Рассвет над ледяной гладью

Тучи сгущались, небо над островом Наруками темнело и воздух казался наэлектризованным и сдавленным, спертым. Тёплая ласковая ночь сменилась мрачным днем. Птиц не было слышно, их ласковая песня стихла ранним утром, когда едва выплывшее из-за горизонта солнце скрылось за грозовой тучей. Люди прятались в домах в страхе познать гнев Её Превосходительства, молились и складывалось лепестки сакуры у алтаря. Торговцы ещё оставались, хоть и оставались готовы к тому, что неудержимая стихия может обрушиться на них со всей своей силой: выручка оказывалась важнее. Все ждали, когда же небо наконец разразится горькими слезами, отчаянными и болезненными, ударит гром, разразится волей и яростью архонта. Но небо молчало: не роняло слезинки, не блестело грозовыми всполохами и не нарушало тревожной тишины. Аяка будто не замечала того, как сгустились тучи, как потемнело небо, и как тревожно казалось за окнами: её занятия икебаной окончились, времени было так немного, что, казалось, её движения могли потерять привычное изящество. Но шаги были настолько легкими и быстрыми, что одна из служанок даже не успела отреагировать. — Ой? — Она продолжила после секундной паузы, что ушла у неё на понимание ситуации. — Доброе утро, госпожа Камисато. Вы хотели что-то попросить? — Доброе утро, не совсем, я хотела спросить, — вздохнула Аяка, отчего-то чувствуя, как сама напряжена, — Тома еще не вернулся? —  Ещё нет, он все ещё на Рито, я думаю. Но мы ждём его и важного гостя к вечеру. Конечно, Аяка знала. Она знала о гостей и, более, это была её идея, когда речь зашла об осеннем фестивале. В это время, как она знала, в Мондштадте убирали урожай винограда, вино лилось рекой и яркое золотое солнце играло на пожелтевшей траве. Мысли о том, чтобы импортировать вино из самого сердца виноделия всего Тейвата, шли сами. Они стали делом. Если небо не обрушит на Иназуму гнев электро архонта, этим вечером в поместье клана Камисато прибудет лично Дилюк Рагвиндр, и девушку волновало даже не то, какие слухи о его сложном и тяжёлом характере ходили, и не то, что результаты их переговоров могли обернуться крахом, а нечто необъяснимое. Небо было почти чёрным, тревожным, и Аяка стояла у окна в секундном порыве мыслей. Отвлекаться перед такой важной встречей было непозволительной роскошью, ведь и ей самой стоило быть готовой к визиту, пока готовили комнату для гостей и стол. Нежными и слегка сладкими фиалковыми дынями пахло от Аяки, когда она высушивала волосы и меняла одежду. Сборы, привычные, повторение речи в голове, чтобы не ошибиться и не забыть мысль, были для неё успокаивающими. Да, не привыкать было Аяке к напряжённым разговорам — пусть брат и решал государственные вопросы и разговоры с генералом комиссии Тенре не были для неё в порядке вещей, и без того приходилось девушке искать общий язык с людьми. Но даже если ей и пришлось бы говорить с Кудзе Сарой, она тоже родилась и всю жизнь жила в Иназуме, и чужого, чуждого и странного отпечатка на нее не накладывал менталитет другой страны. Но сердце отчаянно трепетало. Оно продолжало биться так странно, когда пришло время скрыться за ширмой, где виден был лишь силуэт девушки, когда приближались шаги. Походка Томы казалась ей всегда не столько беспечной, сколько такой же лёгкой, какой ей казался он сам. Более тяжёлые, уверенные и размеренные шаги точно принадлежали гостю комиссии. Аяке больше не надо было волноваться и собираться с мыслями: отчего-то сейчас ей чувствовалось настолько хорошо, правильно и спокойно, что все былое волнение и напряжение ушло и в мышцах осталась лишь легкость, словно она искупалась после тренировки в искусстве меча. — Доброго вечера, мастер Дилюк, — наконец начала девушка, когда наконец услышала приветствие Томы. — Надеюсь, дорога до острова Наруками не причинила вам больших неудобств. Здравствуй, Тома. Аяка не ожидала, что переговоры пройдут настолько гладко и спокойно, что единственным, о чем она думала, было ожидание ужина и желание выйти из-за ширмы и увидеть наконец этого загадочного иностранца. Его голос и манера коротко и лаконично говорить, завораживала своей выведено строгостью, но не сухостью: как не выглядел Дилюк любителем пустой болтовни и отхождений от темы, так и был он тем, кто научен и привык говорить приятным изящным словом без лишних витиеватостей. Когда они встретились в зале для приёмов уже лично, без разделяющей их ширмы, Аяка замерла на самую долгую секунду в своей жизни, и, кажется, не она одна: они стояли совсем недолго и их взгляда не хватило для того, чтобы это было неприличным. Когда Аяка оторвала взгляд, Дилюк механическим, почти нервным движением поправил перчатки. Они обменялись ещё одним безмолвным взглядом. Небо над островом Наруками разразилось неудержными слезами, и волею Её Превосходительства Наруками Огосё чёрное непогожее полотно расчертило молниями. Гром тяжёлым утробным рыком самого элемента электро пронёсся через поместье, едва заметно вибрируя в тонких бамбуковых стенах и отдавшись трепетом в сердце Аяки. Она не заметила, что так долго смотрела в невозможные алые глаза напротив, словно пытаясь увидеть в них нечто, что даже не могла пока понять сама. — В честь начала нашего, надеюсь, выгодного сотрудничества и в благодарность за тёплый приём, хочу презентовать одно из лучших вин моей коллекции, — бутылка, которую Аяка приняла, выглядела значительно и дорого. — Красное сухое, пятнадцатилетней выдержки. Урожай винокурни 'Рассвет'. Сколько она ни пыталась сделать вид, что смыслит в подарке, но ей казалось весь её вид прямо кричит о том, что она выглядит так довольно от того, что сам факт получения подарка казался ей приятным. И, возможно, от того, что даже через перчатки руки Дилюка казались тёплыми, тоже, и её щеки слегка заметно зарделись. — Большое спасибо за такой дорогой подарок, — смущённо ответила Аяка. Дело было не то в том, что она правда не была уверена, как ей стоит сейчас распорядиться с подаренной бутылкой, не то в том, насколько непривычным было ей общение с иностранцем. В конце концов, границы Иназумы открыли не настолько давно, чтобы она успела привыкнуть к этому. — Мне попросить открыть её для ужина? — Возможно, подумала она, что, может, такие подарки были в порядке вещей для мондштадтцев. — Не стоит, — практически отрезал Дилюк. — Предпочитаю трезвость, к тому же… не думаю, что и Вашем юном возрасте стоит выпивать, — девушка робко кивнула, — но, думаю, этот скромный презент понравится комиссару Камисато Аято. Я предполагал, что вести разговор мне доведется именно с ним. — Мой брат обычно не участвует в подобных переговорах, — Аяка ответила с тоской. — Он слишком занят делами комиссии Ясиро и решает вопросы государственного уровня. Моя служба — общение с народом и организация мероприятий от лица комиссии. К сожалению, сегодня он не был в состоянии встретиться с Вами. Одна из служанок взяла вино, когда Аяка попросила отнести его в погреб, и стоило сесть за стол. Именно здесь видно было всю подготовку, что девушка вложила в эту встречу. Все усилия были видны в столе, который хоть не выглядел так, что вот-вот сломается от количества блюд, выглядел очень приятно. Рядом с одной из мисок ароматной лапши лежал завернутый в салфетку набор из ложки и вилки и, пусть эти столовые приборы выглядели скромно, Аяка хорошо знала, сколько стоило достать их в такой стране как Иназума. Возможно, догадывался и Дилюк, судя по тому, как одобрительно он кивнул, увидев их. В конце концов, девушка верно подумала, что принуждать гостя из дальней страны есть палочками было бы как минимум невежливо и неправильно. Мысли о брате заставили Аяку отчасти иначе взглянуть на Дилюка. Он все же выглядел не слишком старше Аято, будучи при этом не менее значимым человеком в своей стране. Вопросы он давно решал от своего лица и… сколько же этому молодому мужчине довелось пережить? На ум приходило их детство, когда понятно было, что детям пора вникать в дела родителей и комиссии Ясиро. — Братишка Аято, пойдём погуляем? — Этот вечер Аяка помнила как будто он был вчера. Брат даже не повернулся, он сидел за отцовским столом, горела свеча, а сам Аято удрученно обнимал руками голову, склонившись над одним из свитков. — Аяка, давай чуть позже, малышка, братик немного занят, — он повернулся лишь ненадолго и, увидев замершее в счастливом ожидании, но теперь отчаянно мрачнеющее лицо девочки, тяжело вздохнул. День был невероятно солнечный, стоило выбежать во двор и можно было поймать кристальную бабочку за огромное фиолетовое крыло. Аято умел их ловить, и довольная сестрёнка хлопала в ладоши каждый раз. После того взгляда и того вздоха Аяка не могла более оставаться в стороне от дел комиссии и клана. Тогда она сама настояла на том, чтобы заняться фехтованием, икебаной и каллиграфией, чтобы наконец быть признанной в среде иназумской аристократии. Чтобы иметь возможность помогать брату и вновь увидеть его отдохнувшего и весёлого с сиреневыми крылышками бабочки в мозолистых пальцах. То же самое ли это было и у него? Так же одномоментно, как после только грянувшей на улице молнии изменилась ли жизнь Дилюка после… Аяка думала, что по его молодому серьёзному лицу и умению держать себя — такому же, что у Аято — могла понять, после чего. Взгляд выглядел холодным и сухим в противовес тёплым приятным рукам. Секунды хватило девушке, чтобы вернуться к тому ощущению и подумать, что ей хотелось бы снова коснуться рук мужчины, понять, как неправильна одна эта мысль и проклясть её. — Я думаю, если сумма в три миллиона моры за партию с учётом транспортных расходов устраивает Вашу сторону, мисс Аяка, на этом мы можем заключить сделку, — на самом деле Аяка не отвлеклась и даже капли вида не показала, что думала о тех самых руках, что сейчас держали вилку. Взгляд хотел рухнуть на них, смотря, как аккуратный шов разделяет чёрную и алую кожу перчаток мужчины, но самообладание девушке не позволило — смотреть на сосредоточенное лицо Дилюка под пронзительным взглядом винных глаз было не менее завораживающим. — Если вам нужно время на то, чтобы подумать, я в любом случае задержусь в Иназуме, да и подписание договора импорта заставит себя подождать, — снова продолжил Дилюк. — Нет, я просто… извините, — такая ошибка, как промедление с ответом, замешательство и молчание доселе редкими были для неё, и сейчас, не подавая вида, что она корит себя за это, Аяка продолжила. — Я ожидала подобных расценок для товара такого высокого качества, от лица комиссии Ясиро заявляю, что полностью согласна на такие условия. По поводу юриста не переживайте, я уже нашла подходящего человека. — Кажется, пришло время удивиться вашей предусмотрительности, — серьёзность и сохранность из голоса Дилюка и не исчезла, но, несмотря на отсутствие изменений в лице, в голове словно просквозила улыбка. Аяка сдержанно улыбнулась и кивнула в ответ. — Наше с Вами сотрудничество очень важно как для комиссии Ясиро, так и для Иназумы в целом, — ответила она, словно пытаясь оправдать свои действия. — Все же, важно сейчас начать завести торговые отношения с иностранными партнерами. И это правда было важно для девушке. Она отчасти завидовала даже людям из комиссии Кандзе, кто занимался общением с иностранцами лично и постоянно. Когда-то и она привыкнет, хотя такое общение и было для неё огромной редкостью. Сейчас же оно было для неё в радость: пусть общение было деловым и коротким, наконец она могла пусть даже просто через слова и манеры, но узнать мир за пределами островов чуть лучше. Трапезу завершили сакурамоти и зелёный чай одного из дорогих сортов. Вкус был привычен, и успокоенное состояние после того, как они все же нашли общий язык, делало чай ещё вкуснее и приятнее. Было тепло, несмотря на то, что из-за дождя на улице должно было быть сыро и промозгло. Будто Аяка сидела у тёплого костра или же, как в совсем давнем детстве, сидела, прислонившись к Аято. — Очень приятный напиток, — Дилюк нарушил молчание, которое вдруг воцарилось во время десерта. Девушке было слишком неловко говорить что-то в ту паузу, да и давящей она не казалась: в конце концов, все вопросы, что были между ними, были улажены. — Приятно слышать, — кивнула Аяка. Отчасти, это была её заслуга: решение по поводу выбора сорта и правда было за ней, пусть и покупал его Тома, а заваривал кто-то из слуг в поместье. — После такого продуктивного вечера я хотела предложить Вам небольшую прогулку по окрестностям, чтобы освежить разум, но извините за такие погодные условия. В конце концов, для Иназумы это не редкое явление. Дождь и правда все ещё лил, хоть гроза и закончилась и сам дождь стал менее обильным и шумным. Небо успокаивалось, но вряд ли его слезы утихомирились бы к утру. Лужи высохли бы и того хуже, к завтрашнему вечеру, если погода позволит солнцу выйти из-за тяжёлых облаков. Все же, пусть для Аяки не была большой проблемой такая погода… не заставлять в конце концов дорогого гостя вроде Дилюка гулять в воде. Он в ответ на её слова лишь задумчиво кивнул, потирая пальцами подбородок: — Я не был бы против, только… если Вы и правда уверены, что этот дождь настолько сильный. — Я живу в Иназуме всю жизнь, я очень надеюсь, что этот дождь стихнет к утру. Что же так гложет Электро архонта, что слезы небес в её краях столь сильны, — вздохнула Аяка. — Неужели в Мондштадте все иначе? — Поверьте мне, да, я любил ласковые летние дожди, когда был немного моложе, чем Вы сейчас. — Вот как, — Аяка кивнула. — Я не посоветовала Вам вовсе выходить из имения. Я распоряжусь, чтобы Вам постелили постель. — Будет очень бестактно отказаться от вашего предложения, но и пользоваться гостеприимство Вашей семьи с моей стороны — огромная наглость, — задумчиво размышлял Дилюк. — Я настаиваю, чтобы хотя бы сегодня Вы остались в имении. Если и дальше оставаться здесь будет Вам неприятно, — Аяка горько вздохнула, — будет организовано пребывание на постоялом дворе недалеко от столицы. Оттуда великолепный вид на Великий храм Наруками. По тому, как Дилюк позволил прислуге проводить себя в комнату и его широкая спина скрылась за одним из поворотом, а уверенные шаги стихли, заглушенные шумом дождя, было ясно одно: на это предложение Аяки он согласился.