Желанная дева

Дорога домой пролегала узенькой мощеной тропинкой через массивные стволы вековых деревьев. И хотя на пути их пока не встречались ни орки, ни прочие отвратительные твари, настроение отряда было очень подавленным. Тьма, словно окутывала лес вокруг и тянула к гномам свои длинные чёрные щупальца. Даже выпавший с недавней метелью и припорошивший все вокруг снежный покров не мог облегчить души путников. Трор был беспокоен: «Неужели некромант стал настолько силён, что начал расширять границы своих владений, откусывая кусок за куском от Сумрачного леса? Надо было не соглашаться и увозить Сириэн с собой!» — злился он сам на себя. И чем дальше от дома Беорна удалялась процессия, тем более мрачные мысли теснились в его голове. Уж поводов для переживания у него было предостаточно: он вспомнил, как во времена его плена границы Дол Гулдура покидала армия, но из разговоров с Борином узнал, что до Эребора или Дэйла никто не дошёл, и от Владыки Трандуила тоже никаких вестей о нападении не было, а значит, либо орки разоряли сейчас другой несчастный народ, либо противник собирает свои силы для удара. И по кому будет нанесён этот удар-загадка, требующая пристального внимания. Ведь больших королевств в округе Темной твердыни не так уж и много: гномий Эребор, людской Дэйл и эльфийский Эрин Гален. И если кто-то из них будет атакован, другие не смогут остаться в стороне, это будет общий рок и общая война. Есть ещё, конечно, Лотлориэн, но туда соваться некроманту не с руки, пока эльфийская ведьма защищает его. Как жаль, что будучи в плену, при нем ни разу не упоминалось ничего важного, был бы хоть смысл пережить всю эту боль и ужас, взамен узнав примерные планы врага. Король поёжился от воспоминания о мерзкой чёрной кляксе, из которой вышел темнейший. И то как он смотрел на Сириэн своими полыхающими огненными глазами с кошачьим зрачком. Он назвал ее «любимой»… Неприятная догадка мелькнула в голове «неужели это он! Тот кто проклял ее?!». Тогда тем более лучше бы эллет скорее оказаться в безопасных недрах Эребора! Уж кто-кто, а он сможет прекрасно о ней позаботиться и гарантировать безопасность. Однако, легко сказать, да сложно сделать: что-то подсказывает, что уговорить не то что весь совет, а даже его собственную супругу на соседствование в одной горе с эльфийкой будет ох как не просто. Конечно, Трор-король, и если он проявит упорство в данном вопросе, возражать никто не посмеет…. Но не пойдут ли в рядах кхазад кривотолки разного рода? Дааааа, сплетничать гномы любят и умеют, только повод дай. Но как бы сделать так, чтоб быть в огне, да не обжечься? Усидеть на двух тронах хотелось очень: а именно, и отношения с женой сохранить, и красавицу эльфийскую заполучить… Только вот слишком хорошо это все, чтобы быть правдой. Ладно, будет день-будет пища, со всем этим он ещё успеет разобраться, когда придёт время. А сейчас, по приезде, надо будет заняться укреплением обороны и строительством новых покоев». Все шло по запланированному маршруту: днём ехать, ночью отдыхать. Стражу выставляли в караул удвоенную, чтобы максимально обезопасить владыку. У костров особо не собирались, да байки разные не травили- устали все, на трапезу и ту с трудом хватало сил. Лес словно выпивал из гномов всю жизненную энергию, грозя выпустить из-под своего покрова только обескровленные, обессиленные дряхлые мумии. Каждый участник похода по трижды на дню проклинал это вместилище тени и мрака, но деваться было некуда, и они шли, упорно шли вперёд, оберегая своего короля. Трор словно и не замечал царящего в рядах наугрим оцепенения, он был полностью поглощён своими мыслями, особенно теми, что о золотой клетке, то бишь будущих покоях прекрасной эллет. За время пути он нарисовал у себе в голове план помещения, продумал все до мелочей: внутреннее устройство, широкие окна с витражами, террасу прямо над истоком Быстротечной, удобства, способы соединения помещений с остальным подгорным царством и выход наружу, из горы, которому надо будет уделить особое внимание: дверь должна быть невидимой с внешней стороны, чтобы не привлечь лишнее внимание любопытных глаз. Расписал он и к каким лучшим мастерам и за какими услугами по отделке обратится, а также попытался вспомнить, где хранятся старинные чертежи дворца лесного владыки Трандуила: король очень хотел, чтобы Сириэн, будучи эльфийкой по происхождению, чувствовала себя в горе как дома. Эти мысли об обустройстве «гнезда» невольно вызывали у него улыбку и сравнительные образы его, королевского высочества, с курицей несушкой. Но поделать с собой ничего не мог и предвкушал подготовку и приезд любимой (а в том, что именно ей открылось его каменное сердце, сомнений у короля не было уже ну совершенно никаких) как гноменок, просыпающийся утром накануне Дня Дурина и бегущий в покои родителей с надеждой скорее начать подготовку к великому празднику. Все эти помыслы так увлекли его величество, что Трор даже не сразу заметил, как унылый приевшийся лесной пейзаж сменился предгорьем. Однако, ехавший рядом с ним темноволосый, зеленоглазый гном подмечал все, и речь шла не только о приближении к Одинокой горе да окончании пути. Борина настораживала такая молчаливость обычно веселого и шумного владыки. Очень хотелось списать все на последствия плена, но как-то неспокойно становилось на душе начальника стражи от тех взглядов, что бросал его король…. Когда они приехали к дому великана, Трор словно лучился довольством, а сейчас же на лице его то залегали неприятные темные тени, словно он забыл что-то важное в том бревенчатом доме на опушке и борется с собой, никак не решаясь: продолжить путь или вернуться; то наоборот: глаза начинали лучиться счастьем, уголки губ подрагивали в легкой улыбке и король словно мечтал и грезил наяву. Такие странные перемены, озарявшие лик его величества несмотря на гнетущую лесную длань, наводили на непрошеные мысли: та красивая девушка, которую Трор так звал в гости, но не стал кому-либо представлять… Кто она? И их столь скорый отъезд в обратный путь… Казалось, будто подгорный король желал что-то спрятать от них в том доме, чтобы никто не смог добраться до некоего сокровища. Да и вообще, каким чудом удалось королю спастись из плена? Задавать сыпавшиеся градом вопросы Борину было стыдно и неловко, ведь за эти долгие месяцы отсутствия все уже простились с надеждой увидеть Подгорного короля когда-либо живым, а о том, чтобы отправиться в поход и попытаться отбить владыку из колдовского холма и мысли ни у кого не возникло. Нет, народ очень любил Трора, но в его отсутствие трон занял его сын, Траин. Возглавить подобную компанию, означало рискнуть оставить Эребор без дальнейшего наследника, а этого никогда не допустил бы ни народ, ни тем более совет старейшин. Борин медленно заправил свою трубку и начал раскуривать. Он надеялся, что, оказавшись в родных стенах, король поведает и ему, и всему совету о своих злоключениях, но обладающий редкой проницательностью, столь необходимой гному на службе, Борин в это верил с трудом: слишком задумчив был владыка, словно пытался разгадать одну из величайших загадок Арды, да не спешил делиться своими мыслями даже с ним, близким другом, что уж говорить обо всем совете…. Находясь уже на самых подступах к Эребору, начальник стражи приказал отправить гонца с вестью о их приближении: короля должны встретить как подобает, со всеми положенными почестями. Отковыривая прилипший к бронзовым чешуйкам нагрудной пластины пожелтевший лист, Борин метнул осторожный взгляд на владыку, надеясь, что близость дома сможет вывести Трора из задумчивого оцепенения. Но король словно не замечал, где находится, периодически кивая и улыбаясь, словно вёл диалог с каким-то невидимым собеседником. «Странно все это… При первой же возможности надо будет поговорить с Гудой и, может, с кем из лекарей: пусть внимательно осмотрят владыку, кто знает, что произошло с ним в стенах проклятого Дол Гулдура.» *** Гуда не находила себе места с того самого момента, как гонец показался с дозорной площадки над главными вратами. Вот уже несколько часов она крутилась перед зеркалом: бесконечно оправляла завитые сотней причудливых косичек длинные золотые волосы, достала из праздничного сундука лучшее платье — бархатное темно-синего цвета, расшитое сапфирами и авантюрином, надела лучшие свои украшения с бриллиантами и не верила своему счастью. По такому поводу она даже подвела себе глаза угольком, да подкрасила губы малиновым соком. Несколько месяцев извечным спутником королевы были чёрное вдовье платье с вуалью, да постоянная сердечная тоска. А тут, такая новость, такая радость, когда она уже совсем было отчаялась! Никак не верилось, что ее супруг, ее любимый, ее владыка смог выбраться из проклятой вражьей твердыни, да ещё и живым и относительно невредимым. Гуда измеряла шагами комнату: ну когда же, когда же уже придёт дозорный со столь желанной ее сердцу новостью? Поэтому, когда в дверь королевских покоев постучали, она не смогла справиться с обуревавшими ее чувствами, забыв о своём положении, о придворном этикете и прочих королевских обязанностях, гномка сорвалась с места и бегом направилась к главным воротам, даже не удосужившись послушать, что за вести ей принесли. Перед вратами столпились, наверное, все обитатели горы. Выстроившись по бокам приветственной залы, посредине они оставили ход для короля и его свиты. Королева подбежала к стоявшему в самом конце зала сыну. Перед ними открывался вид на распахнутые врата, но всадников ещё не было видно. Пытаясь собраться с духом и унять нетерпение, гномка быстро ободряюще пожала руку Траина и стала вглядываться: «скорее бы». Ей так хотелось первой увидеть супруга, удостовериться, что это не сон, не один из ее очередных ночных кошмаров, что все это не закончится, подобно сновидению и не окажется лишь негой воспалённого и измученного болью утраты сознания. Она боялась даже моргнуть, боялась, что закроет глаза, а открыв, увидит лишь балдахин кровати, да черное платье на спинке кресла…. Так хотелось верить, что Трор действительно жив и вот-вот вернётся к ней, даже если это лишь греза, о Махал, пусть она продлится как можно дольше. Но дивный сон все не заканчивался, и вот она услышала, как взревела толпа, присмотрелась к вратам и наконец-то увидела приближающихся всадников. Первым процессию возглавлял красивый статный гном в бежевых шерстяных брюках, такой же рубахе и меховом жилете поверх. Гуда даже не сразу узнала в нем своего мужа: некогда довольно упитанный гном, за время плена сильно похудел, в темных завивающихся волосах, словно след от пережитого ужаса, проступили седые пряди, в уголках как-будто ставших ещё более синими глаз появились морщинки, а борода сильно отросла, в ней были заплетены три косы: одна по центру от подбородка и две по бокам — спускались со скул. Королеве нестерпимо хотелось броситься в объятия супруга, но здесь, на глазах у всего народа, позволить себе подобную вольность и проявление чувств она не могла. А потому просто стояла и ждала, когда же наконец конники достигнут малого трона и королевскую семью. Единственное, что она могла разрешить себе в данном случае, это слёзы счастья, которые струились из ее глаз, стекали по щекам и падали на пышную грудь, открытую неглубоким декольте. Встреча королевской четы прошла как того и требовала ситуация: довольно сдержанно. Вернувшемуся подгорному королю было предложено удалиться в покои, отдохнуть, вымыться, а вечером должен состояться такой пир, какого гора давненько не видывала! Всем натерпелось отпраздновать столь великое событие: не часто пленники возвращались из Дол Гулдура, а уж пленённые высокопоставленные вельможи, как правило, не возвращались никогда. До самых покоев Гуда шла вслед за мужем, не глядя по сторонам. Ее одолевали непонятные трепет и смущение, словно они и не прожили вместе уже 80 лет, будто только только вот отгремела их свадьба и она, ещё совсем неопытная девица, идёт за своим королём, чтобы впервые разделить с ним брачное ложе и познать все тонкости замужней жизни. Затворив массивные деревянные резные двери, гномка отослала всю прислугу. Не сегодня, сегодня ей хотелось самой ухаживать за вновь обретённым мужем. Трор стоял и рассматривал покои: столько времени прошло с момента, когда он был здесь последний раз, но ничего не изменилось. В приёмной комнате стоит все тот же массивный гранитный стол, отполированный настолько, что поверхность его напоминает зеркальную гладь, и все так же по своему обыкновению заваленный разными бумагами, свитками и письмами. С одной стороны стоит его любимое кресло с ручками из темного дерева, богато расшитое золотыми нитями на красной бархатной обивке. С другой несколько более скромных кресел, из того же материала но без золотого узора кружева по ткани. Дополняет комнату большой мягчайший ковёр с узором в стиле гомбат и огромным вороном в середине; шикарный гранитный камин во весь гномий рост, а также пара древних расшитых драгоценными камнями гобеленов на стенах. Тут и там горят свечи в золоченых резных подсвечниках на тонких ножках, что совместно с тлеющими в камине поленьями создаёт ощущение невероятного уюта и покоя. За королевским креслом в стене небольшая дверь — переход в опочивальню, гардеробную и уборную комнаты, устроенные по типу анфилады и переходящие друг в друга. Короля настолько поглотило ощущение уюта, что он мог бы стоять вот так целую вечность, гладя на потрескивающие поленья: «вот он и дома, как же хорошо!» Но у супруги на него были явно другие планы: - Пошли в ванну, любимый! Давай снимем с тебя походную одежду, да смоем дорожную грязь — гномка подошла сзади и опустила свои пухленькие, увешанные парой браслетов ручки ему на плечи. — Сегодня я сама буду ухаживать за тобой. Хочу, чтобы ты скорее расслабился и позабыл все ужасы прошлых месяцев. Трор развернулся и посмотрел на жену. По меркам гномов Гуда была очень красива: длинные золотые волосы, красивое лицо с пухлыми губками и розовыми щёчками, небольшие голубые как зимнее небо глаза. После беременности и родов она немного располнела, но полнота эта ее не портила, а делала стан более мягким и округлым — есть за что подержаться. И тут неожиданно гном увидел стоящей рядом с супругой силуэт Сириэн, настолько отчетливый, будто она и правда предстала сейчас прямо здесь, перед ним. Различия между двумя этими женщинами были столь велики, что и сравнивать их между собой было невозможно. Они были словно две противоположности: белое и чёрное, зима и лето, день и ночь. Красота Сириэн была иного рода: более утонченная, более совершенная, более хрупкая и нежная, ее хотелось оберегать и лелеять, почитать словно древнее божество, словно сама Йаванна явилась и стоит перед ним. Эллет была раза в два уже, чем гномка, хотя ростом они были примерно одинаковые. А воздух вокруг нее словно искрился, заполняя пространство нежным золотистым сиянием. - Родной, все в порядке? — вывел гнома из оцепенения вопрос супруги. Трор даже не заметил, что жилетка его уже лежала на спинке одного из кресел, а Гуда нежно расстегивала ворот его рубашки и покрывала горячими поцелуями шею и открывшуюся в разрезе ткани грудь. - Прости, я задумался — шумно выдохнул гном, притягивая к себе жену за талию. Он поцеловал ее в заплетенные волосы, нежно поднял ее голову и заглянул в голубые глаза. Она смотрела на него с такой любовью, с такой нежностью и преданностью, что сердце короля болезненно сжалось. В горле образовался неприятный ком: «Как он мог так сильно увлечься прекрасной эллет, что совершенно позабыл даже о собственной супруге?» Гоня прочь эти непрошеные мысли, Трор осторожно коснулся поцелуем губ жены. Гномка моментально вспыхнула, углубила поцелуй и начала судорожно расшнуровывать туго затянутый корсет: ей не хватало воздуха, она не могла надышаться столь родным и казалось безвозвратно утерянным запахом своего мужчины. Дыхание ее сбилось и стало рваным, а грудь вздымалась над тугим корсетом, словно прося поскорее освободить ее из этого тесного плена. Руки Трора ласкали ее шею, плечи, опускаясь все ниже и ниже, пока не достигли бёдер. Он начал задирать подол ее платья, желая коснуться плоти и сжать мягкие ягодицы, но не успел: наконец-то одолев шнуровку корсета, гномка стянула его и не церемонясь бросила в сторону. Идти куда-либо не было сил и Гуда начала опускаться на большой мягкий ковёр, привлекая за собой мужа и стягивая с груди белоснежную сорочку. Отказаться от такого великолепного дара было невозможно, гном жадно вцепился в ее пышные груди, что вздымались при каждом вздохе, и стремительно опускались при малейшем ее движении. Соски подобно двум большим изюминкам, были напряжены и призывно торчали. При малейшем прикосновении их его пальцами она закрывала глаза, а с губ срывались сладкие стоны. С каждой минутой ее движения становились более энергичными и страстными, руки с жадностью скользили по огромным плечам гнома, стягивая с него рубаху и лаская каждый сантиметр его широкой мускулистой волосатой груди. Ее волосы, недавно еще закрученные в сотни причудливых косичек, уже порядком растрепались и небрежно рассыпались по ковру. Она время от времени облизывала свои губы, алый цвет которых был вызван уже не малиной, а стал свидетельством предшествующих пылких поцелуев, при котором они кусали друг друга, подобно двум хищникам в брачный сезон, не чувствуя при этом ни капли боли. Его большие, но тонкие пальцы, ласкавшие ее грудь, сжимавшие соски до приятного болевого ощущения, стали медленно опускаться вниз. Одной рукой он начал развязывать штаны, а другой задирать подол ее многочисленных юбок. Трор больше не мог терпеть: терзаемый желанием на протяжении последнего месяца, не имеющий возможности удовлетворить свою страсть, он высвободил из тесных брюк налившийся член и грубо толкнулся им в скользкое лоно, входя до предела. Дыхание участилось, вздохи стали переходить в стоны, толчок, еще толчок… Блаженство. О, что за восхитительные ощущения наполняют низ живота, когда поток живой, теплой энергии, извергаемой им, с неудержимым стремлением врывается в ее чистую, плодородную плоть. Он сделал в сладкой судороге еще несколько движений и обессилено упал на ее грудь. Она слышала его сердце, которое билось так, словно вот-вот вырвется наружу. Подобно сотни барабанам древних племен, что оповещали о победе. Его дыхание было хоть и частое, но глубокое. Он не мог насладиться этими мгновениями, которые казались сном. Жадно глотая воздух, он закрыл глаза и прошептал что-то неразборчиво, словно в бреду. Капельки пота, проступившие на ее груди, отражали как тысячи зеркал огоньки тлеющего в камине полена. Она лежала рядом с мужем и неотрывно смотрела в его глаза. Он же, подобный изнуренному охотой льву, лежал на шикарном мягком ковре. Его тело словно утопало в пушистом ворсе, который нежно ласкал его спину, вызывая мелкую и приятную щекотку, и казалось, что его мысли где-то далеко, не с ней…