Сожжённый мирт

Сон не желал освобождать своего пленника.

Тёплая нега укутывала подростка в себя, словно в мягкое и тяжёлое одеяло или в пушистый и лёгкий плед. Спокойствие, пришедшее к волшебнику в том странном месте, никуда не уходило — оно опутывало его тонкими, практически незаметными нитями и привязывало его к кровати. Постель была приятно тёплой, даже, можно было сказать, горячей. Небо — как его называли Тринисетте и её Хранитель — не понимал, кровать ли нагревалась из-за него, или он грелся из-за нахождения в постели. Кровать была довольно широкой. Конечно, если сравнивать с тем крохотным матрасиком, который был у тогда ещё ребёнка, что угодно покажется большим, но даже по сравнению со спальным местом в Хогвартсе, его нынешнее ложе выигрывал в размерах. «Впрочем, — подумал Поттер, вдыхая чуть глубже и чувствуя наконец, что просыпается. — Здесь ещё и куда удобнее, чем в общежитии». Простынь под телом волшебника была приятной на ощупь, пахла лавандой и свежестью и в принципе казалась райской периной для уставшего от недавнего сражения организма. Голова неба утопала в подушке — настолько мягкой она была. Возникало глупое — и абсолютно неправдивое — ощущение, что под наволочкой были не пух и не перья, а нежнейшая шерсть демимаска или что-то ещё не менее магическое. В комнате, в которой он находился стоял сладкий, но не противный, запах. Он был похож на аромат фруктового пирога, который так часто готовят эльфы Школы Чародейства и Волшебства, или сока, находящегося на столах факультетов ежедневно и выпиваемого учениками в огромном количестве. Запах, витающий в комнате, явно не принадлежал ни тыкве, ни яблоками, знакомым подростку едва ли не досканально. Аромат был резким и свежим. Он охлаждал, словно мята, но в тоже время как будто согревал чистыми фруктовыми напоминающий чем-то мандарины нотками, напоминающими то странное место. В помещении, кроме волшебника был кто-то ещё. Ощущения, вызываемые этими «кто-то», были незнакомы бывшему гриффиндорцу, но довольно приятны для него. Присутствие неизвестных ощущалось как разгоревшийся в паре метров от кровати неистовый пожар, несущий в себе огромную угрозу. Присутствие неизвестных ощущалось как трещащий без умолку огонь в разожжённом на ночь камине, не подключённом к общей сети, а потому вполне безопасном. Присутствие неизвестных ощущалось как запах костра, на котором кто-то прямо сейчас готовил еду на всех присутствующих. Присутствие неизвестных, в конце концов, ощущалось как яркий свет странного тепла, снова ставшего рыжим пламенем, готовым до самого конца защищать своего хозяина. — Доброе утро, небо, — протянул откуда-то справа тихий и немного писклявый голос. — Наконец-то ты бодрствуешь, — ребёнок, если подросток прав, конечно, едва слышно хмыкнул. — Как ты себя чувствуешь? — спросил оттуда же другой, не менее молодой голос с небольшим акцентом. Волшебник, пробуждение которого заметили, не видел смысла пытаться и дальше нежиться в тепле и спокойствии дремоты — теперь от него уже не отстанут. Он медленно, боясь почувствовать неизбежную после недавнего напряжения боль, повернул голову в сторону двух незнакомцев, не решаясь пока что садиться, и так же медленно открыл глаза, давая себе возможность привыкнуть к свету. На стульях, отодвинутых подальше от кровати, сидели два крохотных ребёнка. Им — если судить по их размерам — было не больше пяти лет, однако казалось, что неизвестные намного — очень намного — старше. Один из них с головы до ног был укутан в чёрный плащ с белыми полосками на капюшоне. На виду были только пухлые — как у всех детей — щёки, на которых были нарисованы синие треугольники, и округлый подбородок, да короткие ноги выглядывали из-под балахона. Даже руки ребёнка были скрыты под тёмной тканью. Второй же был одет в традиционную китайскую — если молодой маг не ошибался — одежду. Рукава красной туники были слишком длинными и падали на колени мальчика, полностью скрывая его руки и становясь лишней тканью. На груди у обоих недетей — судя по очень коротким объяснениям мистера Кавахиры — светились синяя и красная пустышки. Они равномерно горели и изредка едва заметно мерцали, словно подстроившись под медленное спокойное сердцебиение Поттера. На его собственной шее висела невесомая цепочка, на которой по идее должна была висеть точно такая же соска. Вот только оранжевое украшение как будто намертво приклеелось к коже, оставив серебро бессмысленно висеть, звеня при каждом движении подростка. — Нормально, — соизволил он наконец ответить на вопрос незнакомца. — Вроде бы. Волшебник неуверенно пожал плечами и, почувствовав неизвестно откуда появившийся прилив смелости, захотел почему-то посмотреть в глаза своих коллег — членов «I prescelti sette». Карие радужки китайца, спокойные будто защищённый от воды и ветра дом в разгаре бури, стремительно краснели. Словно древесина, быстро сгорающая в яростном огне, коричневый переходил в алый. В подсознании мага, рядом с треском пламени и гудением магии, прозвучал щелчок — и проклятый младенец открыл рот в беззвучном стоне. Затенённые капюшоном и кажущиеся чёрными глаза засияли взволнованным синим, когда их обладатель попытался посмотреть, что же случилось с китайцем. Однако не успел аркобалено проверить своего товарища, как столкнулся взглядами с небом и тяжело вздохнул, вновь спрятавшись под башлыком. В оранжево-зелёном подсознании подростка, вновь перебив знакомые и привычные звуки существования пламени и магии, прозвучал второй щелчок. В выдуманном волшебником рыжем мире горячий, как будто бы раскалённый, красный ветер надувал синюю дымку тумана, скрывающего окружающее пространство настолько хорошо, что не было видно даже собственного носа, и заворачивался, становясь смерчем. — Как, — с трудом выдавил из себя голос бывший гриффиндорец. — Вас зовут? — Фонг, — прохрипел китаец, спрыгивая со стула. — А тебя, — он, чуть пошатываясь, приблизился и посмотрел прямо в глаза магу. — Моё небо? Подросток задумался на секунду. «Гарри» больше не ощущалось правильным — слишком много раз в это имя выкладывали ненужный, неправильный смысл. «Джеймс» и «Лили» — два его вторых имени — никогда не принадлежали ему, и волшебник не хотел после стольких попыток отделиться от родителей брать их имена. Даже почти забытое «Гарриет» из раннего-раннего детства, которое вспомнилось из-за Тринисетте, не подходило ему. «Тем более, это имя, — подумал маг, отбросив назойливые воспоминания о тех годах, когда он был ещё «ей». — Мне не подходит». Перед глазами неба мелькали размытые из-за прошедшего времени картины раннего детства, постепенно переходящие в чёткие фотографии отрочества. Вот Петуния, с отвращением морщась, говорит маленькой Поттер, что она «слишком уродлива для девочки». В следующую секунду маленькая Ри видит на полу свои волосы и ощущает холод всей головой. Вот Вернон, расчёсывая пальцами усы, смеётся и словно в шутку говорит, что, возможно, если бы Поттер был мальчиком, его любили бы больше. Вот Дадли и его друзья в процессе «Охоты на — тогда ещё — Ри» кричат ей вслед, что она бегает почти как мальчик и не так уж и плоха. Вот снова Петуния. Она рассказывает соседям, что раньше потакала своему сумасшедшему племяннику и позволяла ему называть себя девочкой, но больше терпеть этого не намерена. Вот звучит тихий-тихий гул, и магия — это подросток понял уже гораздо позже — вырывается наружу и окутывает собой маленький Суррей, подтверждая это и сглаживая все углы. Позже, уже в более взрослом возрасте, волшебство окутывало своего владельца, заставляя всех людей и нелюдей не обращать внимание на некоторые несостыковки. Одна из двух сил неба вместе с мешковатой одеждой и тугими бинтами помогала скрывать слишком немальчишеское телосложение. Она, действуя в согласии с отвратительным и круглыми очками и неаккуратной чёлкой, скрывающей шрам и пол-лица заодно, прятали слишком феминную — или, в крайнем случае, андрогинную — внешность. Она заставляла всех окружающих думать, что у уже юноши, как и у всех парней в его возрасте, ломается голос. Магия не могла сделать лишь две вещи для своего обожаемого хозяина, хотя изо всех сил пыталась. Во-первых, она не смогла полностью похоронить пусть довольно низкий, но всё же женский голос, который озвучивал все мысли подростка. А во-вторых, волшебство не могло скрыть особенности половой системы юного мага. Впрочем, в этом не было никакой необходимости — его организм сам с этим справился, подарив ему афоликулярную ПНЯ, о чём свидетельствуют единственные за шестнадцать лет документы о медосмотре, датируемые аж ноябрём восемьдесят первого. «Петуния словно успокоила так свою совесть, — подумал волшебник, тряхнув головой, отгоняя ненужные сейчас мысли и воспоминания. — Мол, она сделала всё, что от неё требовалось». В голове бывшего гриффиндорца снова мелькнула картина. На этот раз она была красочной и чёткой. Насыщенно-зелёная трава и одинокое дерево, на котором росли яркие, словно светящиеся, оранжевые мандарины. Сразу же на ум пришёл другой кадр. Пожелтевшие страницы библиотечной книги по ботанике, которую Ри взяла просто чтобы чем-нибудь себя занять. — Можешь звать меня, — слабо улыбнулся Поттер, глядя на бушующий в карих глазах ураган. — Микан.