Это твое больное воображение

Алла приезжает на съемки впритык по времени, почти поздно. Она проспала утром, хотя Саша обещал ее разбудить, перед выходом. Но, видимо, забыл. Взбежав вверх по лестнице, она притормаживает в коридоре, чтобы хоть немного отдышаться, щеки горят. Второй съемочный день, а она уже опаздывает, точно скажут — зазналась певица. Или еще хуже — что она пользуется тем, что замужем за режиссером. Дав себе не больше минуты, Алла толкает дверь и спокойно, выпрямив спину, проходит к гримерам. — Александр Борисович уже про вас спрашивал, — замечает костюмерша, поджимая губы. — Переодеться не успеваете. Алла недобро стреляет в нее глазами. «Если бы ваш Александр Борисович разбудил меня утром, ему не пришлось бы про меня спрашивать», — хочется ответить ей, но но к чему этот сор из избы выносить? Ведь это, кажется, что-то плохое — выносить сор из избы. Хотя логически трудно понять, почему, ведь если его не выносить, все так и порастет грязью. Лучше бы все же вынести. — А давайте не переодеваться, могу сниматься в этом, и к декорациям подходит, — предлагает Алла, поправляя плащ. Костюмерша смотрит на нее с сомнением, потом обещает уточнить и уходит — к Саше, что ли, уточнять пошла? За время ожидания Алла успевает отдышаться и расчесать волосы, и уже подставляет лицо гримерше Верочке, когда эта женщина, костюмерша, чьего имени Алла не запомнила, возвращается с объемной курткой наперевес. — Надо в этом сниматься, — говорит женщина, — Александр Борисович просит срочно вас переодеть. Алла пожимает плечами равнодушно. Переодеть так переодеть, раз уж ему так хочется. Хотя куртка из реквизита уродливая, ее как будто специально так и подбирали, Алла отсюда видит, что будет смотреться в ней толще размера на три, чем есть на самом деле. — Давайте-давайте, сейчас уже съемка начнется, — женщина тянется к вороту ее плаща, и Алла как-то инстинктивно выворачивается из ее рук. — Эй! — она так опешила от этого хамского жеста, что не находит даже слов подходящих. Верочка замерла с макияжной кистью у ее лица, и Алле отстраниться некуда, с одной стороны кисть эта, с другой — костюмерша, которая собралась ее переодевать, по всей видимости, прямо сию секунду. — Да ничего не случится за две минуты! — рявкает Алла раздраженно отдергивает руку. Слышен хруст ниток, и сначала ей кажется, что тетка все же оторвала ей рукав в своих идиотских попытках поторопиться, но почти тут же понимает, что это она зацепилась часами за ее карман, и оторвала его полностью, когда высвобождала руку. — Вы!.. — выдыхает женщина ошарашено и тут же выбегает из помещения. Верочка присвистывает и наконец убирает кисточку в сторону. — Прервемся? — спрашивает она нервно. — Да уж пожалуй... — Алла снимает кусок дешевой пиджачной ткани с ремешка часов и задумчиво вертит в руках. — Она всегда такая деятельная? — Елена Петровна-то? Ага. — Верочка смущенно смотрит в пол. — Вам воды, может? Вы же бежали сюда. Алла улыбается невольно, кивает, и девушка почти сразу приносит ей стакан с прохладной водой. Пьет Алла жадно, и теперь действительно словно остыла — и физически, и после нелепой сцены. Костюмерша больше не возвращается, и они с Верочкой сидят в гримерке еще минут двадцать, болтая о всякой ерунде, прежде чем помощник режиссера отпускает их домой, мол, съемок сегодня не будет, потому что что-то случилось. Попрощавшись в гримершей, Алла направляется к Саше, дергает дверь режиссерской, но там закрыто. Вот куда он делся? Она на всякий случай еще раз дергает ручку, и из соседней комнаты выглядывает оператор, улыбчивый мужчина в растянутом свитере смотрит на нее как-то странно-напряженно, но все равно доброжелательно. — Алла Борисовна, так он уехал, ага. На Мосфильм. Сегодня не будет уже. — Спасибо, Володь. Уехал, а ей не сказал ничего. Алла чувствует себя идиоткой, ну, хотя бы никто больше ее здесь не видел. Подняв ворот плаща, она спешит домой. Кристина сегодня осталась у бабушки, а Алла не ожидала вернуться домой так рано, так что теперь ее ждут пустые стены. Может, к родителям зайти? Впрочем, у них наверняка какие-то свои планы, вмешиваться в которые не хочется, поэтому Алла занимает остаток дня тем, что убирается дома и готовит ужин. Беспокойство почему-то ворочается в груди. С Сашей у них давно все напряженно и паршиво, но сегодня совсем уж странно, почему он даже не сказал ей, что куда-то уезжает? Возвращается он очень поздно, ужин уже остыл, а Алла свернулась в кресле с томиком стихов. — Отдыхаешь? — спрашивает он, едва войдя. — Работаю, — зачем-то врет она, — хочу подобрать стихи для музыки... Где ты был? — На работе. Разгребал последствия учиненного тобой скандала. Алла закрывает книгу и кладет на столик рядом, скидывает ноги с подлокотника на пол. Это звучит совсем уж странно, произошедшее на съемках можно в крайнем случае стычкой назвать. — Какого скандала? — Твоего! Ничего спокойно с тобой не проходит, — Саша морщится и садится на диван. — Ну и проблемы ты мне устроила. Совершенно не понимая, какие она устроила проблемы, Алла подается вперед, хмурясь. — Да что я сделала? — А ты, как будто, не помнишь? Опоздала, поскандалила с костюмершей, разорвала на ней одежду. Никто работать с тобой не хочет, а ты же у нас звезда, и что прикажешь делать, кино закрывать? Ошарашенная, Алла даже не знает, что ему возразить. Разорвала одежду? Зацепилась часами, когда пыталась освободить руку. Она отлично ладит со всей съемочной группой, кроме этой единственной неуравновешенной Елены Петровны, и понятия не имеет, о чем Саша говорит. — Я ничего не рвала, — говорит она тихо. — Я видел оторванный карман. Завтра у меня встреча с руководством, если они закроют нас, это из-за тебя. Сказанное обрушивается на нее совершенно неожиданно. Оторвала карман? Закроют? Что она сделала, черт возьми? И Саша, как всегда, не на ее стороне. Она пытается сбивчиво обьяснить ему, как все было на самом деле, просит спросить гримершу, которая присутствовала при этом конфликте, но Саша только отмахивается. — Прекрати изворачиваться, — морщится он. — Научись брать на себя ответственность наконец. — Я ни с кем не ругалась, — повторяет Алла слабым голосом. — Опять ты врешь! Она не понимает, как до него достучаться, и чувствует себя абсолютно беззащитной, словно почву из-под ног выбили. Если ее стычка с костюмершей дошла до руководства Мосфильма, может быть, она правда сделала что-то не то? Толкнула или... или правда специально оторвала этот дурацкий карман? Нелепая мысль, конечно. Спать она ложится в гостиной на диване, и, похоже, Саша благодарен ей за это, потому что спать с ней вместе сегодня он явно не планировал. Натягивая до самого подбородка тонкое запасное одеяло, она снова и снова покручивает в голове события сегодняшнего утра. Она точно помнит, что не провоцировала конфликт никак. Все, что она сделала — это действительно почти опоздала. Почти. А потом вырвала руку, за которую ее схватили, только и всего. Утром Саша уезжает на Мосфильм рано, разбудив ее оглушительным хлопком входной двери. Алла садится почти сразу, спина затекла ото сна на неудобном диване, и поясницу болезненно тянет. Нужно было Сашу на диван отправить, конечно. Она одевается медленно, выбирает свободную блузку и брюки, в зеркало оглядывает себя недовольно. Сегодня у нее оговорена встреча со Славой Зайцевым, он обещал ей парочку новых балахонов для выступлений. Алла кроме этого просит пиджак, почти умоляет Славу отдать ей один невероятно классный. — Он тебе не пойдет, — сопротивляется Слава вяло. — И к тому же это уже не модно. — Это не мне, ну пожалуйста! — Подарок? Ты перед кем-то крупно проштрафилась? — Вроде того, — Алла смущенно опускает взгляд. — Выручишь? — Да забирай, господи, он из старой коллекции все равно. Они смеются, Алла целует его в щеку, прощаясь. Сама она возвращается домой, там оборачивает пиджак бумагой, перехватывает серебристой лентой и отправляет на Мосфильм с водителем — для Елены, что ли, Петровны? Надеется, что правильно запомнила отчество. Раз уж она невольно испортила той женщине пиджак, будет правильно как-то компенсировать. Она вложила в один из карманов карточку, извинилась и подписалась, надеясь, что этого будет достаточно, чтобы смягчить конфликт. Однако о том, чтобы ситуация замялась, и речи не идет. Саша возвращается домой снова поздно и снова злой, от ужина отказывается. — Ты уволена с проекта. — Ты не можешь меня уволить, я ваша звезда, — вскидывается Алла. Он не посмеет так с ней поступить, не посмеет. — Ты переносишь личное на работу... — Нет у нас никакого личного, — морщится Саша. — Сама виновата, нечего было скандалить. Я уезжаю завтра утром, будем договариваться с другой певицей. — Это какой — другой? Просто уму непостижимо, чтобы кто-то сумел заменить ее в этом проекте. Сценарий написан под нее, декорации и костюмы сделаны под нее, да и после успеха картины «Женщина, которая поет» зрители на еще один фильм толпами побегут. — Получше некоторых. Злость затапливает ее изнутри, затекает в легкие, не давая дышать. Саша не скажет, а ей это и не нужно, Алла и так знает, кого он считает лучше, чем она. В новом фильме будет играть София Ротару. Саша просто бредит ей весь последний год. — Вряд ли у тебя получится залезть ей под юбку, она давно и счастливо замужем, — колко говорит Алла. Понимание, что она попала в яблочко, приходит запоздало. Сначала его глаза вспыхивают яростью, потом губы искривляются почти в оскале. Удар такой сильный, что Алла не удерживается на ногах и падает, ухая на пол между диваном и креслом, подлокотник больно бьет ее в поясницу, но благодаря ему, прежде чем рухнуть на пол, Алла успевает подставить руку и смягчить падение. Щека пылает от боли, но хуже всего то, что она не устояла, шлепнулась так унизительно и больно. — Алл... — Саша, который, очевидно, не намеренно не рассчитал силы, шагает к ней ближе и наклоняется. — Не трогай меня! — голос срывается на хрип. Ее никогда, ни разу в жизни до этого не бил мужчина, и какой-то неподконтрольный ей страх пополам с унижением бьется внутри раненым зверем. — Да что ты раскричалась? — морщится Саша. Он уже взял себя в руки, ну надо же. — Хватит комедию ломать, вставай. — Если ты меня тронешь, я буду орать так, что сюда весь район сбежится. Каким-то чудом ей удалось заставить голос звучать уверенно и звонко, без паники, хотя на самом деле должен бы с ней. Стефанович закатывает глаза и выходит из комнаты, и только тогда Алла позволяет себе разреветься. Она так и не поднялась, сидит на полу, вцепившись в кресло, и плечи содрогаются от рыданий. Непонятно, сколько времени проходит, прежде чем она успокаивается. Бросает взгляд на часы — очень поздно, никуда даже не уйти в такое время. Она закрывает дверь в гостиную, медлит, потом придвигает к двери кресло. Оглядывает получившуюся конструкцию и кивает сама себе — он не сможет зайти так, чтобы она не услышала, слишком громко будет, она точно проснется. Запоздало Алла понимает, что теперь не сможет выйти почистить зубы и взять сорочку, потому что придется туда и обратно передвигать кресло. И, может быть, видеть Сашу... нет, на это у нее точно сейчас не хватит сил. Сдергивает плед с дивана, укладывается и накрывается по пояс — насколько хватает. Сон не идет к ней очень долго, Алла то старается свернуться под этим маленьким пледом вся, замерзая, то скидывает его, потому что от жары нечем дышать, встает открывать окно. Защелка форточки заела, Алла дергает ее несколько раз, прежде чем та наконец поддается, и в комнату врывается ночная прохлада. Подышав воздухом немного, она пытается закрыть форточку, но замочек не закрывается, и расхлябанная створка снова и снова распахивается ветром. Придется так оставить на ночь. Ночью Алла, естественно, трясется от холода, вжимаясь в спинку дивана, но согреться не может. Зато это все не дает ей и минуты на раздумья о Саше и о том, что стало с их браком, дискомфорт и страх занимают все мысли. Крепко засыпает Алла только к утру, и не слышит, как уходит Саша, поэтому в первую минуту после пробуждения даже думает, что он еще здесь. Но нет, нет, он уехал. Уехал уговаривать Софию сняться в его фильме. Откровенно говоря, Алла надеется, что Ротару согласится, иначе скандал с закрытием проекта может разразится просто грандиозный, и ее развод со Стефановичем будет идти с этим скандалом нога в ногу. Что они разведутся, она теперь не сомневается. Второй развод. Снова развод, может быть ей и не суждено быть ничьей женой, может, она неспособна на это вообще. Алла собирает вещи неторопливо, спешить ей некуда, он много времени потратит на дорогу к Софии и обратно, и она старается отвлечься — занять себя репетициями и Кристиной, а дочь всегда рада провести время с ней. Алла раздумывает, позвонить ли Ротару. Вдруг Саша еще не доехал, и они еще не поговорили? Будет неловко. Или в любом случае будет неловко? Номер телефона у нее есть, но они подругами никогда не были, Алла не припоминает, чтобы хоть раз созванивались прежде. Решению так и не суждено было родиться, потому что вечером после разговора со Стефановичем София звонит ей сама. — Алла? — Здравствуй. Повисает пауза, во время которой Алла кивает дочери на пачку сигарет, что валяется на подоконнике, и Кристина послушно приносит и их, и зажигалку, а через мгновение прибегает еще раз, с пепельницей. — Я не уверена, что ты знаешь, но... — Ты согласилась? — перебивает Алла, щелкая зажигалкой. — Значит, знаешь, — усмехается Соня. — Не согласилась, взяла время подумать. И понятно, почему. Не хочет идти на прямой конфликт, боится, что Алла будет драться с ней за эту роль, и она в принципе могла бы, но теперь собирается избегать Стефановича любой ценой. Работать вместе с ним точно не хотелось бы теперь. — Тебе следует согласиться, это хороший проект, — Алла выдыхает дым в трубку. Снова пауза. Очевидно, такого прямого согласия София не ожидала, в лучшем случае рассчитывала на «Делай как хочешь». Да Алла и сама не ожидала, что будет поддерживать ее кандидатуру вместо своей. — Ты не вернешься в проект? — Нет. — В одну затяжку она вдвое укорачивает сигарету. — Сделай одолжение, не говори Саше, что мы разговаривали. Просто соглашайся. Она слышит, что Ротару улыбается, и все же ее явно что-то царапает. Алла проводит языком по зубам, дожидаясь реакции, сама она не хочет ничего больше объяснять, но вряд ли получится так легко закончить эту беседу. — Алла, — голос Софии низкий, бархатный, — почему ты не против? — Проект хороший, а меня в нем точно не будет. Очередная пауза, во время которой сигарета заканчивается, Алла тушит ее в пепельнице и вдруг вспоминает, что Кристина все еще в комнате, сидит с ногами в кресле, разложив перед собой какие-то игрушки. — Спасибо, что позвонила, — говорит Алла неожиданно для себя самой. Абсолютно загнанная в угол поведением мужа, она с голодом хватается за любое человеческое отношение, от разговора с Соней ей становится немного легче. — Саша сказал, ты хочешь вернуть роль. А мне показалось, он просто очень хочет, чтобы мы друг другу волосы повырывали. Этот ответ ошарашивает. Разумеется, Стефанович этого хочет, но Алла и мысли не допускала, что Соня тоже это заметила, и уж тем более что скажет вслух. — Если я вырву тебе волосы, конкурировать за площадки будет легче, — замечает Алла насмешливо. Насмешливость эта нервная, не живая, но ее собеседница без труда угадывает настроение и игру поддерживает. — Кто еще кому их вырвет. София смеется, когда кладет трубку, а Алла еще какое-то время слушает гудки, глядя перед собой. Зачем он хочет их стравить, для чего? Дружбы между ними и в помине не было, так что ссора никаких великих утрат никому не принесет. Так зачем тогда, зачем? — Почему она не должна говорить Саше? Голос Кристины вырывает Аллу из оцепенения, она снова почему-то забыла, что дочь здесь и поглядывала на нее весь разговор. — Что? — растерянно переспрашивает Алла. — Он не любит тебя, мам, — говорит Кристина тихо. — Перестань. Кристина опускает голову и отводит взгляд, у Аллы сердце сжимается при одном взгляде на нее. Она подходит к дочери, опускается на корточки перед креслом, где та сидит. — Расскажи мне, в чем твоя проблема с Сашей. Он сделал тебе что-то? — спрашивает Алла прямо. Он ударил ее, и теперь Алла может поверить во что угодно, в том числе и то, что он бил Кристину. Но дочь только мотает головой. — Нет. Он тебе сделал. «Мне?». Перед глазами проносятся все их ссоры со Стефановичем. Разве он когда-то ругался с ней при Кристине? Нет, Алла такого не допускала. Не ругался никогда, они вообще при ней никогда не ссорились, даже голоса не повышали. Но что-то ведь было, что-то такое, что запало ребенку в память, и что она теперь из раза в раз вспоминает, в очередной раз повторяя «с ним ты грустная» и «он тебя не любит». Любил ли ее Саша хоть когда-нибудь? Мог ли это заметить ребенок? Похоже, для Кристины все было так очевидно с самого начала, а вот Алла не поняла. Накануне Сашиного возвращения она отводит Кристину к бабушке, а сама остается дома. За прошедшие дни страх как-то улегся, и она больше не боится повторения, не думает, что он осмелится снова ее ударить. Утром в день его приезда Алла то и дело порывается приготовить что-то, но одергивает себя из раза в раз. Не будет она ему готовить, не будет. Чем себя занять, она не знает, с книгой не сидится, по телевизору нет ничего интересного, и она находит в шкафу какие-то конфеты, пьет чай. Разворачивая упаковку, думает о том, что Саша бы сказал ей не есть их. Потому что она и так толстая. После этого кусок в горло не лезет, Алла оставляет надкусанную конфету на столике и вскидывает голову, слыша, как в замке поворачивается ключ. Какая же она идиотка, нужно было оставаться у мамы вместе с Кристиной. Зачем, зачем она осталась тут? Что если он снова руки распустит? Все ее спокойствие, казавшееся таким незыблемым, пока Саши не было рядом, с его появлением дома рассыпалось в пыль. Алла поднимается, ноги словно ватные, выглядывает в прихожую. — Привет, — говорит она сипло. — Привет, — Саша довольно улыбается. Такой довольный, что нет никакого резона спрашивать, согласилась ли София. Конечно же, согласилась. — Что у нас поесть сегодня? — Нет ничего, хочешь, салат сделаю? — выпаливает Алла, не подумав. Она же не собиралась его кормить... — И картошки пожарь, — бросает он, скрываясь в ванной. Немного оглушенная, Алла зарывается пальцами в волосы. Как вышло, что она теряет волю рядом с ним? Почему? Ведь она уже совершенно точно его не любит. Но Алла идет на кухню и делает ему поесть на скорую руку, чайник ставит. То, как он ударил ее перед отъездом, уже почти стерлось из памяти и кажется чем-то туманным, не настоящим. — Ты чего такая заторможенная сегодня? — спрашивает Саша, заходя на кухню в трико и домашней футболке. Обнимает ее со спины, кладет руки на живот, и Алла дергается, выворачиваясь. Страх, отступивший было, накатывает снова. — Не трогай. — С чего это? — не понимает Саша. — Дай пощупать твой пухлый животик. — Ты считаешь, что можешь трогать меня после того, как ударил? — она отступает назад и тут же упирается в подоконник, дальше пятиться некуда. Алла похудела на четыре килограмма, и была уверена, что хотя бы теперь он перестанет называть ее пухлой, но, видимо, это была капля в море, и эти уколы не прекратятся никогда. — Ты совсем уже сбрендила? — Саша качает головой. — Когда это я бил тебя? От шока и возмущения Алла не может вымолвить ни слова. Она, пусть смутно, но все же еще помнит, как сидела на полу с горящей от боли щекой. Как он изменился в лице, как быстро взял себя в руки тогда. Как слезы потом катились градом по пылающим щекам. — Ты знаешь, — бормочет она тихо. — Алла, ты шарахнулась от меня и упала. Я тебя пальцем не трогал, зачем ты придумываешь? Ей хочется закричать на него, толкнуть, сказать, что она точно помнит, как он ударил ее по лицу, но только... Саша звучит так уверенно. Может быть, он действительно ее не бил, может быть, она упала. Сама упала. Беспомощность связывает ее по рукам и ногам, а Саша прикасается к ней снова, гладит бедро, и к горлу подкатывает тошнота. Ее от страха мутит? Алла хватается за подоконник, чтобы не упасть, и в то же мгновение раздается звонок в дверь. Саша тут же ее отпускает, и это словно глоток свежего воздуха. Без его прикосновений ей легче дышится наконец. Алла не видит ничего перед собой, только распахивает глаза, когда в кухню влетает запыхавшаяся Кристина в невозможно грязных ботинках. — Что случилось? — спрашивает Алла, медленно приходя в себя. — Бабушке плохо стало, поехали со мной, — говорит девочка, всхлипывая. — Плохо? — Алла дергается. — Дай только позвоню... — У нас телефон сломался, — говорит Кристина быстро. — Она мне в школу от соседки позвонила. Просила тебе не говорить, а я... Ты же можешь со мной поехать? Алла бросает короткий взгляд на мужа и кивает, спешит за Кристиной, набросив на плечи пальто. В голове все еще все мутится, она снова и снова думает о том, как он ее ударил. Или не бил? Она сходит с ума теперь? Возможно, она в самом деле просто оступилась, упала — и синяк на пояснице падение подтверждает. Но на лице ничего не осталось, так почему она так уверена, что он ее ударил? Дорогу до родительской квартиры она не замечает вообще, не помнит, сколько добирались, голова все еще словно мутная, а дочь крепко держит ее за руку до самого дома. Открывает дверь своим ключом, и, когда Алла переступает порог, ее сильнейшей волной обдает страх. Тихо. Слишком тихо. — Не бойся, они уехали в гости, — говорит Кристина, разуваясь. Алла хватает ее за воротник куртки. Остальные эмоции как-то утихают, она просто поражена тем, что дочь ее разыграла. — Ты совсем сдурела? Что за выходки? — Ты его боялась, — говорит Кристина тихо-тихо. Алла хочет уже на нее прикрикнуть, но после этих слов оседает на стул растеряно. — Останься у нас сегодня, пожалуйста! — Кристина обнимает ее порывисто, утыкается носом в ее плечо. — Мам, пожалуйста, пожалуйста, не ходи к нему, останься у нас. Ты несчастная с ним, всегда несчастная. Я не буду больше плакать из-за твоих гастролей никогда, езди куда хочешь, только не с ним, не с ним, пожалуйста. Поток мольбы никак не кончается, хотя, не справляясь с эмоциями, девочка уже просто рыдает, и Алла с трудом разбирает ее слова через всхлипы. Она ошарашена так сильно, что не может ничего предпринять, чтобы успокоить истерику Кристины, только слушает ее отчаянные просьбы и поверить не может, что все это время, когда позволяла вытирать об себя ноги, сделала больно не только себе. Тогда, вечность назад с Сашей, Кристине хотелось защищать ее бездумно, отчаянно, с детским всепоглощающим страхом, который никак не мешал действовать. Тогда — так было, тогда она творила безумства, врала и плакала, только бы мама послушала ее. И она послушала — в первый раз. Никогда прежде истерика и слезы не заставляли Аллу поступить иначе, отменить что-то, переиграть, всегда у матери находились аргументы, а в тот день — не нашлось, и Кристина до сих пор гордится этим больше, чем своей музыкой или актерством. Тогда она вытащила маму из цепких лап мерзавца, и это лучшее, что она вообще когда-либо для кого-то делала. Долгим взглядом она смотрит на противоположный конец стола, где ее мама пьет и смеется, а Максим, худой и отчаянно юный, в очках школьника-ботаника заглядывает ей в рот, много шутит и при этом безукоризненно следит за тем, чтобы у его женщины всегда была еда в тарелке, а пепельницу вовремя заменяли на чистую. Он каждый раз, когда ее несет куда-то, помогает ей встать, когда она садится — отодвигает стул. Но главное даже не это, главное, что она видит у матери в глазах. Впервые за все время, что она ее помнит, там нет страха, боли или замешательства. Похоже, именно так выглядит женщина, которую бесконечно и искренне любят в ответ. Кристина улыбается и отводит взгляд.