Дружинник на замену

*** Страшная битва шла на поляне. Если бы Гаврила знал, с чем придется столкнуться – запросил бы в два раза больше. Гедимину хорошо чужими руками жар загребать, а кто виноват окажется? Отослав воеводу подложным письмом, купец совершенно не принял во внимание незаметного лучника. Плохо знал Гаврила повадки дружинных. В Новгороде на глаза ему чаще всего попадался Годун – суровый, сосредоточенный, четко исполняющий волю Владыки, да Курган Могучий, всюду следующий за младшим братом. Ходили слухи и про обаятельного гневливого топорника, и про загадочного ведуна. Ахали и смеялись девки при имени великана Буса - помнили, как он их на спор на плечи дюжинами сажал. Но всегда неуловимый в тени товарищей – и тем во сто крат опаснее оказался Финист, Ясный Сокол, молчаливая смерть на мягких крыльях. Неумолим полет стрелы- и не спастись бы похитителям, не выйди Сокол на открытое место. В ближнем бою он был не силен, но претило честному ратнику бить из-за дерева, по-воровски - вот и вышел в битву лицом к лицу. Немного навоюешь с луком да кинжалом – но и того бы хватило с лихвой. Гаврила в ужасе схватился за голову – не ровен час, отобьет княжича! Вся надежда только на Скурату – вот уж кому черт ворожит, знает, когда нужен. Не успел Финист обернуться, не подсказало чуткое сердце воина. Обрушился меч наемника, разрубая доспех, как тонкое дерево, рассекая кольчугу. На вдохе замерла рука лучника, завертелось перед глазами небо, зашумели деревья, оплакивая сына своего. Последней мыслью – воспоминание: вечер, костер, песня Вышеня. «У судьбы глаза зеленые….» Аникей… «Так у него ж темные, с искоркой…Или это мне так темно?» Мягко приняла трава в свои объятия поверженного героя. Тихо-тихо стало на поляне, только встревоженный крик верного сокола разрезал эту вязкую тишину на миг, а затем и он исчез. Все исчезло, кроме двух черно-золотых омутов, обещающих покой и исцеление. *** В кузне с утра шла работа. Пыхтели меха, горел огонь, звенел молот. Благодарный Кречет решил одарить новых соратников метательными ножами с символом храма Святой Софии. Шесть сверкающих смертоносных лезвий остывали на наковальне, рядом лежали искусно выточенные Лещом костяные рукояти. Медлил кузнец – отдельно хотелось одарить Аникея, ставшего ему наставником. Того самого невыносимого Аникея, при виде которого первое время чесались кулаки; того самого, которого он чуть не задушил в показательном бою и мечтал при случае утопить в болоте; того самого несносного, злого, ядовитого мальчишку, на которого поначалу заглядывалась сестра. И, наконец, того самого, который спас его, кузнеца, в лесу, закрыл щитом от стрел охотников; того самого, что дважды отбил Ладу у смерти, а его привел в дружину, поручившись – как потом проболтался Бус – чуть ли не головой своей и честью ратной. Оберегал, защищал, учил – бесил и раздражал при том до кровавых глаз – но везде и всюду за него вступался. Хотел Кречет отблагодарить мастера отдельно – ведь именно Аникей показал ему новую дорогу, научил смеяться и радоваться. Как непросто было самому дружинному, какую тайну он носил в сердце – поздно догадался о том кузнец. Помыслить о таком не мог – грешно, но и осудить не посмел. Не людское дело – ближнего судить. Задумал кузнец выковать для Аникея в пару к ножу и топор – запасной, на замену. Когда спал дружинный в храме после приступа головной боли, вытащил Кречет из забора забытый топор, отнес в кузню. Целую ночь сидел, изучая, рассматривая, что-то зарисовывая и записывая. Подарок должен быть легкий, изящный – мастеру под стать. Лада уже совсем оправилась и возилась с обедом, а Кречет с подмастерьем взялись за работу. Зашипел раскаленный металл, задышали меха, пошла по клинку тонкая славянская вязь. Вложил великан в дар этот кусочек души, как вкладывал в него силы и жажду жизни неуемную мастер Аникей. *** Небо налилось грозовым свинцом, хотя туч дождевых не было видно. Сгустился воздух от тревоги и ожидания беды. У Аникея привычно заломило виски. Ах, как некстати ушел с Курганом Вышень! Лучший способ изгнать боль – заняться делом, это дружинный давно усвоил. Очень вовремя на двор вышел Бус – не менее встревоженным было лицо простодушного богатыря. - Наши не возвращались? - Нет, никого. Бус, у меня голова опять болит и душа не на месте. Давай потренируемся, что ли? - Да погоди ты, неугомонный. Финиста давно не видал? С утра нет! Вот оно! Аникей тут же забыл о боли и даже о тренировке. Финист! Вот отчего ему так неспокойно. - Бус, помнишь, Кречет как-то говорил, что если с Ладой беда, у него сердце болит – чувствует? -Ну? - Вот и у меня… - Чего у тебя? Хорошо же все с Ладой, дай Бог Вышеню и Прошке здравия! - Да не то… - Аникей! Погляди-ка туда! – с высоты своего роста Бус заметил что-то в небе. – Сокол! Ну-ка пойдем! Дважды повторять не требовалось – Бус еще искал дубину, а Аникей уже летел к воротам, а перед глазами вставал недавний страшный сон. *** - Где ж его искать-то… О, вон! Смотри! Финиста дружинные увидели сразу. Аникею с перепугу показалось, что тот уже не дышит. Застыло все внутри от ужаса невосполнимой потери. - Финист, друг! Кто ж тебя так? - Имя назови! Только имя! – крик вспугнул стайку птиц в ближайшем кусте. - Скурата. Княжича увели в стан Гедимина. Прошка – и есть Александр. Скурата…Это имя Аникей уже слышал. Предатель-наемник, злейший враг воеводы Годуна, гнилая подлая душа, лишенная чести. Закипела кровь в жилах, заволокло глаза пеленой ярости. - Бус, я сам. Неси Финиста в острог, к батюшке Никону, а я за Скуратой…то есть за княжичем! Не мешкай! - Аникей! Погоди, куда один! А… - махнул рукой Бус, этого не остановишь. – Удачи, брат. Ну что, друг Финист, идем тебя лечить. Эк он мечом-то, паскуда… Не натворил бы дел Аникей во гневе, ничего ж вокруг не видит. Ну да Господь милостив. Раны Финиста были тяжелые, но для жизни не опасные. С молитвой и усердием взялся батюшка Никон за дело, и уже через пару часов Сокол спал крепким сном выздоравливающего. *** Даже в подпитии Малява не мог представить, что когда-то будет помогать дружинным. Не за страх или ради наживы – а по доброй воле! А вот поди ж ты – тащит на себе через лес раненого воеводу. А до того девке лекаря найти помог – тоже доброе дело, как ни крути. Правда, сбежать он тогда наладился – и получилось, но теперь уж сомневался разбойник, что оставит без помощи острог. Переменился Малява с той поры – раньше жил по законам воровским, ни Бога, ни черта не признавал, матушку бы родную продал, друзей-товарищей не имел – только подельников. А теперь и сам себя не узнавал. Эх, и тяжел воевода-то в броне, да еще щит этот по ногам бьет! - Присядем, а? Это ты привык в полной выкладке по лесам бегать, а мне отдых нужен. И пожрать бы не худо – вон, ягоды пособираю, а ты покуда отдышись. Выглянул Малява из-за камня – мать честная! Наемники! А с ними здоровяк в зеленом плаще – рожа зверская, на темени шрам. Такой и быка кулаком свалит, не поморщится. - Куда ты, вояка! Ты ж нынче крысу не прихлопнешь! Э, ну куда! Ах ты ж… Малява спрятался обратно, молясь, чтобы Годун выстоял. Да и княжича жаль – натерпелся в лесу мальчишка, и Ладу он вылечил…и вообще. На поляне звенела сталь, а Малява понял вдруг, что впервые в жизни думает не о себе. От удара кольчужной перчаткой Годун тяжело рухнул на землю и остался лежать, еще миг – и одному Господу известно, чем бы кончилось, но тут… - А ты не спеши, сперва со мной сладь! – прямо с холма, не утруждая себя спуском, спрыгнул взбешенный до крайности Аникей, свалившись на изумленного Скурату, как лесная рысь на зазевавшегося охотника. - Да что ж вы все из-за этого щенка на мечи-то лезете? - А как воспитали, так и живем! – дружинный увидел перепуганного княжича, раненого воеводу, но все застил лежащий в траве Финист, сбитый предательским ударом в спину. – Молись, если умеешь, за все ответишь! – с криком ярости мастер кинулся в бой. Его не смутил ни огромный двуручный меч, ни то, что противник был выше на две головы и во много раз сильнее. Ярость начисто выбелила сознание. Впервые Аникей сражался не только за Русь и за князя – он мстил. И эта горячность сослужила дурную службу – пара ударов, захват, и топоры выбили из рук, а сам воин едва удержался на ногах. - Ну вот и твой конец пришел, дружинный! Как во сне, Аникей видит, как за спиной Скураты с трудом поднимается Годун, отвлекая на себя внимание, скрещиваются клинки, наемник падает с перерезанным горлом. Счастливое лицо княжича…больше Аникей ничего не помнит, придя в себя уже в остроге. - Ты как, брат, отошел немного? – оказывается, рядом сидел неизменный Вышень с чашей в руках. - Да…а что это было-то? Я помню бой со Скуратой… Годун жив? Он ведь меня спас. А княжич? Здесь? - Все хорошо, все живы, княжич с нами. Ты сам не свой из леса пришел, весь в крови, в грязи. О мести что-то говорил. Не помнишь? - Не очень…Слава Богу, все целы…а Финист? Он…? - Жив и почти здоров твой Финист, успокойся, за него точно мстить не придется. Ну и напугал ты меня, я уж думал – все, озверел воин Святой Софии, хоть в клетку сажай! – Вышень засмеялся, и сразу стало легче. – Вон погляди, Кречет нам ножи выковал. Говорит, в благодарность и в знак дружбы. А тебе – еще вот, - Вышень развернул ткань. «Лучшему наставнику» - поблескивала в слабом вечернем свете надпись на серебристой стали боевого топора.