Укутаться в себе

Ромка, наступая на пятки, скидывает стёртые разукрашенные фломастерами кроссы — когда-то по приколу занялся хэндмейдом и вот до сих пор таскал — и проходит на кухоньку, шурша пакетом из Азбуки вкуса. Там, в малюсеньком пространстве на пять квадратных метров, разворачивается привычный для их суетливой семьи балаган: Илья и Макс не могут решить, печь им оладьи с добавлением йогурта (Макс) или с бананами (очевидно, Илья). Ромка, если интересно, придерживается нейтральной позиции. В двенадцать дня он банально хочет, наконец, позавтракать, поэтому с готовностью заточит всё, что перед ним поставят: будь то Максовы воздушные оладьи (по-модному — панкейки) или нелепые бутерброды Ильи с майонезом и колбасой. На конфликт предпочтений Роме, откровенно говоря, по-барабану. Просто дайте уже поесть. Он даже в магазине дольше обычного шатался в надежде вернуться аккурат к накрытому столу. — Илюш, ты помнишь, что было в прошлый раз? Бананы склизкие и сладкие, оладьи невозможно есть со сгущёнкой, — пытается вразумить Макс. — Ешь со сметаной, в чём проблема? — упирается Илья, нервно замешивая массу, в которую осталось добавить решающий ингредиент. — Я хочу со сгущёнкой. Запрыгнув на подоконник, Ромка показательно вздыхает. Когда дело доходит до кулинарных умений, эти двое из раза в раз не могут найти общий язык. И одно, что готовит Илья откровенно посредственно, зато напирает с таким усердием, будто минимум кулинарный колледж закончил и понимает побольше всяких бестолковых пожарных-самоучек. В Максе же в такие моменты стабильно просыпается баранье упрямство, поэтому он ни в какую не идёт на попятную и спорит до последнего. А страдать больше всех приходится по жизни голодному Ромке, которому не разрешают даже кусочничать. — Ромашка, помоги нам выбрать, — Макс стреляет хитрым взглядом, прекрасно помня, что оладьи с йогуртом нравятся Ромке больше, чем с бананом. — Давайте разделим и нажарим, как вы оба хотите? — потеряв всякую надежду позавтракать, а не пообедать, дипломатично предлагает Рома. Последнее, чего ему хочется: обижать из-за ерунды одну из своих половинок. — Марать ещё одну кастрюлю? — нудит Илья, разбирая пакет. — Ты не купил бананы! — смотрит со всей обидой мира, поджимая губы. Теперь думает, наверное, что всё это специально задумывалось и Рома в крысу принял сторону Шустова. — Чёрт, Илюх, сорян, я честное слово забыл, — Ромка хлопает себя по лбу. — Ты, кстати, ещё и творог не тот взял, — между делом вставляет Макс, — надо было двухпроцентный, а не пяти. Ромке хочется заорать со всей силы и самому себе отвесить затрещину. Всё пошло наперекосяк с бананов и творога, абсолютно точно с бананов и творога. Их, а ещё раздосадованных глаз брата и Макса хватило, чтобы он опять загнался по самое не хочу и вспомнил о проблеме, мучившей не первый месяц. Довольно давно, откровенно говоря. Почти с момента начала их отношений, если совсем уж точно. Илья и Макс о ней сто лет назад и думать забыли, решив, что Ромка давно успокоился. Ага, десять раз успокоился, как же. — Блин, давайте я сбегаю быстро? — суетится он. Спрыгивает с подоконника и хочет скорее нестись в коридор, лишь бы не переживать и не думать. Макс удерживает его за плечо, велит сидеть спокойно и с тревогой заглядывает в лицо. — Ром, всё нормуль? — осторожно спрашивает Илья, заливая в кастрюлю клубничный йогурт. — Ты покраснел. Хорошо себя чувствуешь? Ромка энергично кивает. Он не хочет поднимать вопрос своего лишнего места в этих отношениях. Спасибо, первого раза хватило. Он тогда сам не понял, как всё случилось, но умудрился до сбитых костяшек поругаться с Ильёй, поэтому до возвращения Макса шкерился на кухне и не пересекался с таким же разобиженным братом. В итоге проблема была озвучена мельком и, конечно, не решена. А Макс их тогда еле помирил, метаясь от одного к другому и не зная, как себя вести. Усевшись в свой любимый угол на подоконнике, Ромка с поволокой тихой грусти смотрит, как Илья и Макс у плиты толкаются бёдрами, соревнуясь, чьи оладины получатся ровнее. Он любит их настолько, насколько вообще способен, поэтому считает, что без него — неуклюжего, забывчивого и нелепого — им будет лучше. Правда, как безболезненно вывести себя из продолжительных отношений, Ромка не имеет ни малейшего представления. Он не уверен, что это в принципе возможно. За поздним завтраком Рома почти не говорит, только жуёт медленно и улыбается, когда Макс плюхает им в тарелки полные ложки сгущёнки хотя знает, что кроме него этот сахар голимый никто не ест. — Ты такой молчаливый, — замечает Илья, поднося к Роминым губам оладушку в сметане, — на, скушай. Это самая красивая, в ней вся моя любовь. — Вообще-то, она подгорела, — Ромка откусывает часть, а остальную половину отдаёт Максу, чтобы всё было честно. — Вообще-то заткнись, я старался, — Илья обиженно сопит. Поблагодарив, Рома целует его в щёку. Мыслями он далеко от стола, разговоров и еды. После косяка с продуктами и всеми последующими загонами, аппетит у него резко пропадает. Не успокоившись на одной, Илья с непроницаемым лицом продолжает его кормить. Рома откусывает, а вторую часть на автомате отдаёт Максу. Сначала тот выглядит недоуменно, но быстро вливается в систему и сьедает прямо с рук. Рома решает, что сознается во всём в конце следующей недели. Портить настроение раньше времени не хочется. Да, так будет правильно. Ему самому стоит примириться с мыслью об уходе и поискать новое жилье. — Всё, Илюх, ты меня до отвала накормил, — он отдаёт Шустову последнюю половинку и не успевает убрать руку, как ощущает мимолётный поцелуй на маслянистых подушечках. Макс хитро смотрит из-под кудрявой чёлки и вбирает указательный и средние пальцы по фаланги. Рома давится чаем. В чужом рту горячо, мокрый язык старательно скользит по пальцам, обильно смачивая их слюной, будто они в процессе прелюдий. Илья прижимается сбоку и кладёт ладони ему на бёдра, раздвигая ноги и скользя выше. Сжимает член. — Вы чего, сейчас хотите? — бормочет Рома. — Ты против? — Илья прикусывает мочку его уха, посасывая. — Мы же собирались в кино, — к собственной печали, желания трахаться у Ромы тоже нет. Он всё равно не сможет в полной мере расслабиться и получать удовольствие, только закаменеет весь. Пока Илья вылизывает его шею и гладит по ногам, а Макс затыкает рот требовательным поцелуем, Ромке хочется залезть под одеяло и уснуть, надеясь, что все проблемы разрешаться сами собой. Не выдержав, он отталкивает Илью и Макса, вряд ли ожидавших столь внезапного сопротивления, и торопливо уходит в комнату, где исполняет задуманное. Под одеялом жарко и душно. Намного спокойней, чем в любимых руках. Рома зарывается лицом в подушку и думает, как будет объясняться с минуты на минуту, но никто его не трогает ни через пять минут, ни через двадцать. Вскоре он засыпает, успев только нос высунуть, чтобы окончательно не задохнуться. Из тягучего мутного сна выныривает медленно и с неохотой. Приоткрывает глаза, не сразу ориентируясь в пространстве. На голове ощущается тяжесть чужой руки, пальцы приятно перебирают волосы и чешут за ухом. Сонный Рома смотрит расфокусированными туманными глазами. Макс успокаивающе улыбается и, наклонившись, прижимается губами ко лбу, проверяя температуру. Её нет, Ромка точно знает. Причина его странного поведения не в подкравшейся болезни. А лучше бы в ней. — Ромик, хочешь что-нибудь? — Илья передаёт ему кружку с горячим зелёным чаем и садится на край кровати. Рома отрицательно качает головой, попивая маленькими глотками. Он чувствует, как кипяток обжигает горло, а приближающийся разговор тяжело оседает на плечи. Ромка благодарен почти до слёз, когда Макс и Илья выбирают тактику не сходу валить расспросами, а сначала всем вместе расслабиться и настроиться на предстоящий диалог. Он немного успокаивается и разрешает себя обнять. Шустов укачивает в надёжных лапищах, а Илья гладит колени, перекинув его ноги через свои. Обжимаясь, они до глубокого вечера смотрят «Друзей», хихикают с вызубренных диалогов и пародируют персонажей. Роме хорошо и почти спокойно ровно до того момента, пока на очередных титрах брат не ставит сериал на паузу и не поворачивается с нехорошей сосредоточенностью на лице. — Ты же не из-за бананов и творога расстроился? — рубит он. — Илюш, давай не сейчас, — Макс качает головой, пытаясь поглаживаниями по плечам успокоить сжавшегося Ромку. Тот сам не замечает, как вцепляется в одеяло и натягивает повыше, пытаясь укрыться. — А когда, Макс? Сам видишь, у нас проблема, которую надо решать, пока не стало поздно, — Илья серьёзно хмурит брови. — Это как гнойник. Сначала он медленно зреет и болит, а потом приходится резать. От сравнения своих загонов с гнойниками Ромку одолевает тошнота. Каждый раз он думает, что давно привык к медицинским аллегориям брата, но потом Илья выдаёт нечто подобное и Рома вновь выпадает в осадок. Сглотнув, он косится на Макса, ища поддержки, но тот выглядит не менее решительно. Слова достигли адресата. Полный отстой. Выбравшись из объятий, Рома прислоняется спиной к изголовью кровати, обнимает себя за колени и рассказывает. Признание идёт тяжело, слова приходится выталкивать из горла, сосредоточенные лица тоже не способствуют вере в лучшее. Ромка заканчивает хрипло, не расплакавшись исключительно на чистом самоконтроле. — Блять, Макс, ты был прав, — первое, что говорит Илья, потирая лоб. Он выглядит разбитым едва ли не больше самого Ромы. — Это опять началось… Ромка озадаченно поднимает глаза. Ждёт, пока ему объяснят суть всеобщей печали. Он не надеялся, что его переживания воспримутся легко. Окажись это действительно так, Рома бы на себя руки наложил от осознания, что его совсем-совсем не любят и не боятся потерять. — Я позавчера понял, когда ты не захотел участвовать, а просто смотрел, — запустив пальцы в неприбранные кудри, рассказывает Макс. — Ничего не делал, даже не трогал себя. Молча смотрел, как мы трахаемся. Словно прощался. — Может, просто в этот раз захотелось? Чё такого? Ты вон часто просишь, чтоб мы с Илюхой… ну… пока ты на кресле… — Я – другое, — веско заявляет Макс, — сам знаешь, как у меня стоит, когда вы полностью друг в друге, а вот ты всегда любил исключительно участвовать. Ромка не знает, что возразить. Его изучили слишком хорошо, чтобы вестись на лживые отговорки. Несколько дней назад на него в очередной раз накатила меланхолия, а Илья и Макс так правильно и гармонично смотрелись в объятьях друг друга. Сначала они с беспокойством косились в сторону, переживая из-за безучастия третьей составляющей их пары, но вскоре полностью отдались процессу, а Рома только больше утвердился в подозрениях. Да, у него определено есть проблемы с принятием себя в этих отношениях, но он не понимает, как их решать. Илью и Макса проще не вмешивать по определению. Они не обязаны ломать головы над его чувствами и эмоционально истощаться. Потом сами порадуются, что Ромка свалил. — Ром, мы хоть раз давали повод, что нам без тебя будет лучше? — со вздохом спрашивает Илья. — Блять, да ты с самого детства этим страдаешь! Надумаешь себе чего-то и потом веришь, будто это правда. И хер ведь кому рассказываешь, что у тебя на душе творится! — Ты обвиняешь меня? — Рома поджимает губы. Илья отрицательно качает головой. Усевшись лицом к лицу, он берёт его ладони в свои и переплетает пальцы: — Я просто хочу сказать, что твои слова имеют мало общего с реальностью. — Но… — Ромашка, — вклинивается Макс, — тебе плохо с нами? Внутри наших отношений ты ревнуешь меня, Илью или нас друг к другу? — Что? Нет! Я люблю вас. Одинаково! — Рома ошалело хлопает глазами, не понимая, как такое могло прийти в кудрявую голову, и неосознанно сжимает чужие ладони. — Мне нравится видеть вас счастливыми. Вы очень подходите друг другу… — Ты врёшь, — припечатывает Илья, — если бы ты хотел, чтобы мы были счастливы, то не стал бы разбивать наши сердца своим уходом. — Я ещё не ушёл. — Ты собираешься! — Илья выдергивает тёплые ладони, в оборонительном жесте складывая руки на груди. — Так будет лучше! — Кому? Да мы с Максом разорвёмся, потому что никто из нас не сможет тебя отпустить! — натурально кипит Илья, едва пар из ушей на пуская. — Пожалуйста, не кричите, давайте сбавим градус напряжения, — негромко просит Макс, испуганно смотря то на одного, то на другого, — давайте, вдох-выдох, вместе со мной… Роме с Ильёй синхронно становится очень стыдно: неконфликтный Шустов испытывает сильнейший стресс, когда его любимые ругаются, а он не может ничего поделать. На раз-два-три они послушно дышат, остужая разгорячённые головы и немного приходя в себя. Илья опять берёт Рому за руки и, поднеся к лицу, целует костяшки: — Нам очень жаль. Прости, что не поняли раньше. Твоё состояние… ты очень давно переживаешь. Стало почти поздно. Макс утыкается носом в его висок и бормочет: — Скажи, что мы можем сделать, чтобы ты передумал и остался? — Я не знаю, — Ромка не лукавит, —проблема не в вас, а во мне. Недавний вопрос брата поставил в тупик. Ни Илья, ни Макс ни разу не давали повода усомниться в своих чувствах, всегда помогали, поддерживали и принимали уйму его недостатков. Ещё и воображение это, которое с детства было у Ромки излишне живым и чуточку ненормальным. Мог ли он надумать и накрутить себя до того состояния, когда окончательно поверил в один из своих главных страхов? Ответ напрашивается сам собой. — Это общая проблема, — непреклонно заявляет Илья, — и мы будем её решать. — Вместе, — Макс с надеждой смотрит на Ромку, — вместе ведь, правда, Ромашка? — Да. Вместе, — Рома тихо улыбается.