In Cold Blood

Черная машина медленно подъезжала к воротам. Начищенная до блеска дверца задних сидений приоткрылась, и на асфальт неуклюже спрыгнула маленькая девочка, а за ней и мальчик. Следом вышел высокий мужчина в старомодном пальто. Его взгляд завис на макушках детей. Возможно, он хотел им что-то сказать, однако, не меняя серьезного выражения лица, он поднял голову и зашагал в сторону ворот. — Спасибо, Гото, возвращайся к шести, — водитель, как солдат, ответил звонкое «есть!» и поспешил уехать, дабы не раздражать хозяина. Девочка хотела что-то крикнуть водителю. Что-то простое и доброе, чтобы он не расстраивался, что их отец не особо щедр на эмоции. Что-то вроде «пока, Гото, не грусти!». Что-то обычное и детское. Как только она открыла рот, то получила весьма пугающий взгляд от отца. Он не был злым, раздраженным или недовольным, нет. Он был никаким. Как и всегда. Девочка поспешила закрыть рот и уставиться в пол. Как обычно. Ее брат сделал вид, будто ничего не заметил и продолжил смотреть вперед, желая поскорее вернуться домой. Как же его бесили такие поездки. Они хоть и были редкими, но сестра их ждала, как дети подарков на Рождество. Вот только ему до этого не было никакого дела. Общение с людьми не шло ему на пользу. — Вы будете с ними играть, — раздался голос отца, прежде чем он нажал на кнопку звонка. «Можете с ними поиграть» «Поиграйте с ребятами, пока будете там» «Развлекайтесь» Нет, ничего такого они бы не услышали. Эта фраза больше звучала, как команда или предупреждение, нежели как предложение. Будто они шли на опаснейшую миссию, а не на день рождения двоюродного брата. В ответ послышались тихие согласные мычания. Лишний раз рот при отце открывать не хотелось. Его раздражали ненужные слова и звуки. Раздался звонок. Автоматическая калитка в больших и, казалось, самых высоких в мире воротах открылась. Дети поспешили внутрь. Опрятный сад, четко выстриженный газон, словно по линейке, неуловимые звуки струящейся в маленьком фонтанчике воды, такой прозрачной, будто и ее доставали по какому-то специальному заказу. Тропинка была выстлана ровным серым камнем. Похоже, его часто моют. Еще немного и им удастся погрузиться в немного иной мир. Отец сделает вид, будто забыл про них, потерявшись в бесконечных коридорах, а они смогут делать, что им вздумается. У них же была команда поиграть. Дверь резко сдвинули, освещая сад ярким светом. На пороге стояла утонченная красивая женщина с белоснежными волосами. Она и сама была практически белого цвета, из-за чего казалась такой хрупкой. Она немного устало улыбнулась гостям. — Сакуя-сан, — она чуть кивнула мужчине, и он ответил тем же, — Юкио-кун, Юдзуна-чан, можете проходить внутрь. Рады вашему визиту. Девочка на минуту замерла, с восхищением оглядывая хозяйку поместья. Ее так редко доводилось видеть. Хочется остановить время и полюбоваться ещё чуть-чуть, чтобы образа хватило до следующей встречи. И тут… Болезненный тычок в бок. — Чего встала? Заходи уже, — недовольно пробурчал брат, а потом добавил, уже шепотом. — Дура. Подобное уже давно вошло в привычку, но это не значит, что каждый такой раз не отзывался колкой обидой в душе. Понять, в какой именно момент у них с братом не заладились отношения, не удавалось до сих пор. Похоже, он всегда ее ненавидел. Взгляд невольно упал на ужасный белесый шрам на его голове. Наверное, отношения испортились из-за него? Сакуя несильно подтолкнул дочь к порогу. Оба ребенка поспешили забежать внутрь дома, попутно разуваясь и аккуратно складывая обувь в уголке. Поправив свой розовый сарафанчик, девочка шагнула в этот, как ей казалось, другой мир. Юкио недовольно зыркнул на сестру, раздраженный ее уж слишком радостной улыбкой. Как же она его бесила. — Спектр, — раздавшийся голос нескрываемо выказывал гостю свое пренебрежение. — Старатель, — совершенно не реагируя на вспыльчивость оппонента, спокойно ответил Сакуя, укладывая обувь у порога. Он медленно поднял голову, встречаясь с уже порядком надоевшим ему огненно-острым взглядом недородственника. Еле сдержавшись от того, чтобы не закатить глаза, Сакуя, игнорируя давящую ауру хозяина дома, двинулся в сторону зала. — Оставьте свои конфликты на другой день, — умоляюще попросила Рей, приблизившись к мужу, — пожалуйста. Сегодня день рождения твоего сына. — Не я его позвал, — упирался Старатель, отворачиваясь. — Он муж моей сестры. И его дети нам не чужие. Пусть поиграют с Тойей и Фуюми, им не повредит. — Его, — Тодороки без зазрения совести указал пальцем на маленькую фигурку шагающего по коридору в зал мальчика, — я бы вообще не подпускал к детям. — Энджи, — женщина смотрела на него с усталостью и едва заметным укором. Если он скажет еще слово против, она точно сдастся. — Следи, чтобы ничего не произошло, — бросил он и ушел. И так было всегда. Иногда Рей казалось, что все в их семье хорошо, а иногда — что все хорошее неустанно сыплется из ее ладоней неуловимым песком. Она мысленно помолилась Богу, единственному, кто, казалось, мог ее выслушать, чтобы все не становилось хуже. Хотя бы сегодня. Заметив, что отец окончательно перестал обращать на нее внимание, Юдзуна прошла мимо зала и проскочила в менее знакомую небольшую комнатку с колыбелькой. Детская кроватка была слишком высока для крохотной девочки, но она, постаравшись, забралась на нее, заглядывая любопытным личиком внутрь. — С днем рождения, Нацуо, — прошептала она так, чтобы не разбудить спящего малыша. Ей нравились дети. Она видела их только на картинках и по телевизору, но теперь могла наблюдать в семье своей родной тети. Фуюми была ее ровесницей, Тойя — старше на год, а Юкио — на три, поэтому Нацуо был единственным вживую увиденным ей малышом. Он отличался от того, что она себе представляла. Весь пухлый, щекастый и какой-то странно красный. У него были торчащие во все стороны белые волосики. Юдзуна почему-то подумала, что лучше за них не хвататься, иначе осыплются. Ей бы хотелось покачать его на ручках, как это делали мамы по телевизору, а, может, и поиграть с ним, но вряд ли бы ей такое разрешили. Поэтому она уже довольствовалась тем, что его увидела. Не удержавшись, девочка все же потянула ручку к нему и аккуратно ткнула его в щеку. — Мягкий, — озвучила свои мысли она, осматривая свой палец, словно на нем должно было что-то остаться, как от прикосновения к начинке торта. — Мерзость, правда? — послышался голос сзади. Юдзуна отпрянула от колыбельки, как от огня, боясь, что ее застали за чем-то очень плохим. За ней, на входе в комнату, стоял Юкио с тем же недовольным выражением лица. — Не говори так. — А то что? — мальчик уткнул руки в бока и устремился к колыбели. Юдзуна вдруг испугалась, что брат навредит малышу, но тот лишь осмотрел спящего Нацуо, не прикасаясь к детской кроватке, и, фыркнув, отвернулся. Девочка облегченно выдохнула. — Ты была уродливее, — вынес вердикт ребенок и вышел из комнаты. Юкио не любил колыбели из-за своего шрама, рассекающего добрую половину его головы. Юдзуна еще раз посмотрела на спящего двоюродного брата и улыбнулась. Он казался ей таким симпатичным. Когда он вырастет, ей больше не удастся увидеть такого же милого малыша. Поэтому надо насмотреться сейчас, пока еще есть время. Ей многое за этот день надо запомнить, ведь неизвестно, когда ей в следующий раз удастся увидеться с двоюродными братьями и сестрами. Отец очень не любил такие, хоть и семейные, мероприятия. — Юдзуна-чан, — позвал ласковый голос. Узнав его, девочка обрадовалась, вспомнив, что есть один человек, способный дарить тепло. — Он такой хорошенький, Рей-сан! — восторгалась она. — Когда он вырастет, мы будем дружить и играть вместе! Только позовите в гости еще раз… Женщина мягко обняла племянницу, но ее взгляд выглядел печальным и обеспокоенным. — Обязательно, Юдзуна-чан, — уверила девочку она, — обязательно приходи еще. — Приду! Задумавшись, Рей перестала обнимать ребенка и, вспомнив слова мужа, отвела глаза в сторону. — Юдзуна-чан… — Да? — девочка так ясно улыбалась, что женщине становилось стыдно перед ней за свое настроение. — Скажи, как дела у Юкио-куна? — она все же решилась задать этот вопрос. И улыбка тотчас пропала с лица ребенка. — Он ходит к доктору, — девочка даже не понимала, что именно происходит с братом, — с тех пор, как у него появилась причуда. Знаете, Рей-сан, Юкио уже очень давно не улыбается. Я волнуюсь за него. И, насколько было известно, это ему совершенно не помогало. — Юдзуна-чан, иди поиграй с остальными, — Рей постаралась выдавить из себя улыбку. Девочка снова ярко улыбнулась, согласно кивая. Это делало женщине больно. Ребенок, лишенный какой-либо ласки и заботы со стороны единственного живого родителя — отца. Страдающий от психических проблем брат. И она находит в себе силы улыбаться, причем не фальшиво, а так искренне. Сможет ли она вырасти счастливым человеком? Рей хотелось верить, что все дети, находящиеся в этом доме, смогут.

***

Юкио бесила его сводная сестра. Раздражало в ней все: улыбка, глаза, голос, запах, даже ее противные темные волосы с белыми концами. Почему бы ей просто не стать нормальной? Может, стоило просто убить ее? Юкио прекрасно помнил, что уже пытался это сделать, из-за чего получил жуткий шрам. Он ведь не хотел. Или хотел? Он точно этого не знал, но как же его бесила младшая. Выйдя из детской, Юкио почувствовал, что задыхается. Было душно, невозможно дышать. Голоса, которые он слышал, были чересчур громкими, поэтому он зажал ладонями уши так сильно, что, казалось, его голова вот-вот лопнет. Но звуки не стихли, наоборот, стали еще громче, больше их не заглушали сторонние звуки. Потому что голоса эти были в его голове. Ненависть, злость, жадность, зависть, лень — все это находилось в головах других людей и звучало там постоянно. Это были те мысли, которые приходили им на ум в любой ситуации без особой причины. Ведь это не выходило за пределы их разума, так почему бы не подумать о чем-то мерзком, верно? Вот только Юкио все это слышал. В четыре года у него пробудилась причуда. Он даже не успел понять, в чем ее сила и каким образом ей пользоваться, как начал слышать эти ужасные голоса в своей голове. Мысли, не принадлежащие ему. Он слышал их постоянно, а иногда они заглушали его собственные, из-за чего ему невмоготу становилось с этим жить, ведь не мог их остановить. Самые низшие и животные желания окружающих людей находились в его голове. Он мог слышать только плохое, поэтому со временем все больше и больше убеждался в том, что хорошего не существует. Юкио было всего восемь лет, но он уже был частым, вернее, систематическим посетителем психиатра, который ему ничем не помогал. Неконтролируемая причуда уже пошатнула его ментальное здоровье, нагло заставив врача непонятным почерком написать в диагнозе Юкио гнусное слово «психоз». Мальчик кубарем вылетел с порога во двор, рвано хватая ртом клоки свежего воздуха. Голоса в голове стихли, и Юкио затрясся, боясь, что они могут вернуться в любой момент. На плечо упала горячая ладонь. Юкио вздрогнул. — Эй, ты в порядке? Он осторожно обернулся, обнаружив за собственной спиной двоюродного брата. «Ненавижу свое тело», — Юкио снова вздрогнул, понимая, что голоса возвращаются. Лицо брата, покрытое пластырями, выглядело спокойно и даже, наверное, дружелюбно. Он протягивал собеседнику руку, желая тому помочь подняться. «Это… его мысли», — осознал Юкио, оглядывая с ног до головы младшего. — Ты встаешь или как? — буркнул мальчик. Юкио поспешил принять помощь и подняться. — Почему ты не со всеми, Тойя? — нахмурился старший. — Мне сказали поиграть с тобой, — почесав затылок и оборачиваясь в поисках чего-нибудь интересного, пояснил мальчик, — а еще там скучно. «Какое совпадение», — вздохнул ребенок, не забывший слова отца. Юкио с прищуром взглянул на брата, убеждаясь в том, что тот не врет. Разноцветные волосы Тойи немного раздражали, но в целом старший относился к нему хорошо. Тодороки обладал отличной чертой: он не донимал. — Футбол? — подняв первый попавшийся под руку предмет, спросил младший, на что получил отрицательный ответ. — Бумеранг? — опять отказ. — Бадминтон? — снова тот же жест. — Юкио… — надувшись, протянул Тойя. — Может, в это? — старший ребенок ткнул пальцем на горстку ровных камешков, так удачно лежавших возле пруда. — И что мы будем с ними делать? — Бросать кто дальше, — с интонацией, будто Тойя задал невероятно глупый вопрос, ответил Юкио. — Ну ладно, — согласился мальчик, — но ты же знаешь, что уже проиграл? Вспоминая возможности Тойи с его причудой, Юкио ни капли не расстроился. Он вообще особо целеустремленным не был, и победа ему была совершенно не нужна. Просто в бросании камней не было ничего сложного, поэтому выбрал именно эту игру. Поставит себе мысленную галочку в выполнении команды отца и пойдет по своим делам подальше от этого адского дома, кишащего ужасными мыслями и желаниями. Тойе уступили бросать первым, и он, загоревшись, во всех смыслах этого слова, отставив одну ногу назад, замахнулся для броска. Рука стала заметно меняться, испуская из себя рыжие языки пламени. Вложив дополнительную силу в бросок с помощью огня, Тойя со всей силы метнул камень вперед. Он пролетел над двором с такой скоростью, что Юкио бы и не уследил за ним, если бы не обрывистые струи красного пламени. Они стояли у самой веранды, но это не помешало камню пролететь весь двор и перелететь через высокий забор за территорию дома Тодороки. Юкио немного удивился. Тойя аж подпрыгнул от радости и, задрав подбородок так высоко, как мог, хитро улыбнулся брату: — Что, сдаешься? Юкио понимал, что это нечестно. — Еще чего, — хмыкнул он, — давай сюда камень. — Ну держи, — ехидно промурлыкал Тойя, кладя в ладонь Юкио поднятый из воды камешек. Он вдруг подумал, что неинтересно бросать просто так, на дальность. И раз он уже проиграл, то можно выбрать себе цель и попробовать докинуть снаряд до нее. Проигрывать тоже надо уметь, чтобы было красиво. Ведь, раз ему действительно не к чему стремиться, то можно делать все, что он захочет. Ребенок еще раз внимательно осмотрел площадку. Вон там, у кустов, был тонкий столб фонаря, в который было бы неплохо попасть. А там, у окна, милый цветочный горшок, который можно было бы вдребезги разбить. Может и в окно попасть. Без разницы ведь? Но взгляд Юкио привлекло кое-что другое, что было на горке детской площадки. Он, обузданный каким-то нездоровым любопытством, кинул камень раньше, чем подумал. И чего он точно не ожидал, так это попадания прямо в цель. — Юкио! — вскрикнул Тойя, осуждающе толкнув брата в плечо и поспешив к горке. Юкио никак не отреагировал на свой бросок. Он медленно двинулся за младшим. Возле горки на окровавленной траве лежала мелкая птичка в неестественном положении. Она дергалась и трепыхалась, пытаясь понять, что происходит и как ей спастись. — Зачем ты это сделал?! — дрожащими губами воскликнул Тойя. — Здорово, что я попал. — Что?.. Юкио присел на корточки, приближая свое лицо к дрожащей птице. Она страдает, потому что он так решил. Его действия, оказывается, многое значат. — Она умирает, — обернувшись на Тойю, поделился увиденным Юкио. Лицо ребенка содрогнулось в тихом ужасе. Подбородок предательски трясся, и ему, очевидно, очень хотелось заплакать от открывшейся картины. От компании двоюродного брата стало… Желание убежать, скрыться, забыть и никогда не вспоминать. Пульсация, бьющаяся во всем теле, затрагивающая сердце и смазывающая четкую картинку перед глазами. Кажется, ему стало неуютно, противно или как-то… «Страшно». — Ну вот. Уже умерла, — Юкио поднялся с травы и развернулся к брату всем корпусом, протягивая ладонь с бездыханным тельцем птицы. Тойя сделал осторожный шаг назад. Глаза совсем не слушались, пытаясь остановить взгляд хозяина на окровавленных серых перышках. Взгляд Юкио же был пустой, блеклый, незаинтересованный в происходящем от слова совсем. Или, может, он просто не понимал? — Не смотри так, это же не я виноват, — обратился к окаменевшему брату он, недовольный осуждающим и полным страха видом. — Что? — внутри Тойи отчетливо звенела тревога, призывающая его уходить, но он не мог сдвинуться с места. — Она умерла, потому что ее тело было недостаточно сильным, чтобы успеть улететь от камня. Сама виновата. И смысл от умения летать, если ты такая слабая? — он поднес крохотное тельце ближе к лицу, обращаясь к птице, добиваясь того, чтобы та услышала его последнюю реплику: — Ты совсем не подходила под свои способности. Новое чувство заставило Юкио оторваться от разглядывания мертвой птицы. Подняв взгляд на брата, он уже не увидел в его глазах страха. Теперь там было кое-что другое. В них зажегся самый настоящий огонь. Услышавший уже не голос, а самый настоящий крик в голове, старший выронил птицу из рук и зажал голову ладонями, зажмурившись и агрессивно мотая ей в разные стороны. Ему было больно и очень жарко, словно огонь из подсознания Тойи добрался до него и теперь сжигал все его тело, болезненно разъедая самые нежные участки кожи. Вот только Юкио это вовсе не пугало. До этого отрешенное лицо стало содрогаться в непонятной жуткой мимике, изображая что-то вроде издевательской улыбки. — Похоже, ты злишься! — рассмеялся Юкио. Лишенная какой-либо логики реакция брата пугала Тойю, но, вышедший из себя, он перестал обращать на это внимание. — Ты ничего не понимаешь! — звонкий от обиды голос отразился эхом внутри и снаружи для Юкио. Видя, как трясет брата, который уже всем телом повалился на траву, сжимая голову и давя на неё до пугающего скрипа, Тойя, ещё раз посмотрев на него, развернулся и немедленно ушёл с детской площадки. Юкио не знал, как должен вести себя обычный восьмилетний ребёнок. Ему было не на кого равняться, а сверстников он никогда не встречал, не считая Тойи и Фуюми, с которыми его отношения были далеки от идеала. Похоже, теперь особенно с Тойей. Отец не отдавал его в детский сад и ни за что бы не отдал в школу. Юкио вдруг понял, что собственная жизнь была заведомо испорчена и не давала ему шанса на нормальную жизнь. И винить в этом было некого. Птичку, которую он захотел убить? Отца, который был отвратительным родителем? Сестру, которая старалась всегда улыбаться? Или его самого? Разве он виноват, что родился таким. Не унаследовал причуду ни от отца, ни от матери, которую он, к слову, даже не знал. Доктор говорил, что причуда Юкио была редкой мутацией, что он особенный мальчик. Он бы назвал это «проклятый». — Почему я? — прошептал мальчик, тихо всхлипывая и содрогаясь от нахлынувших эмоций. Тойя ушел и оставил его одного.

***

Энджи старался держать себя в руках. У него была не такая уж и сложная задача, состоявшаяся в том, чтобы потерпеть Спектра, а именно таким было его геройское имя, в своём доме. Он пытался не смотреть на него, не говорить с ним, не слушать его весь праздник, после чего, желая получить глоток свежего летнего воздуха, помчался на веранду, избегая вопросительного взгляда Рей. — Ты… — у Старателя окончательно испортилось настроение. Дверь была открыты нараспашку, а на деревянных ступеньках преспокойно сидел гость, от которого Энджи так норовил сбежать. Он размеренно попивал какой-то, видимо, алкогольный, напиток из жестяной банки и, совершенно не обращая внимания на Тодороки, которого было невозможно не услышать или хотя бы не почувствовать его жар, продолжал смотреть вперёд, на сад. — Если хочешь, я уйду прямо сейчас. У меня нет цели взбесить тебя, — его взгляд был холоден, как обычно, и совсем ничего не выражал. Из-за этого вечного отсутствия эмоций на лице Сакуи многие осуждали его, считая, что герой обязательно должен улыбаться и быть дружелюбными. А он да, таковым не был, причём славился своим хладнокровием в бою и острым чувством справедливости. Старателю было смешно от этого. Если бы кто-то из прессы увидел, как Сакуя общается со своими детьми, его бы пинками выбили из общества героев. У него двое детей — старший сын и младшая дочь. У них были разные матери, а мать Юдзуны приходилась родной сестрой Тодороки Рей. Обе супруги погибли во время череды несчастных случаев, совершенных известным злодеем, унесшим жизни нескольких тысяч людей. Сакуя, не проронив ни слова, занялся воспитанием детей, однако вскоре в старшем сыне пробудилось нечто ужасное, что начало разъедать его изнутри, омрачая все существование ребёнка. Отец пытался помочь только для галочки. И он не собирался себе врать насчёт этого. Он знал, что от причуды не избавиться и что Юкио суждено страдать всю жизнь. Он ничего ему не говорил, не обнимал, не поддерживал. Он продолжил водить его к некомпетентному психиатру, надеясь, что ребёнок свыкнется и сдастся. Но сила причуды росла. А вместе с ней и отклонения Юкио. У него были приступы, можно сказать, обострения, во время которых мальчик был совершенно непредсказуем. Как правило, они случались пару раз в год в одно и то же время, поэтому Спектр усиленно следил за сыном в эти промежутки. Только один раз он отвернулся. Когда малышке Юдзуне было три года, Юкио попытался задушить девочку. И Сакуя бы не успел спасти дочь, если бы в тот момент не пробудилась её причуда. Ещё одна неконтролируемая сила, с которой столкнулся отец семьи. Со стороны матери дочь унаследовала мощную ледяную причуду, которую совершенно не умела сдерживать. Эмоции. Сильные эмоции. Страх, гнев, чувство несправедливости. Всплеск негативных эмоций привел к преждевременной активации причуды Юдзуны, и эта сила защитила свою хозяйку от юного злодея, который пытался её прикончить. Сакуя все-таки успел вовремя. Тогда он обнаружил рыдающую крохотную дочь с синяками от рук на шее, всю комнату в огромных ледяных пиках и залитое кровью тело старшего сына. Тёмные волосы слиплись от струящейся горячей крови, и, если бы не причуда Сакуи, ребёнок бы погиб через несколько минут. Невероятно эффективная в лечении сила, позволяющая Спектру управлять кровью тех, кого он коснулся. Именно она спасла малыша Юкио, который чуть было не лишился половины головы. С тех пор мальчик боится любых кроваток, в которых спят маленькие дети. Именно туда он полез душить сестру. А на левой стороне его головы, рассекая её боковую часть и половину уха, красовался тонкий белоснежный шрам, ограняющий вьющиеся локоны Юкио оголенной полоской и выразительно светясь на контрасте насыщенно черных волос. Сила Сакуи также помогала ему провести тщательный анализ имеющейся у него крови, вплоть до определения личности хозяина. Однако для этого требовалась соответствующая концентрация. Сражаться своей кровью, впрочем, было очень тяжело, из-за чего Сакуя страдал анемией. Использовать слишком много крови опасно для жизни, поэтому на рожон герой не лез. Он не был огромным, мускулистым или горящим. Он бледный мужчина среднего, даже худощавого телосложения, отличающийся болезненной бледностью и заметной тусклостью. Волосы, хоть и были черными, казались сероватыми, а глаза — и вовсе неживыми, нарисованными одним блеклым серым цветом. Глаза, которые пугали и не выражали ничего. Малышка Юдзуна же потихоньку училась чувствовать свою силу и хотя бы не выпускать её без надобности, и контролировать свое тело. На самом деле, она тоже страдала от собственной причуды. Её лёд был особенным, не таким, как у семьи её матери. Он не таял. Лёд, который Юдзуна генерировала, по прочности мог соперничать с металлом, и никакой огонь не мог его растопить. Но за это тоже надо было платить. Несокрушимый лёд стал таким, впитав в себя всю жизнеспособность, крепость и здоровье тела носителя, оставляя девочке невероятно хрупкое тело. Она выглядела немощной: бледная, как привидение, тощая, как скелет. От любого, даже небольшого удара сразу появлялась страшная гематома, которая могла не заживать несколько месяцев. С самого детства девочка с ног до головы была покрыта бинтами и пластырями. Разбитые коленки с годами превращались в незаживающие шрамы, а царапины — в рубцы. — Ты мог привести только Юдзуну, зачем надо было брать этого… — Ты это говоришь, потому что у Юкио другая мать или потому что боишься, что он навредит твоим детям? — и вот опять, во взгляде никакого сопереживания или понимания. Старатель заглянул в самые глаза собеседника, которые безразлично осматривали сад у дома. Там не было ничего. Отсутствие эмоций, которые испытывали обычные люди. И как к нему можно нормально относиться? — В окружении Юкио нет детей, кроме двоюродных братьев и сестёр, — продолжил Спектр, делая паузу на глоток охлаждающего напитка, — я бы не хотел упускать возможность улучшить его социальные навыки. — Твой Юкио болен и ему нужно лечение, а не дурацкое перекладывание ответственности. Он в любом случае навредит моим детям, всего лишь вопрос времени, — Энджи удалось немного успокоиться, и он, проанализировав ситуацию, немного грубо высказал свое честное мнение. — Кто бы говорил, Тодороки. Твой старший сын, — пустой взгляд серых глаз оказался направлен прямо в огонь, — вроде тоже нуждается в помощи. — Не сравнивай Тойю с ним, — рявкнул Старатель, — у него нет подавляющей причуды, он совершенно другой! — Кстати, ты же помнишь, что за тобой должок? Лицо Сакуи не перестало выглядеть безразлично, но губы содрогнулись в какой-то издевательской ухмылке, что взбесило Старателя ещё больше, чем вопрос. Несколько лет назад Спектр спас его от смертельной раны, после чего сразу же оповестил Энджи о том, что тот его должник. Тодороки старался по возможности быть честным человеком. Да, он был агрессивным и опасным, сложным и упертым, но не лживым, ни в коем случае не лживым или подлым. Хоть его и раздражала эта ситуация, он пообещал выполнить просьбу Сакуи, которой, словно то была очередная издевка, спустя года так и не последовало. — Йосадзаяши, — озвучивание настоящей фамилии Спектра заставило его оторвать взгляд от рассматривания забора, — либо говори, либо вообще не начинай. — Просто проверяю, насколько хорошая у тебя память, Тодороки, — Сакуя гаденько похлопал Энджи по плечу, после чего он, знакомый с характером огненного героя, моментально убрал руку, чтобы не ошпариться.

***

Юдзуну переполняли положительные эмоции. Ей удалось увидеть настоящего ребёнка, и это её до румянца на щеках радовало. Она почти что вприпрыжку добралась до зала и, увидев белую макушку сестры, двинулась в её сторону. Этот день казался ей таким хорошим, что было сложно поверить в его реальность. Вот бы так было всегда. — Фуюми, — звонкий голос окликнул девочку, сидящую у стола. — О, Юдзуна! — приветливая улыбка сестры отозвалась теплом в сердце. — Видела Нацу? Правда он хорошенький? — Да! И такой маленький… А ведь мальчики вроде большими должны быть? — она задумчиво приложила палец ко рту, вспоминая, что Юкио её значительно больше и выше. — Наверное, необязательно, Тойя вот совсем не большой, — констатировала Фуюми, пожимая плечами. Юдзуна снова задумалась. Ей бы хотелось всегда так болтать ни о чем, просто проводить время с родными, не думая о том, что скоро придётся уходить и возвращаться в серый мир жизни с отцом. Она не испытывала к нему чего-то плохого, но и не чувствовала, что любит его. Если бы можно было описать это состояние цветом, она бы без колебаний выбрала серый. Тусклый и грустный цвет, переходный между чёрным и белым. Рей застыла в дверном проёме, наблюдая, как девочки, улыбаясь и иногда посмеиваясь, что-то активно обсуждают. Ей захотелось безмятежно улыбнуться, но расслабиться не получалось совсем. — Знаешь, Фуюми, я научилась кое-чему классному. Хочешь, покажу? — в предвкушении своего звёздного часа девочка захлопала ладонями по коленям. Фуюми сначала вопросительно склонила голову набок, а потом, поняв, что сестра имеет в виду что-то, связанное с причудой, улыбнулась и согласно закивала: — Хочу, хочу! Покажи! Юдзуна, глубоко вздохнув, закрыла глаза и сосредоточилась. Выдох вышел паром, прямо как на морозе. Ей было очень важно, чтобы Фуюми это увидела, ведь она научилась этому самостоятельно. В зале заметно похолодало. Рей насторожилась и была готова, в случае чего, останавливать детские игры, чтобы в их доме не произошло очередного бедствия из-за вышедшей из-под контроля причуды. Но спокойная улыбка не сходила с лица племянницы, и, когда она открыла глаза, женщина немного успокоилась, поняв, что все под контролем. Юдзуна выставила свои маленькие ладошки перед Фуюми и слегка нахмурилась, старательно концентрируясь на них. Руки ребёнка начали испускать прохладную дымку, после чего в них возникла кривоватая ледяная фигурка, напоминающая вполне узнаваемые очертания цветка, похожего на ромашку. — Ого… — разинув от восторга рот, Фуюми принялась осматривать творение сестры с блеском в глазах, — ты умеешь создавать цветочки! Красиво… Юдзуна была готова прыгать от радости. У неё получилось! Рей наконец позволила себе улыбнуться. Увиденное и вправду успокаивало. Дети всего-навсего играли, ничего плохого не происходило. Она наверняка просто себя накрутила, верно? — Можно подержать? — спросила Фуюми, осторожно прикасаясь к точеным граням цветка. — Конечно, держи, — Юдзуна протянула свою фигурку сестре. Фуюми торопливо ухватилась за основание цветка, забыв про такое свойство льда, как скользкость. Стебель проскользнул вдоль её пальцев вниз и остановился, когда самодельные листики острыми краями вонзились ребёнку в руку. Девочка тихо пискнула, роняя цветок на пол. Под глухой звук удара фигурки о пол и всхлипы дочери Рей, корящая себе в минутной потере бдительности, бросилась с порога вглубь зала. — Очень больно? — обеспокоенная слезами ребёнка, женщина дула на порезанные пальцы. — Сейчас мама обработает ранки, не плачь, Фуюми, — она обняла девочку и, продолжив дуть на пальчик, погладила её по голове, обратив взгляд на Юдзуну. Она сидела рядышком с потерянным видом, не ожидавшая, что что-то подобное произойдёт. Взгляд, которым её одарила любимая тётя, оказался чересчур тяжелым для ранимого ребёнка. Может, Рей и попыталась это скрыть, но в нем чётко читалось обвинение. Пальцы Фуюми были неглубоко порезаны до крови в нескольких местах, что, наверное, сильно жгло руку. Она не плакала, но тихо всхлипывала, больше от неожиданности, чем от боли. Юдзуне захотелось расплакаться и убежать. — Я… Я не хотела… Простите, Рей-сан, Фуюми… Я… — она говорила очень тихо, а давящее чувство вины сжалось болезненным комком в горле. — Принеси, пожалуйста, перекись и пластыри вон из того ящика, — попросила Рей, уже полностью переключившая свое внимание на дочь. От её взгляда Юдзуне стало холодно. Сглотнув, девочка послушно прошла к указанному ящику и достала из него указанные предметы, после чего вернулась к родным. Ей казалось, что она только что испортила по-настоящему хороший день. Было обидно, неприятно и больно. Ей хотелось что-то ещё сказать, улыбнуться ещё разок, но она чувствовала, что лишнее слово повлечёт за собой поток слез, который здесь точно никому настроение не поднимет. Юдзуна поджала губы, сжимая руки в кулаки. Конечно, Рей заметила явные изменения в поведении ребёнка. Обрабатывая ранки Фуюми, в глубине душе она понимала, что Юдзуна не виновата и что стоит сказать ей что-то ободряющее. По какой-то причине говорить не хотелось совсем. — Когда я порезалась об осколки кружки, было гораздо больнее, — раздался голос подуспокоившейся Фуюми, — не переживай, Юдзуна. Оно быстро… Уютную тишину в доме разрезал ужасающий вопль, заставивший всех вздрогнуть. Услышав знакомые нотки в искаженном голосе, Юдзуна притянула ладошки в груди, молясь, чтобы ей показалось. Но следующий, менее страшный, хотя все ещё пугающий крик, не оставил в девочке сомнений. — Это Юкио, — прошептала она.

***

Старатель подумал, что было бы неплохо сжечь к чертям собачьим высокомерного ублюдка, однако останавливало лишь наличие вокруг его любимого сада. Ведь потом придётся все пересаживать, заново растить, а это время, деньги… Тогда можно просто как следует вмазать Спектру по его хорошенькой физиономии и выбить из него всю гадость. Он ведь совсем худенький по сравнению с самим Старателем, да и короче его на сантиметров пятнадцать минимум, так почему бы не ударить? От враждебных мыслей Тодороки отвлекли тихие шаги. Обернувшись, он увидел того самого ребенка, которого в своем доме он видеть не хотел. Юкио не смотрел на Старателя, его взгляд суетливо бегал по полу, а трясущаяся рука слабо сжимала ухо. Мужчине не хотелось признавать, но в присутствии странного ребенка даже ему, взрослому человеку, герою, было неуютно. И что он вообще здесь делал? Спектр же не удосужился даже повернуться. — Я поиграл с Тойей, — озвучил мальчик выполненную задачу, обращаясь к спине отца. Сакуя, все также не разворачиваясь, кивнул так, чтобы Юкио это увидел. Мальчик сделал небольшой шажок в бок, собирающийся вернуться в сад и посидеть там, чувствующий головную боль от присутствия огненного героя. Но Старатель не отводил свой пристальный взгляд с фигуры ребенка, всматриваясь в него так, будто он пытался прожечь в нем огромную дыру. Сын Спектра всегда вел себя неоднозначно, и Энджи, не имея к нему ни капли доверия, искал в нем доказательства своим опасениям. — Где сейчас Тойя? — низкий голос Старателя пробирал до мурашек, и Юкио поежился. — Не знаю, — мальчик с трудом контролировал громкость своего голоса, — он ушел, — левая рука устала находиться на ухе, и ее плавно сменила правая. Взгляд Старателя буквально впился в открытую взору ладонь левой руки, покрытую кровавыми разводами и, не разобравшись в ситуации, он схватил мальчика за нее, поднимая его над полом. — Что это?! — заорал Тодороки в до ужаса напуганное лицо ребенка, сжимая его тоненькую ручку так сильно, что она потихоньку начала белеть. Несомненно, это была кровь. У сына Спектра на руках была кровь, и теперь все предрассудки сменились фактами. Сакуе хватило и первого слова Старателя, чтобы немедля вскочить с места и ринуться на помощь ребенку. — Папа!!! — срывая голос на обрывистый крик, Юкио начал бессильно дергаться в воздухе, словно рыба на крючке. С неизвестно откуда взявшейся силой Сакуя выхватил сына из рук Старателя, помещая его себе за спину. Выставив одну руку вперед, а второй прикрывая испуганного ребенка, он встал между ним и разъяренным хозяином дома. Теперь Юкио мог с уверенностью сказать, что ему по-настоящему плохо и страшно. Его тело дрожало так сильно, словно кто-то держал его за плечи и тряс что есть мочи. Голоса в голове, только недавно начавшие стихать, бушевали неразборчивыми кусками фраз, бились друг о друга, стучали изнутри по черепу и, казалось, крошили все остатки здравого сознания мальчика. Внутри него происходила настоящая ядерная война, расщепляя всю его сущность на атомы и не оставляя там самого Юкио. Ему было жарко и холодно, ему было смешно и грустно, ему было весело и страшно. Его бросало из одного состояния в другое, и ему хотелось исчезнуть, чтобы чувства и ощущения больше никогда не возвращались к нему. Сакуя кинул ежесекундный взгляд на сына, фиксируя его внешнее самочувствие. Ребенок побледнел настолько, что выглядел мертвым. Сакуя незаметно цыкнул, раздраженный ситуацией, после чего провел пальцами по окровавленной ладошке мальчика и постарался сосредоточиться настолько, насколько это было возможно. — С дороги! У него на руке кровь! Чья она?! Где Тойя?! — Энджи уже перестал контролировать полыхающие языки пламени, и они беспорядочно колыхались вокруг него. — Тодороки, успокойся, она не человеческая, — Сакуя напрягся, абсолютно не готовый драться с во много раз превосходящем его в ближнем бою героем, — мы уходим. Юкио… Вместо того, чтобы отозваться, он начал кричать. Рухнув на пол и хватаясь пальцами за волосы, вырывая их клоками со своей головы, Юкио начал биться в припадке, не прекращая издавать истошные вопли, которые уже напугали даже сохраняющего до этого спокойствие Спектра. «Больно… Больно… Больно… Уйдите из моей головы! Исчезайте! Вы мне не нужны!». «Его ярость… Его злость… Его гнев… Я все чувствую!». «Он… Он…». — Он хочет убить меня!!! Он убьёт! Я знаю, я слышу! Он ненавидит меня и хочет убить! У Энджи не было цели навредить ребенку, и теперь, видя жуткую картину приступа паники и настоящего бреда, он застыл, а огонь на его теле начал медленно исчезать. Он отошёл на безопасное для ребёнка расстояние. — Черт, — прошипел Спектр, пытающийся поднять неестественно дергающееся тело сына, — мы уже уходим, Юкио, дыши глубже. Помни, это не твои мысли. Он брыкался, пинался, царапался и даже кусался, совершенно потеряв контроль над своими действиями и причиняя вред отцу, который всеми силами пытался удержать на руках тело ребенка. Не теряя больше ни секунды, Сакуя быстрым шагом двинулся к выходу, еле сдерживая припадок сына. Тот все еще истошно вопил, чем пугал уже не только Старателя, но и всю его семью. Из детской высунулось круглое лицо Тойи. Рей, придерживая возле себя детей, вышла в коридор, ведомая страшными детскими криками. — Сакуя-сан… — она хотела что-то сказать, но взгляд Спектра, адресованный именно ей, отбил все желание говорить. Он не был обеспокоенным или испуганным. Он был все таким же серым и пустым. Рей, прижав детей к себе поближе, сделала шаг назад. — Юдзуна, сюда, — словно давая команду собаке, окликнул стоящую возле тети девочку. Прижимая трясущиеся похолодевшие ладошки к груди, девочка послушно двинулась вслед за отцом, не успевая даже попрощаться с родными. Крики и судороги Юкио её пугали, и тело отказывалось двигаться, приказывало остановиться и никуда не идти, но грозный голос Спектра был сильнее. Стараясь не смотреть на бьющегося в припадке брата, Юдзуна, еле поспевая за отцом, перебирала маленькими ножками, потихоньку догоняя его. Из комнаты доносился прерывистый плач малыша Нацуо, на руках у Спектра, задыхаясь, неистово вопил Юкио, а в спины семьи Йосадзаяши впивались напуганно-осуждающие взгляды. Под этот балаган они покинули дом Тодороки, скрываясь за воротами, кажущимися Юдзуне самыми высокими и большими воротами на всем белом свете.