Вероятности и определенность

      Когда я захожу к Джиму в каюту, он стоит недалеко от двери в санузел, держа в руках полотенце, и из одежды на нем только черные форменные брюки. Его волосы и тело влажные, видимо, он только что вышел из душа. Его полуобнаженная фигура представляет собой в высшей степени эстетически приятное зрелище, и я, испытав кратковременный сбой в терморегуляции из-за увиденного, не сразу понимаю, что температура в каюте повышена относительно стандартной. Приятная мелочь, отражающая заботу капитана о моем самочувствии.       — Если я не вовремя, то могу подождать… — начинаю я, но Джим тепло улыбается и возражает:       — Не надо, Спок, проходи, присаживайся пока, мне нужна буквально минута. Прости, не уложился, — и он несколькими энергичными движениями вытирает волосы, скрывается в санузле, а затем, когда я уже успеваю занять привычное место в одном из двух кресел за его столом, выходит оттуда без полотенца, одетый в черную уставную футболку, но всё еще босой. Контраст между его расслабленным обликом и моим строго формальным — я не переоделся после окончания смены — внешним видом, заставляет меня чувствовать еще большую неловкость. Но Джим будто не замечает этого и с улыбкой садится за стол напротив меня. Шахматный набор лежит на краю стола, не разобранный, и Джим не делает никаких попыток расставить фигуры, из чего я делаю вывод, что сегодня он хочет начать с беседы.       Поначалу, когда мы еще были совсем мало знакомы, я не осознавал, что иногда приглашение сыграть в шахматы от капитана было не более чем поводом начать общение, попыткой наладить контакт и узнать меня лучше. И хотя от игры мы оба тоже получали удовольствие, так как являлись друг для друга достойными соперниками, но иногда медленно текущая беседа на отвлеченные темы во время партии была гораздо интереснее её самой. Потом Джим стал звать меня к себе просто поговорить после смены, или же заходил ко мне в каюту сам, и если изначально эти разговоры чаще всего касались рабочих моментов, то со временем их темы стали значительно разнообразнее, а шахматы оставались лишь приятным дополнением к нашему совместному досугу.       — Спок, спасибо, что пришел, — капитан с явным удовольствием немного потягивается в своем кресле. — Хочешь чего-нибудь выпить?       — Нет, благодарю, — я позволяю себе тоже откинуться на спинку кресла, зная, что иногда привычное мне поддержание осанки в неформальной обстановке может вызвать подсознательный дискомфорт у терран, диссонируя с обычным для них поведением в дружественной среде. Когда-то именно Джим поведал мне об этой особенности человеческого восприятия, и теперь я не без удовольствия пользуюсь его советом, так как кресло действительно очень удобное. — Насколько я помню, у нас накопились темы для разговоров, с какой начнем?       — С места в карьер, да? — Джим негромко усмехается. — Что тебе нравится больше для начала: продолжение вчерашнего разбора ситуации на Адебе или же выработка общей стратегии поведения при общении с Нейтаном и ему подобными?       — Предлагаю начать в озвученном тобой порядке, — я не вижу смысла ранжировать темы для беседы, поэтому выбираю простейший из ответов.       И мы снова возвращаемся к анализу неудачной высадки на Адебе. Джим, разумеется, уже ознакомлен с тем вариантом дополнения к отчету, который я подготовил на основе нашего вчерашнего разговора и моих измышлений для адмирала Нейтана, и сейчас мы в обсуждении иногда для быстроты оперируем номерами пунктов из этого документа. Я понимаю, что далеко не каждый террасу обладает столь хорошей памятью и внимательностью к деталям, как мой капитан, и это вызывает у меня непроизвольную гордость за Джима.       Он действительно настоящий профессионал в своем деле, и от этого тем более дикими кажутся те обвинения, которые сегодня выдвигал Нейтан. Мы обсуждаем и их, и мое вмешательство в речь адмирала, и в процессе разговора действительно всплывают сомнения Джима в том, что все обвинения в его адрес были необоснованными. Но более подробный анализ обстоятельств произошедшего рассеивает эти сомнения практически без моего предумышленного вмешательства. Тот факт, что амбициозный и не лишенный некоторого самолюбования капитан Кирк позволяет мне увидеть уязвимого и сомневающегося Джима, отражает высочайшую степень его доверия, и я бесконечно ценю этот его дар.       Мы приходим к консенсусу по всем поднятым вопросам достаточно быстро, и вскоре сидим напротив друг друга в тишине, которую терране, как мне кажется, с высокой долей вероятности назвали бы уютной. Волосы Джима немного подсохли, но некоторые слипшиеся пряди еще влажные и имеют из-за этого более темный оттенок. Я ловлю себя на мысли, что мне было бы интересно узнать, отличаются ли они от сухих тактильно. Ранее осознание подобного желания вызвало бы у меня смущение и, возможно, неприятие из-за его нелогичности, но после вчерашних откровений перед самим собой я принимаю его как очередную грань выражения моей привязанности к этому уникальному террасу.       — Знаешь, Спок, — голос Джима звучит вроде бы как обычно, но оттенки его интонаций становятся неуловимо интимнее, — после того, как ты сегодня перебил Нейтана и высказался в мою защиту, мне стоило огромных усилий не воспользоваться данным тобой вчера разрешением и не обнять тебя прямо на мостике.       — Я вынужден заметить, что озвучивал разрешение на контакт подобного рода только в тех случаях, когда мы находимся наедине и не при исполнении, так что технически, обняв меня на мостике, ты бы нарушил оба условия, — замечаю я, не без усилия пытаясь сохранить внешнее спокойствие, когда в моем сознании с шокирующей оперативностью моделируются образы того, как могло бы ощущаться подобное развитие событий.       — Только это меня и остановило, — улыбка Джима освещает его лицо, и я не знаю, что он считывает, глядя на меня, но ему определенно нравится то, что он видит, и он не считает необходимым это скрывать. Вероятно, мой самоконтроль далек от идеала, хотя не исключено, что дело в Джиме: он всегда умел читать мои эмоции, как никто другой. И, прислушавшись к себе, я не испытываю никакого беспокойства от констатации этого факта. Очаровательно. Возможно, стоит сделать еще шаг навстречу.       — Но если твое желание всё еще осталось актуальным, сейчас оба условия выполнены, — я внимательно слежу за мельчайшими изменениями мимики Джима и вижу, как от этих слов у него на секунду перехватывает дыхание. Да, определенно он столь же заинтересован, как и я.       — Ты же понимаешь, что я не могу не воспользоваться столь любезным приглашением, — Джим плавным движением поднимается с кресла, и я запаздываю лишь на доли секунды, отзеркаливая его движение.       Мы делаем пару шагов навстречу и застываем на миг в нерешительности, а затем так синхронно притягиваем друг друга в объятия, будто делаем это не во второй, а в сотый раз. Сейчас Джим не прячет голову у меня на плече, а смотрит в глаза, и я не могу идентифицировать те эмоции, которые плещутся в его взгляде, но осознаю, что их интенсивность беспрецедентна. Мои щиты подняты максимально, но ощущения от контакта наших тел всё равно очень приятные. Я понимаю, что терране находят в объятиях.       — Всё в порядке? — осторожно уточняет Джим, едва заметно поглаживая мои плечи. — Тебе комфортно так?       — Вполне, — я чуть склоняю голову, чтобы было удобнее смотреть в его глаза и позволяю своим рукам чуть более расслабленно разместиться на широкой спине Джима.       — Эмоциональный перенос не беспокоит тебя? — капитан так близко, что я вижу мельчайшие цветовые переходы в радужной оболочке. Я четко ощущаю его заботу даже несмотря на то, что ментального контакта, о котором он беспокоится, сейчас нет.       — Как я вчера отмечал, считывать чужие эмоции без разрешения недопустимо с точки зрения этики, — напоминаю я, — поэтому сейчас мои ментальные щиты подняты.       — Я даю тебе разрешение, — на мгновение в голосе Джима возникает неуверенность, — если тебе этого хочется, разумеется.       В ответ я прикрываю глаза и позволяю себе плавно и аккуратно опустить щиты. Его чувства такие яркие, и все сейчас направлены на меня. Я уже знал примерно, что могу ожидать, но быть к этому готовым определенно невозможно. Тепло, безусловное принятие, абсолютное доверие, желание быть ближе и разделить чувства, беспокойство, что он может что-то сделать не так, еще сотни мельчайших оттенков эмоций, в которых я без предварительной подготовки не могу разобраться, но сейчас это и не обязательно.       Я, не открывая глаз, притягиваю Джима к себе, смещая правую руку выше по его спине, и он с облегчением, которое я чувствую каждой клеткой своего тела, подается ближе. Одна его рука зарывается в волосы на моем затылке, и я непроизвольно вздрагиваю от интенсивности контакта, не приглушенного одеждой, а вторая обнимает за спину. Джим выдыхает и, продолжая движение, кладет подбородок на мое плечо, как вчера. Мы стоим, тесно прижавшись друг к другу, я ощущаю его дыхание на своей шее, чувствую остатки влаги на его волосах, не могу не заметить, как заполошно бьется его сердце, как натянуты струны его эмоций, открытых мне с предельной откровенностью.       Я не знаю, сколько мы так простояли, не шевелясь, но не испытываю ни малейшего дискомфорта по этому поводу. Я сожалею, что Джим не может сейчас разделить мои эмоции. Мне стоит вербализовать свои чувства, так будет честнее по отношению к нему, но я сейчас не могу найти нужных слов ни на одном из известных мне языков, все они кажутся недостаточно корректными для ослепительной действительности. И я просто прижимаюсь к нему еще немного ближе и чувствую его счастливую улыбку в ответ на это нехитрое действие не физически, а ментально.       Ритм дыхания Джима неуловимо меняется, и он немного отстраняется, теперь мы снова смотрим друг другу в глаза, и во взгляде его бездна, в которую я готов упасть, не задумываясь.       — Я солгал тебе, — фраза настолько контрастирует с его эмоциями и выражением лица, что я в недоумении поднимаю бровь, ожидая продолжения. И оно следует незамедлительно:       — Когда говорил, что хотел обнять тебя тогда, на мостике, — дискомфорт в правом подреберье необъясним с точки зрения физиологии, но его наличие неоспоримо. Джим обманул меня, но зачем? Если он тогда не желал подобной близости, то почему сейчас и его тело, и душа открыты мне, и я не чувствую фальши ни в том, ни в другом? Его взгляд всё так же ласков, но он говорит о лжи. Я застываю, не в силах понять, и он, видимо, осознав моё замешательство, торопится исправить ситуацию:       — Прости, неверно выразился, я хотел обнять тебя, это чистая правда. Ложь, а точнее, недоговоренность, была в том, что это не всё, чего я хотел, — Джим замолкает, в его чувствах становится еще сложнее разобраться, но спустя несколько секунд решимость преобладает над всеми остальными эмоциями, и он продолжает свою речь: — Спок, если бы я поцеловал тебя во время пламенной речи в мою защиту, то что бы ты сделал?       — Если речь идет о поцелуе по обычаям Земли, то прервал бы речь, — мой ответ абсолютно логичен, кристально честен, но не отражает и сотой доли тех чувств, что вызвал у меня этот вопрос. Вероятности, которые я вчера анализировал, превращаются в определенность. И я надеюсь, что в силах посмотреть ей в лицо без страха.       — И всё? — недоумение Джима практически осязаемо, он смотрит на меня так напряженно, что было бы негуманно далее истязать его нервную систему.       — Мой опыт в земных поцелуях не столь велик, но мне хотелось бы верить, что я сумел бы должным образом ответить на поцелуй. Хотя у меня и не вызывает положительного отклика мысль о прилюдной демонстрации моих чувств к тебе, — теперь всё сказано. Джим должен понять. И, судя по тому, как разливается эйфория по его, а затем и моим нервным окончаниям, он понял.       — Твоих чувств ко мне, — это даже не вопрос.       — Да, — но я подтверждаю, потому что не могу этого не сделать.       — Да, — повторяет он эхом и тянется ближе, еще ближе, пока горячие терранские губы не касаются моих сначала нежно, а потом уверенно и властно. И я откликаюсь на эту ласку, отвечаю ему, и наслаждение и триумф, которые он ощущает, подливают масла в пламя моих собственных реакций на близость. Такую желанную и долгожданную, несмотря на то, что осознанно я её и не понимал до недавнего времени.       Когда наши губы размыкаются, и Джим немного отстраняется от меня, чтобы отдышаться, он выглядит счастливее, чем я когда бы то ни было его видел. Я не могу удержаться и в неуемной ласке касаюсь его лица кончиками пальцев, от чего он прикрывает глаза, обвожу инопланетно изогнутую дугу брови, прослеживаю скулу и линию носа, провожу по припухшим губам и он целует мои пальцы, отчего мое сердце начинает биться в диком ритме, напоследок я касаюсь точек для мелдинга, не выставляя правильно пальцы, не пытаясь инициировать контакт разумов, а просто лаская нежную кожу, посылаю ему поток своих чувств без особой надежды на то, что пси-нулевой террасу сможет их принять. Но судя по тому, что его глаза моментально распахиваются, как минимум какая-то их часть до Джима дошла. Я убираю пальцы с его лица и вновь притягиваю его к себе. И прежде чем мы снова сливаемся в терранском поцелуе, Джим успевает сказать:        — Я тоже, Спок, — и целует меня так, что я забываю о том, что мне необходим кислород. И я не знаю, дело в том, что моя гибридная физиология весьма удачно позволяет получать удовольствие от инопланетных поцелуев, сохранив необходимые для этого нервные окончания более чувствительными, чем у чистокровных вулканцев, или в ментальном переносе эмоций от Джима, но для меня в этот момент не существует ничего и никого, кроме моего капитана, теперь уже точно “моего”.       Когда мы снова отрываемся друг от друга, наше шумное дыхание наполняет тишину каюты своим асинхронным ритмом. Джим раскраснелся, его глаза блестят от переизбытка чувств, и его субъективная эстетическая привлекательность для меня кажется практически безграничной. Я не знаю, как сам выгляжу сейчас, но искренний восторг в глазах Джима и свет и тепло его эмоций делают этот аспект абсолютно неважным.       — Теперь всё станет гораздо сложнее и запутаннее: командование, миссии, всякие другие вопросы, — Джим смотрит на меня предельно серьезно, — но вместе мы со всем справимся, — и его уверенность, внешняя и внутренняя, непоколебима.       — Я со своей стороны приложу к этому все усилия, — обещаю я с той же степенью серьезности.       — Ни секунды в тебе не сомневался, — Джим снова улыбается, а затем спрашивает: — Ты покажешь мне, как правильно поцеловать тебя по-вулкански?       И я показываю. Судя по всему, чувственности Джима хватает для того, чтобы получать удовольствие и от этого вида поцелуев. Очаровательная особенность. Он учится так быстро, что вскоре я вновь практически теряю себя от наслаждения интимностью нашего контакта. А когда мы комбинируем поцелуи наших рас, мне приходится снова немного поднять ментальные щиты, чтобы сохранить контроль над собой. Я оповещаю об этом Джима, и он относится с пониманием, его ласки становятся нежнее, и я могу лишь надеяться, что мои неловкие движения вызывают хотя бы долю того блаженства, что он дарит мне. Хотя, судя по его физическому и ментальному отклику, мои действия более чем приемлемы.       Возможно, после того, как спадет новизна, интенсивность контакта будет менее всепоглощающей, и мы сможем разделить еще более острое удовольствие, но сейчас она зашкаливает, и мои нервные окончания могут не справиться с перегрузкой. В любом случае, ближайшие часы я определенно проведу вместе с моим капитаном. У нас еще будет время, чтобы обсудить насущные рабочие вопросы, связанные с новыми обстоятельствами наших отношений, а пока что мы просто позволяем себе наслаждаться новообретенной близостью. Уроженцы разных миров, разделившие волею случая один на двоих звездный путь, мы, вопреки статистике со всеми её вероятностями, нашли друг в друге больше, чем смели надеяться. И эта определенность важнее всех остальных вероятностей. Fin.

24.08.2021 - 31.10.2021