Сын амазонки

      

«Из соединения рождается гармония».

             — Я так много должен еще рассказать тебе…       Владимир был растерян — наверное, впервые девушка видела своего жениха таким. Глаза его однако блестели...       Он же хочет, он тоже хочет этого…       Анна коснулась его щеки. Легкая щетина царапнула ладонь. Владимир забыл обо всем, когда бросился ей на помощь.       — На это будет вся наша жизнь.       Царевна потянула его на лужайку, но молодой человек снова остановил ее порыв.       — Пойми, я не противлюсь, Аня… Просто не хочу, чтобы было как у отца и матери. Они ведь тоже… так.       Анна невольно хмыкнула про себя: ну, по крайней мере, ее жених не являлся незаконнорожденным, хотя бы по меркам соседнего государства. И тут же поняла, что ей абсолютно, совершенно безразлично это. Да будь он даже не из знати по происхождению. Разве это остановило бы ее? Ни за что!       Сомневаться в нем было больно… Мириться с его виной — страшно… Но теперь все моменты слабости позади. О чем еще тут думать?       — Это не значит, что мы тоже расстанемся…       — Без сомнения, — помолчав и наградив ее быстрым взглядом, заключил Владимир. — К тому же, Романов вместе с Бенкендорфом крайне опасны. Они осмелились похитить тебя! Боюсь даже представить, что могло случиться.       — Это просто чудо, что ты оказался рядом, — Анна на миг вспомнила липкий страх, вызванный присутствием Бенкендорфа.       — Это не чудо. Они сами привезли меня сюда как пленника. Они все сделали сами. Так уж устроен мир, с его высшим промыслом, который не каждому дано осознать. Решение якобы собственное, но результат совершенно не предсказуем. — Решительный и серьезный, Владимир покачал головой. — Я отправил первому советнику доказательства, что поместье Репниных подожгли по указке Александра.       — Я знаю. Костя их принес.       Ну хватит уже болтать… Хотя его искренняя забота выглядела так трогательно.       — И я уверен, что Бенкендорф стоит за смертью Михаила.       Анна вздрогнула, но потом поняла, что он говорит о своем друге. Тревога змейкой пробежала по спине. Какие испытания пришлось пережить Владимиру, чтобы оказаться сейчас здесь, рядом с ней?       — Князь Николай считает, ты моя судьба. И очень хочет через меня добиться твоей верности Россу.       Владимир усмехнулся. Анна поймала его взгляд, в котором для нее сосредоточился весь мир со всеми своими неоднозначностями, неясностями и вечным выбором. Едва слышно выдохнув, она продолжила:       — А я хочу просто быть счастлива... — Царевна на миг умолкла и гордо вскинула голову. — Так что нужно делать?       Как жаль, что кольцо осталось во дворце… Анна неожиданно вспомнила про другое кольцо, на которое князь Николай так странно воззрился. Мельком увиденный, тот перстень показался красивым и элегантным, но более ничем не выделялся. Звездчатых рубинов в нем точно не было. Неужели он все же содержал в себе некую тайну, которую прочитал ее наставник? Или дядя просто его… узнал?       Смутное, неоформившееся подозрение промелькнуло в сознании, но она смогла только виновато пробормотать:       — Кольцо осталось в Петрограде.       Боже, как стыдно. Как она могла усомниться в его чести…       — Оно и не нужно, — бархатно мурлыкнул ее жених, не просто игнорируя вопросы «почему», а все понимая… и прощая. — Венок из ландышей для тебя, о моя прекрасная невеста… Вот только я никогда не учился плести венки.       Кончик его губ заскользил вверх. Владимир улыбался ей теперь тепло и немного лукаво.       Завороженно глядя в его сияющие глаза, растворяясь в них, словно в высоком утреннем небо, пронзенном лучами рассвета, царевна нашла ладонь жениха, теплую и большую, и потянула его за собой.       — Я научу…— едва слышно пообещала она.       «А ты научи всему остальному» — говорил ее взгляд…       Повинуясь невесте, Владимир опустился на землю вслед за ней.       — Чтобы веночек был крепким, в него вплетаются травинки и листочки. Вот так.       Только тогда Анна сумела отвести глаза. Она дышала глубоко, непонятное томление вызывало дрожь во всем теле и казалось, что только ее жених знал, как утолить эту жажду. Владимир сглотнул, взгляд опустился на вздымающуюся грудь, от чего девушка довольно улыбнулась, его ладонь накрыла ее руку, в которой она уже держала сорванный белый цветок. Голова закружилась, и Анна едва заставила непослушные пальцы приняться за венок, направляя его руки.       — Эта песня… — прерывисто начал Владимир. — Я рассказывал уже, что мужчины влюблены в Царицу Небес, а женщины считают себя ее неотъемлемой частью… Во время ритуала мы призываем Царицу проявить себя через невесту, которая приобщается к божественному и чувствует могущество и благословение Высшей матери мира. Мужчины же поклоняются в плотском соединении богине-невесте, даря ей свою любовь. – Он хмыкнул и добавил: — Наверное, нам это важно, чтобы избавиться от эгоизма в отношении к женщине.       Изумление быстро перешло в вопрос:       — Если через меня может проявиться богиня, то почему через тебя не может проявиться бог?       Владимир вскинул брови, но тут же лоб его разгладился:       — Я слишком долго был на Востоке, чтобы отрицать такую возможность. — В его глазах таился теплый отблеск улыбки. — В какой-то момент ты почувствуешь энергию, поток или пульсацию внутри. Дыши глубоко. И не сдерживай себя, ибо настоящее поклонение — это спонтанный и всепоглощающий акт любви.       Анна не вполне представляла, о чем говорит жених. Она лишь знала в общих чертах, что ему физически придется сделать. По обычаю амазонок больно не будет?       Владимир будто прочитал ее мысли. А, быть может, и вправду уловил образ в сознании, хотя она не сомневалась, что у нее на лице все было написано. Он едва заметно улыбнулся, а потом нежно дотронулся до спутавшихся волос.       — Я помогу, конечно. Однако ты должна понять прямо сейчас, что ощущения тела во многом обусловлены состоянием души. Какая-то боль, наверное, будет. Но что для тебя важнее: боль или счастье?       — Она станет частью счастья, — прошептала Анна, осознав это чуть ли не в тот самый миг, когда слова только слетали с его губ.       Владимир теперь смотрел на нее неотрывно и вдохновенно. Быть может, в предвкушении желанного действа. Священнодейства?       — Я буду там с тобой.       — В моем сознании?       — Нет, совсем по-другому. В гармонии.       Они не заметили, как веночек оказался закончен. Пальцы встретились и застыли.       Анна смутилась неожиданно для себя самой. Достала фляжку из кармана чужого плаща. Отпив глоток, промолвила:       — Здесь нет даже родника для омовения.       — Это неважно. Желание тоже бывает таким, необузданным, непричесанным снаружи, — он снова коснулся ее растрепанных волос. — Но чистым и трепетным внутри. С ароматом ландышей.       Медлить дальше не было смысла. Наставник учил, что глупо бояться неизбежного.       — Исследуй не просто тело, и ты познаешь суть, — добавил Владимир.       Анна решительно поднялась на ноги и, как в их первую встречу, но уже осознанно, продекламировала:       — Средь ландышей, под голубою луной,       Царица Небес там нас свяжет с тобой.       Он раскраснелась от собственной смелости. Владимир заулыбался до ушей, какое-то время неотрывно смотрел в глаза осмелевшей невесте, а потом осторожно возложил венок на ее голову, будто действительно совершал подношение в храме. Девушку бросало то в жар, то в холод, и она чуть не задохнулась, когда жених подхватил ее на руки.       Его губы коснулись уха, щекоча и вызывая дрожь.       — Тебя я несу на руках, не таясь,       Царица Небес освятит нашу связь…       Трепет во всем теле уже вызывал немыслимый восторг в душе. Она будет его женой… Анна подхватила, отрывисто и едва слышно:       — В примятой траве подношенье излей,       Из чаши сполна эликсира испей.       Что имелось в виду под чашей и подношением?       Глаза Владимира довольно смеялись, безмолвно отвечая на все вопросы.       Анна почувствовала землю под ногами — жених поставил ее в самом отдаленном уголке небольшой полянки, возле деревьев, где больше всего белело россыпей изящных цветов, и расстелил свой плащ. Однако девушка была погружена лишь в его бархатный баритон.       — Союзу свидетельства гор и полей,       Где я поклоняюсь Царице моей.       Теперь в серебристых омутах плескались только восхищение и обожание, благоговейные, как перед алтарем.       Он так представлял ее? Нет, это же его богиня. Кто его богиня?       Владимир уже был у ее ног. Она, это она… Анну полностью захватил образ из свадебной песни. Словно извне она увидела себя отчетливо и ясно — как стоит обнаженная в центре лучезарного сияния, распущенные волосы ореолом развеваются вокруг плеч, чаша в руках у живота искрит клубящейся жидкостью, где-то внизу горит огонь, изливаясь всполохами влаги... Необычные ощущения молнией пронзили тело.       Чаша — ее лоно?       Эта фольклорная песня казалась ранее слегка неприличной, но теперь Анна ощущала только силу, энергию, власть… которую хотела разделить с ним.       Владимир… его глаза горели. Он смотрел на нее неотрывно, стоя на коленях, и она опустилась к нему, улыбаясь довольно и многозначительно, точно богиня одаривала своей милостью.       Его глаза стали совсем близко. Восторженные и светлые, как небо. Они затягивали в небесную глубину, в которую хотелось броситься и лететь все выше и быстрее… Мой бог... Кому еще полагается вкусить любви Царицы?       Анна подняла голову, подбородок царапнуло, и его губы коснулись ее, прижимаясь все сильнее. Ее нижняя губа дрогнула, и в тот же миг верхняя оказалась захвачена его губами. Очень скоро языки исследовали друг друга в горячем танце, затягивающем в пленительный омут. Все прошлые поцелуи, которые они делили, не могли сравниться с этим. То ли потому что царевна объявила себя женой, то ли божественная энергия пульсировала в ней, перекрывая сомнения и неуверенность, то ли она понимала, что это всего лишь начало.       Ее собственный плащ уже лежал на земле, а руки жениха играли со шнуровкой платья. Бордовый шелк прошуршал, опадая вниз, за ним последовал и тонкий алый батист сорочки.       Владимир продолжал целовать ее, его пальцы скользили по плечам, по спине в медленном, бережном танце, легли на грудь, лаская то нежно, то властно. Губы мазнули по щеке, и щетина защекотала ухо.       — Моя богиня.       Анна чувствовала, как нега и томление наполняют тело, однако не расслабляя его, не позволяя безвольно растечься, наоборот, наполняя энергией и позывом к действию, вызывая жаркую пульсацию, схожую с биением сердца... Это оно и бьется, все быстрее и громче, заслоняя ночные звуки ландышевой поляны.       Мужские губы и руки продолжали свой ритуал и, уложив ее на спину, добрались до мягкости живота и сведенных бедер, которые призывно раздвинулись сами, допуская умелые пальцы до желанной чаши.       Теплая пульсация в какой-то момент стала настолько сладостно-нестерпимой, что заставила сесть и открыть глаза. Зрачки жениха были расширившимися, взгляд — сумасшедшим.       Анна потянула завязки рубашки, и Владимир быстро скинул мешающую преграду. Царевна осторожно погладила обнаженную грудь, прошлась по тугим бицепсам, коснулась обозначенных мышц живота. Он притянул ее к себе. Кожа к коже, волоски груди защекотали напрягшиеся соски. Осмелевшая рука скользнула к застежке брюк.       — Мой бог, — шепнула царевна, захватывая губами мочку уха возлюбленного.       Владимир вздрогнул и теснее прижал к себе невесту, которая сразу же отстранилась и потянула вниз остатки одежды, освобождая из плена его орудие любви.       Если она представляла свое женское естество, как зовущую, изнывающую чашу, то перед ее изумленным взором был священный жезл, наполняющий божественным подношением. Странный и прекрасный, будто не от мира сего. Анна провела ладонями по стволу, восхищаясь и удивляясь мощи и силе органа, дающего жизнь.       Владимир одним движением избавился от одежды. Теперь он смотрел на невесту потемневшими глазами, в которых, словно факел в ночи, горел решительный огонек. Анну затянуло в этот неотрывный взгляд, и она поняла, что сейчас произойдет. Ее возлюбленный сел, скрестив ноги, и поднял девушку, как пушинку, заставив развести бедра. Чаша открылась, готовая пролить эликсир на алтарь любви.       Царевна хотела что-то сказать, но сразу же забыла, что именно. Протяжный стон сорвался с губ. Горячий жезл опалил жаром еще сильнее, и Владимир отпустил ее бедра.       Резкая боль уколола и на миг вывела из облака пьянящего счастья, но тут же Анна встретила довольный взгляд своего суженого… теперь уже мужа! Его счастливые глаза и широкая улыбка заставили ее саму сделать глубокий вдох и тесно прижаться к нему. Они вместе навсегда, как два вечных принципа мироздания, как две части мозаики, сложившиеся наконец в прекрасный узор. Владимир оказался прав, как всегда: боль потерялась в летнем рассвете счастья.       — Моя богиня одарила меня самым драгоценным даром.       Руки мужа пробежались по ее спине, поглаживая и успокаивая, зарылись в волосах. Губы увлекли в нежный, глубокий поцелуй. Анна не заметила, как оказалась на спине, когда обнаженную кожу царапнула ткань плаща.       Владимир теперь возвышался над ней. Губы разомкнулись, позволяя выдохнуть и не задохнуться, и она сглотнула, ощутив его медленные движения. Чаша внизу горела, щекотала, дразнила, приглашала и наполнялась соками по мере его неторопливых толчков.       Он склонялся все ближе, вновь увлекая в глубокий поцелуй. Тягучий огонь внизу живота начал растекаться по всему телу, наполняя приятными всполохами… Царица в сладострастном танце…       — Закрой глаза, моя богиня, моя жена.       Ощущения стали еще ярче, и уже не было сил анализировать их умом, только отдаться их силе и направлять бушующий, как море, ритм любви. Ее бог был внутри нее, его толчки становились все более уверенными: то справа налево, то полностью выходя, а затем погружаясь еще глубже прежнего, то прерывисто, как ветер в парусах.       Сердце билось в унисон с его, все чаще, все сильнее… и в какой-то момент не захотело больше. Она — Царица всего мира, ее дыхание — это вечное колебание Вселенной…       Владимир резко вдохнул, выпрямился, его живот поджался, а она полетела в жаркое сладостное небо…       — Дыши, дыши глубже.       Ритмичные толчки продолжились, и Анна, едва отойдя от блаженной волны, в изумлении раскрыла глаза. Разве еще не все? Она где-то слышала… Что пустые сплетни в сравнении с игрой богов?       Владимир был напряжен. Он сам дышал размеренно и глубоко, но не прерывал свой настойчивый ритм соединения.       Он улыбнулся ей, криво и мечтательно, и она засмеялась, отдаваясь бесконечному потоку счастья, затем подалась навстречу мужу, подхватывая его движения.       Чаша снова заискрила, заклубилась, распространяя блаженные всплески на все тело, сводя бедра, вытягивая спину. Вскоре расплескалась вновь, куда более сладко и всеобъемлюще, разлилась счастьем в сердце.       — Люблю, люблю, люблю тебя.       «Люблю весь мир. Ты мой мир».       Анна больше не спрашивала себя, зачем сдерживается муж. Священнодейство продолжалось, и она вновь окунулась с головой в омут нарастающей страсти. Попыталась сжать играющийся с ее чашей жезл и не выпускать его из себя. Не отпускать никогда. Пусть вечно это будет так: небо сладости, вихрь блаженства, который захватывал и уносил ввысь, еще ближе к нему, к возлюбленному, единственному, родному.       Страстный поцелуй обжег губы, дыхание слилось... Владимир резко сел, увлекая ее с собой, не позволяя оторваться, захватив голову большими ладонями. Анна почувствовала его в себе так глубоко, как никогда раньше. Счастливая жена выдохнула в поцелуй, принимая жар дыхания, которое ее муж больше не сдерживал. Он запульсировал внутри властно и неотвратимо и омыл алтарь их взаимной страсти. Чаша наполнилась эссенциями жизни, расширяясь в единении мужчины и женщины, порождая экстаз, который взорвался по позвоночнику вверх, смел все преграды в теле, взвиваясь в небеса, в вечное присутствие богов. Где она и Владимир отныне были соединены навеки.