Secret Secret Santa

      — Так, погоди, а какой у нас сегодня день недели?       Сынмин привычно посмотрел на календарь, висевший напротив мерно гудящего холодильника, делая вид, что и сам запамятовал.       — Сегодня пятница, ба, — откликнулся парень, отхлебнув немного чая из старой сервизной чашки с небольшим сколом у ручки.       Вообще Сынмин не очень-то любил чёрный чай, а с его бессонницей ему точно не стоило подливать его уже третий раз. Но, сколько бы он ни пытался намекнуть на это бабушке, всё было бесполезно. Травяной чай, который он как-то принёс в надежде, что теперь будет пить именно его, канул в небытие переполненных кухонных полочек.       — Точно, пятница! — бабушка неловко улыбнулась и добавила. — Вот, вроде бы, зачем мне знать, какой день недели: не работаю ведь, не учусь, а по сто раз на дню смотрю…       — Ну, как, нужно же знать, — уверенно возразил Сынмин, — для порядка!       — Хорошо, что ты меня понимаешь, любимый внучек! — женщина умилённо посмотрела на Сынмина. — Чаю подлить?       — Да, давай, — Ким с невесомым вздохом передал бабушке чашку.       Он знал наизусть, что будет дальше. Чайник начнёт с грохотом кипеть — «Ну будто ракета взлетает, правда же? Я всегда его хвалю, что он так хорошо работает для меня». Четвёртая чашка чая встанет на старенькую клетчатую салфетку, и Сынмин в который раз за последний час откажется от добавки риса — «Конечно, я наелся: ты только посмотри, сколько я съел!»       — А как там дела у тёти Джу? — спросил парень, надеясь хоть ненадолго разорвать этот порочный круг.       — Ой, да всё нормально. Никаких новостей, и это самая хорошая новость, правда, родной?       Бе-зус-пеш-но.       — Точно, ба, — кивнул парень, вымучив очередную улыбку и от души надеясь, что бабушка этого не почувствовала.       К тяжести в желудке, которая почему-то всё чаще появлялась после бабушкиной еды, присоседилась тяжесть, с которой было куда сложнее справиться. Сынмин почувствовал себя жутко неуютно и понял, что нужно было как можно скорее уходить. Однако резко допить чай и убежать он, конечно, не мог. Его визиты и так стали реже, чем раньше. Нужно было как-то продержаться ещё хотя бы полчаса.       «Давай, Сынмо, ты сможешь».       — Может, пойдём в комнату? — неуверенно предложила бабушка. — Посидим на мягком…       — Да, давай, — бодро отозвался Сынмин, вставая из-за стола и в последний момент запрещая себе поставить пустые тарелки в раковину.       Бабушка вечно начинала кудахтать, что она сама уберётся, а на душе Сынмина и так уже скреблись кошки, чтобы спокойно воспринять её очередное: «А то чем же мне ещё заниматься?» — Чай забыл! — спохватилась бабуля, прихватывая вместе с чашкой ещё и тарелочку с печеньем.       Не самодельным, как раньше, а купленным в ближайшем супермаркете.       — Точно! Спасибо, ба.              Сынмин сел на диван, поджав под себя левую ногу, и нехотя забрал у бабушки чай и печенье. Телевизор не работал, зато мерцал экран ноутбука, где мерно паслись двухмерные коровы, колосилась пшеница и работала пекарня — размером чуть больше улыбавшихся коров. Бабушка говорила, что начала заниматься своей онлайн-фермой ещё до переезда из Чеджу, и почему-то скрывала этот факт от всей семьи, кроме младшего внука. Он, правда, уже пару лет как проболтался об этом маме и старшему брату, но от папы всё ещё удавалось скрывать «игроманию» бабушки, как говорил хён. Бабуля почему-то была уверена, что её сын не поймёт и даже будет осуждать её хобби. То ли дело Сынмин. Сынмину можно было доверить всё.       — У тебя ещё есть что почитать? — спросил Ким, морально готовясь к тому, чтобы допить слишком крепкий чай.       — Да, — бабушка тут же вскочила с кресла и достала с полки четыре книги, которые Сынмин принёс ей ещё несколько месяцев назад. — Целая стопка, смотри!       — А «Бритт-Мари» ты ещё не начинала читать? — без всякой надежды спросил парень, увидев среди отсиживавшихся на полке томиков знакомый корешок.       — Нет, ты же говорил, что сначала нужно читать «Бабушку», а я ещё не дошла до неё! — с гордостью проговорила старушка, осторожно укладывая книги на место. — Правильно же я запомнила? Бабуля у тебя ещё ничего, соображает?       Тяжесть уже распространилась по всему телу и сдавила сердце Сынмина так, что стало тяжело дышать. Он засунул левую руку в карман кремового кардигана и сжал пальцы в кулак до боли от впившихся в кожу ногтей.       — Скажешь тоже, — несмотря ни на что широко улыбнулся Сынмин, — ещё лучше меня соображаешь!       — Да, вот только твою статью никак не могу осилить! — бабушка показала на тёмно-синюю папку, которую младший внук принёс ей ещё в начале лета. — Читаю вслух, понемногу, перечитываю… но так интересно! Ты моя гордость, такой умница!       — Ой, да можешь не торопиться с ней, — поставив пустую чашку на диван, Сынмин замахал свободной рукой. — Всё равно больше вряд ли кто-то её прочитает… не родители уж точно. А хён был вынужден редактировать сборник, так что вряд ли он получил большое удовольствие от чтения.       — Но я дочитаю, обещаю! — бабушка смешно сдвинула брови, демонстрируя решимость, и Сынмин решил, что удачнее момента уйти не будет. Объявление об этом вышло, как всегда, неловко:       — Мне пора, к сожалению…       Огонёк в глазах бабушки моментально погас, но она торопливо закивала:       — Да-да-да, конечно, я же понимаю, что ты очень занят…              — Ну, не то чтобы очень… — пробурчал Сынмин, поднимаясь с дивана.       Чтобы хоть немного оттянуть момент ухода, он окинул взглядом большую комнату, пытаясь за что-то зацепиться. И едва не закричал от неожиданности, когда перевёл взгляд на широкий подоконник, заставленный комнатными цветами:       — Ой, а что это с моим красавцем?!       Под Чеджу у бабули был летний дом с небольшим участком, где она выращивала хурму. После смерти второго мужа её сын, папа Сынмина, решил перевести мать в столицу. Бабуля не спорила и, казалось, даже была рада тому, что будет жить ближе к семье. Загородный дом продали в первую очередь почти за бесценок — покупателя больше интересовала площадь земельного участка, нежели его плодородность. Бабушка до сих пор не говорила о той сделке. В новом доме в Сеуле у бабули долго не было даже цветов, пока Сынмин не начал дарить их на каждый праздник, пытаясь ненавязчиво сгладить её не выраженную словами тоску по работе с землёй. Последним он принёс свой собственный цветок — высокий разлапистый кодиеум с яркой листвой. В комнате Сынмина после ремонта такому большому растению не хватило места у окна, и тот начал хиреть без солнца. Парень не без труда протащил своего любимца через несколько кварталов на ПМЖ к бабуле, и кодиеум долгое время чувствовал себя великолепно — до этого вечера, когда Сынмин увидел его с поникшими чуть ли не до самой земли листьями. Непривычное зрелище настолько ударило парня под дых, что он боялся расплакаться прямо при бабушке.       — Да ну не переживай же ты, зайчонок, — тут же откликнулась бабуля и подошла к внуку. — Он просто уснул! Я как-то раз тоже испугалась, а потом поняла, что он просто опускает листья на ночь. Не думаешь же ты, что я забываю его поливать?       — Нет… — еле проговорил Сынмин. — Нет, конечно.       — Смотри зато, как фиалки растут — прямо не знаю, что с ними делать! Хотела рассаживать, да им, вроде, и так неплохо… только прут и прут.       — Зато ни у кого больше так не цветут, как у тебя, — заметил парень, ненадолго приобнимая бабушку. Женщина не доставала ему до плеча. — Ба, а ты положила нам кимчи?       — А вот это забыла! Сейчас ушёл бы без пакета, пришлось бы тебя догонять… я мигом, зайчонок!       — Не торопись, всё нормально, — Сынмин улыбнулся бабушке через плечо и, дождавшись, пока она уйдёт на кухню, быстро вылил в сухую посветлевшую почву кодиеума всю воду, которая была в кувшине на подоконнике.       Ему по-детски хотелось, чтобы растение тут же расправило листья, как в таймлапсе, но одёрнул себя и отошёл от подоконника, лишь напоследок погладив большой белый горшок. Нужно было уйти как можно скорее — Сынмин давно не чувствовал себя настолько паршиво.       Парень быстро обулся, накинул плащ и осторожно уложил пакет с кимчи на дно рюкзака.       — Может, нужно дать тебе ещё один пакет покрепче? — обеспокоенно спросила бабушка. — Вдруг протечёт?       — Не надо, я же не буду размахивать рюкзаком, — успокоил её Сынмин, позволяя снова обнять себя. — Да и ты всегда очень аккуратно упаковываешь… а я аккуратно хожу!       — Есть всё-таки в тебе что-то и от меня! — бабушка с нежностью положила руку на щеку Сынмина (для этого ему пришлось слегка согнуть колени). — Это такое счастье.       Сынмин уже не знал, что на это ответить, поэтому лишь снова улыбнулся и, быстро попрощавшись с бабушкой, выскользнул из квартиры. Он почти бегом спустился по лестнице и вышел на улицу, смутно надеясь, что лёгкий ветер успокоит его. Тщетно. Если холод ещё мог привести Сынмина в порядок, то тепло — будто и не было никакого снегопада днём ранее — с этим совсем не справлялось. Парень глубоко вдохнул и последний раз натянул улыбку. Бабушка всегда провожала внука, глядя на него из окна до тех пор, пока тот не скрывался из вида. За это время Сынмину нужно было помахать ей примерно три-четыре раза — это был их отработанный годами ритуал. Нельзя было показать бабушке, что он чем-то недоволен или огорчён.       Нужно побыть улыбчивым умницей-зайчонком ещё пару минут.       Сынмин шёл чуть быстрее обычного, чтобы скорее скрыться за супермаркетом. Когда он последний раз повернулся, чтобы помахать бабушке, она уже не помахала в ответ — видимо, отошла от окна наконец-то мыть посуду. Пустое окно довершило то, что начали чашки чёрного чая, непрочитанные книги и уснувший кодиеум. Сынмин почувствовал, что начал плакать.       Что ж, лучше здесь. Мама наверняка уже вернулась домой.       Сынмин заметался из стороны в сторону, как потерявший ориентацию или рассудок, судорожно соображая, куда ему податься. Чтобы никто не видел. Только чтобы никто не видел его слёз. Каким-то чудом он вспомнил, что за бабушкиным любимым супермаркетом пряталась небольшая не заасфальтированная тропа, ведущая к старшей школе. Дорогу протоптали поколения школьников, сбегавших на переменах в магазин кто за газировкой, кто за сигаретами. Там же стояла кособокая скамейка, недоразумение городского ландшафта, на которой никто никогда не сидел. Туда Сынмин и поспешил, размазывая слёзы по лицу, словно это могло унять его истерику.       Рюкзак хотелось отбросить в сторону, как спортивный снаряд нетипичной формы, но часть мозга Сынмина не отключалась, даже когда хотелось вырвать себе сердце. В рюкзаке — тетради с конспектами и айпад, а на дне — кимчи. Не нужно было давать им повода встретиться. Осторожно поместив рюкзак между ногами, Сынмин обхватил голову обеими руками и перестал сдерживать рыдания. Только бы это облегчило боль, ослабило страх и притупило стыд. Как он выглядит, уже не так важно. А что вообще важно?       Признать, что бабушка уже никогда не будет прежней, было невозможно тяжело и жутко. В детстве она с лёгкостью соглашалась на все самые фантазийные игры младшего внука — вместе с Сынмином она находила пиратские сокровища в ящике с игрушками, открывала новые планеты, плавая в океане, пряталась от кровожадных тираннозавров среди хурмы в саду. Переехав в Сеул, бабуля стала настоящей подругой Сынмину: именно она знала, как успокоить внука после того, как его лучший друг переехал в Австралию; именно к ней Сынмин уходил ночевать во время подготовки к выпускному экзамену, чтобы избавиться от гнёта со стороны родителей. Бабуля всегда была интересной собеседницей, читала по книге в неделю и рассказывала самые увлекательные истории о прошлом, которые по мере взросления Сынмина обрастали пикантными подробностями и крепкими словечками. Ким обожал свою бабушку, её лёгкость и спокойствие, её чувство юмора и её невероятную…       Память.       Сынмин не помнил, когда это началось. Прокручивая в голове воспоминания, он никак не мог схватить момент появления в доме крошечных записочек со списками покупок, схемами приёма таблеток, порядком телеканалов и днями рождения. На мебели постепенно оседала пыль. На прикроватном столике подолгу задерживался один и тот же лёгкий романчик.       Беседы переставали быть интересными для Сынмина, потому что все бабушкины истории он уже слышал. Все её реакции кристаллизовались в устойчивые формулы, почти все фразы стали предсказуемыми, а семейный врач только развёл руками, в одной из которых держал список поддерживающих препаратов. Витаминов, по большей части, да таблеток, улучшающих кровообращение.       Деменция была взята под контроль, но никуда не уходила из дома, который внезапно перестал казаться Сынмину родным. И всё это казалось ему таким несправедливым, таким неправильным, таким лишним; а он сам казался себе плохим внуком, который не мог заставить себя навестить бабушку чаще раза в неделю. Плохим студентом, выбравшим идиотское направление обучения — как знание ситуации на бирже поможет человеку с проблемами с кратковременной памятью?       Плохим сыном и братом, не умеющим достучаться до членов семьи и попросить их хотя бы изредка поддерживать бабушку не только деньгами.       Плохим. Плохим. Плохим.       Это слово отзывалось в Сынмине пульсирующей болью в висках и тяжестью в груди — той самой, что заставляло его произносить ненужные резкие слова, молчать, когда следовало говорить, и лгать о своём состоянии: ведь он не хотел быть причиной ещё больших проблем. И сколько бы Сынмин ни плакал, боль и тяжесть никуда не уходили, потому что некому было разделить их с ним. Протоптанная дорожка в его душу заросла высокой травой с тех пор, как Феликс вернулся в родной город, а бабушкина депрессия, которую она замалчивала и отрицала, переросла в проблемы с памятью. Больше довериться было некому. И незачем. Кто будет слушать рёв Ким Сынмина — этого безоговорочно плохого человека?

***

      Хёнджин любил иногда прогуляться без наушников, и в этом его понимал только Минхо, которому тоже нравилось слушать шум города. Чонин и Масами впадали в отчаяние, думая о выходе на улицу без музыкального сопровождения, а Джисон — воображая выход из дома в целом. Хёнджин же в целом стремился двигаться как можно больше: с музыкой или без, в компании или в гордом (а порой и не очень) одиночестве. Его друзья сходились во мнении, что виной тому было некое острое шило, торчавшее в неком мягком месте. Хван не обижался: он давно признал все свои «острые углы»: не только шило, но и коготки, которые выпускал в ответ на грубость и несправедливость, и язык, который причинял ему немало проблем в прошлом, и иголки, которыми всё ещё порой пытался защититься от мира. Жить стало чуточку легче, хотя он всего-то перестал загоняться на свой счёт. «Всего-то», правда, длилось несколько лет и прошло с Хёнджином через несколько пустяковых любовных историй, одну особенно больную, и разлад в компании друзей. Однако отказываться от своих шрамов он не собирался.       Ему нравилось то, каким человеком он вырос.       «Странные же мысли крутятся в голове, когда она не занята обработкой информации», — хмыкнул про себя Хёнджин, с небольшой долей разочарования глядя на серое небо.       После обеда ненадолго выглянуло солнце, и Хван надеялся, что у него получится выцепить красивый закат, но у неба над Сеулом были явно другие планы на вечер: для него в тренде были не тёплые оттенки, а пепельный блонд. Хёнджин всё равно решил ненадолго выбраться из дома и подзарядить свою социальную батарейку целительным одиночеством. Даже Минхо всё ещё искренне недоумевал, когда его «бешеная лама» устраивал себе подобные медитативные прогулки. Из всех членов их разношёрстной компании именно Хёнджин лучше других умел черпать силы в обществе… но это не значило, что ему не нужны передышки.       — Только-только подумал о тебе, хён, вот не поверишь, — Хёнджин ответил на внезапный звонок с коротким смешком.       Минхо закатил глаза — Хван не смог бы объяснить, как он это понял, но был уверен в своём даре провидения на сто процентов.       — Нашёл чем удивить: ты же постоянно обо мне думаешь, — тоном, не терпящим возражений, отозвался Ли. — Слушай, дело есть. Ты далеко от меня?       Хёнджин остановился и огляделся.       — Не-а. не очень. А что?       — Да я всё ещё жду эту сраную доставку. Мне только недавно ответили, ты прикинь?       — И чё сказали? — Хёнджин скользнул взглядом по лицу прошедшего мимо блондина с кольцом в носу и снова двинулся вперёд прогулочным шагом. — Почему задерживаются?       — У них сломалась МАШИНА, — Минхо буквально выплюнул последнее слово, и Хёнджину очень захотелось присутствовать при том, как друг будет получать свой злополучный диван в новую квартиру.       — И позвонить, конечно?.. — начал Хван, позволяя хёну закончить за него:       — Не судьба, видимо, блять! А я сижу весь день как привязанный. На пары не пошёл…       — Вот горе-то какое, — не сдержался Хёнджин и, не скрываясь, засмеялся прямо в динамик.       — Пасть прикрой, а то получишь при встрече, — рявкнул Минхо, но тут же куда добродушнее продолжил. — Так зачем я звоню. Можешь купить корм детям?       — Кому? — на секунду затупил Хёнджин, и Минхо закатил глаза второй раз. — А. Сорри. Да, конечно, только сфотай мне упаковки, чтобы не было как в прошлый раз…       — В прошлый раз ты купил моим котам собачий корм, так что давай-ка и вправду не повторять ошибок прошлого?       — Ты что там, нож точишь? — снова засмеялся Хёнджин, услышав какое-то лязганье на фоне. — Я ведь могу и испугаться. И громко заорать!       — Не ори, это Йенни вкручивает лампочки, но идея с ножами мне нравится! — мечтательно вздохнул Минхо. — Сейчас сфотографирую корм.       — Надеюсь, от лампочек что-то останется до моего прихода, — хмыкнул Хёнджин.       — Надейся: есть всё равно нечего, кроме рамёна. Но тебе на правах моего любимого друга я позволю сгрызть пару лампочек.       — Только если с тобой на брудершафт… — Хёнджин хотел положить трубку, но в последний момент опомнился. — Погоди, а вот в том «Лотте» около остановки есть корм?       — Ну конечно, — Минхо вздохнул так, будто его спросили, есть ли в составе говядины «Веллингтон» говядина. Хёнджин пропускал мимо ушей эти многострадальные вздохи, сколько себя помнил.       — Отличненько, — бодро отозвался парень, — тогда я срежу потом по школьной тропинке, заодно поностальгирую…       — У меня нет алкашки, так что не ностальгируй о моём выпускном классе, будь так добр…       Минхо отвлёкся на какой-то вопрос Чонина и закончил звонок, не дождавшись ответа от Хёнджина. Может, оно и к лучшему: он всё равно не смог быстро придумать остроумный ответ, а оставаться в проигрыше никогда не хотелось, даже (или особенно?) если дело касалось словесных препираний с Ли Минхо.       Было немного досадно, что прогулка так резко оборвалась — да ещё и ради кошек, которые с первого дня знакомства почувствовали в Хёнджине собачника. Но красивого заката парень так и не дождался, так что он успокоил себя тем, что сам станет солнцем, освещающим бренные жизни друзей.       Самодовольно? Ну, самую чуточку. Просто Хёнджин подозрительно быстро нашёл полку с кошачьим кормом, взял нужные ему упаковки, которые оказались последними, и подумал, что имеет право немного покрасоваться в честь такой несказанной удачи. Он хотел только забежать за кормом, но в итоге не понял, как это в его руках оказались клаб-сэндвичи, упаковки с кислыми мармеладками и палочками «Pocky». И капсулы для кофемашины — тонкий намёк Ли Мяу, чтобы он перевёз ту, крутую, от родителей.       — Опять трачу деньги так, будто они у меня есть, — зачем-то пояснил Хёнджин кассиру — долговязому худощавому брюнету в очках, который смотрел на покупателей так, словно они все поголовно ему должны.       — Ну, оплата прошла, значит, деньги есть, — меланхолично отозвался кассир, тут же начиная пробивать товары следующего покупателя.       Small-talk провалился.       Не очень-то и хотелось.       Хёнджин вышел из супермаркета, размышляя: съесть ли хоть одну мармеладку по дороге и включить ли всё-таки музыку… В настроение отлично попали бы ONE OK ROCK: воодушевляющий посыл, тепло инструментала и надрыв исполнения. Меланхолия, надежда и будто пьяное счастье, которое в любой момент могло поскользнуться и упасть на ровном месте.       Так чувствовал себя Хёнджин, когда ступил на тихую тропу вдали от дороги и услышал, как кто-то выплакивает боль.       Парень сидел на вечно пустой скосившейся скамейке и скулил так, словно больше никогда ничего не будет хорошо. Он трясся всем телом, пряча лицо в руках, но каким-то чудом умудрялся удерживать между ног рюкзак, не давая ему упасть.       На рюкзаке висел брелок в форме улыбающегося мультяшного авокадо. Хёнджин готов был поспорить, что на его косточке можно было разглядеть розовое сердце.       Хван остановился, не решаясь ни пройти вперёд, ни вернуться на главную улицу. Сердце стучало так, что заглушало бы музыку, если бы Хёнджин успел достать наушники из кармана пальто. Увидеть этого человека в этом месте в этом состоянии было неравносильной заменой не случившемуся красивому закату. Скорее можно было подумать о солнечном затмении. Или о комете Галлея, которая вдруг решила пролететь над Землёй на сорок лет раньше положенного срока.       Но встретить плачущего Ким Мистера Совершенство Сынмина по дороге до Минхо, с пакетом, полным кошачьего корма, в руках, казалось ещё невероятнее. И всё же это был он, человек, который выпал Хёнджину в «Тайном Санте», невыносимый староста Ли Мяу, педантичный репетитор английского… совершенно разбитый и раздавленный болью, с которой он совершенно точно не справлялся в одиночку.       Если Хёнджин и сомневался в том, стоит ли ему подойти к Сынмину, то явно меньше пары секунд. Он тихо, на цыпочках, подошёл к скамейке и замер в паре шагов. Хотелось погладить Кима по тяжело вздымавшемуся плечу или даже по низко опущенной, будто свинцово-тяжёлой, голове. Но, не решившись на это, Хёнджин глубоко вздохнул и сказал, как мог, успокаивающе:       — Прости, вижу, что ты не в порядке… тебе нужна помощь, Сынмин-а?       Сынмин испуганно вскинул голову — именно страх, а не неожиданность заставил его так вздрогнуть. Хёнджин отчётливо увидел в заплаканных, ставших какими-то нечеловечески огромными глазах это чувство и поразился тому, что оно было не единственным. Взгляд Сынмина, обычно холодно-спокойный, выражал столько эмоций, что в них невозможно было разобраться. Больше всего Ким был похож на нашкодившего щенка, оставленного дождливой ночью за дверями в воспитательных мерах: не понимавшего, за что его так наказали, почему оставили одного… совсем одного.       Острый укол пронзил грудную клетку Хёнджина. Жалость, беспокойство, желание понять — Хвана тоже обуревало множество чувств, которые он не успел осознать. Брови Сынмина резко сдвинулись на переносице, и всё лицо снова перекосило.       Только не от душевной боли, а от ненависти.              — Ты что, следил за мной? — спросил Ким.       Его голос дрожал, но звучал почти агрессивно. Это нелепое предположение пришлось Хёнджину почти осязаемой пощёчиной.       — Я? Ты рехнулся?! — возмутился Хван, непроизвольно делая несколько шагов назад.       Сынмин быстро поднялся на ноги, впервые забыв о рюкзаке, который тут же завалился на бок. Мультяшный авокадик уронил своё сердце прямо на землю.       — Ты… тогда откуда ты… — было заметно, что Сынмину тяжело давалась связанная речь, но он всё же смог договорить. — Как же ты, блять, меня БЕСИШЬ!       Последнее слово пророкотало так, что молодая пара, ступившая было на тропу, тут же развернулась и пошла другой дорогой — Хёнджин успел заметить это краем глаза в тот момент, когда Сынмин сгрёб его за лацканы пальто и с силой встряхнул. В голове Хвана зашумело от нечестной агрессии и незаслуженной ненависти в свою сторону. Он оторопел настолько, что никак не сопротивлялся Сынмину. Рука с тяжёлым пакетом безвольно повисла вдоль тела и не ощущала его веса.       — Чего? Я буквально дышал рядом. — Хёнджин не нашёл ничего лучше, кроме как начать оправдываться. — Просто здесь удобно…       — Дыши или не дыши вовсе, — перебив его, процедил Сынмин. Его опухшие глаза продолжали грозно сверкать. — Мне плевать. Только делай всё это подальше от меня.       Вторая словесная пощёчина пришлась по больному месту — по ране, которая никак не зарастала даже спустя много лет. Словно Ким и вправду точно знал, куда нужно бить.       «И всё же Минхо оказался прав», — пронеслось в голове Хёнджина, когда он одним толчком в грудь отбросил Сынмина назад, почти к самой скамейке. Тот едва удержался на ногах, но взгляд его будто слегка прояснился.       — Не дышать вовсе, да? — вмиг пересохшими губами повторил Хёнджин. — Будь осторожнее, говоря такие слова. В случае чего будешь очень горько жалеть о них.       Брюнет больше ничего не хотел говорить, но полный боли плач всё ещё стоял у него в ушах. Он поправил смятые отвороты пальто и негромко сказал, больше не глядя на Сынмина:       — Если так злишься, значит, сил полно. Значит, справишься.       Хёнджин прошёл мимо шатена и ни разу не обернулся, стараясь дыханием успокоить дрожь в коленях. На глаза выступили слёзы, но он быстро сморгнул их, не давая им взять верх. Ещё не хватало объяснять всё парням. Минхо был бы в восторге, ввернув своё коронное «я же предупреждал».       Чёрт бы знал, почему ему было так обидно. Может, больное воспоминание действительно слишком ярко осветило настоящее. Может, не хотелось оставаться в проигрыше и на этот раз.       Сынмин истуканом стоял около покосившейся скамейки до тех пор, пока окончательно не продрог. Хёнджин к тому времени уже успел присоединиться к сборке дивана и, как ни в чём не бывало, во весь голос смеялся над шутками Чонина.