Прятки

      Звонок в доме 34 по Вестмарктканал не работал или сломался первым. Заменой ему служил дырявый синий таз, который Дроп толкал из угла в угол, оставляя, неизменно, на месте, где об него кто-нибудь споткнется. Желательно под самой дверью.       Теперь в тазу, на мягком розовом полотенце, спало рыжее мохнатое нечто. Загнутые темные уши подрагивали в такт дыханию, иногда из полотенечных слоев высовывалась тонкая лапка-спичка. Астрид, по привычке открывающая дверь аккуратно, чуть не растянулась на каменном полу, когда Дроп яростно бросился на защиту дремлющей пассии. Пока безымянной.       После Бездны и мрака подземелья мир казался непривычно четким. Резким. Контрастным. Запах сандала и мирта ударили из приоткрытой двери обухом, Астрид даже зажмурилась. Свет в доме не горел, зато тут и там тлели ароматические палочки, церковные и (те самые) вонючие икеевские свечки. На полках сидели, умиротворенно прикрыв глаза, Будды, на стене висело распятие и плакат с черным Иисусом, а с остатков хрустальной люстры свисал огромный ловец снов с узором в виде листа марихуаны. Его Астрид купила лет пять назад на какой-то барахолке и подарила Аннеке вместе с термосом в виде основного товара из секс-шопа и книгой с пафосной обложкой о правильном питании, внутри которой скрывались «1001 коктейль мира».       Каспер нашелся в библиотеке. Удивительно, но после четырех дней ее отсутствия, на полу не нашлось ни единой брошенной вещи. Астрид списала это на появление в доме еще одного существа женского пола, которое в любой валяющейся на полу тряпке видело прекрасный уютный туалет. Каспер, оставивший ей столько сообщений с номеров-однодневок, что смартфон по выходу из Бездны просто-напросто завис, сосредоточенно балансировал на стремянке, зажав в зубах фонарик.       Дом достался им с частью мебели, но книги оказались, в основном, муляжами. За одним из стеллажей скрывался бар, за другим – заложенный кирпичами проход. Возможно, когда-то хозяева были более дружелюбны с соседями, чем Астрид. На прошлой неделе Каспер едва оттащил ее от вредной бабы крысковатого вида, пожаловавшейся на то, что свет из их окон мешает ей спать по ночам.       - На месте, где ты стоишь, - замогильным голосом возвестил Каспер, - кого-то убили.       - Я знаю. Почему, ты думаешь, герр Лойсхаунт решил грехи замаливать у сестры Беатрис?       - И призрак стоит прямо у тебя за плечом.       Ложью было бы сказать, что мурашки не побежали по спине, но за три года Астрид повидала уже всякого, в том числе призрака Леона, так что спокойно ответила:       - Скажи ему, чтобы с электричеством не баловался, и пусть стоит где хочет. За что его убили-то хоть?       - Он из налоговой.       - А… ну. Слезай, и давай включим свет.       Глаза Каспера, затянутые черным бельмом, выглядели жутко и красиво одновременно. Спустившись, он прижал Астрид к себе и долго держал, будто бы не только руками, но и обволакивая своей тенью. Астрид стояла, уткнувшись носом ему в шею, увешанную кучей ремешков с дешевыми амулетиками.       Ее не было четыре дня. Она пошла в место, где погибли и Леон, и Астрид. Куда Каспер хотел попасть так сильно, но не смог, борясь с той тьмой, что засасывает их после Обращения. Астрид могла лишь представить, насколько ему было сложно остаться, отсчитывать часы четыре эти ночи, но Каспер был прав – он лучше нее способен оценить, как и куда не следует лезть.       Она просто гладила его по спине, говоря негромко, нестрого, что нужно научиться не слушать, иногда – отвернуться и не смотреть. Чтобы голоса стали шепотом, а тени не занимали собою весь свет. Она лучше всех понимает, как это непросто, что до конца от них не избавиться, но лучше не думать, что все время за тобой кто-то смотрит, а, возможно, смотрит твоими глазами. Потому что, давай скажем честно, мы и при жизни-то были порядком ушиблены на голову, но будем вместе учиться, как с этим всем теперь быть.       Для начала – не отвечать голосам в голове, докучливым призракам и нужде скупить все свечки в Икее.       С частью мистического мусора Астрид Каспера уговорила расстаться – опытным методом выяснили, что громкий хлопок, смех или лай Дропа отгоняют призраков не хуже четырех распятий и парочки ловцов ветра. Они засели на кухне – после смерти Каспер безапелляционно отстранил Астрид от плиты, каждую ночь выдумывая новый изысканный сорт кулинарного извращения со вкусом пепла. Сегодня это был добрый пакет кайенского перца на ковшик кофе и меда. Где-то на дне – ложка воды. Хотя Астрид смирилась с перспективой под утро обняться с белым другом, смотреть на расстроенное лицо Каспера ей каждый раз было жаль.       - Сними ты уже эту рвань. Хочу ли я знать, кого в этот раз ты погрызла?       Никого Астрид не грызла, кровь на одежде была ее собственной, когда лопнули барабанные перепонки, а потом хлынуло и изо рта. И немного – от Рике, когда Зверь – или Астрид – вырвал ей клыки. Ее темная витэ до сих пор пахла лавандой и старым театром.       Красиво женские драки выглядят только в кино.       Астрид послушно стянула футболку, начала стаскивать пропитавшийся кровью спортивный бюстгальтер. Но по взгляду Каспера, голодному в целом спектре разных смыслов, поняла, что телодвижения надо совершать медленно, и палец ее замер на лямке.       - Мы нашли Яну. Ей очень дурно, пришлось ее накормить. Возможно, она сойдет с ума. И еще одного паренька. Ему не лучше, его тоже пришлось накормить. Возможно, и он сойдет с ума.       - А я получил твое письмо. И с ума с тобой сойду я.       На стол шлепнулся большой конверт, с кучей марок и тремя крестиками логотипа университета Амстердама. Астрид чуть не завизжала от восторга и заграбастала письмо. Трясет его, уже вскрытое – и на свет появляется красивое, подписанное деканом письмо с поздравлениями и свернутый в трубочку диплом. Астрид заплатила за него дополнительные сто пятьдесят евро – очень уж хотелось иметь его и на бумаге.       - Ты за это время, - ласково, но с сарказмом продолжал Каспер, - закончила магистерскую программу по истории в Амстердамском университете.       - Ага – Астрид блаженно разглаживала плотную бумагу по столу.       - Топ-10 на своем курсе.       - Представляешь? Я очень старалась. Хорошо, что библиотека в кампусе по ночам открыта и выдают книги «для инвалидов» по доверенности, и в интернете много что есть!       -…на имя Астрид Гессен.       Астрид надулась.       - Мало ли «Астрид Гессен» в Амстердаме!       - Хочешь, скажу тебе точно? Одна, и та официально на глубине трех метров под землей. Как тебя вообще не отчислили?       - Какая им разница, если деньги платят и все работы вовремя сдают! А программы инклюзивности сейчас и не такое позволяют!       Каспер приподнял бровь и покачал головой. Но взял в руки диплом, внимательно прочитал. И улыбнулся ей гораздо теплее.       - Вот ты только прикидываться дурой любишь, а когда тебе надо, то откуда что берется. Ты молодец. Но все-таки… зачем такой риск?       На свет и запахи с кухни из коридора подтянулось сонное хромое недоразумение. Подволакивая переднюю лапку, оно поковыляло к ногам Астрид, дружелюбно виляя хвостом. Будто и не помнило, как люди обошлись с ним. Астрид подняла собачонку на ручки, и Дроп зашелся ревнивым лаем, хотя сам на ручки к Астрид не ходил даже щенком. Каспер тоже впал в немилость за гнусное предательство – посмел умереть.       - И теперь два мертвяка покушаются на любовь всей твоей жизни, да, Дропчик? Я уже поняла, что и эти тапки падут жертвой твоего праведного гнева.       Каспер разлил кофе, достал шоколадку (обе собаки тут же сделали стойку). Шоколад был дорогой, развесной, с орехами. Астрид при жизни страшно любила сладкое, хотя и не могла себе часто эту радость позволить. А на Рождество – на день рождения Астрид – Аннеке всегда покупала здоровенный торт в пафосной кондитерской, килограмма на два, и они его ложкой прямо из коробки с золотым бантиком. Когда Астрид жульничала и делала вид, что ест (ведь после торта ждала неминуемая кардио-расплата в спортзале), Аннеке запихивала в нее торт прямо руками.       Ни на что не надеясь, Астрид отломила шоколадку.       - Это мой диплом, - негромко сказала она, - не Леона.       Возможно, это глупо. Рискованно. Какая разница, что написано в бумажке и есть ли она вообще, когда оба человека давно мертвы? Но после того, как она открыла глаза в петле в отеле «Американ», нужны были якоря. Быть может настоящая Астрид и не хотела учиться дальше, но и уж тем более не собирался обучаться на историческом факультете Леон.       Кто бы ни поступил и не закончил эту магистерскую программу, это тот, кто сейчас сидит перед ним.       Каспер кивнул. И отхлебнул кофе.       Астрид увернулась, как кошка, а вот Дроп перечно-медового душа не миновал. Несчастный облитый шпиц трясся от испуга и злости, так, что даже не мог тявкать. Астрид закрыла рот ладонью, но ее саму трясло от смеха. Медленно повернулся, брезгливо отряхиваясь, ринулся вытираться об ковер, диван, сумку Каспера, платье «Аннеке», ее парик…       Каспер молча забрал у Астрид кружку и вылил ее в раковину.       - Купать его будешь сам.       - Вот еще, пусть вылизывается. Или эта вот пусть вылизывает.       - Это ж не кошки!       - Ну и ладно, выживает сильнейший.       - Или грязнейший. Фу, он же не успокоится и все описает, у тебя-то хоть замок в комнате есть…       - И пусть, ты все равно ко мне переехала.       - Но вещи погрызет!       - Не тебя же.       Дропа Астрид все-таки выкупала. И безымянную собачонку, бережно обходя ранки и наложенные патологоанатомом швы. Дворняжка, в отличии от Дропа, сидела смирно и лизала руки, а у Астрид появлялось бесчеловечное желание принести тех подонков в жертву повторно.       Каспер сидел рядом, пока она купала собак, даже высушил вырывающегося Дропа феном. Опустил руки в мыльную пену, и дворняжку, под отчаянную ревность Дропа, они мыли вместе.       - Завтра Элизиум.       - Я уж наслушался. Обещаю, буду себя вести. Смотри, даже пальцы не скрещиваю.       - Как ты будешь себя вести?       - Как подобает.       - Как подобает кому?       - Ты исторический или юридический оканчивала, я не пойму?       - Каспер, я серьезно…       - И я серьезно, - он вытащил собаку, промял ее полотенцем, заново перевязал и отправил в вольное плаванье к мискам, коврам и защите Дропа. – Астрид, чего ты хочешь?       - Я? Да у нас дел невпроворот, неизвестно, кто будет Князем, потом похитители, потом – кругом все болеют…       - Астрид, - Каспер взял ее за руки и повернул к себе. – Сколько я тебя знаю, ты всегда, как от страхов под одеялом, скрываешься в сиюминутных делах. Остановись и подумай – чего ты хочешь? Не стоило, как по мне, затеваться с этим всем бессмертием, чтобы провести вечность в отчетах, бумажках и пустой суете. Этого и при жизни хватало.       Она смотрела на него, водя большими пальцами по его ладоням. На руках у него еще был прозрачный лак, аккуратный маникюр, подходящий как мужчине, так и женщине. Он не сводил с нее внимательного, пристального взгляда, брал за подбородок, когда она пыталась отвести глаза.       - Ты не будешь смеяться?       - Если ты хочешь стать комиком - конечно, буду.       Она улыбнулась, но не знала, как сказать. Была уверена, что ни Леон, ни Астрид точно бы не хотели такого, что это самозванец, занявший их место, говорит сейчас их устами. Но Каспер наклоняет голову, пытливо заглядывая ей в лицо, и ее прорывает.       - Хочу встретить весну на берегу южного моря, валяться две недели на пляже, купаться ночью под луной, нырять, теперь же можно без акваланга… Есть жирную, гадкую, отвратительно вредную пищу. И чтобы были фотографии, где мы вместе, ведь нет ни одной...       Она – выдумка, и своего у нее – те три года, что прошли с тех пор, как она открыла глаза. Все, что раньше – чужая память, чужие привычки, чужие навыки и роли. Ей хочется своего, ведь каждый миг, что они вместе, каждое воспоминание, что она создаст сама – делают ее настоящей.       - Тебе через два дня надоест на пляже, - Каспер не смеется, он обхватывает ее запястья, кладет ее руки на себя. Но она подрывается и тянет его вниз, к своим учебникам и атласам, зарытым в закрытых коробках. Тычет в одну из тысяч разноцветных закладок.       - Ты только посмотри, разве это не удивительные совпадения? В разных концах света появлялись похожие архитектурные строения, или тайна построения пирамид! Конечно, можно шутить про инопланетян, но что, если это Сородичи? А теперь можно взглянуть на все иначе, быть может, видение… или поговорить с призраком древнего египтянина!       - Который окажется из древнеегипетской налоговой, убитым на стройке гробницы, потому счет за мрамор не сходился.       Астрид потянулась, чтобы треснуть его, но Каспер прижался щекой к ее виску, и гнев ее мгновенно потух.       - Ладно. Можно смотреть видения и жрать. Мне – видения, тебе – жралово. А ты чего хочешь?       - Смотреть, как ты ешь вредную, жареную, отвратительно вкусную еду.       Астрид повернулась, не разрывая объятия. Каспер стоял так близко, и в его глазах, уже не черных, клубился голод и жажда. Он тянулся к ней, вдыхая ее запах, запах оставшейся на ней крови.       Боже, какая же она жестокая. Ведь Зверь – это пламя, что, пока не потухнет, может разгореться даже из искры, маленький свечкой огонек – в приговор целому городу. Каспер не хочет быть обузой, не хочет быть чудищем. Быть может, не хочет, чтобы она его таким видела.       Она понимает. Но они друг про друга все уже видели, и ей самой навык охоты не с неба свалился. Ансельм несколько месяцев выгуливал ее чуть ли не за руку, пока она не перестала трястись и отрицать собственный голод.       Астрид касается уголка его губ. Он хочет углубить поцелуй – а, быть может, не только – но она слегка кусает его, не до крови. Переплетает их пальцы и тянет его за порог.       Скоро рассвет. У них мало времени.       - Куда мы? Ты скоро уснешь.       - Пойдем, я знаю, где здесь самое вкусное. Я в первый раз вообще укусила Хайнекен за коленку.       - Астрид…       - Я подержу тебя за волосы. А ты, если что, отнесешь домой на себе.       Смотреть, как птенец, твой птенец, твой мужчина, партнер, выбирает жертву, было пыткой. Сладкой, как запах их крови, бесчеловечной, как желание, что рождалось в тот момент в венах. Острой иглой, когда она учит его не брать слишком много, словами, иногда же и силой. Эйфорией, когда последнюю жертву, мерзкую соседку напротив, что вышла сказать им все, что о них думает, они Целуют вдвоем, когда вкус ее крови, чувств, что они в ней рождают, все перемешивается. Астрид, как пьяная, почти засыпает у себя на пороге, пока Каспер, невидимый уличным камерам, относит соседку на лавочку к бродяге Петеру, довольно чмокающему губами во сне.       Улыбается Касперу, когда ее саму он вносит в дом на руках, не жалуясь более, что она много кушает. Сон – или смерть – прибирают ее, когда она едва слышит его шепот, и сердца, пока он медленно проводит рукой по ее волосам.