***
Голос адмирала Нейтана звучит всё громче, и он не выбирает слова, обвиняя Джеймса Кирка в бездействии, приведшем к потерям среди членов экипажа. Его упреки не имеют под собой основания, и все, кто сейчас находятся на мостике, знают это, но публичное унижение капитана не становится легче от этого факта ни для кого из невольных свидетелей показательного разноса. С трудом подавляемое возмущение терран и неловкость от того, что они стали в этой ситуации вынужденными зрителями, становятся практически осязаемыми, настолько сильно эмоциональное единство на мостике сейчас. Я чувствую, как рефлекторно стискиваются мои собственные челюсти и сцепленные в привычной позиции за спиной руки сковывает от желания сжать их в кулаки. Это недостойно вулканца, но меня переполняет гнев. Вчера Джим вместе со мной прорабатывал и анализировал все варианты развития событий на Адебе, а позже поделился своим очень личным беспокойством об ответственности, принятых решениях и их последствиях, и я в меру своих скромных сил старался поддержать его. По моим ощущениям, после того разговора груз ноши, что несёт мой друг как капитан звездолета, стал немного легче для него. А сейчас позабывший уже об опасностях открытого космоса адмирал своими несправедливыми обвинениями развеивает в пыль тот внутренний баланс, который был вчера с таким трудом найден Джимом. Капитан стоит в шаге от меня у своего кресла. Он застыл в той же позе, в которой принял вызов, не пытается перебить вышестоящее начальство, выжидая паузы в обвинениях, но я вижу, как каменеет его линия плеч, слышу, как он сознательно контролирует глубину и ритм дыхания. Я не могу видеть его лица, но знаю, что наверняка на нем сейчас застыла вежливая маска, скрывающая чувства лучше, чем нейтральные выражения лиц многих представителей моей расы. И под этой маской наверняка прячется не только гнев от несправедливости обвинений, но и боль от мыслей, что какая-то часть из них всё-таки может соответствовать истине. И это лишь усиливает мою неприязнь к адмиралу Нейтану. Тот делает паузу, и, судя по направлению его взгляда, осматривает часть мостика, которую ему видно в камеру, видимо, пытаясь понять, какое впечатление на присутствующих произвела его речь. Кирк делает глубокий вдох, с вероятностью в восемьдесят шесть процентов он собирается заговорить, если пауза продлится еще хотя бы несколько секунд. Я выбираю этот момент, чтобы приблизиться к капитану, сделав короткий шаг. Теперь я стою сразу за правым плечом Кирка, преднамеренно касаясь его своим левым, выражая всей позой безмолвную поддержку. Дыхание капитана на миг сбивается, и я опасаюсь, что наоборот, помешал ему, но затем Кирк начинает говорить: — Адмирал,... Его сразу же прерывает властный голос по ту сторону экрана: — Я еще не закончил, Кирк, — и, судя по всему, Нейтан снова собирается разразиться потоком слов. Я не даю ему это сделать. — При всём уважении, адмирал, ваши обвинения безосновательны и лишены логики, — на этих словах брови Нейтана неконтролируемо ползут вверх в удивлении, вряд ли он ожидал, что кто-то, помимо капитана, осмелится подать голос, нарушив субординацию. Кирк же встает ко мне вполоборота, и я скорее не слышу, а вижу одними губами произнесенное “осторожно”. — Ну-ка, ну-ка, какой общительный коммандер, не ожидал подобной вольности от вулканца, — голос адмирала насмешлив, и он делает акцент на моем звании, но я игнорирую его намек и не собираюсь идти на попятную. Я опасаюсь, что мое вмешательство при неудачном выборе аргументов будет во вред, а не на пользу моему капитану, поэтому тщательно оцениваю каждое произносимое слово. — Моей обязанностью как первого офицера является в том числе вовремя высказанная критика вышестоящего руководства в случае, если действия капитана могут привести к нежелательным для звездолета и экипажа последствиям, а одной из главных ценностей для моей расы является следование истине. Поэтому я считаю своим долгом как первого офицера и вулканца отметить, что в состоянии привести тридцать восемь аргументов, опровергающих ваши предыдущие высказывания касательно роли капитана Кирка во вчерашнем происшествии на Адебе, а также двадцать три аргумента в пользу предпринятых им во время внештатной ситуации действий. В случае, если вы отказываетесь их выслушать, я готов их привести в письменном виде и в дальнейшем подтвердить перед командованием любого уровня, — адмирал всё еще выглядит удивленным, но пока не пытается перебить. — Мистер Спок, — окликает меня Кирк, и мне сложно разобрать, какие эмоции скрываются за его подчеркнуто нейтральным выражением лица. — Приношу извинения, капитан, — я отступаю назад, давая ему пространство для маневра во всех смыслах. Внимание адмирала вновь переключается на Кирка. — Как только что подтвердил мой старший помощник, решения, принятые во время вчерашней высадки на Адеб, имели под собой ряд веских причин. Подробный анализ мистер Спок пришлет в течение часа в дополнение к отчету о миссии, который был послан вчера, — голос капитана ровный и спокойный, будто бы вовсе не его распекали перед подчиненными минуту и двадцать три секунды назад. — Если у вас есть какие-то вопросы, я готов на них ответить сейчас, но, возможно, будет логичнее, — Кирк бросает короткий нечитаемый взгляд на меня, — для начала ознакомиться с выкладками мистера Спока. — Что ж, пожалуй, ознакомлюсь, раз вы так настаиваете, — медленно протягивает слова Нейтан. — Жду отчет в течение получаса. И впредь, капитан, проследите, чтобы ваши подчиненные помнили о субординации. Конец связи. Экран гаснет, и выдохи многих из офицеров мостика сливаются в один. Я встречаюсь взглядом с Кирком и вижу, как постепенно спадает с его лица маска. — Капитан, еще раз приношу извинения, что... — мой голос тонет в аплодисментах, поначалу несмело, а потом всё громче разносящихся по мостику. Пока я застываю в недоумении, Джим тоже совершает несколько хлопков ладонями, а затем открыто улыбается мне и окидывает мостик взглядом, под которым аплодисменты понемногу стихают. — Всем спасибо за поддержку, продолжаем работу. Мистер Спок, вам особенная благодарность, — и дальше Кирк говорит так тихо, чтобы его слышал только я, — но постарайтесь в будущем не переводить огонь на себя, это могло кончиться плохо для нас обоих. — Я понимаю, капитан, — признаю я так же тихо, — приношу… — Хватит-хватит, не извиняйтесь, — Кирк в шутливом жесте закрывается от меня руками. — Я очень ценю вашу поддержку, но в общении с адмиралами есть свои нюансы. Если захотите, можем поговорить и об этом сегодня перед шахматами. — Как вам будет угодно, — соглашаюсь я. — Мистер Спок, вы успеете подготовить приложение к отчету за полчаса, что дал Нейтан? — уточняет капитан уже в полный голос. — Я посчитал, что на то, чтобы зафиксировать аргументы, которые вы уже были готовы привести, хватит часа, но адмирал решил иначе. — В случае, если не возникнет непредвиденной ситуации, отчет будет готов через 18 минут, — моментально оцениваю я время, необходимое на фиксацию в электронном виде текста, который уже сформулирован в полном объеме в моем разуме. — В таком случае приступайте, — и улыбка моего капитана стоит перед глазами на периферии сознания даже когда я уже отворачиваюсь и иду к своему рабочему месту.Глава 2
16 ноября 2021 г. в 18:56
Когда я планировал вечернюю медитацию после смены, я предполагал, что значительная часть информации для структурирования и проработки будет тем или иным образом связана с Джеймсом Кирком. Но не осознавал, насколько эта часть будет преобладать над остальными.
Если провести тщательный анализ, то отклонения, выходящие за рамки статистических, начались вскоре после моего Времени. Неконтролируемые вспышки эмоций во время лихорадки крови были ничем по сравнению со скорбью, овладевшей мной, когда я осознал, что Джим мертв, что я своими руками погасил пламя его жизни, и с дикой, первобытной, всепоглощающей радостью, когда я увидел моего капитана живым.
Тогда я сам касался его, не думая о приличиях, просто потому, что хотел удостовериться, что он действительно выжил, а не является порождением моего поврежденного Временем ярости разума. Щиты были отброшены, я чувствовал его эмоции даже через одежду, и осознание, что он жив, что он, несмотря ни на что, не винит меня, переполняло меня бурлящим безграничным счастьем. Да даже если бы он возненавидел меня, одного факта, что Джеймс Тиберий Кирк продолжает своё существование, мне в тот момент было бы достаточно. Но он простил меня, пусть я и не заслуживал прощения. И сам долго уговаривал меня потом отпустить ту страшную ситуацию на Вулкане. И я даже сумел это сделать, хоть и не в полной мере.
Мне снова начали сниться сны. Полузабытые ощущения из детства, когда разум еще не может полностью контролировать физиологию, не могли сравниться с тем, что я начал видеть во снах после своего Времени. Его смерть. И его жизнь. Сначала я видел кошмары, где убиваю Джима своими руками, но потом сны стали видоизменяться. Но образ в них всегда был один: мой капитан. Медитации через некоторое время помогли справиться с кошмарами, частота сновидений тоже снизилась, но я всё ещё вижу в них Джима. Иногда он с мостика командует звездолетом, иногда отдыхает в кают-компании, иногда высаживается на неизведанные планеты, иногда ведет беседы с кем-то из членов экипажа, иногда занимается в спортзале, но всегда в этих снах он — центр моего внимания, пусть я и ощущаю себя сторонним наблюдателем. И осознание того факта, что мне нравятся эти сны, что я не хочу, чтобы они совсем исчезали, стало в своё время одним из первых признаков моего изменившегося отношения к капитану.
Всё чаще во время вечерней медитации, структурируя события дня, я уделяю особенное внимание своему взаимодействию с капитаном. Всё чаще он занимает мои мысли во время смен и после них, пусть и на периферии сознания. Многозадачность вулканских мыслительных процессов позволяет мне эту слабость без ущерба для работы, поэтому я не делаю каких-либо сознательных попыток очистить свой разум от практически постоянного присутствия в нем Джеймса Кирка. И даже не хочу совершать эти попытки, что само по себе показательно. И, если позволить себе проанализировать эти факты, не сложно сделать абсолютно логичный вывод, что во вселенной нет другого существа, которое интересовало бы меня в той же мере, что и мой капитан.
Кто он для меня? У меня нет четкого ответа. Очевидно, Джим — гораздо больше, чем коллега, он определенно ближе, чем был даже в лучшие годы наших отношений мой брат, значительно ценнее, чем просто друг, но с дальнейшей классификацией своих чувств я затрудняюсь, так как не имею достаточного опыта подобного взаимодействия с любым другим индивидуумом.
Одно я знаю точно: кем бы Джим для меня ни был — он дорог мне и жизненно необходим. Любой вид его расположения является для меня приемлемым. Сегодня, когда он касался меня, когда по-вулкански целовал меня, сам того не зная, когда я купался в живом тепле его эмоций и чувствовал его привязанность ко мне, находясь в его объятьях и заключив его в свои, я был счастлив. Непозволительно для представителя моей расы, нелогично счастлив. Если бы он пожелал большего — не думаю, что смог бы ему отказать. Не думаю, что захотел бы. Мы могли бы быть любовниками, почему нет?
Сердцебиение ускоряется от этой мысли, и я даже не хочу анализировать, на сколько процентов подскочил мой пульс. В сознании с безумной скоростью сменяют друг друга образы, которые могли бы стать реальностью в этом случае, и я чувствую, как откликается всё моё тело в ответ на эти мысли. Живое, не скованное логикой физиологическое подтверждение моей заинтересованности.
Я совершаю медленные вдохи и выдохи, усилием воли заставляю себя расслабиться, вдыхая ароматы благовоний с моей родной планеты, сидя на коврике для медитаций в привычной с детства позе. Это лишь одна из вероятностей, и мне не хватает данных для анализа, чтобы дать ей количественную оценку. Возможно, Джим никогда не захочет подобной близости со мной, вероятность этого очень велика. Он предпочитает женщин, и это известно всем, кто потрудится поинтересоваться этим вопросом. Не исключено, что я навсегда останусь для него не более чем другом. Но его дружба сама по себе — величайшая ценность вне зависимости от вероятности этого.
То, что случилось сегодня, может ничего не изменить. Мой капитан очень тактилен, это тоже широко известный факт. Мне поначалу было сложно привыкнуть к этой его манере общения, но со временем я перестал остро реагировать на его прикосновения. Хотя со стороны острота моих реакций вряд ли была достаточно отчетлива: работа над самоконтролем не очевидна для внешних наблюдателей, для них могло быть заметно лишь то, что я старался удерживать дистанцию. К слову, то, как быстро она сокращалась, тоже довольно интересный показатель для анализа. Сегодня Джим получил от меня разрешение на обширный телесный контакт, если он захочет его инициировать. И мне надо быть готовым к тому, что он может воспользоваться данным ему правом.
Срыв ментального контроля, аналогичный сегодняшнему, недопустим. Я не позволю себе более без ведома Джима считывать его эмоции, какими бы приятными для меня они ни были, это аморально и неприемлемо. Возможно, когда-нибудь я осмелюсь попросить у него позволения касаться его мыслей так же легко, как он касается моего тела, но сейчас мне стоит усилить стойкость своих ментальных щитов. Будучи осмысленным, осознание того, какую именно роль играет Джеймс Кирк в моей жизни, должно помочь обрести желанный контроль. И я анализирую и каталогизирую реакции и мысли, связанные с моим капитаном, погружаясь в глубины сознания и подготавливая разум и тело к новым встречам и новым касаниям того, кто успел стать ближе, чем кто бы то ни было.
Медитация занимает больше времени, чем обычно, но я чувствую себя обновленным после неё. Иногда нужна смелость для того, чтобы признаться в чем-либо даже себе, но только будучи откровенным с самим собой можно обрести необходимый внутренний баланс.
Я разминаю слегка затекшие от долгого пребывания в статичной позе мышцы, и сажусь за стол. Вулканцам не требуется столько времени на отдых, сколько терранам, и я еще успею дописать ответ на отзыв рецензента, зафиксировать в уме детали обсуждения происшествия на Адебе, чтобы позже добавить их к отчету, и рассчитать параметры для нескольких интересующих меня моделей до того времени, как мне необходимо будет отойти ко сну.