Сожжённый мирт

Они всегда старались жить настоящим и будущим.

Вайпер или эспер Мармон, или сильнейший туман, или лучший иллюзионист — или, в конце концов, ещё очень много кто — не всегда любили деньги, не всегда предпочитали цифры на бумаге или хлопке людям. Они тоже когда-то были невинным и ни в чём невиновным ребёнком. Как и все в этом мире, впрочем. Они, как и все, были маленьким розовощёким и постоянно плачущим комочком человека. Они тоже, как и все в этом мире младенцы и маленькие дети, были привязаны к своим родителям. Они тоже доверяли другим людям. Они тоже верили, что мир — доброе место. Вайпер никогда не хотели вспоминать то, как они лишились этого детского мировоззрения, но выглядящая так наивно и так беззащитно блондинка, что пришла на похороны неба, сама того не осознав, напомнила эсперу ребёнка, напомнив им таким образом и их собственное детство. — Ты в порядке Мармон? — спросил Микан, спрятанный под личиной никогда не существовавшего человека. — Если ты не хочешь здесь находиться, ты можешь уйти в квартиру, — он понимающе улыбнулся. — Или если ты просто не хочешь мне помогать, тоже. — Я в норме, — отмахнулись они. — Просто задумались. Туман оглядывали широкую улицу, ведущую их, небо и солнце, прямо к сияющему в вечернем золотистом свете зданию. Небольшие магазички тут соседствовали с огромными, тихие разговоры о книгах — с криками о глазах тролля. Дети, обсуждающие квиддич и Гарри Поттера, проходили мимо стариков, ворчавших насчёт каких-то законов; взрослые, которых волновала только их работа, сталкивались со своими ровесниками, нервничающими из-за суда над «ПСами». Иллюзионист отмечали всё это краем мозга, одновременно отгоняя от себя воспоминания о звоне мелких монет — причины, по которой они всегда использовали только бумажные деньги. Они впитывали в себя новые знания о третьем мире, в котором им посчастливилось оказаться, одновременно изо всех сил пытаясь забыть знания, полученные ими на пороге подросткового возраста. Вот только шелест их плаща слишком сильно сейчас напоминал, шуршание грязной одеревевшей одежды и шорох прорванных уже и тоже не особенно чистых простыней. Вот только вечернее жёлто-оранжевое сияние воздуха казалось сейчас слишком похожим на утреннюю сверкающую ярко-канареечным цветом зарю. Вот только гам Косого переулка отчего-то слишком напоминало сейчас наполненную их собственными плачем и криками спальню. Три члена «I prescelti sette» поднялись по белоснежным даже в сумерках ступенях, и Реборн почти неслышно хмыкнул, прочитав выгравированные на второй, ещё более вычурной двери строки. Они тоже подняли глаза и прочли предостережение банкиров, мысленно согласившись с киллером, посчитавшим это явным перебором. «Восшествуй, незнакомец, но прими в расчет: Того, кто завистью грешит, возмездье ждёт», — гласили первые несколько вырезанных на серебре строк. «Богатство без труда ты хочешь получить — Недешево за то придется заплатить. Сокровище, что в подземелье мирно спит, Тебе, запомни, не принадлежит» — продолжала угрожать надпись, выскобленная, по-видимому, ещё основателем этого банка. «Вор, трепещи! И знай, что кроме клада Найдешь там то, чего тебе совсем не надо», — как в детских сказках закончилось предостережение. — Миленько, — прокомментировал вполголоса солнце, когда они миновали вторую дверь. — Теперь мне ещё больше хочется что-нибудь украсть. Невысокие существа неприятно оскалились — похоже слух у них был куда лучше, чем у людей, и они слышали всё, что сказал один из аркобалено. Гоблины — как бы странно это обозначение не звучало — продолжали работать, не отрывая носов — Лиц? Морд? — от бумаг, только скрипя зубами и едва слышно рыча на вторженцев. Перья продолжали чиркать по пергаментам, монеты продолжали звенеть, а разноцветные драгоценные камни продолжали шебуршать, перекатываясь на чашах весов. Этот ворох тихих, но накладывающихся друг на друга звуков, казался слишком знакомым, несмотря на то, что они слышали это всё впервые в своей не очень-то короткой жизни. — Я хочу увидеть поверенных моих Родов, — негромко проговорил юноша, скрывая свой неуверенный тон. — И Вы знаете, как зовут Вашего поверенного, мистер? — существо за стойкой замолчало, подняв глаза. — Кто вы? И правда. Небо всё ещё выглядел не как Избранный этого мира, а как заурядный подросток, который не просто денег в волшебном банке не держит, а даже в саму магию не верит. «И не только он, — подумали Вайпер, нахмурившись и оглядев всё ещё покрытых его пламенем себя и Реборна. — И зачем Финеас сказал нам тоже спрятаться? — они, дождавшись лёгкого кивка Поттера, спрятавшегося под капюшоном обычной толстовки, сняли иллюзию. — Не то чтобы мы такие же популярные, как наш новый Босс» — Ну, насколько я знаю, — Микан пожал плечами. — Рагнок и Крюкохват. — Вы знаете правильно, мистер… — Не стоит, — отмахнулся юноша, опустив голову, чтобы скрыть лицо. Гоблин поспешно кивнул, удивлённо выпучив чёрные глаза, когда эспер, быстро снова скрыл своё небо под чужой личиной. Он быстро спустился из-за стойки, практически спрыгнув на пол, и жестом попросил следовать за ним. — Я сейчас приведу к Вам Ваших поверенных, мистер Поттер, — быстро проговорило существо, как только проводило трёх членов «I prescelti sette» до кабинета с надписью «Блэк». — Пожалуйста, подождите здесь. — Мармон, — подал голос солнце, за неимением своей любимой шляпы скрывший глаза башлыком куртки. — Ты не в порядке, — он посмотрел на них ярко-звёздно-жёлтыми глазами. — Ты уверен, что хочешь быть здесь? — Я в норме, — повторили туман, изо всех сил пытаясь в это поверить. — Не стоит волноваться. Они действительно старались подавить инстинктивную реакцию своего разума на звон монет и на шорох одежды. Они действительно пытались напомнить самим себе, что длинными когтистыми пальцами гоблин перечитывали не сантимы и франки, а галеоны, сикли и кнаты. Они в который уже раз поправляли плащ, напоминая себе, что они не раздевались — просто двигались. О, милая их мама, добрый отец — ни один из них не был ни милым, ни добрым, ни даже приятным. Только детское мышление дребезжало, повторяя снова и снова слово «родители», как будто это определение тех далёких людей, резко меняло то, что они сделали. Как будто какое-то свово — состоящее из двух, трёх или четырёх слогов, смотря какой язык использовать — могло исправить то, что произошло за семь лет до появления шамана. Вот только оно не могло. Ничто не могло. Это нельзя было исправить или изменить — это можно было только облегчить. Облегчить боль предательства, отомстив, буквально потопив двух людей в кошмарах. Спрятаться под капюшоном, под длинными рукавами и больше никогда никому не доверять. Облегчить страх, почти постоянно находясь в защитном коконе длинного плаща и в бесшумном ворохе дыма цвета индиго. Облегчить ненависть, начав дорожить деньгами больше, чем людьми. Использовать, однако, только банкноты. Облегчить отвращение, не позволяя никому касаться себя, игнорируя флирт бесстрашных мафиози и их зазывание в постель. Облегчить постоянную тошноту, доводя до банкротства или уничтожая каждое заведение, похожее на то, куда их продали больше чем на три года. И наконец, облегчить себе жизнь, позволив сильнейшим стать исключением почти во всём. Позволить младшему дождю снова и снова покупать им клубничное молоко, чтобы Вайпер не расстраивались. Позволить урагану мягко уводить их спать, когда они становятся слишком уставшим, чтобы даже думать. Позволить облаку, грозе и солнцу приносить в их неполную семью деньги своей работой и постараться не удивляться, когда они отдают почти всё заработанные в крохотные руки Мармон. Позволить смешанному дождю-туману-облаку отгонять не понимающих с первого раза и почему-то игнорирующих плащ и капюшон придурков. Позволить небу дать им надежду и немного безопасности, а также странный, волшебный, опасный и чертовски мрачный, но наконец-то найденный дом. — Ты не в порядке, — вновь произнёс киллер, почти рыча. — Реборн прав, — кивнул Микан, отойдя на почтительное расстояние, словно говоря, что это нормально — пока не доверять ему. — Нет, — согласились иллюзионист, заслужив два взволнованных взгляда. — Но я настолько близко к этому, насколько это вообще возможно.