кутикулу на пальцах – укоренившиеся вредные привычки Минхо. — Если честно, то очень. Ты же знаешь, из моей прошлой группы никто не перешёл со мной, так что я окажусь с абсолютно незнакомыми мне людьми и… Вдруг я не смогу ни с кем подружиться? В глазах Минхо проскальзывает назойливый страх в паре с перманентной неуверенностью в себе, и Чан так хочет заменить эти дурные чувства на самые яркие звёзды во вселенной, если не подарить весь космос сразу. Правда из доступных вариантов у него лишь крепкие объятия до воображаемого хруста рёбер, но Чан не жалуется, никогда бы не. — Эй, ты же буквально самородок в человеческой руде! Не дай им тебя убедить в обратном, хорошо? Если они не заметят твоё огромное доброе сердце, они кретины, не заслуживаюшего твоего внимания, так и запомни, — недолго думая, Чан добавляет уже более тихим голосом, почти на грани шёпота. — Всё будет хорошо. Обещаю, котёнок. В порыве безрассудных чувств Чан коротко прижимается губами к чуть более тёплому чем обычно лбу Минхо, оставляя после себя перманентное ощущение обжигающего поцелуя. По всему телу пробегается табун мурашек, ведь это действительно так приятно, и младшему стыдно признавать, но это действительно то, чего ему иногда так не хватает. Только вот в итоге Минхо откровенно теряется в попытках понять, от чего же его лицо так сильно рдеет: то ли от ласкового прозвища, то ли от не совсем типичного жеста в их взаимоотношениях, то ли от такой неуёмной любви. Не своей. Они кратко обмениваются прощальными улыбками, Минхо шепчет смущённое «спасибо за всё, Чан» и сразу же спешно ретируется из этой многострадальной квартиры, хранящей в своих стенах слишком много секретов.