Ни слова о магии

      К середине недели деревья окрасились пронзительной желтизной, и вскоре Люциус обнаружил, что подоконник в его небольшой комнатке совсем скрылся под палыми листьями. Время шло к зиме, и он начал беспокоиться. Вопросов все прибывало, и большинство из них тем или иным образом были связаны с ведьмаком. Как тот зимует? Берет ли заказы в непогоду? А что, если Геральту придет в голову где-то осесть, и он не придумает ничего лучше, чем задержаться в треклятом Венгерберге?       Люциус тихонько вздохнул и бездумно потер ладонью шершавую щеку. Отросшая щетина уже не кололась, превратившись в короткую светлую бородку. Совсем себя запустил, отметил он. Наверное, виной тому была осенняя хандра, которой так любила страдать его Нарцисса, вот только раньше он этих симптомов за собой не замечал. Стоило лишь вспомнить, как «болела» каждый октябрь его жена! Малфой задумчиво пожевал губами. Отсутствие аппетита, головные боли, слабость и необъяснимая тяга к вину, шоколаду и музыке... Пожалуй, ничего из этого он не испытывал, кроме разве что небольшой апатии.       Люциус не любил заглядывать внутрь себя, как делала его дорогая жена. Не занимался самокопанием, не пытался переосмыслить прошлое. Он считал, что жить здесь и сейчас — гораздо разумнее и полезнее, чем пребывать в бесконечной ностальгии, перетекающей в глубокую тоску. Вот только мысли о Нарциссе заставили сердце в груди едва ощутимо сжаться. Словно он вспомнил какой-то светлый и теплый отрывок своего детства.       Женщины в этом мире были совсем не такими, как она. Нарцисса не была властной стервой, стремящейся держать все в своих руках. Ее меланхоличные черты лица подеркивали глубокие темные глаза, в которых, казалось, отражался не только мир вокруг, но и ее собственные глубокие размышления. Она любила молчать, а не язвить, предпочитала одиночество шумной компании чтению какой-нибудь занудной книги о тяготах аристократии. Она двигалась плавно, тихо и с достоинством. В отличие от молодой, суетливой и невыносимо любопытной Альфидии, Нарцисса была сдержанна и скромна. И совсем не так горделива и властна, как Йеннифэр, при этом ни в чем не уступая той ни в изысканности, ни в красоте. Но та чародейка из жезла… Люциусу хватило лишь короткой встречи, чтобы увидеть в ней отголоски себя, и это пугало и притягивало к ней одновременно. Может быть, он и хотел бы, чтобы Нарцисса переняла от него только самое лучшее. Только она совсем не интересовалась его делами, не подставляла плечо, не была советчиком. До сих пор ему хватало ее молчаливого присутствия и участливого внимания, которое неизменно возвращало ему душевный покой и наталкивало на правильные мысли.       Люциуса отвлек скрежет когтей по подоконнику, и он лениво перевел взгляд на окно, за которым топтался ворон. Птица что-то схватила клювом, резко взмахнула крыльями, и Малфой заметил, что отчего-то думает совсем не о том, о чем следовало бы. Скрестив на груди руки, он нахмурился. Рано или поздно он вернется домой, к своей семье, так какого Мордреда он взялся за эти неуместные сравнения? Волшебник снова взглянул на ворох листьев за окном. Сколько времени он уже провел в этом мире? Как будто не больше нескольких недель, но если вдуматься — не менее месяца. Устало потерев лоб, Люциус вздохнул. Ему просто нужна женщина. Нескончаемый стресс и пытки волшебством и фолиантами его точно состарят раньше времени. Благо, седина не будет слишком заметна в светлых волосах.       Мысли о пытках и чародейке заставили его чуть не зарычать от бессилия. Прошло так много времени с того разговора в таверне с Геральтом, а он все еще ничего не узнал! Эта чертовка словно нарочно заняла все его свободное время своими практиками. Результат не слишком впечатлял, во всяком случае, Люциус и не надеялся, что у него быстро получится вернуть былую силу. Зато Йеннифэр была с этим категорически не согласна. Она тренировала его словно собаку, но никак не помогала раскрыть свой потенциал. Альфидия вела свои записи, изображая из себя ученого, да еще и мало того что решила, будто ее постоянное присутствие на занятиях что-то изменит, так еще и не брезговала крайне неприятными тактиками. Например, довести Люциуса до предела, чтобы у него едва хватало сил добраться до кровати; заняться уничижением и принижением, будто бы это кого-то когда-либо подталкивало к свершениям… Но хуже всего был тотальный контроль. Кто бы мог подумать, что даже в собственной комнате у него не останется личного пространства! И каждый раз, когда Люциус собирался уделить время своему небольшому расследованию, его валило с ног практически до утра. Организм требовал сна, чтобы хватило сил пережить еще одну мерзкую петлю времени, в которую он ненароком угодил.       К счастью, Геральт уезжать из города пока не торопился. По крайней мере, судя по редким упоминаниям его встреч с чародейкой и ее ученицей, тот планировал задержаться до конца месяца. Но вот беда, Люциус совершенно не знал когда этот месяц закончится, ведь он так и не удосужился разобраться с календарем! Впрочем, пока разговоры про Геральта продолжались, он знал — еще немного времени у него есть.       Его мысли невольно вернулись к Чародейке-Из-Жезла — в тот самый момент, когда Альфидия, снова сетуя на дурное самочувствие, все же совершила над собой усилие и после короткого завтрака притащила в комнату Люциуса еще одну огромную стопку книг. Волшебник с показным равнодушием взглянул на молодую чародейку и мысленно закатил глаза, когда та устало вздохнула. И не лень же ей таскать ему всю эту макулатуру, к которой он даже не притрагивается!       — Что сегодня в планах, мисс Нерваль? Вивисекция меня во славу ваших будущих открытий?       — Вивисекция? — вскинула тонкие брови девушка. — Что вы! И без вашего согласия?       Привычно проступивший румянец на ее впалых щеках уже так надоел Люциусу, что тот брезгливо отвел взгляд.       — Я тронут, что вас все еще волнует мое согласие, — он коротко взглянул на книги, образовавшие на его столе уже настоящий горный хребет, и передернул плечами.       Альфидия устало вздохнула и присела на краешек стола.       — Что ж, я вижу, вы сегодня не в духе. Знаете, осенью многих настигает хандра…       — Никакой хандры. Просто я устал, — коротко ответил Малфой и, словно в подтверждение своих слов, едва ли не кряхтя сел на край кровати.       — Тогда у вас будет хорошая возможность отдохнуть.       — Что вы говорите? Ваша госпожа соизволила сократить часы занятий?       — Что-то вроде того, — кивнула девушка. — Госпожа Йеннифэр сейчас в отъезде. Поэтому вместо практики вы будете заняты чтением и письмом, а я — своей работой. Мне удалось собрать столько данных во время ваших практик, вы даже не представляете! Не хватит и месяца, чтобы привести их в должный вид, и мне не терпится приступить к их разбору, и как можно скорее.       Чародейка и не пыталась скрыть свой энтузиазм, как и Люциус — свое раздражение.             — Прекрасно, что вам внезапно полегчало, — фыркнул он, и, закинув ногу на ногу, для пущего эффекта вновь отвернулся к окну. — Наконец-то проведу время в одиночестве. А то я словно… словно в какой-то коммуне! Ни минуты покоя и уединения! Вечно кто-то ломится в дверь!       — Что ж, — вздохнула Альфидия, — в таком случае, прошу меня извинить.       — Извиняю.       Больше не говоря ни слова, чародейка покинула комнату волшебника, тихо закрыв за собой дверь, за что Люциус был ей неимоверно благодарен. А когда тишина начала понемногу давить на него, он нашел взглядом жезл, который выглядывал из-за очередной стопки книг.       Выйти на контакт со своенравной чародейкой показалось ему неплохой идеей. Решив, что информация о Йеннифэр ему не повредит, а то и подтолкнет к каким-нибудь интересным умозаключениям, Люциус потрудился закрыть на ключ дверь и только потом лег на кровать. Даже если он не получит желаемого, то наверняка сможет подготовить почву для будущего сотрудничества. Напрочь забыв о сапогах, он устроился поудобнее, сложил на груди руки и уставился в потолок. Кажется, нужно было сделать что-то еще. Но что? Как у это него получилось в прошлый раз? Кажется, он выпил вина и уснул. Что ж, в этот раз, к сожалению, придется обойтись только магией.       Устроив на груди жезл, Люциус прижал к нему ладони и попробовал сконцентрировать в нем свою магическую энергию, как если бы это была его палочка. Первая попытка не увенчалась успехом. Жезл отозвался пульсацией и теплом, но чародейка почему-то молчала и приглашать его на аудиенцию не торопилась. Однако Малфой был упорным волшебником, поэтому пытался снова и снова, пока его лоб не прострелила острая вспышка боли. Словно он ломился в закрытую дверь до тех пор, пока внезапно распахнувшаяся дверь не стукнула его по голове. Когда боль, словно от удара, начала проходить, до его слуха донесся нарочито раздраженный вздох, а нос уловил аромат корицы, он резко распахнул глаза.       Комната, в которой он оказался, была совсем не той каморкой, которую ему выделила Йеннифэр. Судя по алым балдахинам и огромной деревянной кровати, это была та самая таверна, в которой они ночевали с Геральтом. Найдя эту сентиментальность совершенно абсурдной, Люциус нахмурился и резко сел, запоздало сообразив, что жезла в руках у него больше нет.       — Какой ты навязчивый, Люциус, — заговорила чародейка, даже не потрудившись обернуться.       — Если женщина говорит «нет», это не всегда значит — «нет», — он глубоко вдохнул в попытке унять легкое, но навязчивое головокружение.       Она промолчала, лишь коротко взглянув на него из-за плеча. Волшебник опешил. Он ожидал хотя бы какой-то колкости, быть может даже унижений, но удостоился только фырканья. Неужели его апатия и усталость передались и ей? Это предположение показалось ему интересным. Решив при случае обязательно спросить об этом, Люциус свесил ноги с кровати, поправил перекошенный ворот рубахи и решил начать с другого:       — Знаете, а ведь вы так и не представились. Не слишком учтиво с вашей стороны.       — В самом деле?       Чародейка повернулась к нему и выразила такое неподдельное удивление, что Люциус даже на мгновение ей поверил. Если бы не ухмылка на ее губах.       — Меня зовут Филиппа Эйльхарт.       — Необычное имя. Жаль, что вы так долго его от меня скрывали.       — Что тебе нужно, Люциус? Зачем ты меня потревожил? — с раздражением простонала она. — Мне достаточно того, что за последний месяц твоя магия вызывает у меня лишь тошноту, а теперь ты еще и заставляешь смотреть на свое самодовольное лицо.       — Во всяком случае рад знакомству, мисс Эйльхарт, — Малфой легко склонил голову, словно и не заметил жалоб Филиппы. — И прежде чем я начну, мне хотелось бы предупредить вас, что я не люблю, когда меня перебивают. Это сбивает с мысли, знаете ли. Поэтому в этот раз, пожалуй, я позволю вам выговориться, — он приглашающе взмахнул рукой. — Прошу вас.       Чародейка фыркнула, но не проронила ни слова, лишь резко развернулась на каблуках и принялась мерить комнату нервными шагами, бросая на Люциуса настолько яростные взгляды, что будь он хоть чуть-чуть более мнителен, наверняка бы уже сбежал. Однако он сидел и ждал, пока чародейка прекратит метаться, словно запертая в клетке птица. Уперся локтями в колени, сцепил руки в замок и внимательно наблюдал, как волочится за ней охристо-полосатый шлейф платья и как странно выглядят ее косы, подпрыгивающие на бесстыдно оголенной груди, которую едва скрывало глубокое декольте.       Устраивать сцен Филиппа не стала, чему Малфой был рад. А спустя короткое время закончились и метания. В конце концов она остановилась посреди комнаты и, тяжело дыша, уставилась на него хмуро и недружелюбно. Впрочем, дружить он и не собирался. Так, наладить сотрудничество, и не более.       — Раз уж вы готовы, я начну, — наконец заговорил волшебник. — Потревожил я вас небезосновательно. Мне нужны подробности о некоей чародейке по имени Йеннифэр. Вы ее знаете?       — Йенна? — скептически изогнула брови чародейка и скрестила под грудью руки. — Зачем она тебе?       Малфой задержал на ней взгляд, изо всех сил стараясь удержать его в пределах декольте, а Филиппа снова фыркнула.       — Превосходно. Сегодня мне определенно везет. Что ж, расскажите мне, стоит ли ожидать от нее… не знаю, подвоха? Хитрости? Предательства?       — Мой дорогой, Йенна — чародейка. Конечно, кроме хитрости и подвоха от нее ничего иного ожидать не стоит.       Люциус услышал в ее голосе нотку веселья и нахмурился. Такой ответ его совсем не устроил. Никакой конкретики.       — Должно быть, вы давно знакомы с мисс Йеннифэр? — осторожно предположил он.       — Давно, — кивнула Филиппа. — Никакого секрета в этом нет. Только я никак не возьму в толк, зачем тебе Йенна. Ах, позвольте-позвольте, — ее лицо вмиг изменилось, темные глаза лукаво заблестели, а пухлые губы изогнулись в неприятной усмешке, — кажется, я поняла в чем дело. Неужели бедный мальчик пал очередной жертвой скверного характера и безответной любви?       — Нет, — усмехнулся Малфой. — Никакой любви, всего лишь деловые отношения, которые начали вызывать беспокойство.       — Деловые? С Йенной? Впрочем, это безразлично. Любые отношения с ней всегда заканчиваются одним и тем же.       — Жертвами скверного характера и безответной любви?       — Именно.       — Это не мой случай, мисс Эйльхарт.       — Не нравятся чародейки?       — Я женат.       Филиппа так громко рассмеялась, что Люциусу показалось, будто бархатный балдахин заходил ходуном, припорошив его макушку скопившейся пылью. Негодующе сжав губы, он хмуро взглянул на чародейку, которая с трудом взяла себя в руки и теперь вытирала выступившие слезы.       — Никогда не думала, что это будет так забавно звучать.       — Не понимаю вашего веселья.       — Всем нравятся чародейки, дорогой. Всем без исключения.       — Не в этот раз, мисс Эйльхарт, — Малфой чувствовал, что теряет терпение. — Пусть моя жена далеко, но это не снимает с меня обязательств.       — Достаточно того, что Йенна под боком, — едко заключила чародейка, а Люциус с силой сцепил руки. — Ну не сердись ты так, — продолжала она, — уж точно не мне тебя судить.       Малфой тяжело вздохнул и на мгновение прикрыл глаза. Если сейчас перевести разговор в другое русло слишком резко — Филиппа разгорячится, и вернуть ту мимолетную непринужденность ей будет непросто. Поэтому придется поддерживать диалог, каким бы он ни был и куда бы ни завел. Сейчас главное — наладить контакт, а моральную сторону вопроса можно задвинуть на второй план.       — Не вам судить? — надменно хмыкнул волшебник. — Не знал, что вы столь свободолюбивы.       — Все чародейки такие, — небрежно махнула рукой Филиппа, — могут себе позволить.       — Должен сказать, что красотой вы не обделены. В чем подвох?       — Обязывает профессия.       — Не стоит при мне называть умение использовать магию — профессией. Это принижает способных ее творить.       Чародейка хмыкнула, потянулась кончиками пальцев к ожерелью из агатов, обвивающее ее шею и принялась поглаживать его, не сводя с Люциуса глаз. Поймав ее взгляд он, кажется, все понял.       — Ты не из здешних краев, — заключила она, и Малфой не заметил, как затаил дыхание. — Нильфгаард? Южные провинции? Хм, нет. Слишком бледен. Ковир и Повисс? Тоже нет. Выглядишь, как оборванец. Вот только лицо уж больно холеное, аристократическое, — продолжала рассуждать вслух чародейка.       — Вы правы, — кивнул Люциус. — Я не из здешних краев. Приехал издалека.       — Откуда?       — Магическая Британия.       — Не слышала о таком королевстве.       — Ничего удивительного. Впрочем, я не собираюсь держать это в тайне от вас. Я — не из вашего мира, мисс Эйльхарт.       Чародейка в задумчивости нахмурилась и закусила пухлую нижнюю губу. Малфой по ее взгляду понял, что она пытается как-то осознать сказанное, сведя к тому, что ей уже известно. Поэтому он решил не молчать, опасаясь, что натолкнет ее на неверные выводы:       — Я могу открыться вам, не опасаясь подвоха. Пусть вы и чародейка, как и наша общая знакомая Йеннифэр, но вы не опасны для меня до тех пор, пока заперты в жезле. Я хочу сказать, что мы сможем быть полезны друг другу. Чем быстрее я верну свои силы, тем больше шансов у меня вернуться в мой мир, и с тем растут ваши шансы на освобождение отсюда. У меня есть могущественные друзья, которые смогут подобрать необходимое заклинание и освободить вас, мисс Эйльхарт. — Люциус встал и, сложив руки за спиной, подошел чуть ближе к чародейке. — И тогда мы с вами будем в расчете.       — Ты хочешь забрать меня в свой мир? — вдруг спросила она.       — Лишь на время, — кивнул Люциус. — Только для того, чтобы освободить. Затем вы вернетесь к привычной жизни.       — Ты так уверенно об этом говоришь, — скривилась чародейка и сделала шаг навстречу, вскинув голову. — Мне нужны гарантии.       Малфой улыбнулся и качнул головой.       — Милая мисс Эйльхарт, вы, кажется, снова забыли, что у вас нет выбора. Вам нечего терять, потому думаю, что вам не стоит упускать такую возможность. Если же только вы не свыклись с жизнью в роли магического аксессуара.       Плохо скрываемая злость и растерянность в темных глазах чародейки от него не укрылась. Теперь пришел черед Люциуса надменно вздергивать подбородок и насмехаться. Он расправил плечи и улыбнулся шире.       — Вы горды и независимы, мисс Эйльхарт. Я понимаю, как сложно бывает принять чью-то помощь, однако вы упоминали что хотите чего-то взамен. Утолите же мое любопытство.       — Хватит строить из себя дурака, — нахмурилась чародейка. — Ты прекрасно знаешь, чего я хочу.       — Ну что ж, — Люциус продолжал улыбаться сам не понимая что доставляет ему большее удовольствие: отчаянье и растерянность в глазах Филиппы или же власть над ней, — рад что мы достигли понимания.       Она ничего не ответила. Сделала шаг назад, кусая пухлые губы не прекращая рассматривать волшебника так, будто впервые увидела. Он видел, как ее взгляд цепляется за мелочи в его облике, и почти физически ощущал напряженную работу ее мысли. Как она пытается сообразить, что ей делать. Какую выбрать тактику, как себя вести. Знала бы она, с кем имеет дело!       В конце концов, Малфой склонил голову и отступил на шаг.       — Кстати, мисс Эйльхарт, как так вышло, что вы оказались в таком плачевном положении?       — Пала жертвой скверного характера и безответной любви.       Волшебник тихо рассмеялся.       — В самом деле, не вам меня судить.       Пальцы Филиппы снова скользнули к ожерелью. Должно быть, она так успокаивалась. Впрочем, Люциус тоже любил крутить в руках всякие безделушки, когда погружался в свои мысли. Взглянув на чародейку в ответ, он не мог не удовлетворить свое любопытство.       — Не поделитесь подробностями? — спросил он. — Думаю, это было бы полезно для меня, если уж я собираюсь вас освобождать.       — Это будет копанием в чужом грязном белье, — недовольно ответила чародейка, слегка повернувшись к нему.       Малфой оценил ее профиль и снова скользнул взглядом к декольте, как назло прикрытому тугой косой.       — И все-таки.       — А ты ничем не брезгуешь, — улыбнулась Филиппа. — Ну что ж. История эта совсем некрасивая, Люциус. Лишена изящества, которое ты, должно быть, так любишь.       — Я готов потерпеть, — кивнул волшебник, заметив как дернула уголками губ чародейка.       — Есть у меня такая слабость — любовь к бездарностям, паразитирующим на сильнейших. Однажды я была в том настроении, в котором принимаются необдуманные решения с ужасающей быстротой. И я решила, что мне нужна ученица. Кто бы мог подумать, что эта дрянь окажется нильфгаардской шпионкой! Она втерлась в доверие как-то слишком уж мастерски для своих посредственных способностей, — Филиппа поморщилась и снова принялась ходить из угла в угол, громко и яростно цокая каблучками. — А я не разглядела в ней и тени коварства! Какой стыд… Лучшая ученица Тиссаи де Врие пала жертвой своих низменных желаний. Черт!       — Должен признать, что не вы первая, кто попадается на такой простой фокус, — заметил Малфой. — Но могу вас успокоить, ваша оппонентка не была наделена умом и фантазией, раз прибегла к такому топорному методу.       — Меня это не слишком утешает.       Чародейка наконец прекратила метаться по комнате и к радости волшебника остановилась. От ее полосатого платья уже рябило в глазах.       — Еще и раздобыла где-то этот чертов свиток. И как мне было распознать, что это за магия, если она проникала в меня медленно, словно яд!       — То есть, вы погружались в это состояние постепенно? — Люциус удивленно вскинул брови. — Это жестоко.       — Жестоко… — вздохнула Филиппа и взглянула на волшебника. — Все началось медленно, незаметно. Сначала я начала видеть странные сны. Потом ощутила недомогание. Затем начались галлюцинации, видения. Мне казалось, что всему виной усталость, тот год выдался непростой для меня и короля. Шла война, и мне пришлось много работать. Нескончаемые встречи, беседы, интриги, — она небрежно махнула рукой. — Это жутко утомляет.       — Весьма небрежное отношение к себе, мисс Эйльхарт.       — Я находила исцеление в услужливо предоставленных объятьях.       Филиппа коротко вздохнула и устало провела ладонью по лбу, смахнув короткие темные пряди, выбившиеся из кос. Люциус терпеливо ждал продолжения, боясь спугнуть неожиданный, но так нужный ему порыв искренности.       — Знаешь, Люциус, я…       Комната пошла ритмичной рябью от резкого стука, который оказался стуком в дверь. Там, в тесной каморке, где Люциус коротал ночи в попытках отдохнуть от общества своих учительниц-чародеек. Пыльный балдахин поблек и растаял вместе с мисс-Эйльхарт-Из-Жезла, сменившись на беленый потолок его комнатушки, а затем слуха коснулся резкий голос юной Альфидии.       — Госпожа вернулась!       — Вы говорили, у меня есть день!       — Говорила? Подумать только, я совершенно не помню!       — Вы издеваетесь… — вздохнул Люциус и закрыл ладонью лицо.       Опять у него почти ничего не вышло! Хоть он и не возлагал больших надежд на разговор с пленницей жезла, но ему было невероятно жаль той крошечной искорки откровенности, которую безжалостно растоптала так некстати вернувшаяся Йеннифэр.       Люциус спустился на этаж и обнаружил свою мучительницу в еще более дурном настроении, чем обычно. Кажется, ее поездка прошла не так гладко, как бы ей хотелось.       Разговор сразу не заладился. Люциус пытался быть терпеливым, практически не перечил и не пытался острить, пусть и чародейка напрашивалась сама, но и этого оказалось мало. Йеннифэр была в ярости, и в конце концов Малфой стал замечать, что у него тоже подрагивают от злости пальцы. Альфидия изо всех сил пыталась сгладить ссору глупым щебетанием о работе, о своих собранных данных и прочих нелепицах. Люциус оценил, как отчаянно она пыталась отвлечь на себя внимание наставницы, однако Йеннифэр интересовал только он сам. Мысленно он даже извинился перед юной Нерваль, глядя на ее самоотверженные старания.       Сложно было понять, чего хотела добиться Йеннифэр. Она спрашивала о договоренности, которую они обсуждали уже несметное количество раз. Спрашивала об учебе и даже зацепила тему жезла и крови, флакончик с которой не покидал внутреннего кармана его сюртука. И любой его ответ на любой вопрос ее не устраивал. Она кривила тонкие губы, хмурилась, и когда Малфой уже заметил, что и сам теряет терпение, Йеннифэр вдруг небрежно махнула рукой, бесцеремонно закончила диалог, больше напоминающий речь обвинителя, и скрылась на лестнице.       Люциус облегченно вздохнул и потер лоб. Альфидия неуверенно попыталась оправдать наставницу, но быстро поняла, что слов ей не хватает, и тоже сбежала. Оставшись снова в одиночестве, он обнаружил, что к его облегчению прибавилось едва уловимая радость. Наконец-то тишина и покой, которых ему так не хватало в последнее время!       А ночью произошло то, чего он так долго ждал.