Научи меня жить

Родной город встретил Таню и ребят унылым, совсем не таким, как в Питере, дождём, пронизывающим ветром и не по-майски холодным воздухом. Настроение, и без того неважное, совсем испортилось, Тане захотелось прижаться к Мишке и разреветься на его груди, но вместо этого пришлось спускаться в подземный переход, кряхтя от тяжести рюкзака за спиной, и долго ждать трамвая на открытой, продуваемой сквозняками остановке. Мимо проносились машины, так и норовя обрызгать прохожих жидкой грязью из-под колёс, нахохлившиеся мокрые голуби сердито ворковали под крышей газетного киоска, руки мёрзли, а нужный маршрут всё не приезжал. Невыспавшийся злой Миха, казалось, выпал из реальности, и, медленно затягиваясь, курил, слегка вздрагивая от холода, но куртку не надевал, ему было лень искать её в недрах спортивной сумки. Таня вздохнула, нашла кожанку сама и, встав на носочки, накинула ему на плечи. — Замёрз же, дурачок, — тихо сказала она и тоже закурила, кое-как прикрывая одной рукой огонёк зажигалки. Дым растёкся по горлу, слегка обжигая, Таня чуть не закашлялась, в очередной раз подумав, что лучше бы ей бросить пагубную привычку, и спросила: — Миш, ты что такой кислый? Хуже лимона. — Башка болит, — Мишка надавил на виски, а потом провёл пятерней по влажным волосам. — Спать хочу. Заебало всё нахуй, поезд этот, бухло, погода… Почему мы не остались там? Он вдруг довольно грубо взял Таню пальцами за лицо, повернул к себе и заглянул в её глаза. — Не знаю, Мих, — пролепетала Таня, — так ведь билеты были, родители ждут. И Эд уговаривал возвращаться. Что бы мы сейчас делали-то в этом Питере, одни, почти без денег? — Жили бы, Танюх, жили, а здесь мне сдохнуть хочется! — на всю остановку разорался Мишка, чем привлёк внимание всех, кто был вокруг. — Миха, какая муха-то тебя укусила? — подал голос сидящий на чемодане Андрей. — Не знаю, — Мишка правда не понимал, почему ему вдруг стало так херово, вроде ж радоваться надо, домой приехали, но Питер никак не хотел его отпускать. — Миша, всё, успокойся, — тихо шепнула ему Танька. — Мы вернёмся туда, обязательно. — И ты со мной? — Миша прижал девушку к себе и положил подбородок на её макушку, вдыхая запах волос, который всегда сводил его с ума. — Конечно, конечно, — продолжала шептать Таня, оторвав лицо от его футболки и преданно глядя снизу вверх. — Пойдём сейчас сразу ко мне? Мама должна быть на работе, праздники ведь уже закончились. Смотри, вон трамвай, наконец-то! — К тебе? — переспросил Миха, затаскивая сумку и гитару в салон, и первый раз за сегодня улыбнулся. — Давай. В почти пустом вагоне они сели на двойное сидение, взялись за руки и ехали молча, прервав тишину лишь раз, прощаясь с Поручиком, который выходил на пару остановок раньше. Андрюха с Саней давно пришли в себя, согрелись и хохотали над чем-то вместе с Катькой и Мариной, а Миха, погруженный в свои мысли, до сих пор загонялся, машинально поглаживая Танину руку. Его настрой резонировал с настроением Таньки, подпитывая грусть, и она расклеилась окончательно, украдкой смахнув пару выступивших слезинок. — Вас чё колбасит-то, я не пойму? — спросил, глядя на них, Балу, когда все вышли на нужной остановке. — Постпитерский синдром? Он засмеялся, пытаясь расшевелить друзей, но ничего не вышло, Саня махнул рукой и сказал: — Ладно, хер с вами. Ну что, по домам? — Ага, — кивнул Князь. — В школе завтра увидимся, чёрт бы её побрал. Я сегодня больше уже никуда не пойду, в такую погоду. Отсыпаться буду, и вам всем советую заняться тем же. Они разбрелись по своим домам, а Таня с Мишей скрылись в её подъезде. — Мих, ну, Мих, правда, отвисни! — заулыбалась Таня, слегка хлопнув его по спине, когда за ними закрылись двери лифта. — Поцелуй меня. Она прижалась к его губам, медленно облизывая их кончиком языка, Мишка шумно задышал, выдыхая в её рот короткий, почти неслышный стон, и, крепко-крепко притянув к себе, ответил, сперва нежно и чуть ли не робко, но потом наконец взял себя в руки, обрёл уверенности и ворвался языком нагло и страстно, а через пару мгновений спустился к шее, заставив Таню вздрогнуть, и в первый раз оставил свой след, то ли засос, то ли полноценный вполне себе вампирский укус. Она ойкнула и приложила руку к горящей коже, но по улыбке и блеску в глазах Миха понял, что ей понравилось. Лифт давно уже доехал до нужного этажа и открыл двери, а они всё стояли, не отцепляясь друг от друга, и пытались найти утерянное душевное равновесие. Дома было прохладно, потому что центральное отопление уже отключили, пусто и темно. Низкое небо будто лежало на крышах соседних домов, по оконным стёклам сбегали струи холодной воды, а дождь всё усиливался. Таня щёлкнула выключателем и под мягким тёплым светом люстры поставила чайник. Он уютно зашумел, Таня улыбнулась, залезла на колени к сидящему на табурете Мишке и погладила его по волосам, мокрым от дождя. — Тебе бы сейчас горячая ванна не помешала, но нельзя, да? — она взглянула на татуировку и осторожно коснулась заживляющей плёнки на ней. — Угу, — откликнулся Миша. — Да и тебе тоже. — Нет, мне как раз проще в ванне, чтоб не намочить гипс, — вздохнула Таня. — Блин, как он надоел мне. А потом, когда снимут, снова рука заболит… Мишка глянул на неё слегка обеспокоенно, и Таня быстро добавила: — Но никто не виноват, ни ты, ни Эд, я сама дура, и зря на тебя гнала. — Нет, Тань. Я всё-таки не уберёг тебя, хотя мог. Не подумал, ё-моё. Прости… — последнюю фразу он добавил совсем тихо и опустил глаза. — Миш, не надо. Давай закроем уже эту тему, сколько можно. — Хорошо, — согласился Мишка и хитровато улыбнулся. — А пойдём вместе в душ? Прослежу, чтоб твоя рука не намокла. А потом… — А потом мы будем пить чай, — перебила, смеясь, Таня. — Ну, ладно. Зато потом… — всё же закончил Миха и многозначительно поцеловал её, забираясь рукой под футболку.

***

— Мишка! — Таня резко открыла глаза и в испуге взглянула на электронные часы. — Восемь вечера уже! Мама сейчас придёт! — Ну и что? — сонно пробормотал Миха и поудобнее устроился на подушке. — Как что? — чуть не задохнулась от возмущения Таня, торопливо, насколько это было возможно одной рукой, одеваясь. — Ты посмотри, в каком мы виде. — Блять, ну, брось мне одежду, и я дальше буду спать, — Мишка пригрелся на мягком диване под тёплым одеялом и хотел ещё немного продлить сладкий сон. — Миша, ау! — щёлкнула Таня пальцами перед его лицом. — Мама наверняка ещё злится на меня и заодно на тебя из-за той истории с мотоциклом, а ты хочешь встретить её, валяясь голым на диване? Может, тебе ещё пива принести для полноты картины? — Танюх, ну, не издевайся, — Мишка потянулся, сел, пытаясь руками пригладить волосы, и о чём-то задумался, остановив взгляд в одной точке. Таня плюхнулась рядом, засмеялась и приклонила его лохматую голову к своей груди. — Мишк, ты очень скучаешь по Питеру, да? Ты теперь твёрдо решил переехать, — даже не спрашивала, а тревожно утверждала она. — Мы решили, — подчеркнул Мишка первое слово и потёрся, будто кот, лбом об её футболку. — А… — Танька хотела было сказать, что она вообще-то ещё не пришла ни к какому решению, но промолчала и лишь заметила: — А если я не смогу? — Сможешь, — Миха заявил это так уверенно, что Таня слегка испугалась его и от греха подальше сменила тему: — Миша, пожалуйста, одевайся. — Нет. Не хочу, — он высвободил голову из-под её ладони и резко завалил на диван, — мы успеем ещё раз. Таня почти поддалась его напору, но как только чуткий слух уловил щелчок замка наружной двери и шаги в общем коридоре, зашептала: — Слезай мигом, мама идёт. Горшок тоже услышал звон ключей и наконец перестал строить из себя бесстрашного мачо, наспех одеваясь. Они вышли в прихожую, чтобы встретить Любовь Ивановну, и Таня незаметно одёрнула сзади его задравшуюся футболку. — Приехали? Добрый вечер, — женщина коротко обняла Таню и кивнула Мишке. — Вы обедали? Миша, ты ещё не был дома? Она заметила его вещи и гитару, а потом, скользнув взглядом по руке, увидела татуировку и затаённо вздохнула. Она растила свою дочь вовсе не для такого сорванца, как этот Миша. Много месяцев женщина пыталась принять их отношения, но удавалось это с переменным успехом. Любовь Ивановна признавала, что в Горшенёве были и хорошие качества, пожалуй, в чём-то он, честный, открытый и бескомпромиссный, был даже лучше её самой, но его поведение и образ жизни, дерзкие, неправильные, на разрыв, постоянно выбивали Любовь Ивановну из привычной колеи. — Нет. Я, это, лучше пойду, наверно, — Миха уловил, что ему не очень-то рады, и поспешил ретироваться. — Мишка, подожди, — остановила его Таня, но он покачал головой и сказал: — Не надо, не провожай меня. До завтра. — Миш! — Таня, пока мама ушла в ванную мыть руки, поцеловала его, обвив за шею, и попросила. — Ты из-за мамы, да? Тебе не понравилось, как она смотрела на тебя. Мих, забей! — Тань, всё в порядке, — заставил себя улыбнуться Горшок. — Мне правда домой пора. — Ох и влетит тебе, Миша… За эту картинку. Хочешь, я пойду с тобой? Или давай забинтуем руку, будто повредил. — Нахера? Я не собираюсь врать. Пусть отец говорит, что хочет, я не его собственность, чтоб делать только то, что ему понравится, — угрюмо ответил Мишка. — Пока, Танюха. Таня вздохнула, закрыв за ним дверь, и пошла на кухню, где мама уже звенела посудой. Любовь Ивановна ничего не стала говорить дочери по поводу Мишки, боясь её реакции, и задала другой вопрос: — Ну что, тебе понравилось в Санкт-Петербурге? Где вы были? Какие достопримечательности успели посмотреть? — Разные, — сперва коротко ответила обеспокоенная Танька, но потом разговорилась. Она долго описывала красоты Северной столицы, но больше всего восторгалась фестивалем и талантами ребят из группы, и в первую очередь, конечно, Мишкой, его голосом и песнями. Женщина слушала, улыбалась, но в глубине души мучилась, не зная, что ей делать с собой, как научиться принимать Мишу так, как делает это Таня, таким, какой он есть. Они любили друг друга по-настоящему, сейчас это стало очевидно даже ей, и в Петербурге, кажется, ещё больше сблизились. Любовь Ивановна от всей души желала дочери только счастья и подумала: «Что же, видимо, я должна смириться. О, Господи, помоги мне! Дай сил и терпения… Скорее бы уже Гриша вернулся из своего санатория, вдвоём будет легче». — Мама, я спать пойду, всё-таки после дороги… — Таня выдернула её из пучины размышлений. — Мы полдня с Мишкой проспали, но я так и не выспалась. — Тебе помочь, доча? — мама взглянула на Танину сломанную руку, и сердце её опять облилось кровью. — Нет, мам, спасибо, я уже привыкла, — рассмеялась девушка. — Всё хорошо, не переживай. Таня постояла около сидевшей за столом мамы, а потом вдруг опустилась на пол и прижалась к её коленям. — Мам, я соскучилась. Ты знай, я люблю тебя, и всегда думаю о тебе, несмотря ни на что. Любовь Ивановна прижала дочь к себе и поцеловала в макушку. — Танечка, я тоже тебя люблю, доченька моя, — рвстроганно сказала она, а Таня вдруг добавила. — А Мишу я тоже люблю, больше жизни, и не хочу выбирать между вами. Мне… — Танька вздохнула. — Мне так тяжело жить меж двух огней. — Ох, Таня! — воскликнула Любовь Ивановна и надолго замолчала, продолжая обнимать дочь, а потом всё-таки сказала: — Мне тоже сложно… — Постарайся меня, пожалуйста, понять, — попросила девушка и вздохнула. — Спокойной ночи, мама. Таня легла, взяла свой плеер и включила кассету «Агаты Кристи», что однажды подарила ей Маринка. Песни группы отлично ложились на Танино состояние, и девушка почти задремала, как вдруг зазвенел домофон. Таня не стала подрываться, она никого не ждала, и трубку сняла мама. Она нажала кнопку открытия дверей, а потом подошла к дочери. — Это Миша. Я впустила его. Накинь что-нибудь, я пока открою. — Мишка? Что-то случилось… — Таня ради спокойствия матери надела толстовку поверх пижамной майки и вышла в прихожую. Миха, встрепанный, расстроенный, с сумкой и гитарой встал на пороге, не двигаясь дальше, и сказал: — Тань, слушай… Мама проявила чудеса деликатности и отошла на кухню, а он продолжил, теребя в пальцах ремень от гитарного чехла: — Можно я останусь у тебя? Батя всё-таки выпер меня окончательно… Сказал, убираться, я и убрался. — Миш, это просто слова, он ведь сгоряча… — Таня подошла к нему и взяла за холодные пальцы. — Может быть, но мне пофиг. Как он сказал, я так и сделал! — зло ответил Мишка. Танька внимательно посмотрела на него и крикнула: — Мам! Иди сюда! — Да не, зачем… Блин, зря я к вам… Я к Князю лучше… — растерялся вдруг Миха, но Любовь Ивановна уже подошла и вопросительно смотрела то на него, то на дочь. — Мама, можно, Миша поживёт у нас? Женщина присела на тумбу для обуви. Она поняла, какой важный вопрос сейчас решается: у Михи было достаточно друзей и приятелей, которые с радостью предоставили бы ему ночлег, но, рискуя нажить проблемы, он, повинуясь зову сердца, пришёл именно сюда искать утешения и поддержки у её дочери. — Оставайся, — Любовь Ивановна обратилась к Мише напрямую и улыбнулась. — Только спать будешь на раскладушке. И вообще, ведите себя прилично. Оба. Любовь Ивановна выразительно глянула на след от засоса на Таниной шее, который к вечеру стал ярче, Миха увидел это и кашлянул, но Тане всё было уже неважно. — Спасибо, мама! — расцвела она и бросилась к нему. — Давай, располагайся. Танька утащила его в комнату, заставив сесть прямо на разложенный и застеленный постельным диван, и взяла в ладони лицо. — Рассказывай. Что именно случилось? Мишка помотал головой и сказал: — Да всё как обычно, о чём говорить-то? — Покажи руку, — вдруг потребовала Таня, снимая с него куртку. Она запереживала, вдруг отец в порыве гнева причинил Мишке боль. — На, смотри, — Миха положил локоть на её бедро, с кожей и татуировкой всё было в порядке. — Мой отец не дурак и не изверг, ты чё. Он сразу понял, что этот рисунок навсегда, ё-моё. Ну и… Глянул на меня, как на самое большое разочарование в его жизни, и приказал выметаться. — Эх, Мишка, — только и смогла вымолвить Таня, обнимая его. — Миша, а твоя мама знает, куда ты пошёл? — спросила заглянувшая в комнату Любовь Ивановна. — Нет, но я сейчас сообщу брату, он ей передаст, — сказал Миха и встал. — Тань, давай достанем раскладушку, чтоб не мешать потом. Где мне лучше лечь? — Здесь, — откликнулась Таня, открывая балконную дверь. — На кухне неудобно, мама встаёт рано, разбудит тебя. Они вышли на балкон, и Танька тихо засмеялась: — Мишк, я не понимаю, зачем нам раскладушка. Я бы с радостью легла рядом с тобой на диване, но, боюсь, маму это повергнет в шок. — Побережём её нервные клетки, — согласился Мишка и, кряхтя, кое-как выволок раскладушку из-под коробок и разного барахла, что хранилось в углу. — Зачем ты сюда её запихала-то, ё-моё? Вроде недавно на ней Эд спал. — Она стояла на проходе, вот и убрала, — пожала плечами Таня и вдруг задумчиво сказала. — Жалко его. — Кого? — не понял Мишка. — Эда, — Таня вернулась в комнату. — Он какой-то… Неприкаянный. — Он свободный, — возразил Миха, пока Таня доставала из шкафа простынь и подушку. — И толку от этой свободы? — вздохнула она. — Один хаос. Ему нужен какой-то ориентир, якорь, тогда и жить проще будет. — Думаешь? — Мишка взял гитару, уселся на раскладушку и глянул на Таню. — Да. Слушай, у тебя есть его номер? — Нету, — зевнул Миха. — Я не уверен, что у него вообще есть мобильник. — Жаль… — почему-то огорчилась Танька. — Узнали бы, как у него дела. — Да пофиг, через месяц увидимся, чё ему сделается-то? — отмахнулся Мишка и дёрнул её за руку на себя. — Иди ко мне, пока мы одни. Хочешь, сыграю тебе что-нибудь? — Сыграй, — согласилась Таня и села ближе, но так, чтоб не мешать движению его рук. Миха заиграл бесконечно красивую мелодию, мало похожую на другие его песни, и Таня даже затаила дыхание, а Любовь Ивановна, не любившая ту музыку, что слушала Таня, и не знавшая ни одной песни Миши и его группы, поражённо замерла на кухне, прислушавшись к гитарным струнам. — Мих, это чудесная мелодия, — прошептала Танька, когда он закончил и, улыбаясь, посмотрел на неё. — Андрей слышал её? — Слышал, — кивнул Мишка и засмеялся. — Он до сих пор в ступоре, не может подобрать стихи. Говорит, боится запороть такую красоту. — Запишите без слов, — предложила Таня. — Будет просто инструментал. Нельзя, чтоб такая музыка пропала. — Не пропадёт, — Мишка отставил гитару, положил руку на Танино плечо и быстро поцеловал. Вскоре они легли спать, но Мишка, думая о ссоре с отцом, никак не мог уснуть, ворочался, крутил в разные стороны одеяло, а потом плюнул и, устроившись с краю, долго смотрел на спящую Таню. Наверное, ей что-то снилась, она то хмурилась, то улыбалась, а потом, перевернувшись на спину, открыла глаза, увидела его и спросила шёпотом: — Ты чего тут? — Уснуть не могу, — признался Миха. Таня покосилась на маму, которая вроде бы крепко спала, и сказала: — Ложись со мной. Мишка завалился рядом, обнял её со спины и предложил: — Хочешь, расскажу сказку? — Сказку? — удивилась Танька. — Ага, — он устроился ещё удобнее и на самом деле начал рассказывать первый пришедший в голову бред про драконов и золото в горах. Танька, слушая его голос и чувствуя тепло тела, снова заснула, Миха хотел перебраться обратно на раскладушку, но рядом с Таней ему было так хорошо, что он передумал и прижался к ней ещё крепче. Любовь Ивановна, встав утром по будильнику, увидела эту картину, вздохнула, не зная, то ли радоваться, а то ли плакать, но снова сдержалась, не стала их будить и пошла готовить завтрак. Таня проснулась первой, лениво отключила будильник на телефоне, толкнула Мишку и сказала, улыбаясь: — Мы всё-таки спалились. Миха огляделся, всё понял и засмеялся: — Ну мы же не делали ничего такого, просто спали рядом. — Иди и скажи это, глядя моей маме в глаза, — подколола его Танька. — И пойду, — не испугался Мишка, встал и направился на кухню, но его остановил звонок в дверь. — С самого утра к нам гости, — пошла открывать Любовь Ивановна. — Доброе утро, дети. — «Дети», — прыснула Таня, а Миха, кажется, смутился, а потом вообще впал в ступор, увидев в дверях свою маму. — Извините, что так рано, но мне нужно успеть до работы поговорить с этим обормотом. — Ничего страшного, проходите в комнату. — Здравствуйте, Татьяна Ивановна, — застенчиво поздоровалась Таня и побыстрее слиняла в ванную, а Мишка спросил: — Мам, ну ты зачем пришла сюда? — А где мне тебя ещё искать? Только здесь. Не будем же мы разговаривать в школе или посреди улицы. — Ладно, говори. — Возвращайся домой, Миша. Перестань вредничать. — Нет, — Миха вскочил и стал ходить туда-сюда по комнате. — Он хочет, чтоб я его слушался, вот я и послушался. — Тогда, когда тебе это выгодно, — заметила женщина. Разговор был коротким, Мишка сперва огрызался и качал свои права, но закончилось всё тем, что он разревелся, как маленький ребенок, выплескивая наружу свою обиду. Он долго держался и мог это позволить себе только с мамой. — Я не сделал ничего плохого, — сказал Миха, вытирая слёзы кулаком. — Я не буду извиняться. А вернусь только ради тебя и Лёшки. — Миша… — мама погладила его по голове, — я спешу сейчас, но мы с тобой ещё поговорим. И не забывай, ты в гостях, веди себя прилично. — Все вы, мамы, одинаковые, — улыбнулся Миха. — Нормально я себя веду. — Уже уходите? — спросила одевающаяся в прихожей Танина мама. — Мне тоже пора. Вы, случайно, не на трамвайную остановку? Обе женщины ушли вместе, Таня закрыла за ними дверь и вздохнула: — Сейчас они нам все косточки перемоют. — Да ладно, пофигу, — Мишка уселся на кухне и спросил, лукаво улыбаясь. — Ну что, где мой завтрак, жена? — Какая, блин, жена, — засмеялась Таня. — Иди умойся сперва. И давай быстрее, опоздаем же в школу.