Укутаться в себе

Илья налетает на них, подобно мини-урагану, обнимает крепко и прячется носом в уголок между шеями, прижимаясь щекой. Чувствует, как за спиной сходятся четыре руки, мозолистые широкие ладони скользят по спине, а другие — небольшие и горячие, забираются под футболку и гладят поясницу. Илья выгибает спину, глубоко вздыхая знакомую смесь разношёрстных ароматов. От Ромы и Макса остро несёт дымом, костром, копотью, но вместе с тем — душистой хвоей, травой и палящим летним солнцем. Ещё бы, столько по лесам таскаться, огонь без ума без памяти тушить. Запах в них давно впитался, въелся под кожу, с хлоркой не вымыть. Илья безумно за брата переживал, когда тот после академии МЧС в авиалесоохрану сунулся, поэтому Рома подумал-подумал и приумножил его волнения вдвое: припёр в выстраданную ипотечную квартиру мужика. Кудрявого, улыбчивого и невероятно уютного, как плюшевый медведь. Короче говоря, теперь Илья переживает за обоих и места себе не находит, когда днями не может дозвониться в очередную горящую глухомань. В такие моменты чувствует он себя ни больше, ни меньше — женой декабриста. В его случае — декабристов. Будущих Героев России. — Заскучал, Илюш? — Макс немного отстраняется, заглядывая в его лицо и вдумчиво изучая выученные вдоль и поперёк линии. Илья натягивает усталую, но счастливую улыбку. — Опять не свои смены брал, Айболит? — догадывается Рома, надавливая на его окаменевшие, сведённые напряжением плечи. Начинает медленно массировать. Илья тут же тает, тихонько стонет от удовольствия, киселём растекаясь в надёжных Максовых лапищах. — Меня заебала сволочь эта старая, — жалуется Илья, помогая своим спасателям стянуть пыльные пропотевшие шмотки. — Людей не хватает, и он меня… Меня, врача первой категории, дежурить заставляет вне графика! И доплачивать не хотел за переработки, пока я не посрался с Оксанкой. Рома и Макс, оставшиеся в одном нижнем белье, переглядываются и синхронно хмурятся. Илья резко теряет ход мысли, переводя туманный взгляд с груди, широких плеч и шеи Шустова на недовольного Рому — его крепкий пресс, накаченные руки и выносливые ноги. Близнец отродясь качком не был, в академии тоже физическими данными не блистал, но сумасшедшие нагрузки на работе сделали своё дело. Неспортивный Илья, привыкший трудиться исключительно умелыми пальцами и головой, теперь ощутимо уступает ему в габаритах. — Макс, иди первым в душ, — велит Рома, подходя к брату, — Илюх, мы же договаривались, никаких переработок. Ты после них никакой. Ни есть, ни трахаться. Илья вздыхает, потирая переносицу. Ромке нагрубить хочется страшно. Он-то вряд ли понимает, насколько Илье тяжело и одиноко в пустой квартире, и спит он из-за этого на двух подушках одновременно, дорогими запахами на день вперёд напитываясь. И с переработками всё равно ничего не поделаешь — зам его ненавидит, а вечно ругаться с начальницей невозможно. Тем более она то на морях, то в загадочных командировках. Вот и приходится работать как проклятому в ожидании своих отважных героев. Пусть сами они так не считают и называют героем среднестатистического хирурга-травматолога из обычной государственной больницы. — Чё ты приуныл сразу? — Рома клюёт его губами в нос и щёку. Илья качает головой, но от поцелуев довольно жмурится. В итоге обнимает Рому, укладывается ему на плечо и молча позволяет гладить себя по спине и голове. Вспоминается юношество. В школе сверстники вплоть до выпускного дразнились ну очень обидно, поэтому по вечерам они часто закрывались в своей комнате и обнимались на одной кровати, обмениваясь короткими частыми поцелуями. Потом застукали родители и выставили их за порог, не желая мириться с «извращением» детей. Илья часто моргает, приходя в себя. Как давно это было. Словно в прошлой жизни, когда только он и Ромка. Сами за себя и друг за друга. — Давай, иди уже мыться, ты как чёрт сейчас, — велит Илья, когда в комнату возвращается довольный распаренный Макс, по привычке нацепивший домашние шмотки на мокрое тело. — Такой же горячий? — подмигивает Рома, перекидывая полотенце через плечо. — Такой же грязный. Макс хихикает, попеременно вытирая волосы. Он стабильно ловит удовольствие от их беззлобных переругиваний-подколов и совсем не старается это скрыть, а иногда сам подначивает, провоцируя стычки. Илья давно просёк, что нравится Шустову совершенно по-детски мирить их на мизинчиках и уговаривать поцеловать друг друга в знак завершения конфликта. Рома на это ржёт, называет его любителем твинс-порно, но к Илье послушно тянется. На кровать падают вдвоём. Илья опускает голову на крепкую грудь, щекой с наслаждением ёрзая по мягким завиткам (футболку пришлось с Макса опять стянуть). Шустов у них везде трогательно кудрявый. И на голове, и на груди, и в паху. — Вы опять на пару дней? — прикрыв глаза, глухо спрашивает Илья. Ему всегда тяжело слышать положительный ответ и жить по-нормальному — счастливо — лишь скоротечными часами, которые он проводит со своей располовиненной беспокойной душой, подарившей себя огню и лесу. — В этот раз почти на две недели. Илья не верит собственным ушам, приподнимается на локтях и смотрит ошарашенно. Макс только улыбается радостно, подтягивает его к себе и мягко размеренно целует, крепкими мозолистыми пальцами разминая напряжённые мышцы тонкой шеи. Отвечая, Илья кладёт ладонь на его грудь и несильно царапается от удовольствия. Сам раскрывает Макса языком и ловит его сбившееся дыхание. Как же ему всего этого не хватало за последние недели, кто бы только знал… Казалось, он натурально одуреет от одиночества. Даже на Ежа своего дурного забил. Кормить успевал, и на том спасибо. — Думаешь, мы с Ромашкой не видим, как тебя колбасит? Куришь, как сумасшедший, не ешь ничего, вон, холодильник пустой, работаешь постоянно. — Я просто… скучаю очень, — растерянно отвечает уязвлённый Илья, не понимая, как себя оправдать. — Мы знаем, Илюш, мы знаем, — Макс гладит его по щеке, смотря с невыразимой печалью. Оба понимают масштаб проблемы, но как с ней справляться — не особо. Илья бы многое отдал, чтобы проводить со своими мальчиками больше времени, но пока все обстоятельства складывались против их союза. Рома возвращается неслышно и сразу улавливает, о чём вёлся непростой разговор. Забирается на свежие хрустящие простыни, обнимает Илью со спины, прижимаясь, и щекотно целует в шею, посылая мурашки по позвоночнику. Смыкает руки на его впалом нервно вздымающемся животе. — Такой худенький стал, — бормочет он, через футболку прижимаясь горячими губами к плечу. Макс солидарно кивает и целует Илью в висок. Кровать пусть большая — настоящий траходром — лежат они всегда в облипочку, оплетая друг друга всеми конечностями, умиротворённо дыша в шеи и превращаясь в один тёплый комок. Соскучившийся по ласке и вниманию Илья традиционно по серединке с холодными Ромиными лодыжками между своих и у раскалённого Макса под боком. Всю ночь в подобном положении крепко не проспишь — тело затекает, жарко безумно, но ни для кого из них это не является весомой причиной отстраняться. Как-то они уже пытались засыпать по-нормальному, ничего из этого не вышло: всё равно подкатываются друг к дружке, закидывая ноги и обнимая покрепче. — Как вы на две недели отпросились? Не сгорят там леса без вас? — ехидничает Илья, до сих пор не веря собственному счастью. Он уже и забыл, когда они в последний раз проводили столько времени вместе, когда не просто трахались, как ненормальные, а выбирались в свет, гуляли и разговаривали. — А мы, Илюх, попросили нам график пересмотреть, — довольно оповещает Рома. — Чаще приезжать не обещаем, но на подольше – железно, — кивает Макс. — Теперь, правда, платить меньше будут, но это нестрашно. Надо пользоваться возможностью, пока кадров хватает. Илья понимающе молчит. Он помнит прошлое лето, когда Карелия полыхала и авиалесоохрана с нехваткой пожарных стояла на ушах. Тогда Макс с Ромой окончательно в своей глуши схоронились, звонили два раза в неделю поздно ночью с искренним, но коротким «Живы. Здоровы. Любим. Скучаем» и вновь пропадали. Ужасное время. Илья тогда на пять килограммов похудел и сам не заметил, пока любимые домашние шорты спадать не начали. А когда дождался, наконец, своих спасателей, чуть не потерял сознание от открывшегося зрелища: у Макса оказалось обожженно лицо, а Рома умудрился сломать ногу, пока поваленные деревья перепрыгивал. Илья тогда оформил неоплачиваемый отпуск и ни на шаг от них не отходил. Выхаживал и лечил, хотя в пору было лечить душевное состояние его самого. — Илюш, мы с Ромашкой посоветовались и всё поняли, — Макс заглядывает ему в лицо с непривычной строгостью. Илья тут же напрягается. Шустов со своей неувядающей улыбкой и безнадёжным оптимизмом почти никогда не выглядит по-настоящему серьёзным, поэтому проблески суровости окрашивают его лицо лишь в особых случаях. — Чего это вы поняли? — Мы поняли, что за тобой нужен глаз да глаз, — оглашает Рома, как будто это делает ситуацию хоть сколько-то понятной. Илья вздёргивает бровь, смотря то на одного, то на другого. Топать ножкой и доказывать, что он вообще-то взрослый человек и может сам о себе позаботиться, бессмысленно даже пытаться. Тем более, когда он в очередной раз опроверг это пустым холодильником, беспорядком в квартире и неисчерпаемой заёбанностью на лице. Илья из тех, кто счастливей всего существует рядом с любимыми: Максом, Ромой и Ежом. Только тогда получается заботиться не только о них, но и о себе. — Ромашка хочет сказать, что работы в жизни много, а ты у нас один, — Макс с удовольствием запускает руки под просторную домашнюю футболку, поглаживая Илью по спине. Рома позади солидарно мычит и забирается ладонью под резинку белья, задерживаясь на лобке. Илья чувствует себя сосиской в хот-доге, и это одна из самых приятных ассоциаций в жизни. Он тяжело дышит, когда пальцы кольцом сходятся на члене и сжимаются. — Так что теперь мы твои на много-много дней, — Макс выпускает его из объятий, помогает избавиться от лишней одежды и ловко скользит вниз, сходу беря глубоко в горло. Илья стонет, вцепившись в мягкие кудряшки, и, развернувшись, ловит ухмыляющиеся Ромины губы. В который раз понимает, что нерешаемых проблем в его жизни не бывает.